Карикатуристы знают, что в каждом человеке есть характерная «трехсекундная» деталь, которая сразу бросается в глаза. Набросал ее — и человек сразу виден, и кажется, будто виден весь. Потом уже проступает его сложность, другие измерения и подтексты.
Трехсекундная Софья — это отложной воротничок и очки без оправы (почти пенсне). Образ учительницы, строгой и доброй, с которой хочется идти в поход за знаниями и мастерством, не оглядываясь на ошибки.
— Боже, мне через несколько дней 50, — начала Софья и сделала непонимающий жест: мол, сама не верю, что так вышло. — И я себя совершенно погребла под завалами работы. Любимой работы. Ученики, пишущие студенты… Их диссертации по филологии… Наш знаменитый литературный кружок… Я обожаю этот момент, когда посмотришь текст, скажешь, чего не хватает, и человек вдохновляется, преображается, начинает писать лучше. Но… я действительно все время помогаю писать другим. Это длится уже давно. А я хотела бы писать сама. Но как?.. Понимаете… Проверка чужих работ занимает время. Это часы и часы каждый день. Садиться писать роман — значит, уйти в него с головой и забросить студентов. В общем, я бы хотела, чтобы вы мне подарили две параллельные жизни вместо одной.
— Вы боитесь одичать, — пошутил я. — Будете сидеть и писать роман. Запоем. Сутками. Двенадцать чашек кофе. Курить начнете. Прическа растреплется, воротничок станет не таким свежим, очки набекрень. Что скажут близкие?
— Ничего плохого не скажут. Дети уже большие. А муж — мой бывший однокурсник. У нас с ним нежный и очень длительный брак. Родной человек, близкий и любимый.
Софья улыбается. Улыбка у нее ласковая и сдержанная.
Кажется, со студентами ей и хорошо, и скучновато. И с мужем так же: и хорошо, и скучновато. И семья, и работа, и церковь (Софья много лет ходит в один и тот же храм) — все это близкое, родное, это ровный неяркий свет, но…
— А зачем вам вообще роман, Софья? Почему возникла идея о том, что нужно писать свое? Живут себе люди и ничего не пишут. Откуда взялась эта тяга?
— Я не знаю, — призналась Софья в волнении, — но я чувствую, что упускаю что-то, без чего я не я. Как будто живу вполсилы, понимаете? Я не хочу так и прожить половинкой или четвертинкой себя. Я чувствую, что ограничиваю себя, сдерживаю, что-то упускаю. И мне кажется, что упускаю именно творчество.
Сигнал слабый, нерешительный, вроде без этого и обойтись можно. Но это будет потеря, и потеря ощутимая.
•••
Запрос «хочу осмелиться» — не редкий в моей практике. Для многих найти себя значит осуществить то, что кажется или называется мечтой, обрести внутреннюю свободу, вырваться, творить, рисковать.
При этом осмелиться хочется так, чтобы минимизировать риски. Если бы Софья любила рисковать, такой проблемы бы вообще не возникло. В этом случае жизненный рисунок Софьи уже сейчас выглядел бы совсем иначе, биография была бы более бурной. Но приходит момент, человек чувствует: сейчас или никогда — а за плечами уже слишком много, и есть что терять.
Правда ли, что мешает темперамент, возраст и обстоятельства и что эти вещи непреодолимы? Можно ли представить себе, что человек, который всю жизнь жил не просто аккуратно и умеренно, а вдобавок тепло, светло и одухотворенно, вдруг «сойдет с ума» и «пустится во все тяжкие»? И, главное, если он обретет и использует эту новую свою валентность, не перестанет ли он при этом быть собой? Не потеряет ли себя?
Чтобы ответить на этот вопрос, попробуем понять, почему условная привычная жизнь и условный порыв к свободе кажутся несовместимыми? Какие противоречия лежат в основе этого несоответствия?
Я говорю о богатстве метафорическом. Как в анекдоте про самолет с бассейном, теннисным кортом и галереей скульптур: а теперь попробуем со всем этим добром еще и взлететь.
У Софьи это трое детей; хотя младшему 12, все еще кажется, что от них никуда. Это воскресные походы в храм. Это муж, от которого почему-то нельзя уехать на несколько месяцев. Это студенты — по ощущениям, приемные дети: ну как же они без меня со своими текстами?! Это научное мышление, знания о языке, правилах, контекстах. И многое другое.
Богатство даже не столько потерять боишься, сколько его не хочется оставлять. Своя ноша не тянет. Хочется каждый день продолжать поливать чуть поднадоевший садик: кто кроме меня его польет?
И при этом отчаянно, чертовски хочется легкости. Противоречие.
В дальнейшем разговоре с Софьей выясняется: легкая скука — действительно очень знакомое, привычное чувство для нее. «И как это вам удается всегда интересоваться людьми, — замечает она. — Я очень люблю копаться в текстах студентов, но все чаще замечаю, что их проблемы типичны, а по-настоящему необычное происходит слишком редко».
Как ни назови: привыкание, легкое обесценивание, небольшое разочарование — результат один: не то чтобы отчаянно скучно, но слегка скучновато. В жизни не хватает волшебства. Перестаешь верить, что оно вообще возможно — это чувство полета, изумления, новизны. И при этом так хочется снова его испытать. Противоречие.
Прежде всего своей собственной. Потому что непредсказуемость внешнего мира лишь отражает непредсказуемость собственных реакций на него.
Предположим, Софья решается и принимает предложение уехать на полгода в Америку, устроить себе в яндексе саббатикал (такая возможность у нее есть). Она боится не самого отъезда, а собственных чувств, которые будут с ним связаны:
Это не очень приятно — не знать, как себя поведешь, особенно когда в течение многих лет был для себя надежным и предсказуемым.
Нередко популярные психологи говорят, что люди избегают попыток изменить свою жизнь из-за страха неудачи. Но что такое страх неудачи как не другое имя страха перед собственными негативными чувствами, связанными с тем, что придется столкнуться с незнакомыми сторонами своей натуры? Этот страх мешает встретиться и с другими, желанными чувствами, которых нам так не хватает.
Еще одно противоречие.
Действительно ли эти противоречия непреодолимы?
Общего ответа на вопрос нет и быть не может. Понятно одно: они существенны и отмахнуться от них «мотивационным задором», к счастью, не получится. Как выразился другой мой клиент, «мне не хочется торчать враскорячку между новой и старой жизнью». Но можно не пытаться атаковать противоречия напрямую и не делать большие шаги, а действовать хитрее, тоньше — обновляться, вызывая в себе иные чувства и образы из своей «свободной» части.
•••
— Представьте себе, — сказал я Софье, — что у вас есть несколько домов в разных странах и в каждом доме вы занимаетесь разными вещами: в одном вы по-прежнему филолог, редактор и преподаватель, в другом — писатель.
— А в третьем?
— А третий дом у вас где-то там, где море или горы и озера, и вы туда просто приезжаете отдыхать и радоваться жизни. Не писать. Не работать.
— Эти дома далеко друг от друга?
— Они точно разнесены в пространстве, так что можно приехать и ощутить себя другой Софьей — писателем и третьей Софьей — просто молодой львицей. Попробуйте представить: где находится каждый из этих домов? Что видно из окна в каждом? Дайте волю воображению.
— Это мы с вами уже начинаем писать роман, — заволновалась Софья. — Караул, я не готова!
— Смотрите: вы не обязаны находиться всегда там, где вы сейчас; но вы не обязаны и начинать именно такую новую жизнь, какую себе представите. Может, это будет не писательство или не только писательство, а что-то новое, третье.
— Понимаю. Три дома — это метафора, — кивнула Софья.
— Да. Вот вы, когда пришли, поставили конкретную цель: написать роман. Но эта цель, если ставить ее из позиции вашей всегдашней добросовестности, может стать такой же приятно-скучноватой и так же быстро обесцениться, как и преподавание, редактура, филология. Вы привыкли сначала создавать форму, а потом наполнять ее содержанием. Но правда в том, что живое содержание склонно из формы ускользать. Драйв, свобода, полет, творчество — по определению нечто непослушное. Книга будет написана, но не даст тех ощущений, которых вы жаждете. Это будет роман, но в нем не будет творчества и вдохновения. А цель у вас именно в том, чтобы творчество и вдохновение все-таки испытать. Чтобы цветочки пахли, чтобы свежий ветер бил в паруса. Не важно, через роман это произойдет или через что-то другое. Мы с вами сразу стремимся к истинной цели — к ощущению триумфа, и свободы, и драйва.
— Вот вы говорите — «молодая львица», а я же на самом деле не такая уж молодая, мне 50 лет, — вдруг смутилась Софья.
— Что такое «на самом деле»? — возразил я. — «Пятьдесят лет» — это абстрактная декларация. За ней не стоит никакой живой конкретики. А «на самом деле» в 50 люди бывают такими же разными, как и в 25. В том числе и молодыми львицами они в этом возрасте могут быть. Вам нужно не менять себя, а примерить разные виды себя, пошагать из одного дома в другой, из одной себя в другую. Какие еще бывают дома и что вокруг них?
— Один дом точно будет во Львове, — уверенно сказала Софья. — Я хожу каждый день в театр, в вишневом бархатном платье. И на кладбище. Там очень красивое кладбище, знаете.
— И львовские кавярни, — закивал я. — И вишневый вам очень идет.
Софья просияла.
— Другой дом, — увлеклась она, — это маленький деревянный домик недалеко от Валдая. Подметаю веничком пыльные доски… заросший огород, я выхожу такая ленивая… потягиваюсь… Ночью был дождь, а теперь жаркое утреннее солнце… срываю мокрый стручок засохшего гороха…
— Третий дом в Австралии. Каждый день вы идете на пляж и серфите — не в интернете, а в океане. Этакий бесконечный, безоглядный отпуск, и вы не читаете ничего серьезнее глянцевых журналов.
— Кожа у меня соленая и загорелая, волосы растрепаны. Вот идет по песку мой муж, филиппинский миллионер, — выговорив эти слова, Софья прыснула от неожиданности. — Ой, куда-то моя фантазия не туда полетела…
— Ни в коем случае не пишите книгу. Вы засушите ее, засушите свою мечту и засохнете сами. И вы это хорошо понимаете.
— Может быть, я поэтому и не пишу, — предположила Софья.
— Может быть. Вы чувствуете, что механизм маленьких раздражений, который сейчас в вас работает, затянет и ваше творчество.
— Так что, выходит, книга — неправильная мечта?
•••
Софья — профессионал в сфере литературы. Она понимает, что, если возьмется писать книгу из своего нынешнего состояния, в Москве, за своим родным письменным столом, в окружении тех же лиц и с теми же чувствами, ее сразу поймают три врага, о которых я говорил выше:
Софья инстинктивно ощущает: зачем писать, если это не освежит ее чувства, не даст радости и свободы?
Точно так же люди могут переживать и предстоящий переезд, и смену работы, да мало ли что еще. Им может казаться, что некое конкретное действие может послужить ключом к изменению жизни в нужном направлении, что, например, брак или покупка дома поможет обретению большей свободы. Но чувства говорят другое: «Зачем мне это, если сам-то я и в новой обстановке (с новым человеком, в другой профессии) останусь прежним?»
Чтобы этого не произошло, я и предлагаю технику примерки, которая позволяет сначала почувствовать себя другого, попробовать и примерить на себя ту свою часть, которая требует писать книги и уезжать на край света.
И может оказаться, что на самом деле ей, этой свободной части, нужно совсем другое — вовсе не то, что вы воображали, пока она еще не проснулась!