Глава 14. МЕДИЦИНСКИЙ ВЗГЛЯД

УРНИНГИ? ГЕРМАФРОДИТЫ? ЭОНИСТЫ?

«Фринами» и «аспазиями» интересовались не только полиция и журналисты. Во второй половине XIX века их начали изучать русские врачи, правда, пока лишь по европейским книгам и на безопасном расстоянии — без кабинетных осмотров и откровенных анкетных вопросов. Психиатры Вениамин Тарновский и Владислав Мержеевский только подбирались к сути проблемы, подыскивали ключи к разгадке трансвестизма, который ошибочно считали синонимом гомосексуальности. В статьях они часто ссылались на работы своих немецких и французских коллег, которые регулярно принимали в клиниках пациентов-травести, обследовали их, придумывали наивные способы лечения, собирали анамнезы, составляли серьезную научную базу и писали книги.

Русские врачи хорошо знали публикации немецкого юриста и гомосексуала Карла Генриха Ульрихса. Пережив неприятие родных и сверстников, испытывая неодолимое влечение к платьям и пугающее желание стать женщиной, он решился все это описать, подкрепляя личный опыт историческими примерами и судебными случаями. Мятежный законовед не испугался даже консервативного германского общества. В 1864 году, скрывшись под пикантно-мистическим псевдонимом Numa Numantius, он издал эссе Vindex, убедительно описав муки людей с мужским телом и женской душой. Их Ульрихс назвал урнингами, а необоримую тягу к собственному полу — уранизмом. Свои смелые идеи юрист-романтик развил в серии книг «Исследование загадки любви между мужчинами» и потребовал немедленно прекратить уголовное преследование инакочувствующих. Его не послушали, и даже термин «урнинг» не ввели в научный оборот. В 1869 году журналист Карл-Мария Кертбени предложил другое слово, «гомосексуал», оно прижилось, а позже, в советской науке, обрело уничижительный суффикс «ист».

Талантливый психиатр и невропатолог Карл Фридрих Отто Вестфаль был знаком с трудами Ульрихса. Его, однако, интересовала медицинская сторона. В 1869 году он опубликовал результаты наблюдений за двумя пациентами: дамой, носившей мужские костюмы и любившей женщин, и мужчиной, обожавшим дамские платья и считавшим себя женщиной. Личные чувства к представителям своего пола и необычные пристрастия в одежде Вестфаль объяснял «превратным половым ощущением», противоречившим норме. Во многом благодаря этой статье медики стали считать трансвестизм признаком гомосексуальности, не особо вдаваясь в природу этого феномена.

Новую страницу в изучении явления открыл Рихард фон Крафт-Эбинг, блистательный психиатр, отец-основатель сексологии, автор увесистого бестселлера «Половая психопатия», переведенного на множество языков и переизданного сотни раз. В имперской и советской России именно этой книгой зачитывались и утешались люди «среднего пола».

Крафт-Эбинг был ученым примечательным, особым — с холодным рассудком врачевателя-иезуита и пламенным сердцем немецкого романтика. Жизнь он трактовал в истинно вагнерианском ключе как вечную изматывающую борьбу нравственного начала с животными страстями, которые часто побеждали. Профессор призывал читателей, студентов и пациентов не поддаваться губительным инстинктам, развивать силу воли, закалять характер, учиться самодисциплине и самоотречению. Выходило, что победить хищные инстинкты могли лишь баснословные силачи-нибелунги, но таких среди добропорядочных немецких бюргеров было наперечет. Психиатр это понимал.

У секса, говорил профессор, лишь одна важнейшая задача — продолжение рода человеческого. Все остальное — деятельность «противоестественная». К ней ученый относил не только гомосексуальность, но также фетишизм, садизм, мазохизм, эксгибиционизм, анестезию (отсутствие сексуального влечения), гиперестезию (болезненно повышенное сексуальное влечение) и множество других «противоестественностей», весьма курьезных.

Ученый разделил гомосексуальность на две формы — благоприобретенную и врожденную. Первая могла быть результатом несдержанной натуры, похоти, пресыщения земными удовольствиями. Вторую врач считал следствием глубокого психического расстройства, развившегося под влиянием вырождения, дурной наследственности, а также в результате неправильного формирования эмбриона.

Крафт-Эбинг педантично собирал истории болезней и проводил клинические наблюдения. Он первым выделил несколько фаз в развитии противоестественного чувства. Первая — психосексуальный гермафродитизм: у пациента преобладало гомосексуальное влечение, но была тяга и к противоположному полу. Вторая фаза — гомосексуальность: половое стремление человека, направленное исключительно на лиц своего пола. Третья — эффеминация (у мужчин) и вирагинизм (у женщин): психика целиком подчинена противоестественному чувству, то есть гомосексуальные женщины чувствовали себя мужчинами, а мужчины — женщинами, что могло отражаться в одежде. Четвертая фаза — гинандрия (у мужчин) и андрогиния (у женщин): особое психическое состояние пациента, которое теоретически могло влиять на строение тела, однако серьезных анатомических изменений врач при этом не наблюдал.

Крафт-Эбинга интересовал и трансвестизм, то есть осознанное переодевание в одежду противоположного пола. Среди его пациентов большинство относились к третьему и четвертому типам превратного полового ощущения. Эффеминация (третья фаза по Крафт-Эбингу) проявлялась в том, что молодые люди в раннем детстве близко общались с девочками, играли в куклы, помогали по дому, в юности они хорошо шили, вязали, готовили, а некоторые интересовались материнским гардеробом и тайком примеряли понравившиеся вещи, испытывая приятную негу в теле и легкое возбуждение.

Пациенты четвертого типа тоже увлекались трансвестизмом, повинуясь инстинктам своей необычной натуры. В книге «Половая психопатия» профессор описал историю болезни немолодого господина, всю свою сознательную жизнь тщетно боровшегося с острым желанием стать женщиной и носить дамские платья. Он часто вспоминал свое счастливое детство, каким хрупким, милым ребенком он был, с белокурыми локонами и нежной кожей. Его нарядно, с большим вкусом одевали. Тогда впервые он почувствовал тягу к платьям и «склонность сделаться совсем похожим на девочку». С годами ощущение превратилось в манию. Он чувствовал себя дамой. «Кринолин, женские перчатки, обтягивающие руку, — это мой идеал», — сообщал пациент в автобиографии. Человеком он был крайне нерешительным и переодеваться боялся: могли ведь раскрыть, отвести в полицию, опозорить на весь город. Платья, шляпы, боа оставались мечтой. Он носил лишь женские чулки, корсеты, перчатки и чувствовал себя «совершенной фрау», в чем откровенно признался врачу. Пациент также сообщил о некоторых изменениях в своем организме: об увеличении грудной клетки, о чувствительности кожи, об округлении живота, ежемесячной слабости и спазмах в области бедер… Но все же он был вынужден соблюдать законы: женился, обзавелся детьми, внешне был типичнейшим беспорочным бюргером — проплешины на макушке, густая седая борода, грубоватое красное лицо, сутулая спина, плюхающий живот. Носил скучный городской костюм-тройку и котелок. И упрямо мечтал когда-нибудь волшебным образом превратиться в даму, о чем тоже написал в автобиографии. Крафт-Эбинг с интересом ее прочел, назначил документу порядковый номер 134 и присовокупил диагноз: «Невропатический индивид с резкой ненормальностью психополовой сферы». Ничем другим доктор помочь не смог.

В медицинской практике и в жизни психиатр иногда сталкивался с женщинами-травести. Его особенно впечатлила одна — нагловатая, вызывающе смелая, художница или артистка. Она виртуозно свистела под аккомпанемент рояля, выделывала пухлыми ножками невообразимые штуки, вертелась в богемных кругах, сводила с ума барышень, хотя они знали, что этот полноватый элегантный соловей в ладном брючном костюме, пенсне и начищенных сапогах — женщина. Крафт-Эбинг выяснил, что она любила спорт, красиво, по-гусарски пила, бесподобно курила, глубоко затягиваясь, пуская колечки. В нем пробудился зверский научный аппетит, он захотел утащить ее в клинику, раздеть, исследовать, ощупать, проникнуть в глубины артистической психики, таившей столько открытий, столько лакомых медицинских подробностей. Но соловей не дался.

Богема вообще редко наведывалась к сексологам. Свои комплексы и противоестественные желания она успешно сублимировала по Фрейду. Творцы жили счастливо, носили то, что нравилось, крутили романы с кем хотели. И Крафт-Эбингу приходилось довольствоваться клиническими случаями, день за днем читать полусумасшедшие исповеди бе­зымянных бюргеров про волоски на чувствительной коже, потоотделение, возбуждающие корсеты, про количество, качество и форму продуктов их неистовой, неугомонной жизнедеятельности.

Среди пациентов было немало любителей переодевания. Крафт-Эбинг, аккуратно собирая такие случаи, сделал важное открытие: травестизм — не синоним гомосексуальности, он шире, сложнее, интереснее, у него множество причин и проявлений. Травестией, к примеру, увлекались гетеросексуальные фетишисты-мужчины, получавшие удовольствие от прикосновения или надевания дамских аксессуаров. Крафт-Эбинг любил приводить случай с сапожником, попавшим к нему прямиком из полицейского участка. Сорокапятилетний мужчина, тихий, стеснительный, незаметный, умыкал из шкафов своих подружек и с рыночных прилавков женское нижнее белье и с ним наедине восходил к вершинам блаженства. Но его раскрыли, полиция вторглась в холостяцкое жилище и обнаружила три сотни дамских вещей: сорочки, ночные рубахи, утренние платья, чепчики, панталончики и даже одну детскую куклу в кружеве и оборках. Другой пациент психиатра, молодой симпатяга-мясник, обожал женщин, но больше — их корсеты, трико и сорочки, которые он носил постоянно, даже когда тесно общался с подругами. Попав в больницу, мужчина упросил врача разрешить ему ходить в корсете и платьях.

Крафт-Эбинг разделил фетиш-травестию на виды: фетишизм платья, фетишизм юбки, фетишизм передника, фетишизм нижнего белья, фетишизм перчаток… Особенно его занимал фетишизм женской обуви, невероятно распространенный среди мужчин. Психиатр даже подозревал, что шумные гусары, желавшие пить шампанское из дамской туфельки, на самом деле скрытые фетишисты. Гусары об этой гипотезе, к счастью, не ведали.

Не были оставлены без внимания и садомазохисты, у которых Крафт-Эбинг тоже разглядел склонность к трансвестизму. Некоторые пациенты получали невероятное удовольствие, когда их топтали женские ножки, обутые в туфельки или сапожки. Попирательницы при этом тоже приходили в неописуемый восторг.

Травестия могла быть следствием и внешних жизненных обстоятельств. Психиатр описал случай некой Ильмы, дочери торговца. В восемнадцать лет она переоделась в мужской костюм и устроилась гувернером в семью, но вскоре покинула уютный гостеприимный дом, потому что хозяйка по уши влюбилась в молодого симпатичного учителя, не подозревая, кто он на самом деле. Потом Ильма, все еще в мужском наряде, поступила служить на железную дорогу, получала приличное жалованье и, чтобы не раскрыть себя, ходила с коллегами в дома терпимости и цедила скверную бурду в пивных. От работяг она наслушалась столько нецензурщины о женщинах, что возненавидела мужчин до глубины души, убежала со службы, изорвала на кусочки брючный костюм и больше никогда не выдавала себя за юношу.

Немецкий невропатолог Альберт Молль продолжил начатое Крафт-Эбингом. Убежденный в том, что любовь к своему полу — болезнь, он, однако, был против преследований гомосексуалов. Много писал о девиациях, изучал детскую и юношескую сексуальность, глубоко интересовался трансвестизмом и некоторые случаи привел в книге «Половое извращение», ставшей очень популярной. Невропатолог говорил, в частности, о том, что среди гомосексуалов существуют истинные знатоки женского гардероба, любители косметики и дорогого нижнего белья. Один его знакомый (возможно, пациент) всегда носил корсет, обожал «затягиваться», то есть сильно, до боли зашнуровывался, чтобы талия казалась осиной, и предлагал своим удивленным приятелям лично произвести обмеры — ровно 54 сантиметра! Впрочем, был риск переборщить: некоторые мужеложцы столь усердно затягивались в корсеты, что на балу во время танцев падали в обморок.

Британский сексолог Хэвлок Эллис посвятил трансвестизму отдельный том своего титанического труда «Исследования по психологии пола» и придумал даже особый термин — «эонизм» на основе имени известнейшего шпиона-травести шевалье д’Эона. Психическому «отклонению» были подвержены чаще всего люди стеснительные и образованные, с тонким душевным мироустройством и безудержной фантазией. Эллис вы­явил множество причин травестии: мазохизм, садизм, нарциссизм, гомосексуальность. Общественная мораль и жесткие правила поведения тоже побуждали некоторых граждан переодеваться в одежду противоположного пола. «Эонистками» были барышни, убегавшие на войну, шпионки-авантюристки и даже пиратки, скрывавшиеся от правосудия.

Эллис чувствовал, что трансвестизм не укладывается в рамки психиатрии и сексологии, проявляя себя во всех областях человеческой деятельности — религии, политике, моде, театре. Впрочем, чтобы понять эту простую, в общем-то, вещь, врачу потребовался не один десяток лет. В эссе 1913 года он поспешно назвал трансвестизм «сексо-эстетическим извращением» и лишь в 1928 году, в седьмом, заключительном, томе «Исследований по психологии пола», ввел понятие «эонизм», более удачное, гуманное, философское, но одновременно сложное и почти безграничное. Описав в своей книге множество курьезных случаев из истории и современности, Эллис сделал неутешительный для себя и науки вывод: «Объяснить природу эонизма представляется нам нелегкой задачей». Но с ней вполне справился современник британца — немецкий сексолог Магнус Хиршфельд.

ТРАНСВЕСТИТЫ ХИРШФЕЛЬДА

Круглый, подвижный, речистый, ни минуты покоя, ни дня без строчки — этот немецкий профессор публиковал десятки статей в неделю, читал лекции, снимал фильмы, принимал пациентов в им же основанном Институте сексологии, обследовал их, составлял истории болезней, придумывал тесты, рассылал анкеты, анализировал, без устали писал, без умолку говорил. Говорил о вещах важных, опаснейших — о гомосексуальности и законах, придуманных одними идиотами, чтобы оправдать невежество других. В печати и на лекциях громко требовал пересмотреть прусский уголовный кодекс и отменить позорный параграф 175 о преследовании мужеложства. «Это атавизм, это темное средневековье», — гаркал он с кафедры, и немецкая интеллигенция ему аплодировала. Просвещенное общество эпохи Великой войны было уже почти готово к таким круглым, подвижным, воинственным профессорам, кричавшим о том, что многие знали, но боялись говорить.

Хиршфельд считал гомосексуальность естественной склонностью человека сродни любви к барочной музыке или французским винам. Он писал о ней бесконечно, вдохновенно, среди его трудов «Сафо и Сократ» (1896), «Мужская и женская гомосексуальность» (1914), «История нравов Великой войны» (1933), «Душа и любовь; сексуальная психология» (1935). Он был издателем (и ведущим автором) первого в истории профессионального научного журнала, посвященного гомосексуальности. Устраивал международные лекционные туры, доехал даже до советской России. Впрочем, ни там, ни у себя на родине, полюбившей в тридцатые годы кроваво-коричневый оттенок, сексолог не смог изменить ни людей, считавших гомосексуалов больными, ни законы, причислявшие их к преступникам. Позорный 175-й параграф вычеркнули из немецкого уголовного кодекса лишь в 1994 году.

Магнус Хиршфельд был первым сексологом, всесторонне изучившим трансвестизм. Он собрал богатейший материал: биографии известных личностей, опубликованные истории болезней, неопубликованные случаи из практики щедрых коллег-психиатров, исповедальные письма самих травести поневоле, статьи из международной научной периодики, сообщения из полицейской хроники, журнальные заметки и клинические случаи из собственной врачебной практики. Все это ученый разделил на темы и опубликовал в 1910 году в книге «Трансвеститы: исследование эротического желания переодеваться». Он представил феномен в историческом развитии — от первобытных религиозных культов, предполагавших символическую перемену (или сокрытие) пола одеждой, до изученных лично им психических и сексуальных отклонений.

Хиршфельд пришел к любопытным выводам. Трансвестизм напрасно связывали с гомосексуальностью, он больше характерен для гетеросексуальных мужчин, что врач объяснил и доказал на примерах. Желание переодеваться часто возникало инстинктивно, благодаря особому пограничному состоянию сексуальности, двойственному эротическому влечению, психическому гермафродитизму и другим объективным и субъективным причинам. В книге профессор подробно и увлекательно описал выявленный им феномен — половую «промежуточность», серую зону, существовавшую между двумя полюсами, мужским и женским. Серая зона — норма, скопление неповторимых «промежуточностей», коих в мире множество.

Понимая, впрочем, что эта поэтичная идея доведет до космической абстракции, Хиршфельд разделил насельников серой зоны на четыре основных типа. Первый — гермафродит с совмещенными женскими и мужскими половыми признаками. Второй — психический андрогин с анатомическими мужскими и женскими признаками (исключая половые). Гомосексуалы, а также люди с двойственными сексуальными предпочтениями составляли третью группу. В четвертую Хиршфельд включил трансвеститов (любителей носить одежду противоположного пола), а также тех, кто копировал поведение другого пола, не меняя одежды.

Однако профессор все же сделал шаг в манящую научную абстракцию и описал в книге промежуточные формы, результаты соединения многих или нескольких свойств базовых групп. Получилась длиннейшая малопонятная таблица, пестревшая плюсами, минусами, цифрами, иксами и звездочками. Кажется, господин профессор и сам несколько запутался. Его главный вывод звучал как самооправдание: «Формы промежуточностей практически бесконечны в своем разнообразии. Каждый индивид “промежуточен” на свой манер, имеет собственную природу и собственный закон».

Современники в шутку называли Хиршфельда Эйнштейном секса и были, в общем, правы: своей книгой господин профессор открыл тему относительности в половой сфере.

Впрочем, в исторической части исследования все логично, почти безупречно: даты, имена, события, цитаты, ссылки на источники. Много авантюрных историй о травести поневоле. Приведен, к примеру, пикантный случай с чиновником берлинской полиции, человеком правильным и отзывчивым, работником добропорядочным и совестливым. Он чувствовал себя женщиной и мужественно это скрывал, но однажды не выдержал, поддался искушению: нарядился кукольной барышней, изрядно накрасился, надел заранее приготовленные туфельки и нетвердо ступил на вечернюю берлинскую улицу. Шел, прихрамывая с непривычки, туфли нещадно жали, но чиновник держал спину прямо (до боли зашнуровался в корсет), надувал губки, изредка делал длинный глаз в сторону одиноких симпатичных господ. Однако, как ни старался, его неизменно принимали за мужчину — и прожженные уличные девки, и крепкие парни-задиры, которые пригрозили догнать и хорошенько всыпать «этому петуху». Не на шутку испугавшись, травести ухромал восвояси и больше в дамском амплуа на улицах не появлялся.

Хиршфельд привел и случаи женского трансвестизма. Англичанка Кэтрин Комб многие годы успешно выдавала себя за крепыша-маляра. Выйдя в шестнадцать лет замуж, она быстро разочаровалась в браке и мужчинах. Оставила благоверного, переехала жить к своему всепонимающему брату, научилась у него ремесленничать, купила мужской костюм, справила документы на имя Чарли Уилсона и записалась маляром на корабль. Ходила по морям много лет, и в каждом порту, по словам Кэтрин, в нее по уши влюблялись дамочки. Однако ей хотелось тихого семейного счастья. Комб женилась на скромной доброй девушке, но через четыре счастливых года супруга скоропостижно скончалась. Впрочем, корабельный маляр вскоре нашла себе другую мисс, они вступили в законный брак и прожили двадцать четыре года, пока смерть не разлучила их. После кончины жены Кэтрин-Чарли, страдая от одиночества, предалась беспробудному пьянству, растранжирила накопления, осталась без крыши над головой и попросила приюта в доме престарелых, где была вынуждена открыть свой истинный пол. Она предстала перед судом, откровенно поведала обо всех морских и амурных приключениях, и таким образом о ней узнал Магнус Хиршфельд.

В своем богатейшем архиве сексолог хранил и материалы о жизни прославленных травести. Что ни история, то авантюрный роман. Восемнадцатое столетие озарил своим умом и блестким гардеробом аббат Франсуа Шуази. Вероятно, он был не только травести, но и трансгендером, то есть чувствовал себя более женщиной, чем мужчиной. Его артистическое окружение и аристократические связи потворствовали желаниям молодого повесы. Он писал и научные статьи, и легкие амурные повести, влюблялся и в женщин, и в мужчин. Носил парчовые платья, высокие парики, крупные серьги и черные мушки на безупречно выбеленном лице. Делал лишь то, что хотел, и в старости, известный, уважаемый, обласканный королевским вниманием, принимал у себя высоких гостей в кружевном платье и старинном чепце.

Под стать аббату был английский политик Эдвард Хайд, третий граф Кларендон, виконт Корнбери. Службу начал в конце XVII века при короле Якове II. Быстро разуверился в идеях католической монархии и примкнул к войскам мятежного протестанта Вильгельма III Оранского, провозглашенного британским королем. Благодарный монарх назначил виконта Корнбери губернатором Нью-Йорка и Нью-Джерси. И там, вдали от холодного туманного Альбиона, аристократ предался страстям — политическим, дипломатическим и любовным. Но главной его страстью, как отмечали современники, были женские платья. Виконта видели в них даже на балах. Он принимал в робронах гостей, чем порядочно их смущал. Корнбери в конце концов вызвал монаршее недовольство, но не маскарадом, а политическими промахами. Закончил жизнь свою в Британии, в собственном лондонском особняке, опальный, всеми забытый, но такой же забавник и балагур — смешливый, напудренный, в потертом шлафроке, давно вышедшем, как и он сам, из моды.

Таких упрямых эксцентриков-мужчин в истории травестии немного. Гораздо больше славных авантюристок, выдававших себя за представителей сильного пола. Хиршфельд и его коллеги-сексологи любили развлечь студентов байками о Молль по прозвищу Катперс («Режь кошелек»), английской бандитке с большой дороги. Предполагают, что она была рождена гермафродитом, на что намекала своим особым костюмом, полуженским-полумужским. Говорили, что она умела срезать с поясов тугие кошельки десятками разных способов, а еще выступала в театрах, написала несколько пьес, дралась на дуэлях с мужчинами, участвовала в гражданской войне и чуть ли не ранила самого генерала Ферфакса. Чего только о ней ни говорили! Ее писали художники, на портретах Молль в мужской куртке и широких бриджах, в шляпе, курит голландскую трубку и грозит обнаженным мечом в сторону невидимых врагов.

В конце XVIII века немецкая фройляйн Сусанна Урбан, презрев свой пол, купила поношенный мужской костюм и, выдав себя за крестьянина, поступила на службу к помещику. В 1778 году во время войны за баварское наследство она записалась солдатом в армию принца Генриха Прусского и многократно отличилась в боях. Позже оставила полк и устроилась кучером к священнику. Лишь через десять лет, когда ей было уже под тридцать, она вернулась в отчий дом при наградах и деньгах за доблестную службу. Но здесь ей пришлось заставить себя носить женские платья.

Подобных романтических историй в европейских книгах по сексологии довольно много. Однако в них почти нет русских травести, потому что европейские психиатры о них знали мало, а наши врачи ими почти не интересовались.

РУССКИЕ МЕДИКИ О ТРАВЕСТИ

Вениамин Тарновский одним из первых попытался объяснить трансвестизм и посвятил ему часть книги «Извращение полового чувства», вышедшей в 1885 году. Тарновский, подобно своим европейским коллегам, считал это явление внешним проявлением «врожденной педерастии». Некоторые мальчики, писал психиатр, рано начинали проявлять неосознанный интерес к мужчинам, они стеснялись их и восхищались ими, а барышень вовсе не замечали. Они превращались в женоподобных юношей, интересовались исключительно представителями своего пола, пудрились, румянились, душились, подрисовывали брови, завивали волосы, носили игривые браслеты, затягивались в корсеты и наряжались в платья.

Доктор Тарновский набросал гротесковый портрет печального уродца-травести: «Среднего или маленького роста, с мелкими чертами лица, развитым тазом и узкими плечами, женскою походкой со своеобразным колыханием таза, завитой, расчесанный, причудливо одетый, с браслетами на руках, он улыбками и ужимками, картавя для нежности, старается всеми силами обратить на себя внимание мужчин. Несчастный больной не понимает, что чем более он старается походить на женщину, тем омерзительнее становится для нормального развитого мужчины… Развивается тот противный для мужчин и презираемый женщинами уродливый тип женоподобного мужчины, которого нетрудно узнать и по внешности. Он одинаково гадок и мужчинам и женщинам».

Это даже не портрет, а настоящий судебно-медицинский приговор. Отказав всем травести в умственных способностях, доктор Тарновский назвал их «несчастными и омерзительными» и записал в «уродливых извращенцев». Показательно, что детали внешности, гардероб и любимые аксессуары врач подсмотрел в книге «Судебная гинекология» своего коллеги Ивана Мержеевского, а тот, в свою очередь, скопировал их из популярного сочинения Огюста Тардье «О преступлениях против нравственности». Словом, никаких серьезных исследований русские богатыри науки тогда еще не проводили, ограничивались цитатами из сочинений европейских коллег и общими словами про уродов и людей.

К заслугам Мержеевского отнесем, однако, то, что в небольшой главе «О педерастии» своего труда по судебной гинекологии он описал, хоть и в общих чертах, петербургское «организованное общество педерастов», его активных деятелей, купчиков, солдат, банщиков, проститутов, места их встреч с «тетками». Многое он узнал из судебных материалов юриста Анатолия Кони, участвовавшего в процессе по делу голубых шантажистов в конце 1860-х — начале 1870-х годов. Описанные в этой главе сцены одна другой краше, интриганы — один другого изощреннее, но нет ни одной «фрины» и «аспазии». Возможно, своими нарядами они ловко вводили в заблуждение блюстителей порядка и оставались неузнанными.

О тайных трансвеститах кое-что написал врач Яков Лейбович в книге «Судебная гинекология» 1928 года. Указал, между прочим, что даже среди добропорядочных женатых горожан были любители сексуальных переодеваний. Один уважаемый господин, грузный, с густой черной бородой, счастливо жил с супругой, но дома ходил исключительно в жениных юбках. Смоленский помещик, от которого по каким-то причинам сбежала супруга, лет в сорок почувствовал неодолимое влечение к дамским штучкам — помаде, духам, колготкам, шиньонам, платьям, покупал это и подробно расспрашивал знакомых барышень, что, как и с чем носить. Все обстоятельно изучив, изведав и попробовав, он решил, что время настало, и предстал пред очами знакомых в образе моложавой прехорошенькой дамы. Когда же его спросили, что с ним и почему он теперь такой, смоленский помещик, ничуть не смутившись, ответил: «Это мой траур по сбежавшей жене».

Начавшись с дружеской поэтической карикатуры о похождениях пажей, XIX век завершился медицинскими трактатами о травестизме. Этот феномен стал объемнее, живее, сложнее, понятнее и привычнее. Медики искали способы борьбы с душевным «недугом». Полицейские неустанно следили за злостными нарушителями общественного порядка, составляли картотеку прекрасных развращенных «фрин», «аспазий» и «теток». Андрогинность, костюмная перемена пола вдохновляли поэтов, художников, философов. «Люди лунного света» множились в отражениях смутных зеркал кабаре и полуночных кафе Серебряного века. В 1914 году грянула Великая война, а за ней — революция. Парадоксально, но эти сложные годы стали новой, более веселой и светлой страницей в истории русской травести-культуры.

Отправить

kkbkinfo5site

спасибо интересное чтиво