В этой части книги рассматриваются основные детерминанты, определявшие и продолжающие определять внешнюю политику России: геополитическое положение страны, ее геокультурные особенности. Здесь также обсуждаются проблемы национального и геополитического самоопределения, специфики российских национальных ценностей., Особенно важен вопрос о национальных интересах. Эти интересы не всегда и не во всем являются объективно заданными и часто представляют собой предмет горячих споров и даже борьбы. Наряду с этим обсудим чувствительную для россиян проблему статуса страны и попытаемся выяснить, каков реальный внешнеполитический потенциал России — иными словами, на что она может опираться в проведении своей внешней политики. Затронем также вопрос о том, есть ли и должна ли быть у России специфическая миссия на международной арене. В завершение — самое главное: попытка предложить для обсуждения концепцию равновесия как основу внешней политики Российской Федерации в первой половине XXI века.
***
Страны, в отличие от людей, не мигрируют, но они постоянно меняют свои границы, то расширяясь, то сжимаясь в размерах, устанавливают и свергают политические системы и режимы, а также меняют международную ориентацию. Российская Федерация — не новая страна и даже не новое государство, возникшее в 1990-м (после принятия Верховным Советом РСФСР Декларации о государственном суверенитете республики) или 1991-м (после роспуска СССР в Беловежской Пуще). Российской государственности намного больше тысячи лет. Находящийся в Новгородском кремле знаменитый памятник «Тысячелетие России» был воздвигнут еще в 1862 году. Именно в этом городе на Волхове зародилось государство русского народа. История России неразрывно связана с православием. Принятие христианства князем Владимиром и его дружиной в крымском Херсонесе, а затем крещение киевлян в Днепре в 988 году стало вторым — духовным — рождением России.
На этом тысячелетнем государственном и духовном пути уместилось шесть основных форм Российского государства: Древняя Русь от Новгорода до Полоцка и «матери городов русских» Киева (IX век — середина XII века); северо-восточная Русь как место формирования великорусского этноса — Ростов Великий, Суздаль, Владимир и, наконец, Москва, объединившая под своим началом все русские земли северо-востока (конец XII века — начало XVI века); многонациональное централизованное Русское (Московское) царство XVI‒XVII веков; европеизированная Российская империя XVIII — начала ХХ века со столицей в Санкт-Петербурге; коммунистическая советская Россия — СССР 1917‒1991 годов; современная Российская Федерация. В этой изменчивой непрерывности, когда смена форм государства является способом продолжения государственности, диалектическая суть России.
Поразительная черта российской истории состоит в том, что каждое следующее российское государство во многом отрицало своего предшественника, но при этом каждая из исторических «Россий» являлась абсолютно русским государством, полноправным наследником предыдущего. Таким образом, сменяемость и преемственность выступают как две константы русской истории.
Другой особенностью является способность русского народа к выживанию в суровых и даже экстремальных условиях — не только климатических, но и политических (изменений внутреннего режима) и геополитических (вторжения и давления извне).
Применительно к государству понятия «русский» и «российский» выступают как неполные синонимы: русскость составляет ядро российскости (в которой присутствуют многие другие народы Евразии), но в историческом плане иногда была шире его (Великая, Малая и Белая Русь, бывшие изначально единым геополитическим организмом, впоследствии расходились, сходились, и вновь расходились). Уникальное свойство русских — их готовность включать в свое сообщество представителей других этносов, культур, религий и одновременно проявлять терпимость к этническим и религиозным особенностям соотечественников. Результатом этого являлось то, что понятия «русский» и «российский» часто оказывались взаимозаменяемыми.
Страны живут во времени и пространстве. История и география определяют их судьбы на протяжении всего существования государств, в отличие от экономики и финансов, которые важнее на коротких отрезках времени. Любой политик, приходящий к власти и уже в качестве государственного деятеля принимающий на себя ответственность за страну, строит ее внешнюю политику на нескольких важнейших основаниях. Такими факторами являются: геополитическое положение страны, ее геокультурная идентичность и специфические ценности, национальные интересы, стратегическая культура. Давайте попробуем определить содержание этих важнейших параметров для современной Российской Федерации.
Древняя Киевская Русь, геополитической осью которой служил Днепр, главная водная магистраль на пути из варяг в греки, являлась первым русским государством. Наследие Киевской Руси — общее достояние трех народов и трех современных государств: Белоруссии, России и Украины. Центр всех остальных исторических Россий находился в волжско-окском междуречье, и именно Волга стала новой меридиональной осью, главной дорогой России. Широтной осью России служит путь, проложенный крестьянами-переселенцами, купцами и промышленниками, мигрировавшими из волжско-окского междуречья на Урал и дальше — вплоть до берегов Амура и до тихоокеанского побережья. Сегодня по этому пути проходит Транссибирская железнодорожная магистраль.
«Россия — гигантских размеров сухопутный остров», — писал мыслитель Вадим Цымбурский. Этот остров–материк долго формировался, расширялся, а в последнее время существенно сжался. В ходе своего становления Россия наступала на соседние Европу и Азию, иногда останавливалась в своем движении вширь и изредка, сталкиваясь с сильными противниками, отступала. Бывало, от нее отпадали те или иные территории, но затем они обычно возвращались — как правило, силой. Никогда, однако, сжатие России не было столь масштабным, как в результате распада Советского Союза. Россия потеряла не только окраины — Прибалтику, Бессарабию, Закавказье, Туркестан и Среднюю Азию, но и части того, что считалось историческим ядром страны и колыбелью русского народа: Украину и Белоруссию.
За три прошедших десятилетия бывшие окраины «большой страны» — Советского Союза, а до него Российской империи — стали для Российской Федерации иностранными государствами, в разной степени дружественными или враждебными. Некоторые до сих пор считают такое положение неестественным, временным; даже саму Российскую Федерацию не признают полноценной Россией, презрительно именуя ее эрэфией. Это иллюзия. Прежний порядок вещей — государственное единство имперско-советского пространства — невосстановим. Национальное начало торжествует повсюду в мире. Сама Россия не только перестала быть империей, но выходит уже из постимперского состояния, становясь самодостаточным многонациональным государством, объединенным русским народом. Важнейшую роль в этом сыграли и продолжают играть события на Украине и процессы, идущие в Белоруссии. Сказанное не значит, что влияние России в пределах СНГ не может и не будет возрастать, а связи с бывшими республиками не будут укрепляться. Но возрастать и укрепляться все это будет уже не на основе государственного объединения.
Сжатие России на рубеже XXI века происходило одновременно с экспансией ее исторических соперников. Это стало для них своего рода реваншем за прошлое расширение России за счет европейских держав, утративших свои сферы влияния. Запад «отыграл» не только утраченные им в результате Второй мировой войны подконтрольные Советскому Союзу территории — Восточную Германию и Восточную Европу, включая Балканы, но и распространил свое влияние на Прибалтику, Украину, Грузию, Молдавию, стремится влиять также и на Белоруссию. Колоссально усилившийся в экономическом отношении Китай сумел стать ведущим экономическим игроком в Центральной Азии и — под флагом инициативы «один пояс, один путь» — важнейшим фактором экономического сопряжения Азии и Европы. На юге Турция, не сумевшая в 1990-е годы укрепиться в тюркоязычных закаспийских странах, стала де-факто старшим союзником Азербайджана. Призрак возрождающейся Османской империи — от Ливии до Ирака — соседствует с тенью Речи Посполитой, витающей над новой (2020 года) Люблинской унией Польши, Литвы и Украины, в которую Варшава с помощью Вильнюса стремится включить и Белоруссию. Еще в 2009 году Варшава вместе со Стокгольмом выступила с инициативой создания Восточного партнерства Европейского Союза, направленной на постепенную европеизацию шести постсоветских государств Балтийско-Черноморского региона и Кавказа. Этот процесс идет неровно, с перебоями, но на западных границах России практически исчез пояс многовекторных буферных государств, превратившихся в сателлитов Европы и Америки.
Уменьшившись в размерах и утратив контроль над непосредственным геополитическим окружением, сама Россия стоит особняком. История России-Евразии в ее имперском и советском вариантах закончилась, но Российская Федерация так и не стала, как многие ожидали в 1990-е — начале 2000-х годов, частью политической Европы. В Азии, конечно, никто никогда не считал Россию «своей» и ничего от нее не ожидал. Это привело к смене привычных понятий.
В XXI веке Россия уже больше не Восток: ни европейский, как было на протяжении многих столетий, ни мировой, как в годы холодной войны. Место мирового Востока, противостоящего глобальному Западу, прочно занял Китай, а восточные границы Европы фактически полностью совпали или вот-вот совпадут с западными рубежами России. Итак, современная Россия — это не Восток, не Запад, не Европа, не Азия. Она не встраивается ни в одну из геополитических макроконструкций.
Геополитически Россия — самостоятельная, но одинокая величина в ставшем глобальным мире. Резкое уменьшение ее сфер влияния и сжатие все еще огромной государственной территории привели к одиночеству, но они же позволили освободиться от тяжелого бремени имперских обязательств.
Уйдя с линии противостояния Восток‒Запад, Россия получила новую возможность: закрепиться на политической карте в качестве мирового Севера, переосмыслить себя как северную страну и в таком качестве взаимодействовать с пока еще американоцентричным Западом, Востоком, центр тяжести которого лежит в Китае, и пестрым мировым Югом.
Действительно, в географическом отношении сегодняшняя Россия — это практически вся Северная Евразия. Будучи расположенной особо и отдельно, Россия не только не изолирована от внешнего мира, но, напротив, выходит к миру четырьмя широкими фасадами: западным, евро-атлантическим, южным, кавказско-туркестанским, продолжающимся до Индийского океана, восточным, азиатско-тихоокеанским и, наконец, северным арктическим. Россия непосредственно граничит на суше с восемью европейскими и восемью азиатскими государствами, имеет морскую границу с Японией и США. Суверенное одиночество — та позиция, с которой предстоит действовать любому ответственному государственному деятелю Российской Федерации.
XXI век, в отличие от ХХ, эпоха идентичностей, а не идеологий. Россия не только политически, но цивилизационно северная страна. Это территория с довольно суровым климатом, преимущественно холодным. Она возникла как северная окраина древней Киевской Руси и сейчас является северным соседом Украины. Территория Российской Федерации не только охватывает почти весь север Евразии, за исключением Скандинавии, но и имеет продолжение в виде исключительной экономической зоны, тянущейся к Северному полюсу. Области, официально отнесенные к Крайнему Северу и приравненные к ним, занимают две трети территории РФ. Таким образом, исторический путь России — от Северной Руси к Северной Евразии.
Славянские этнокультурные корни основной части населения России очевидно европейские. Ее исторические очаги — Новгород, Киев, Москва, Петербург — находятся на территории географической Европы. Россия приняла христианство в конце Х века — одновременно со многими европейскими странами. Ее духовные корни ведут в Константинополь — «Второй Рим». После церковного раскола середины XI века русские остались с православной Византией. Эта общность корней и различия в культурном развитии предопределили многое в будущем русского народа.
Оставаясь европейской по корням, российская цивилизация, таким образом, не является западной. Будучи открытой для разнообразных заимствований и способной достигать высот «западной» культуры — например, в музыке, литературе и кино, — Россия на протяжении всей своей истории упорно отвергала путь культурной ассимиляции, первоначально в рамках католической церкви, а в наши дни — расширенного Запада. Вместо этого Россия традиционно объединяла народы и религии в растущих границах самого российского государства.
Российская цивилизация очень рано вышла за пределы изначального восточнославянского этноса. Население России — результат соединения многих народов: славян и варягов-скандинавов, финно-угорских и тюркских этносов, монголов и евреев, а также армян, немцев, греков и десятков других. Православие широко распространилось на территории России, но приверженцы других религий и конфессий — ислама, иудаизма, буддизма, а также католичества и протестантизма — получили возможность исповедовать свою веру. После церковного раскола XVII века преследованиям подвергалось в России старообрядчество, а в годы большевистского богоборчества в ХХ веке — все религии без исключения. Надо отметить, однако, что советская власть обрушивала наиболее жесткие репрессии на русский народ — православных священников и монахов, русское крестьянство и интеллигенцию, даже на русских коммунистов («ленинградское дело» 1949‒1951 годов), не без оснований считая русскость реальной альтернативой советскому коммунизму.
Советский период был временем широко культивировавшегося интернационализма. Многонациональное население России — не сплав многих волн иммигрантов, как в американском плавильном тигле, а тесный и, как свидетельствует история, довольно прочный союз преимущественно автохтонных народов с русским большинством на общей государственной основе и с сохранением национальных очагов.
В ходе обоих колоссальных российских потрясений ХХ века — 1917‒1920 годов и в 1989‒1991 годах — народы, проживающие ныне на территории Российской Федерации, оставались вместе с русским народом в составе российского государства. Это важный факт, позволяющий говорить о базовой устойчивости якобы искусственной Российской Федерации.
Готовность и расположенность русских к интеграции в свое сообщество не только отдельных личностей, но и — с сохранением их национальных черт — этнорелигиозных сообществ на равноправной основе есть главный фактор государственного единства страны. Его необходимо всемерно оберегать и укреплять. Преобладающий российский патриотизм-национализм — не этнический, а государственный, толерантный к этническим и религиозным различиям. В перспективе государственный элемент необходимо укрепить гражданским.
Становление гражданственности и связанной с ним модели народовластия — важнейшая проблема русской политической культуры.
Традиционная русская политическая культура существенно отличается от европейской. В ее основе — принципы единоначалия, нерасчлененности и сакрализации высшей власти; вертикали управления; консультативности («соборности») как средства совмещения частных интересов; иерархии и в идеале специфической гармонии («симфонии») между правителями и управляемыми. Эта культура, формировавшаяся в огромной единой стране — в противоположность раздробленной на отдельные государства и расколотой борьбой между светской и духовной властью Европе, изначально враждебна состязательности, упорядоченной политической борьбе, подотчетности и регулярной сменяемости власти, легальной оппозиции, приоритету прав человека и в конечном счете суверенитету народа, поскольку видит в этих явлениях и институтах угрозу внутренней смуты и гибели государства.
Модернизация политической культуры страны началась еще во второй половине XIX века, но процесс, несмотря на несколько волн революций, идет медленно, с частыми откатами назад. Российская конституция, принятая в 1993 году, формально установила в стране западную модель демократического государства, но основной закон, написанный с использованием лучших западных практик, работал в России лишь формально. Его коррекция в 2020 году формально отдалила Россию от западной политической модели, столь же формально укрепив основы суверенитета страны, но не предложила действительно серьезных новаций. По сути формула власти не изменилась. Вероятно, становление российского народовластия — самодержавия народа — будет процессом длительным и неравномерным, даже (как свидетельствует опыт ХХ века) в случае каких-либо потрясений.
Попытки одним рывком изменить все заканчиваются тем, что предыдущая модель вертикальной власти воспроизводится, но на другом уровне и в иных идеологических одеждах. Советская Россия, поначалу обещавшая построить новый мир, не имела достаточных ресурсов для решения этой задачи и в итоге продолжила и усовершенствовала свергнутую ею царскую систему, а постсоветская склоняется в каком-то смысле к развитию советской. Процесс суверенизации народа — это длительный процесс изменения самосознания общества: от положения подвластного населения, от вечного состояния подданных — к статусу граждан. Заграница с ее демократическим опытом здесь не поможет. Путь к самодержавию гражданской нации может быть только российским, как и решение, которое рано или поздно будет найдено.
Не вступая в дискуссию относительно принципов деления человечества на отдельные цивилизации, можно уверенно говорить о цивилизационном своеобразии России. Преимущественно европейская по своему происхождению, Россия серьезно отличается в культурном отношении — в том числе с точки зрения мировоззрения и политической культуры — от остальных стран, включая даже ближайших соседей и родственников, таких как Украина и Белоруссии. В годы холодной войны СССР и США иногда называли полуевропейскими странами. При этом США были больше связаны с западными протестантскими и католическими элементами Европы, а Россия — с восточными православными.
Сегодня, когда Европа объединилась и практически целиком находится не только в политическом и военном, но и в ценностном союзе с США, Россию можно назвать страной евротихоокеанской, в отличие от евро-атлантических стран к западу от ее границ.
Итак, после распада Советского Союза Российская Федерация не входит в состав каких-то интегрированных политико-экономических общностей, но и не имеет возможности выстроить собственный блок. Таким образом, она не принадлежит какой-либо геополитической или идеологической «семье», но при этом распустила свою. На политической карте мира Россия стоит особняком, однако она не жестко изолирована от внешнего мира. Россия пришла к этому состоянию долгим и сложным путем. Он оставил богатое наследие, влияние которого не только хорошо видно до сих пор, но и отражается на восприятии россиянами своей страны.
Первой политической самоидентификацией русских было видение своей страны как части православного христианского мира. Особенно важным был тот факт, что с середины XV века (падения Константинополя) по вторую половину XIX века (образования при помощи и поддержке Российской империи самостоятельных славянских государств на Балканах) этот мир — вернее, независимая его часть — территориально совпадал с границами России. В результате Москва, в собственных глазах преемница Царьграда-Константинополя, увидела себя Третьим Римом, и вселенская религия превратилась в обыденном сознании в национальную русскую, породив одновременно гордость, высокомерие и замкнутость.
Следующей — с XVIII века — стала самоидентификация российских элит, связанная с Западной Европой, европейской цивилизацией. Таким образом Россия из центра вселенной переосмысливалась в соискателя признания со стороны индустриально и цивилизационно более продвинутых и поэтому скептически и часто враждебно настроенных по отношению к российским «выскочкам» западных соседей. Россия разомкнулась, открылась Западу. Надо только иметь в виду, что модернизационные усилия «немца» Петра I и его наследников, включая урожденную немку Екатерину II, были направлены не на то, чтобы превратить Россию в Европу, а на то, чтобы стать вровень с европейскими державами. В то же время этот поворот породил в высших классах русского общества комплекс ученика, подражателя, «русского европейца» — качество, неизжитое до сих пор, а после распада СССР даже укрепившееся. В петербургский период своей истории Россия, сознавая свою технологическую отсталость, стремилась — и небезуспешно — компенсировать ее различными видами ресурсов: демографических, мобилизационных, духовных и других.
В начале ХХ века европейскую ориентацию сменила коммунистическая утопия. Советская Россия превратилась в цивилизационную альтернативу капиталистическому Западу, приобрела сторонников и последователей во всем мире и вновь — как во времена православной Московской Руси — стала центром мироздания, теперь уже социалистического. Говоря словами поэта Владимира Маяковского, «собственная гордость» «советских» вознесла их до глобальных высот, но одновременно породила беспрецедентную замкнутость, закрытость страны от внешних влияний, тлетворных для системы. Советский Союз добился положения мировой сверхдержавы, соперничавшей с другой сверхдержавой — Соединенными Штатами Америки, но оставался закрытым обществом. Этот период оставил нам в наследство глобализм мышления и действий и особо трепетное отношение к международному статусу страны.
СССР погиб, оказавшись не в состоянии пережить свой первый общий — но не летальный — кризис. Крах и распад сверхдержавы стали не только геополитической, но и психологической катастрофой, оставившей глубокую травму. Круто развернувшись в очередной раз, Российская Федерация, позиционировавшая себя как основного наследника и государства — продолжателя СССР, попыталась поначалу интегрироваться в мировой Запад, даже стать своего рода «третьим Западом» (наряду с США и ЕС) в рамках евро-атлантического мира. Эта попытка, как известно, завершилась неудачей, причины и следствия которой будут подробно проанализированы в исторической части книги.
Перестав быть Востоком и не став Западом, Россия в XXI веке становится Севером, но при этом не геополитическим северным полюсом, а отдельной величиной глобального уровня.
Удастся ли ей удержаться в положении независимого игрока, покажет время. Многое зависит от того, будет ли современное российское государство следовать заявленным ценностям: оба предшественника РФ — СССР и Российская империя — погибли именно из-за эрозии, а затем и краха официально преобладавших систем ценностей. Образно говоря, империя явно предпочла Рим — Иерусалиму, а СССР силу — правде.
Часто при обсуждении внешней политики ценности считаются камуфляжем интересов. Это верно, если речь идет о ценностной риторике, прикрывающей действительные цели государств. В то же время нельзя не видеть, что первоосновой интересов являются базовые ценности, ради которых только и стоит жить, а если придется — пожертвовать жизнью. Это справедливо и в отношении людей, и применительно к странам. По сравнению с современными европейскими российские базовые ценности заметно консервативнее. Это относится к таким фундаментальным вопросам, как значимость и сама сущность семейного союза, традиционный взгляд на проблему пола, роль религии в частной жизни и в жизни общества. Эти различия имеют значение и для международных отношений России.
Главной политической ценностью в истории русского (здесь это слово употребляется как синоним «российского») народа является его государство. Постоянная необходимость наведения порядка у себя дома, а затем — выживания в борьбе с многочисленными соседями, начиная с вошедших в поговорку печенегов и половцев, отсутствие естественных препятствий — линий защиты от возможных противников — делали военную организацию всего народа первостепенной необходимостью. Как и военные вопросы, связанная с ними внешняя политика стала и остается исключительной прерогативой первого лица, каков бы ни был его официальный титул. С этого первого лица — символа государства — был и основной спрос за неудачи. Вертикаль власти стала в российских условиях основным принципом не только военного командования, но и государственного строительства и управления и остается им по сей день.
В то же время и в противовес сказанному, русскому человеку свойственно стремление к природной свободе и воле. Идеальное государство для него — не свод законов и бюрократическая машина для их исполнения, а дом справедливости, в котором порядок основывается на совести, а не на законах. Это — важная иррациональная сторона русского сознания, дополняющая соседствующую с ней рациональность, а иногда подавляющая ее. Поэтому вслед за обеспечением внутреннего порядка и внешней безопасности важнейшей ценностью являлась и остается справедливость. Несправедливая себялюбивая власть всегда была шаткой. Благополучие, прежде всего материальное, признавалось ценностью менее высокой, чем справедливость, независимость или безопасность, а богатство, для большинства недостижимое, традиционно вызывало подозрения в неправедности его приобретения. Ценность справедливости подрывает основы ценности государства, если государство не только признается несправедливым — обычно так и бывает, — но и девальвируется ценность государства как защитника. Советский Союз выстоял и укрепился в Великой Отечественной, не дрогнул в холодной войне, но стал рассыпаться, когда мантра «лишь бы не было войны» сменилась подозрением, что, говоря словами песни Бориса Гребенщикова, «мы воевали сами с собой».
Приоритет, традиционно отдаваемый русскими людьми своему государству, требовал обеспечения самостоятельности этого государства, его внешней независимости, суверенитета и равенства.
Отстаивание как важнейшей ценности свободы руководства страны в принятии решений предполагало готовность народа платить высокую, даже запредельную цену за сохранение государственной самостоятельности. Эта же ситуация ставила государство над обществом, над отдельными личностями. Внешний суверенитет, самостоятельность и свобода России покупались высокой ценой внутренней несвободы и жесткой зависимости русских людей от своего государства и его правителей. Сознательно или нет, народ был готов платить такую цену. Очень важна в этой связи идея равенства — не юридически оформленного статуса, а природного равенства людей и народов, тесно связанного с представлением о справедливости.
Устойчивость государства и его суверенитет напрямую зависели от сохранения внутреннего единства. Домашняя смута представлялась русским людям самой большой напастью — худшей, например, чем иноземное вторжение. Привычная внутренняя несвобода сменялась тогда безвластием и вольницей, которые неизбежно вели к разрухе и упадку. Российское государство разваливалось в начале XVII, а также в начале XX века и еще раз в конце его из-за внутренних неурядиц и затем с большим трудом собиралось вновь, хотя бы — как в последний раз — в неполном составе. Напротив, тяжелые оборонительные войны, получившие название отечественных, против таких сильных противников, как наполеоновская Франция и гитлеровская Германия, приводящих с собой на русскую землю войска половины Европы, были не только успешны и даже триумфальны, но вели к сплочению народа и подъему страны.
Справедливость для русских людей была и остается важнее, чем легальность, формальная законность. Русская народная правда — это правда справедливости. В то же время здравый взгляд на международные отношения показывает, что действительно справедливые решения часто оказываются недостижимыми или непрактичными. Справедливость замещается здесь международным правом.
Приоритет собственного суверенитета — то есть отказ от признания какой-либо высшей власти над своим государством — лежит в основе традиционной апелляции России к международному праву в качестве регулятора международных отношений.
Международное право — это, конечно, не универсальный свод законов о международных отношениях. Само понятие суверенитета государств предполагает анархию в этой сфере. Международное право на деле всего лишь система договоренностей, свободно заключаемых и расторгаемых суверенными государствами. Оставаясь приверженной международному праву на таких основах, Российская Федерация решительно отвергает продвигаемый сегодня странами Запада принцип порядка, основанного на правилах. Такой порядок ближе к понятию национального права. Он установил бы в международном сообществе универсальный режим, введенный группой государств (коллективным Западом), которые фактически обладали бы исключительной компетенцией в установлении правил, наблюдении за их соблюдением, назначении и реализации санкций за их несоблюдение, а также изменении самих правил. Такой порядок уничтожал бы суверенитет отдельных государств, подчинял их высшей юрисдикции мирового правительства — в той или иной форме.
В реальной международной жизни отношения между государствами основываются не на праве и даже не на договоренностях, а на силе. Признающий это политический реализм, основанный на здравом смысле, обычно был прочным фундаментом российской внешней политики, а порожденный им прагматизм, то есть нацеленность на практический результат в рамках возможного, — принципом международного поведения.
При этом мировоззренческом подходе основной упор делается на соотношение сил тех или иных участников международных отношений, с которыми России приходится иметь дело, и признается иерархия государств, фактическое неравенство их возможностей. Именно в эту логику укладывается апокрифический вопрос Сталина относительно возможностей папы римского во Второй мировой войне: «А сколько у него дивизий?»
Итак, деятели, выступающие от имени России, если они хотят иметь возможность опираться на поддержку большинства населения страны, обязаны быть государственниками, обладать чувством справедливости и исходить из норм и принципов международного права, понимая в то же время, что международные отношения в реальном мире основываются на силе, а результативная внешняя политика — на прагматизме. Прагматизм в свою очередь неразрывно связан с конкретными интересами.
Движущими силами и ориентирами внешней политики любой страны являются национальные интересы. В принципе, у России, как у каждой страны, есть два главных интереса: обеспечение безопасности и создание или поддержание благоприятных внешних условий для процветания.
Обеспечение безопасности, как уже отмечалось, первое, важнейшее условие существования обществ и государств. Безопасность — это не отсутствие угроз, такое представить себе в реальном мире невозможно, а приемлемый уровень защищенности. Абсолютной безопасности не существует, но и игнорировать опасности нельзя. Попытка полностью обезопасить себя от всех возможных угроз не только тщетна, но крайне вредна. Государство, целиком сосредоточенное на обеспечении собственной безопасности, жестко ограничивает свободы граждан и тем самым сдерживает развитие страны. Таким государством — государством госбезопасности — был Советский Союз. Как только в СССР назрел первый общесистемный кризис, зажатость населения внутри страны и глухое отгораживание ее от внешнего мира повернулись своей оборотной стороной и стали одной из важнейших причин быстрой эрозии, а затем падения советской коммунистической системы, а с ней и государства.
Для России внешняя безопасность страны — очевидный приоритет. Часто это вопрос не комфортного состояния, а физического выживания народа. Россия всегда была и сегодня остается уязвимой для противников. Синдром внезапного германского нападения 22 июня 1941 года — только самый последний в длинном ряду и самый наглядный и страшный пример внешней угрозы. Он врезался в историческую память народа, вероятно, навсегда. В период холодной войны на этот синдром наложилась реальная опасность ядерной войны с США, способной полностью уничтожить обе стороны и заодно убить все живое на Земле. Холодная война закончилась, но возможность ядерной войны сохраняется.
На протяжении российской истории императив безопасности — в условиях, как уже отмечалось, уязвимости страны из-за отсутствия естественных препятствий, которые могли бы стать более или менее надежными границами, — требовал распространения российской территории вплоть до рубежей соседних крупных цивилизаций. С этой же целью российские правители создавали или поддерживали зависимые от них буферные государства. Эти буферные зоны были призваны как минимум не допустить превращения пограничных стран-лимитрофов в плацдармы для нападения на Россию. Пожалуй, только по итогам Второй мировой войны Москва могла почувствовать удовлетворенность тем, как были проведены ее границы и до каких пределов распространялось ее военно-политическое влияние. Такой подход, разумеется, создавал напряжение между Россией и малыми соседями, для которых обеспечение безопасности России оборачивалось ограничением естественного для малых стран стремления к многовекторности, а иногда — просто ограничением свободы, сопровождаемым утратой независимости. С этим историческим наследием Российской Федерации предстоит жить еще долго.
Понятие «национальная безопасность» отличается от понятия «государственная безопасность» тем, что подразумевает не только безопасность государства или политического режима, но также — и прежде всего — безопасность личности и общества.
Именно такая трактовка зафиксирована с начала 1990-х годов в официальных российских документах, в том числе в «Концепции национальной безопасности Российской Федерации» и сменившей ее «Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года».
Обеспечение условий для процветания также в большой степени проводилось путем расширения территории. Территориальная экспансия велась не только во имя безопасности, но и для решения экономических проблем или приобретения торговых преимуществ. Так была приобретена и освоена Сибирь вплоть до Тихого океана; отвоеваны устья рек, питающих Центральную Россию: Волги, Дона, Днепра, Западной Двины; получен доступ к морскому побережью (северное «окно в Европу» через Балтику и южное — через Причерноморье). Как и другие крупные страны, Россия стремилась к расширению рынков сырья и сбыта готовой продукции. Характерной чертой России при этом было стремление к самодостаточности в рамках империи. Новые территории не просто присоединялись, но, как правило, тесно интегрировались в государство. Деление на метрополию и колонии в России практически отсутствовало.
Безопасность и процветание — вечные и универсальные интересы любого государства. Конечно, конкретная трактовка этих интересов в той или иной исторической ситуации — прерогатива и обязанность высших должностных лиц, прежде всего главы государства или главы исполнительной власти. По таким вопросам не только может быть несогласие в обществе, но и часто ведется острая полемика и политическая борьба. Помимо базовых национальных интересов, руководители российской политики на определенных исторических этапах, иногда длительных, формулировали конкретные интересы. Ниже мы приведем только несколько примеров.
Объединение (воссоединение) соотечественников и защита граждан за рубежом. Уже вскоре после освобождения от монгольского ига московские великие князья и цари заявили о своих правах на «дедины и отчины» — территории бывшей Киевской Руси, вошедшие впоследствии в состав Великого княжества Литовского, а затем Речи Посполитой. В основном это была геополитическая задача, хотя и осененная религиозной и национальной символикой. Объединение трех ветвей первоначальной древнерусской общности происходило постепенно, на протяжении столетий, в условиях многочисленных войн с Речью Посполитой, затем путем ее раздела, и завершилось только в 1939‒1945 годах с присоединением к СССР Восточной Галиции, Волыни, Северной Буковины и Червонной Руси (Закарпатья).
Защита православных единоверцев — в Речи Посполитой, Османской империи, на Балканах — была в XVIII — начале ХХ века политическим лозунгом, под которым проходило распространение российского влияния. В этом деле бывали серьезные сбои и неудачи. Попытка Николая I выступить защитником православных в Святой земле стала предлогом для неудачной для России Крымской войны, а установление российского контроля над Константинополем и черноморскими проливами превратилось в навязчивую идею, которая двигала восточной политикой Петербурга со времен греческого проекта Екатерины II вплоть до вступления России в Первую мировую войну. Идеи панславизма, сформулированные Николаем Данилевским и рядом других мыслителей, были нацелены на создание мощного пророссийского геополитического блока в Восточной, Центральной и Юго-Восточной Европе — в противовес романо-германской Европе.
В этом отношении, однако, они оказались совершенно бесплодными, что стало ясно довольно скоро. Германский канцлер Отто фон Бисмарк, говоря о греках, румынах, сербах и болгарах, писал, что «все эти племена охотно принимали русскую помощь для освобождения от турок; однако, став свободными, они не проявляли никакой склонности принять царя в качестве преемника султана». Глубокий знаток Балкан, русский мыслитель Константин Леонтьев подтверждает: «они (югославяне. — Д.Т.), просветившись несколько по-европейски (отчасти с нашей помощью), перестали нас слушаться». Тем не менее наряду с одержимостью задачей установления контроля над Босфором идеи объединения славян под началом России проложили дорогу к втягиванию Российской империи в катастрофу войны 1914 года.
В ряде случаев российские правители стремились к увеличению территории путем объединения земель, населенных нерусскими народами, проживавшими в России. По итогам войны с Турцией в 1878 году к империи была присоединена Карская область, населенная армянами. В 1924 году была создана Молдавская АССР — ныне это в основном территория Приднестровья — с перспективой возвращения отторгнутой Румынией у России Бессарабии. Не все такие попытки оказывались успешными. В 1940 году была создана Карело-Финская союзная республика, задуманная как плацдарм для не случившейся советизации Финляндии. Во время Второй мировой войны на части территории Ирана, населенной азербайджанцами и оккупированной советскими войсками, при поддержке СССР были созданы народные республики, которые рассматривались как возможное продолжение советского Азербайджана.
К интересу восстановления единства наций примыкает тема восстановления единства государственной территории. Советская Россия меньше чем через пять лет после распада империи смогла объединить под флагом СССР большую часть ее пространства, за исключением Финляндии, Польши, Прибалтики и Бессарабии. Руководство Российской Федерации с самого начала заявило о признании границ между союзными республиками в качестве межгосударственных. Это помогло поначалу избежать конфликтов с новыми государствами, но оставило проблему 26 млн этнических русских, оказавшихся после распада Советского Союза за границами Российской Федерации. В некоторых случаях (Крым в составе Украины) русские люди жили компактно на тех или иных территориях на протяжении десятилетий и отождествляли себя с российским государством.
Включение Крыма в состав Российской Федерации в 2014 году для многих стало указанием на то, что границы постсоветской России могут прирастать территориями, населенными русским этносом. В одночасье изначально гуманитарная концепция Русского мира обрела геополитические очертания. Поднялась кратковременная, но шумная кампания по созданию то ли автономной в рамках Украины, то ли независимой от Киева Новороссии — от Харькова до Одессы. Президент Путин неоднократно публично заявлял, что значительная часть территории современной Украины — весь юго-восток страны, но не только — состоит из территориальных «подарков» со стороны России. Он же неосторожно по отношению к казахстанскому руководству заметил, что до конца ХХ века Казахстан не имел собственной государственности.
Вопрос о государственном единстве России и Белоруссии с рассмотрением разных форматов — от суперфедерации до простого включения шести белорусских областей в состав РФ по модели интеграции ГДР в ФРГ — неоднократно обсуждался Москвой и Минском на протяжении всего периода существования Союзного государства Белоруссии и России (с 1999 года). Ряд заявлений российских политиков с призывами о включении в состав РФ территорий Донбасса, Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии (и воссоединения ее с российской Северной Осетией) свидетельствует, что вопрос сохраняет актуальность по крайней мере в политическом дискурсе. В 1990-е годы аналогичные предложения в отношении Крыма и Севастополя выдвигались другими видными политиками, а затем при изменении обстоятельств были реализованы государством.
Конкретные внешнеполитические интересы государства определяются исходя из его актуальных и перспективных потребностей. Геополитические интересы, вопросы безопасности формулируются в российской традиции высшим руководством страны, иногда — в том числе в современную эпоху, например, в связи с Крымом, — фактически единолично.
Экономические интересы, напротив, формулируются и продвигаются экономическими игроками, обычно при поддержке высшего руководства страны. В конце XVI века промышленники Строгановы отправили казачий отряд атамана Ермака Тимофеевича на завоевание Сибирского ханства. Колонизация Сибири в XVII веке, как и более раннее освоение новгородскими ушкуйниками, охотниками и рыбаками Европейского Севера России вплоть до Арктических островов, была делом русских крестьян и казаков, промышленников и купцов.
В XVIII‒XIX веках освоение Аляски вплоть до северной Калифорнии (форт Росс) было осуществлено частной Российско-американской компанией. Российско-британская «Большая игра» XIX века велась не только за геополитические призы в Турции, Персии, Средней и Центральной Азии, но и за экономические преимущества. В целом следует иметь в виду, что жесткая монополизация внешней торговли, вообще внешних сношений, — исключение в истории России, порожденное идеологией коммунизма и практикой советского режима.
Напротив, частно-государственное партнерство — правило для России. Наряду с успешными его примерами — такими как строительство железных дорог в Маньчжурии — были и эксцессы. На рубеже ХХ века безответственная клика царедворцев при поддержке императора Николая II так увлеклась лесными концессиями в Корее вдоль реки Ялу, что привела Россию к столкновению с Японией, окончившемуся позорным поражением. Этот пример стоит постоянно помнить как предостережение. Не всегда то, что хорошо для крупной компании, даже преимущественно государственной, как «Газпром» или «Роснефть», не говоря уже о частных военных компаниях, автоматически хорошо для России как государства.
Важнейшая проблема внешней политики — оптимальное соотношение между интересами безопасности и интересами развития. В России на протяжении столетий, говоря словами историка Василия Ключевского, «внешние опасности государства опережали естественный рост народа, закосневшего в своем развитии».
Это стало особенно очевидно в 1970‒1980-е годы, когда советское руководство дало себя вовлечь в безудержную гонку вооружений с заведомо более сильным противником — США, что спровоцировало обострение финансово-экономических, а затем и социально-политических проблем в стране, способствовавших возникновению кризиса советской системы, оказавшегося для нее летальным. Этот урок необходимо помнить всегда.
Вопрос о месте России в мире, о ее статусе, традиционно важный для россиян, а иногда просто больной для их правителей. Россия не всегда была большой и мощной. На средневековых европейских картах территория европейской части России еще почти столетие после окончания монгольского ига обозначалась как Тартария: настолько слабыми были контакты западноевропейцев и русских. Москва вначале была незаметным княжеством, платившим дань ордынцам. Даже 100 лет спустя после того, как Россия сбросила иго, крымские татары беспрепятственно — и не раз — подходили к Кремлю, жгли Москву и уводили русских людей в плен. Массовый увод русских в рабство продолжался весь XVII век. В иные времена Россия была в раздрае и разрухе, в Кремле хозяйничали поляки и литовцы, а русские бояре выбирали стране царя из краковских венценосцев. Триста лет спустя польские армии разбили красноармейцев на Висле и заставили советскую Россию отдать победоносной восстановленной Польше украинские и белорусские земли. В 1930-е годы советский Генштаб считал Польшу и Румынию главными вероятными противниками СССР в Европе. Война с Финляндией была выиграна в 1940 году с большим трудом и ценой многих красноармейских жизней.
Были и другие времена, когда из Петербурга управляли империей, располагавшейся в трех частях света: Европе, Азии и Америке, от ворот Стокгольма (Аландские острова) до окрестностей Сан-Франциско (форт Росс). Позднее уже Москва контролировала геополитическое пространство от Магдебурга до Пхеньяна и была «коронована» западной прессой в качестве сверхдержавы. Статус Российского государства, поднимаясь, опускаясь и вновь поднимаясь, не был постоянным.
Главное для русских при этом, однако, было не господство над возможно большей частью мира, а равенство в отношениях с сильнейшими, чтобы никто не мог диктовать России свою волю.
Если такое равенство поддерживается, дисбаланс в экономической или технологической сферах не создает у россиян дискомфорта в отношениях с более развитыми странами.
Географически периферийная по отношению к Европе, сравнительно отсталая экономически и технологически и на протяжении длительного времени культурно изолированная от более передовых обществ, Россия часто начинала с низкого старта, долго считалась далекой окраиной цивилизованного мира, платила дань одним и была изгоем у других, но всегда боролась, стремясь подняться вровень с ведущими государствами — сначала странами востока континента, затем Европы в целом, наконец, всего мира. Основными составляющими ее силы были способность к мобилизации, готовность идти на немыслимые для других народов жертвы и вера — в Бога, идею и свои возможности.
Русские как народ очень переимчивы. Начало российской государственности было связано с приглашением правителей со стороны, скандинавских викингов. Православная культура, лежащая в основе национальной культуры русских, была принесена из Византии, и русские были учениками греков. Политическая основа централизованного вертикально организованного государства — наследие монголов, у которых русские князья 250 лет униженно ходили в подручных. Европейский лоск Петербурга — результат ориентации русской элиты на Запад. Российское высшее общество XIX века изъяснялось по-французски, но училось практическим делам у немцев и англичан. Идеология коммунизма была импортирована из Германии. Советская сверхдержавность второй половины ХХ века строилась во многом в равнении на США.
Есть и другая сторона этой истории. Викинги подарили России свое самоназвание — русь, но уже спустя полтора-два века полностью ассимилировались в славянской среде. Князь Владимир не только принял православие, но и силой заставил византийского императора выдать за него сестру. Со временем греческое православие сменилось православием чисто русским, Москва поднялась как важнейший центр христианского Востока — Третий Рим, в то время как Константинополь — Второй Рим — был покорен турками. Усилившись, Россия не только сбросила иго монголов, но и присоединила к себе остатки Золотой Орды. Совершивший это Иван III, первый государь всея Руси, женился на наследнице византийского престола и утвердил византийского двуглавого орла в качестве герба Русского государства.
Иван III отказался принять королевскую корону из рук императора Священной Римской империи, но его внук Иван IV Грозный самостоятельно венчался на царство. С одной стороны, царь — это цезарь, ровня императору. С другой стороны, до Грозного царями на Руси на протяжении столетий называли татарских великих ханов. Следовательно, по идее русский царь — ровня высшим правителям Запада и Востока. При сыне Грозного московская митрополия — опять же самостоятельно — поднялась до патриаршества, став вровень с древними патриархатами Востока. Императорский титул был преподнесен Петру I назначенным им самим сенатом. При Екатерине II Россия получила признание как одна из великих держав Европы. При всем этом, однако, Россия оставалась для европейцев далекой, дикой, варварской страной, а ее православие не признавалось ими христианством. С крестовых походов XIII века против русских схизматиков — фактически язычников — и первой войны России и Европы в XVI веке на территории Ливонии европейцы видели в русских азиатов. Даже Наполеон, вошедший с армией в Москву в 1812 году, воскликнул, увидав храм Василия Блаженного: «Какая прекрасная мечеть!»
Тем не менее, выгнав Наполеона из первопрестольной русской столицы и завершив войну в Париже, Россия при Александре I смогла занять положение не просто члена Европейского концерта, но ведущей континентальной державы, фактического гегемона Центральной и Восточной Европы, каковым она оставалась на протяжении правления Николая I. Такое нарушение европейского баланса сил привело к объединению других держав против России и ограничению ее влияния в результате неудачной для русских Крымской войны, но вплоть до начала ХХ века Российская империя оставалась первоклассной великой державой.
Революционное советское государство поначалу полностью отвергло наследие прошлого. Оно провозгласило право наций на самоопределение, вплоть до отделения. Оно объявило границы делом второстепенным и отказалось от имперских привилегий в Китае, Турции и Персии. Большевики видели в России не более чем спичку для разжигания мирового пожара пролетарской революции, вдохновителем, центром и вождем которой им представлялась Германия. Исполнив свою роль, Россия должна была вернуться в положение относительной отсталости — теперь уже в социалистическом мире.
Это была кратковременная аберрация. Вскоре укрепившиеся во власти большевики стали представлять созданное ими советское государство как прообраз светлого будущего всего человечества. СССР был задуман как ядро будущей всемирной коммунистической федерации, о чем наглядно свидетельствовал герб Советского Союза: серп и молот на фоне освещаемого восходящим солнцем земного шара. Советская Россия — хотя само название «Россия» стало гораздо менее употребительным — мыслилась не столько единственным, сколько первым в мире социалистическим государством.
Здесь уместны параллели со Средневековьем. Ленин создал Третий (коммунистический) Интернационал, то есть всемирную коммунистическую партию, руководимую Москвой. Согласно марксистской идеологии, Коминтерн был призван закрыть предысторию человечества и открыть новую эру его подлинной истории. В этом слышатся отголоски идеи Москвы как Третьего Рима, центра истинного православия («а четвертому не бывать»).
Ставка на идеологию как проводника внешней политики оказалась, однако, глубоко ошибочной. После неудачи революции в Германии и Европе в целом Ленин понял необходимость по крайней мере временного сосуществования революционной России со «старым миром». Оказавшись в положении мирового изгоя, красная Москва была вынуждена восстанавливать международные позиции России как государства во враждебном окружении, добиваться дипломатического признания новой власти, идти на компромиссы в поиске партнеров и достойного места в международной системе, изначально вообще исключавшей Советскую Россию. На это ушло два десятилетия.
Вторая мировая война и победа над гитлеровской Германией возвели Россию (под именем СССР) на самый высокий уровень международного влияния. Советские войска дошли до Берлина, вся Восточная Европа и часть Центральной оказались под контролем Москвы. В Азии влияние СССР распространялось на Китай, северные половины Кореи и Вьетнама, а также Монголию. Советский Союз стал постоянным членом высшего органа глобального управления — Совета Безопасности Организации Объединенных Наций. Москва обладала правом вето в совете, которое не допускало принятие в Совбезе ООН решений, противоречивших интересам СССР. Только США обладали большим объемом международного влияния.
Вскоре после войны распалась Британская империя — традиционный соперник России за влияние в Азии. Утратили свои заморские владения Франция и другие европейские великие державы. Москва воспользовалась распадом мировой колониальной системы и наладила близкие отношения со многими новыми государствами, включая такие крупные, как Индия и Индонезия, Египет и Алжир. Из евразийской Советский Союз превратился в подлинно глобальную державу с геополитическими интересами во всех регионах мира, включая Азию, Африку и Латинскую Америку. Это знаменовало абсолютный пик российского политического и идеологического влияния в мире.
В идеологическом, а также политическом и экономическом отношениях СССР был альтернативой капитализму и буржуазной демократии. В военной области Советский Союз в течение четырех лет ликвидировал монополию США на обладание ядерным оружием, впервые в отечественной истории создал океанский флот, а к началу 1970-х годов добился общего военно-стратегического паритета с США, впервые в мировой истории ликвидировав военное превосходство Запада. Фактически мир второй половины ХХ века оказался разделенным на сферы влияния двух соперничавших сверхдержав — США и Советского Союза, от взаимоотношений которых в этот период зависели судьбы всего человечества.
Международные отношения весьма подвижны, и приобретенный однажды статус не вечен. Удержанию позиций среди других государств России мешали катастрофы, периодически рушившие одно русское государство за другим. В XIII веке — внутренняя раздробленность и монгольское завоевание, в XVII веке — Смутное время и польско-литовско-шведская интервенция, в начале ХХ века — социалистическая революция, а в конце столетия — буржуазная, обе сопряженные с распадом страны. Каждый раз российское государство гибло поразительно быстро, но с тяжелыми и долговременными последствиями. «Русь слиняла в два дня. Самое большее в три», — с горечью писал Василий Розанов о революции 1917 года. Три дня в августе 1991 года положили конец Советскому Союзу и, соответственно, подорвали международный статус России.
Распад СССР остановил тенденцию к общему росту — несмотря на временные откаты — международного влияния российского государства. Последующие три десятилетия показали, что это был не очередной временный откат, как в начале XVII и XX столетий, а слом тренда. Россия выбыла из числа претендентов на мировое лидерство. Бывшая сверхдержава, бывшая империя и бывший центр мировой идеологии постепенно преодолевает последствия травмы 1991 года и ищет новое место в мировой иерархии. Этот поиск займет немало времени.
Попытка СССР в 1989‒1991 годах стать соправителем мира наряду с США была очевидно провальной вследствие колоссального неравенства потенциалов двух стран. Стремление России после 1991 года превратиться в «нормальную страну» — как Швеция или Швейцария — не увенчалось успехом по очевидным причинам несопоставимости исторического опыта и физических условий. В отличие от Западной Германии и Японии, полностью разгромленных в ходе Второй мировой войны и оккупированных американскими вооруженными силами на протяжении многих десятилетий, Россия не была ни разгромлена противником, ни оккупирована. Ее верхушка не прошла перевоспитание, и ее великодержавный мировоззренческий хребет не был сломлен, как это произошло с германской и японской элитами. Робкая попытка получить видимость автономии в рамках американоцентричного порядка по образцу деголлевской Франции натолкнулась на отказ Запада предоставить России какой-либо особый статус в центре западной системы. Параллельно такая попытка не нашла поддержки у большей части общества и российского политического класса, отвергшей возможность даже номинально признать гегемонию США.
В результате, как и в начале ХХ века, России приходится с трудом наращивать свое влияние путем внутренней стабилизации, восстановления военной мощи и активизации внешней политики. Несмотря на все усилия, Россия получила от президента США Барака Обамы оценку как всего лишь «региональная держава», что прозвучало обидно для кремлевского руководства. Последовавший затем выход активности России за пределы региона СНГ — в частности, ее возвращение в 2015 году на Ближний Восток — помог создать образ России как глобальной державы, но одновременно обозначил ограничения, с которыми Кремль не может не считаться при проведении внешней политики.
Реально в начале XXI века Россия — великая держава, но уже не первого, а второго ранга, после США, Китая и (по экономическим, финансовым и техническим, но не политическим и военным основаниям) Евросоюза. Россия стоит сейчас в одном ряду с Индией, где-то за ними располагаются Япония, Великобритания и Бразилия, дальше — Турция, Иран и Пакистан. По ВВП, подсчитанному по паритету покупательной способности, Россия в 2021 году стоит на шестом месте в мире, сразу после Германии, но по номинальному ВВП РФ находится только на 11-м месте в мире, а по численности населения — на 9-м.
Статус Российской Федерации в мире ниже не только бывшего статуса Советского Союза, но и положения Российской империи. Нет оснований полагать, что ситуация в обозримом будущем коренным образом изменится в пользу России. Это положение требует фундаментального переосмысления самого понятия международного статуса российского государства и значения этого статуса для внешней политики страны.
Великая держава — термин из лексикона «реальной политики», но смысл этого понятия сегодня иной, чем в XIX и первой половине XX века. Речь уже не идет о степени контроля над другими, «невеликими» государствами и праве решать их судьбу. Дело в качествах самого субъекта. «Величие» состоит не столько в независимости: в глобальном мире независимость любого государства, включая США и Китай, от остального мира относительна. Главный признак великой державы — самостоятельность и устойчивость во внешней политике, свобода выбора в международном поведении, а также определенный уровень политического влияния на глобальном уровне.
Этот статус предполагает наличие соответствующего военного потенциала, существенных экономических и технологических возможностей, а также (что критически важно) политической воли, опирающейся не только на устойчивую поддержку элит и большинства населения, но и на национальную политическую культуру.
Базовый критерий «великодержавности» — устойчивость к внешнему давлению, то есть сильная оборонительная позиция. Этого критерия, впрочем, недостаточно. Необходимо определенное международное влияние, способность оказывать существенное влияние на глобальную среду. По всем этим параметрам современная Россия вполне соответствует статусу великой державы.
Термин «великая держава» нужно отличать от понятий «великая страна» или «великое общество». Великодержавный статус государства не связан напрямую с абсолютными и тем более подушевыми значениями ВВП, уровнем благосостояния, качеством жизни, характером политической системы, индексом счастья граждан и т.п. Государства с самыми высокими показателями по этим шкалам — от Скандинавских стран и Германии до Сингапура и Японии — не являются великими державами в силу своей экзистенциальной зависимости в области безопасности от старшего союзника — Соединенных Штатов Америки. В то же время Китай в 1950-е годы после освобождения от иностранной оккупации и иностранного — вначале японского и западного, затем также и советского — влияния вернул себе статус великой державы, несмотря на скромный в те годы экономический вес и низкий уровень народного благосостояния.
Российская Федерация — великая держава не только по факту наследования Советскому Союзу и Российской империи (вследствие сохранения за РФ основной части территории, половины населения, значительной части экономических и природных ресурсов, ядерного оружия, места постоянного члена СБ ООН и т.п.), но и благодаря сохранившимся (и частично восстановленным) самодостаточности, самостоятельности, способности защитить себя и свои интересы, устойчивости к внешнему давлению. Наряду с этим историческое Российское государство воспитало у элит и общества вселенскую духовность (православие); континентальное, а затем (в советский период) глобальное геополитическое мышление, привычку считать себя обязанными и вправе влиять на международный европейский, а после — мировой порядок. Несмотря на моральные потери последних десятилетий, эта закваска еще не исчезла окончательно.
Советские коммунистические претензии на лидерскую роль в мировой революции, а затем — в мировом революционном процессе являлись, как уже было показано, исторической аберрацией. Стремление к мировому господству в целом нехарактерно для российской правящей элиты. Тем не менее эта элита, как и российский народ, упорно и решительно отвергает единоличное доминирование в мире одной державы или группы стран. Речь идет не только о принципиальном неприятии такого доминирования из-за несправедливости единоличной гегемонии — не важно, чьей: Франции, Германии, США или Китая, — а об убежденности, что такое доминирование несет прямую опасность для России и серьезно ограничивает ее возможности развития. Обе великие войны, получившие в русской истории название отечественных, — свидетельство готовности к решительному отпору гегемонии.
Для России в этой связи важно занимать место в ряду ведущих стран и играть решающую роль в коллективном принятии важнейших решений. Екатерининский канцлер князь Александр Безбородко, конечно, сознательно преувеличивал, утверждая, что «без нас ни одна пушка в Европе не могла выстрелить», но идея была выражена четко и на века. Со времен Екатерины II, которая говорила, что «мы ни за кем хвостом не тащимся», Россия привыкла к участию в комбинациях великих держав. При Александре I она выступила в качестве организатора и лидера европейского концерта, инициатора «Священного союза». Сто лет спустя Версальский мир был заключен без России и отчасти за ее счет, но крах версальского порядка и Вторая мировая война привели к возникновению ялтинской системы, зафиксировавшей положение СССР как одного из двух гегемонов Европы.
Сегодняшний международный статус Российской Федерации во многом основывается на наследии Советского Союза как державы — победительницы во Второй мировой войне и одного из столпов системы ООН — единственной универсальной структуры современной системы международных отношений. Именно поэтому защита исторической роли СССР в предвоенный, военный и непосредственно послевоенный периоды так важна для актуальной российской внешней политики.
Отказ США и их союзников предоставить Российской Федерации решающий (блокирующий) голос поставил крест на стремлении России интегрироваться в расширившееся после холодной войны западное сообщество. Неудача интеграции однозначно свидетельствовала: у Запада есть только один гегемон — США, никаких великих держав там нет и быть не может. После этого вопрос о статусе России как великой державы встал уже вне контекста интеграции в западное сообщество: первоначально — рядом с Западом, затем — в оппозиции ему и наконец — в противостоянии и противоборстве с ним.
Как уже было отмечено, статус великой державы требует наличия достаточного военного, экономического, научно-технического, демографического потенциала.
В российской истории главным показателем силы государства традиционно была военная мощь. В начале XXI века Российская Федерация остается — наряду с США — одной из двух ядерных сверхдержав. Этим положением обеспечивается не только высокий статус, но и безопасность по отношению к другим ядерным державам, прежде всего к США, но в принципе также и к Китаю. При этом Россия содержит сравнительно небольшие по численности (около 1 млн человек) вооруженные силы. Военные расходы РФ составляют около 3,9% ВВП страны или примерно 65 млрд долларов, что ставит ее на четвертое место в мире. Сильной стороной военного потенциала России является наличие собственной военной промышленности, способной производить все виды и типы вооружений. Украинский кризис положил конец исторической зависимости РФ от военных заводов, расположенных на Украине. Сохраняющаяся небольшая зависимость от других бывших советских республик не является критической.
Российская военная политика сегодня носит в целом оборонительный характер. Россия вполне способна сдерживать крупных потенциальных противников. В военном отношении РФ продолжает доминировать в Восточной Европе, Кавказском регионе, Средней Азии. С 2010-х годов Россия восстанавливает и укрепляет позиции в Арктике. В последние годы РФ восстановила способность к ограниченному проецированию силы — по периметру собственных границ (Южная Осетия, Крым) и на некотором удалении от них (Сирия). Несмотря на то, что обычные вооруженные силы России в целом серьезно уступают американским и натовским, это общее превосходство само по себе не представляет угрозы для ситуации ядерного сдерживания и в конкретных условиях возможных театров военных действий, расположенных вдоль границ РФ.
Военная мощь любой страны опирается на ее экономический и технологический потенциал и зависит от него. По общему объему экономики Россия в начале ХХ века находилась в пятерке крупнейших мировых экономик. Во второй половине ХХ века СССР по экономическому весу занимал второе место после США. Хотя Российская Федерация вступила во Всемирную торговую организацию в 2012 году как развитая экономика (это было делом престижа и статуса), большинство экономистов относит ее к развивающимся рынкам. Сегодняшняя Россия — сравнительно небольшая экономическая величина (с номинальным ВВП менее 2 трлн долларов, примерно 1,5% от глобального). Даже ВВП РФ, подсчитанный по паритету покупательной способности (ППС), не делает РФ экономической силой первого порядка.
Уже десятилетие темпы роста ВВП России ниже среднемировых, что постоянно снижает ее и без того скромный вес в мировой экономике и торговле. Производительность труда остается невысокой. Многие передовые позиции в области науки и технологий, достигнутые в советский период, оказались утраченными в результате распада СССР. Это делает РФ уязвимой по отношению к потенциальным противникам (США) и зависимой от партнеров (КНР). Несмотря на усилия по диверсификации экономики, российский ВВП и особенно бюджет страны все еще сильно зависят от нефтегазового экспорта, что делает страну чувствительной к колебаниям волатильного нефтяного рынка и в перспективе к наметившемуся снижению мирового спроса на углеводородное сырье. Такое положение и неблагоприятный тренд размывают материальную основу международного статуса России и делают его непрочным.
Для того чтобы Россия оставалась великой державой и в будущем, ей необходимо перезапустить свою экономику — прежде всего обеспечить ее устойчивый рост. Этот перезапуск, однако, не может состояться, пока существует нынешняя политико-экономическая система, сдерживающая экономическое развитие и способствующая невиданному в русской истории казнокрадству.
Несмотря на слабость и уязвимость, российская экономика уверенно демонстрирует устойчивость к внешнему давлению — санкциям и другим политическим ограничениям. Более того, вызванный этими ограничениями тренд на новый протекционизм стимулировал импортозамещение — еще до того, как это направление стало мировым в условиях американо-китайского противоборства. Россия обеспечена многими критически важными ресурсами, товарами и технологиями. Она удерживает важные позиции на мировом энергетическом рынке (по экспорту углеводородов, ядерной и гидроэнергетике), а также на рынках металлов, продовольствия, вооружений, военной и космической техники.
Правительство РФ считает перспективными направлениями цифровизацию и биотехнологии. Россия является одной из немногих стран, где есть свои аналоги Facebook («ВКонтакте»), Google («Яндекс», Mail.ru) и Amazon (Ozon, Wildberries). Цифровизация страны в последнее время достигла заметных успехов. Уровень цифровизации государственного управления в Москве — один из самых высоких в мире. Тем не менее экономическая слабость России и ее технологическая отсталость в ряде областей существенно ограничивают возможности внешней политики страны и одновременно ставят перед нею задачи по компенсации этих недостатков.
Перечисленные экономические слабости серьезны, но не фатальны даже с позиций сегодняшнего дня. Объем — тем более номинальный — валового внутреннего продукта не является единственным или абсолютным критерием при оценке мощи государств. Во время Великой Отечественной войны Советский Союз смог выстоять в борьбе против Германии, в распоряжении которой находились ресурсы всей континентальной Европы, а затем победить ее. В наши дни многочисленные ограничения, наложенные с 2014 года Соединенными Штатами и странами Евросоюза на экономические и финансовые связи с Россией, не привели к краху российской экономики. Более того, они заставили Россию развивать национальную промышленность и технологии, искать альтернативы американскому доллару как платежному средству. Введение более жестких ограничений против РФ на ряде направлений пока сдерживается из-за вероятных негативных последствий для самих санкционеров в условиях экономической взаимозависимости в глобальном мире.
Другой пример. Сегодня военный бюджет России составляет менее 10% военного бюджета США, вчетверо меньше бюджета Китая, уступает военным расходам Индии и сопоставим с тратами Саудовской Аравии, но при этом Россия сумела модернизировать свои вооруженные силы так, что их потенциал вновь стал одним из самых мощных в мире. Речь идет в первую очередь о ядерном арсенале, но не только. Россия создает новые передовые системы вооружений — гиперзвуковые и др., производит боевые самолеты, системы противовоздушной обороны, подводные лодки, танки и прочее вооружение, успешно конкурирующее на мировом рынке. По размерам военного экспорта (свыше 15 млрд долларов в 2019 году) Россия занимает второе место в мире после США.
Ряд стран превосходит Россию в технологическом отношении. Российская империя и СССР традиционно ввозили машины и оборудование из Европы (в значительной степени из Германии) и США. Это, однако, не делало царскую или Советскую Россию сателлитом этих держав. То же относится к финансовой зависимости. Непросто ответить на вопрос, в какой степени французские займы, предоставленные Российской империи в начале ХХ века, подтолкнули Петербург к союзу с Парижем, а этот союз, в свою очередь, втянул империю в оказавшуюся фатальной для нее Первую мировую войну. Скорее, роковую роль здесь сыграли родственные связи императорской фамилии на Балканах, способствующие стремлению воплотить давние мечты элиты о Константинополе и Проливах, и общественное мнение, выражающее активное сочувствие «братьям-славянам».
В ситуации XXI века новое состоит в том, что к экономически мощным и технологически продвинутым странам Западной Европы и Северной Америки, а также Японии присоединился Китай, а на подходе Индия. Таким образом, страны не только Запада, но отчасти и Востока оказываются впереди России. Но и здесь голову терять не нужно. Зависимость экономик друг от друга — факт. Эта зависимость асимметрична, она не только бросает вызовы, но и создает определенные возможности для разных стран. Главный принцип в этих условиях — иметь как можно больше вариантов действий, чтобы ограничение экономических связей с одной страной и группой стран (например, с союзниками США в Европе и Азии) можно было быстро компенсировать развитием связей с другими партнерами. Расширение возможностей и альтернатив — одна из задач внешней политики.
Итак, зависимость ниже определенного уровня не означает подчинения. Для предотвращения перехода чрезмерной зависимости в отношения подчиненности критическое значение имеет контроль над национальной обороной и безопасностью, а также над финансовой системой. Можно пожертвовать темпами развития, богатством элиты, даже уровнем потребления населения, но нельзя — контролем над национальной безопасностью и финансами, иными словами, суверенитетом страны. Фактор численности и качества населения, однако, относится к числу важнейших.
Демографический потенциал РФ серьезно пострадал в результате распада СССР. Накануне распада, в 1989 году, на долю союзных республик приходилась примерно половина общего населения Советского Союза — 139,3 из 286,7 млн человек. Сильным ударом по российской демографии стали резко ухудшившиеся социально-экономические условия и психологическая атмосфера 1990-х годов. В начале XXI века демографическую ситуацию в стране удалось существенно улучшить, но переломить тенденцию уменьшения численности населения и его старения все еще не получается. Это создает проблемы: сравнительную разреженность населения, вынужденного осваивать огромную территорию с богатыми ресурсами; старение населения и ограниченность трудовых контингентов; узость внутреннего рынка. С этими базовыми условиями России, по-видимому, придется жить в XXI веке. Принять их, однако, не значит смириться.
Количественные показатели еще не все. Не менее важным является качество человеческого капитала. Показатели продолжительности жизни и здоровья населения России остаются низкими по сравнению с развитыми государствами. Ощутимо ухудшилось качество российского образования, особенно школьного. Российские университеты занимают невысокие места в мировых рейтингах: лучший отечественный вуз, Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова, расположился в хвосте первой сотни. В таких условиях развитие здравоохранения и образования, продуманная политика привлечения и натурализации иммигрантов могут дать мощнейший импульс развитию России в XXI веке. Это и возможность существенно укрепить позиции страны во все более конкурентном мире.
Сравнивая Российскую Федерацию с Советским Союзом или Российской империей, нужно отметить, что население РФ более однородно. Русский этнос численно доминирует, русские язык и культура играют ключевую роль в формировании российской политической нации. Сепаратистские тенденции, резко усилившиеся в 1990-е годы, преодолены в результате военных кампаний на Северном Кавказе и мирного восстановления Чеченской Республики, укрепления вертикали власти и развития федеративных отношений. Привлечение трудовых ресурсов и превращение переселенцев в граждан страны — в разумных пределах, с определением приоритетов и выделением достаточных средств — может стать одним из источников укрепления страны за счет внешнего демографического ресурса.
Пожалуй, наиболее серьезным фактором слабости страны являются низкие моральные качества властвующей — и одновременно владеющей богатствами страны — элиты современной России.
Введение в 2020 году конституционных ограничений для высших чиновников относительно второго (третьего и т.д.) гражданства, наличия заграничных банковских счетов (но пока еще не недвижимости за рубежом) продиктовано необходимостью борьбы с действиями значительной части правящей верхушки страны, заботящейся исключительно о личных интересах и использующей свое положение во власти для быстрого обогащения. Выстраивая себе «запасные аэродромы» в Европе, США и Арабских Эмиратах, эти российские чиновники могут стать также потенциальными объектами шантажа со стороны иностранных спецслужб. Ротация правящей верхушки с непременным очищением ее от людей, обладающих низкой моралью, превращение ее в служащий класс является ключевым фактором развития страны во всех областях, и наоборот, консервация положения в этой сфере будет неизбежно вести к загниванию существующего режима и возможному новому краху российской государственности.
Статус и потенциал обеспечивают государству возможность играть ту или иную роль в мире. Эта роль должна быть не только полезной и одновременно посильной для страны, но и желательно, чтобы она положительно оценивалась другими странами. На протяжении своей долгой истории России приходилось выступать на международной арене в разном качестве.
С самого начала Россия была очагом и проводником православия на крайнем востоке географической Европы, а затем во всей северной части Евразии. Зажатая между католическими странами Запада и мусульманскими востока и юга, средневековая Россия долгое время оставалась единственным независимым православным государством — Третьим Римом.
Колонизация русскими людьми Сибири фактически распространила европейскую цивилизацию — в русско-православном варианте — до берегов Тихого океана. Российская империя стала проводником модернизации (mission civilisatrice, по выражению министра иностранных дел князя Александра Горчакова) в Закавказье, Туркестане и Средней Азии.
С XVIII века Россия играла роль одного из гарантов европейского баланса, а также — внутри собственных границ — проводника модернизации и оплота евразийского равновесия. Действия России дважды освобождали Европу от единоличного владычества одной великой державы — наполеоновской Франции в XIX веке и гитлеровской Германии в ХХ.
Эти роли были сопряжены с огромными жертвами с российской стороны — как человеческими, так и материальными. Войны XVIII — начала XIX века «за европейское равновесие» были для России разорительны и по большей части бессмысленны. В ряде случаев русские войска воевали за интересы Англии и за ее же деньги. Побеждая вторгнувшегося врага большой кровью в отечественных войнах, российская армия в заграничных походах больше помогала другим, зарабатывая себе лишь славу — например, под водительством фельдмаршала Александра Суворова в Италии и Швейцарии — и очень дорогой ценой. Затем Россия, как правило, проигрывала политически в послевоенный период. Так было в XIX (Крымская война) и в XX веке (окончание холодной войны).
В первой половине и середине XIX века Россия пыталась играть идеологическую роль поборника легитимизма и консерватизма в Европе перед лицом национально-освободительных и революционных движений. Тем самым Россия заработала в прогрессистских и левых кругах прозвище Жандарм Европы. Вместо благодарности спасаемых монархий, однако, она вызвала с их стороны стойкие опасения перед русской мощью. В то же время в глазах европейских социалистов и националистов Россия стала синонимом душителя свободы. Порожденные в тот период страхи перед Россией и брезгливое отторжение ее влияния сохраняют значение до сих пор.
Во второй половине XIX века Россия, наоборот, поддерживала — в том числе военной силой — национально-освободительные движения славянских и православных народов Юго-Восточной Европы. Результатами ее усилий стали создание независимой Румынии, восстановление Болгарии, независимость Сербии и Черногории, укрепление Греции. Образ России — освободительницы славян, однако, оказался более стойким в самой России, чем среди освобожденных народов. Освободительная миссия Советского Союза в Восточной и Центральной Европе на завершающем этапе Второй мировой войны сейчас, спустя более 75 лет после окончания войны, активно оспаривается в освобожденных странах. Освобожденные народы, как справедливо подметил Бисмарк, не столько благодарны, сколько требовательны.
Советский Союз не только воплощал коммунистическую альтернативу капитализму и либерально-демократическому порядку. Благодаря достижению Советским Союзом военно-стратегического паритета с США в мире установилось геополитическое равновесие, предотвратившее третью мировую войну. В то же время установленный таким образом биполярный мировой порядок означал подчинение многих стран Советскому Союзу, что в ряде случаев вызывало протесты и в целом породило не благодарность, а отторжение, даже отчасти ненависть.
Были у России и роли, которые ей приписывали. Сопротивление русских княжеств монголам ослабило силу монгольского нашествия на Европу, но вряд ли положение щита от азиатских кочевников было принято русскими князьями сознательно. Другой популярной концепцией была роль России как моста между Востоком и Западом, центра и модератора межцивилизационного диалога. На самом деле Европа и Азия встречались и активно взаимодействовали и помимо России. Походы Александра Македонского, экспансия Рима, Великий шелковый путь и маршрут Марко Поло связывали восток и запад Евразии путями, проложенными гораздо южнее российских рубежей. Наконец, еще одной придуманной ролью является роль России как буфера между Европой и Китаем. Служить Европе в таком качестве России нет, конечно, никакого резона.
Миссия отличается от роли своей осознанностью и нацеленностью на определенный идеал. Русские мыслители думали о высокой всемирной миссии для страны. Петр Чаадаев мрачно говорил о России как о предостережении для остального человечества, как о стране-антипримере. Этот горький вывод одного из первых русских философов подхватили в последние годы существования советского коммунистического режима многие публицисты. Федор Достоевский говорил о русском народе как об избранном народе Божием, но избранном не для соперничества с другими народами и не для господства над ними, а для свободного служения народам и для осуществления в братском союзе с ними истинного всечеловечества или вселенской Церкви. Задатком этого Достоевский считал слабость национального эгоизма и исключительности в русском народе, его неспособность возводить свое несовершенство в закон. Владимир Соловьев считал, что великое историческое призвание России есть призвание религиозное. Православие, подчеркивал он, не национальная, а вселенская религия; христианские ценности стоят выше государственных интересов.
Русская религиозная философия конца XIX — начала XX века до сих пор остается вершиной отечественной философской мысли. У христианской идеи не было шансов в этот период повлиять на внешнеполитическую идеологию государства, остававшуюся державной и имперской, но подмеченные Достоевским свойства русского народа были использованы в своих целях большевиками, пришедшими к власти под флагом революционной марксистской утопии. Свою универсальную идеологию коммунисты поставили выше национальной государственности. Не большевики свергли царизм, но они распустили историческую империю. Однако уже вскоре после 1917 года в России совершился знаковый и знакомый поворот от идеологии как царицы к идеологии как служанке. Через пять лет большая часть Российской империи оказалась вновь собранной в Советском Союзе.
Свой «короткий» ХХ век — с 1917 по 1991 год — советская Россия провела на державно-идеологическом фронте. Идея, идеология в этот период была незаменимой в качестве главного мотиватора и критерия правильности как внутренней, так и внешней политики. Неудача мировой революции поставила СССР в исключительное положение главной базы мирового революционного процесса, отечества мирового пролетариата. Нападение гитлеровской Германии на Советский Союз дало мощный импульс советскому — фактически русскому, российскому — патриотизму, а победа во Второй мировой войне создала Советскому Союзу ореол победителя фашизма и освободителя народов Европы от нацистского господства.
Возникновение в начале холодной войны в результате советского политического влияния в Восточной Европе и Восточной Азии единого идеологическо-геополитического блока, возглавляемого Москвой, поставило СССР во главе уже не только политических движений, но и довольно многочисленной группы государств. Руководство блоком, названным вначале социалистическим лагерем, затем мировой социалистической системой и социалистическим содружеством, стало новой миссией Советского Союза. В условиях деколонизации это положение дополнилось ролью социально-экономического и политического образца и главного наставника и защитника для новых государств так называемой социалистической ориентации в странах Азии, Африки и Латинской Америки.
Советское руководство второй половины 1980-х годов оказалось неспособным обеспечить выполнение этой сложной миссии, требовавшей больших ресурсов, постоянного внимания и трезвого реалистичного подхода. Дело было не только в перенапряжении сил. Важнейшей причиной краха СССР стало то, что коммунистическая идея фактически умерла в сердце системы — руководстве КПСС еще при Брежневе, если не раньше. Попытка Горбачева заменить прежние коммунистические ориентиры импортом социал-демократии оказалась провальной: для этого в стране отсутствовала социально-политическая основа. Последовавшая за распадом СССР в начале 1990-х попытка внедрения либерально-демократической идеи оказалась столь же провальной. Неудачу постигла и предпринятая Ельциным попытка сформулировать национальную идею.
Путинский период начался с принципиального отказа от любой абстрактной идеи в качестве ориентира для внешней политики. Место идей занял голый и гордый прагматизм. От этого раннего периода осталась идея догнать Португалию по уровню ВВП на душу населения. Позднее был взят курс на повышение реальной самостоятельности России на международной арене. Во внутренней политике была выдвинута идея отхода от модели западной демократии в сторону суверенной демократии. Затем лозунги демократии отошли на второй план, сменились патриотическим дискурсом с упором на государственную историю, особенно военную, а также внешнюю сторону православия. Идея Русского мира, возникшая в период «русской весны» 2014 года, быстро сгорела среди терриконов Донбасса.
Реальностью стала идейная пустота. Внешнему миру предлагалась государственная эффективность корпоративного типа, но внутри российской системы главным мотивом и целью действий стали деньги, соединенные с властными возможностями. Единственными идеями, выдвинутыми в области внешней политики, — этот набор был сформулирован Евгением Примаковым еще в середине 1990-х — стали смена однополярного американоцентричного мира многополярным; недопущение дальнейшего продвижения НАТО на территорию бывшего СССР и интеграция стран СНГ вокруг России. Таким образом, фактически речь шла о борьбе России за достойное, по мнению Кремля, место на международной арене. Дальше этого дело тогда не пошло.
Набор практических идей и искомая роль не тождественны миссии. Вожди Советской России видели миссию государства в стимулировании мировой пролетарской революции. Советский Союз тоже начинал как миссионерское государство, но миссионерский коммунистический идеал СССР, не исчезая окончательно, постепенно трансформировался в идею восстановления исторической великой державы, а затем — утверждения СССР как мировой державы.
Подобные трансформации происходили и прежде. Идеи православного Третьего Рима, объединения русского народа (в широком смысле, в значении, которое использовалось в дореволюционном русском языке), освобождения нерусских славян от иноземного владычества довольно скоро после провозглашения ставились на службу державным интересам. Миссии, подобной американской, — содействия продвижению свободы и демократии во все мире и выстраивания глобального лидерства-гегемонии на идеологической основе — у постсоветской России не было. Это не недостаток. Отказ от высокой миссии и связанного с ней мессианства — это не только возвращение к исторической норме, но и вполне современная идея. Но отказ от миссии не предполагает полной безыдейности, сведения всех ценностей к деньгам. Речь идет совсем о другом. Россия XXI века оставила в прошлом коммунистическую идеологию и сверхдержавную практику.
Дело современной России — прежде всего сама Россия, ее народ, ее земля, ее природа.
В российской внешней политике не осталось места для сверхидеи или глобальной миссии. Российская Федерация больше не собирается никого учить, освобождать или вести к светлому будущему. Вместо абстрактной миссии главная цель внешней политики государства должна состоять в том, чтобы обеспечить собственным гражданам безопасность в современном мире и благоприятные внешние условия для материального и — особо подчеркнем — духовного развития.
Внешняя политика, особенно большой страны, невозможна, конечно, без вдохновляющей и организующей идеи. Россия не только крупная, но, что еще важнее, самостоятельная величина. Она не третья сила в составе глобальной высшей лиги наряду с США и Китаем, но самостоятельная и влиятельная часть всемирной третьей силы, у элементов которой в условиях американо-китайского противоборства есть важная задача по поддержанию глобальной стратегической, геополитической, энергетической стабильности.
Иными словами, основная международная задача России, отвечающая столь же глобальным, сколь и сугубо национальным интересам, — поддерживать многофакторное равновесие в мире, которое позволит миру развиваться в многообразии, а не в униформе.