Глава 11

Тысяча одинаковых городов

Однажды отцу пришло в голову продать наш деревенский каменный дом площадью двести метров и купить квартиру в Сямыне площадью метров шестьдесят. Он вознамерился это сделать приблизительно в году 1998-м, когда по телевизору без конца показывали тайваньские сериалы — они и натолкнули его на такую мысль. Их действие всегда разворачивалось в городе, и отцу стало казаться, что лучше жить в большом городе, чем прозябать в деревне, по крайней мере это намного удобнее и приятнее. Думаю, он окончательно утвердился в своем решении, когда зарядили весенние ливни. В такую погоду у людей вечно возникают странные идеи. Этим чувством недовольства своей жизнью он, кажется, заразил всю семью.

В конце концов отец решился отправиться в Сямынь, чтобы самому выяснить положение дел, а заодно показать мне, что такое настоящий город. По его мнению, пришла пора и сыну повидать большой мир. В то время в нашем маленьком приморском городке практически ни у кого не было своих машин. Мы вообще не привыкли много ездить, и потому нас всех очень тошнило от запаха выхлопных газов. Автобус в Сямынь уходил с автобусной станции в половине седьмого утра. Как принято, в дороге всех укачало. Меня затошнило сразу, и я промучился всю поездку, один раз даже выскочил из автобуса, и меня сразу вырвало. Когда я поднял глаза, то увидел бесконечную вереницу машин, изрыгающих ядовитые испарения именно в мою сторону. А отцу все было нипочем. У него была закалка моряка. Он сказал, что я тоже скоро привыкну.

В детстве все воспринимается острее, и мне казалось, что в Сямыне нет ни единого уголка, где не воняло бы бензином. Я честно пытался найти вокруг что-то интересное, но ни набитый людьми автобус, ни зеленые газоны, тянувшиеся вдоль дороги, ни многоэтажные здания — ничто меня не вдохновляло. Отец изо всех сил пытался меня подбодрить и хоть чем-то заинтересовать. Он предлагал сосчитать, сколько этажей в очень высоком доме, но я не поддался на его уловку. Он обратил мое внимание, что дороги в городе мостят кирпичом, но я ответил, что видел такие дороги по телевизору. Он восхищался количеством машин, но, как по мне, лучше бы их вовсе не было. Он указал мне на умный светофор, но я сказал, что читал про такие светофоры в книжке. В общем, ничто не заинтересовало меня. Я и так знал, что можно увидеть в большом городе. Маленький грязный пруд за нашим двором таил в себе больше загадок, чем все улицы и переулки Сямыня вместе взятые.

Мы навестили одного из моих двоюродных братьев, который, впрочем, по возрасту был ближе к моему отцу. Его сын, лет на шесть младше меня, увидев, как мне скучно, позвал меня на улицу. Я подумал, что наконец увижу хоть что-то интересное, но он таскал меня по городу, все так же, как и мой отец, предлагая пересчитать этажи небоскребов и полюбоваться вымощенными плиткой тротуарами. Еще меня угнетали бесчисленные правила: кричать нельзя, мусорить нельзя, войти в автобус без очереди нельзя, переходить дорогу в неположенном месте нельзя. На мой взгляд, большой город противопоказан ребенку. Когда я увидел бесконечные ряды бетона, простирающиеся до горизонта, у меня дыхание перехватило от тоски. Там не было ни удивительных растений, ни прудов с головастиками и разноцветными рыбками, ни прекрасной жирной грязи, в которой можно рыть туннели.

Я пишу эти строки в Пекине, где воздух настолько плох, что за годы, проведенные здесь, мой нос совсем потерял чувствительность. По большому счету мне уже все равно, чем я дышу. Думаю, я крепче и выносливее многих только благодаря тому, что рос в деревне, в очень неприхотливой обстановке. Честно говоря, я рад, что отец тогда решил не переезжать в Сямынь, хотя теперь я считаю его одним из красивейших городов в Китае. Помню, как мы с Линху Лэем, креативным директором одного китайского еженедельника, вспоминали детство. Он родился в маленьком городке в округе Чжаньцзян, я родился в деревне недалеко от Цюаньчжоу. Но, как он сказал, мы с ним не были исключением. В журналистику и литературу пришло множество молодых людей из сельских мест и пригородов. По его оценке, они составляют преобладающее большинство, почти восемьдесят процентов. Как остроумно заметил Линху Лэй, «деревня покоряет город». На его вопрос, почему, на мой взгляд, происходит такой процесс, я ответил, что люди, выросшие в провинциальных деревнях и городках, менее подвержены депрессии, не склоны рефлексировать, они выносливее и честнее.

Однако у этого явления, как я думаю, есть и более глубокая причина. Обычно выходец из деревни далеко не сразу попадает на престижную работу в большом городе. Сначала ему нужно завоевать ближайший уездный город, откуда он будет продвигаться все выше и выше, пока не достигнет столицы. Благодаря хорошему знанию довольно пестрых «административных единиц» он начинает хорошо разбираться в механизмах и правилах жизни на самых разных уровнях. Переезжая в очередной раз, он, с учетом уже накопленного богатого опыта, легче адаптируется и быстрее усваивает специфику нового места. Более того, в процессе своего жизненного путешествия провинциал обретает довольно твердое понимание своего места в этом мире. К тому же детство, проведенное в глухой провинции, снабжает его куда более забавными историями, которыми не могут похвастаться городские дети. А это немаловажный фактор для будущих журналистов и литераторов.

Не поймите меня неправильно: я не выделяю Сямынь как какой-то особенно красивый или, напротив, уродливый город. Для меня он просто остался — а я изъездил Китай вдоль и поперек — самым близким из больших городов. И еще, наверное, Куньмин. Но в принципе у меня с городами довольно сложные отношения. Особенно с китайскими. Многие из них, в том числе и Сямынь, были построены по очень простому принципу — по образцу того, как воздвигались города в других странах. Именно так — они вторичны. Современный китайский город не рождается, не растет, не развивается естественным образом — он проектируется и сразу возводится с уже готовой моделью социальной инфраструктуры. В нем изначально заложены определенный уклад и жизненная упорядоченность, а самой городской структурой уже предусмотрен контроль над его жителями, над их деятельностью и передвижениями. В распоряжении граждан, проживающих в подобной среде, имеется лишь самый примитивный рычаг управления: либо в одну сторону — поддерживать и сохранять существующий порядок; либо в другую сторону — действовать против этого порядка. Складывается впечатление, что им недоступно что-то более противоречивое и сложное.

Жизнь не может и не должна быть прозрачно чистой, как вода в городском фонтане. Жизнь, скорее, напоминает тот пруд за нашим деревенским двором. В его мутной воде резвятся головастики, мальки, лягушки, пестрые рыбки и другая разнообразная живность; дети могут полдня восхищенно наблюдать за их веселой кутерьмой. Но любому ребенку хватит и пары минут, чтобы полюбоваться стерильными брызгами великолепно сделанного фонтана и оценить, как здорово он вписывается в идеально спланированный городской ландшафт.

«Тысяча одинаковых городов» — эта фраза стала расхожей среди иностранных архитекторов, когда речь заходит о современном градостроении Китая. Каждый отдельный китайский город с его средой и инфраструктурой может быть проанализирован и описан любым специалистом, даже если он никогда не бывал в Китае. Хороший специалист, будь то градостроитель, или архитектор, или инженер, легко расскажет, какой цели служит тот или иной объект городского пространства — что неудивительно, ведь оно не имеет ни своей специфики, ни естественной, эволюционной связи человека с местом. В погоне за разумной и правильной организацией этого пространства многие китайские современные города были буквально выхолощены. Они оказались лишенными своей сущности.

Именно поэтому я всегда предпочту Цюаньчжоу Сямыню и Пекин Шанхаю. На мой взгляд, Пекин вообще не город, а деревня — самая большая деревня в мире. Я живу недалеко от самой шумной центральной улицы Ванфуцзин, но мой дом расположен в тихом хутуне — старом квартале, состоящем из узких переулков и маленьких дворов, соединенных между собой. Собственно, раньше такие хутуны и определяли городской пейзаж. Я до сих пор получаю огромное удовольствие, когда после рабочего дня возвращаюсь в свой квартал, где за каждым поворотом таится что-то интересное. Проходя мимо сыхэюаня, где теперь находится чайный дом, я могу постоять и послушать, как распевается пожилой мужчина перед выступлением в местной опере. Дохожу до следующего угла и присоединяюсь к местной тетушке, которая внимательно наблюдает за шахматной партией, при этом не забывая про свой обед. В Пекине любого прохожего ожидают самые разнообразные сюрпризы, скрытые в его закоулках, как настоящие сокровища. Пекин — город многослойный. Что только не найдешь в нем. Шанхай, который сначала мне так понравился, представляет полную противоположность Пекину. Это город, являющий собой идеальный пример китайской урбанизации. Проживи неделю в одном районе — и узнаешь весь город сразу, поскольку все районы выглядят одинаково.

Аналогичное сравнение можно провести между Цюаньчжоу и Сямынем. Я сказал бы, что Сямынь — это Цюаньчжоу после пластической операции. В Цюаньчжоу люди и машины двигаются стихийно и беспорядочно, там полно грубо построенных, старых домов и не самых воспитанных граждан. Мне нравится вид, который открывается, пока едешь по дороге, огибающей берег, но от него так не перехватывает дух, как от долгой грустной песни, доносящейся из переулка, — это древняя баллада, которую исполняют на нашем южном диалекте. И ничто не сравнится с празднованием рождения Будды, когда у домов выставляют подношения, воздух напоен ароматом благовоний и отовсюду доносятся тихие слова молитвы о мире.

Отправить