Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Этот человек слишком хорошо знал, кто он такой.
— Я технарь, пищевой технолог, мне 40, — сказал Алекс. — Делаю творожные сырки на заводе. Небольшой начальник, в большие не стремлюсь. До этого тоже всякой пищевкой занимался. В школе учился на троечки, никаких особых успехов. Химическая школа, там были ребята, которые правда интересовались, и не только химией. Один мой одноклассник наизусть «Евгения Онегина» знал. А я так… сбоку. Знаете, в каждом классе есть такие, как я, серая масса. Их потом и не помнит никто.
— Как вы себя припечатали — серая масса.
— Да я такой и есть. Ну а что? Это я не ругаю себя, а вполне спокойно и объективно говорю. Я же смотрю по сторонам. Вижу, у кого как.
— Но это же известный феномен соцсетей, — возразил я. — Все показывают себя с лучшей стороны, и все такое.
— Да я не про хвасталки инстаграмные, — Алекс махнул рукой. — Даже среди знакомых моих: кто репортер в горячей точке, кто в свободное время картины пишет. Брат жены вон — хирург. А я все… сыркодел.
— А вы что-то другое хотели бы делать?
— Не знаю. Я хочу быть не таким серым и пылью присыпанным.
— Семья, друзья?
— Жена и дочка есть. Хорошие. Друзей вот почему-то нет совсем. Хотя я не интроверт, людьми интересуюсь, у меня знакомых хороших много. Но им неинтересно со мной. Я их только слушаю, я им сам звоню, они мне — нет, — Алекс говорил без горечи, вполне спокойно объясняя, как обстоят дела. — Их можно понять. Им есть что мне рассказать, а я человек достаточно банальный, неинтересный. Книжки в молодости читал, но давно уже — только новости. В общем…
— Дочке вы тоже неинтересны? — спросил я.
Алекс улыбнулся.
— Дочке пока интересен. Гуляем вместе, желуди собираем. Через ручеек прыгаем. Ей шесть. Подрастет, тоже особо интересен не буду. Жена меня любит, но как-то… я не знаю… как домашнее животное. Бывают такие очень любимые песики. Вот я у нее — любимый пудель. Это, конечно, хорошо, и я ее тоже очень люблю, но непонятно: по большому счету зачем я нужен? За что меня уважать? Я раньше не задумывался, а теперь вот часто.
— А скажите, вам чаще грустно или весело? А скучно когда бывает? Как у вас с настроениями?
— Настроения? — Алекс даже слегка удивился, что в нем предположили существование такой вещи. — Да нормальное настроение. Ровное. Всегда одинаковое. Чтобы скучно было — такого нет, не помню. Наоборот, всегда есть чем заняться. Пустяками всякими, конечно. Суета, уборка по дому, что-то починить, отремонтировать.
— Алекс, — сказал я, — вы перечислили сейчас много разных самоидентификаций, которые нельзя назвать приятными. Вы и сыркодел, и серая масса, и пудель, и неинтересный, банальный человек, присыпанный пылью, и заняты вы пустяками. Такое ощущение, что вы в себя не верите.
— Не верю, — спокойно подтвердил Алекс. — Вроде пока и оснований особых нет ждать от себя свершений.
— Нет, вы меня не поняли. Я имею в виду, что вы как будто в принципе не верите в то, что вы реально существуете. Как Дед Мороз, который пришел к психотерапевту и говорит: «Помогите, я утратил веру в себя». Вы описываете себя чужими словами. А ведь вы у себя есть, и вам с собой не скучно, несмотря на вашу так называемую «серость».
— У себя-то я есть, — сказал Алекс, впервые за разговор немного помрачнев. — А больше ни у кого. Я почему пришел-то? Жена брата…
— Это который хирург, — уточнил я.
— Да. А сама она стоматологическая медсестра. В общем, я узнал, что она меня не хотела на рыбалку приглашать. Чего, мол, припрется этот бессмысленный никчемушник. Представляете? «Бессмысленный никчемушник»… Меня задело. А потому и задело, что отчасти правда.
— Да, теперь я вижу… — сказал я.
— Вот-вот, — кивнул Алекс, убедившись, что я встал на точку зрения жены брата.
— Вижу, что вас определенно заколдовали. Вас превратили в комочек пыли. Придется помочь вам сделать волшебную палочку, чтобы вы смогли себя расколдовать.
•••
Вопросы, которые ставит перед собой Алекс, — «Чем я ценен?»; «Нужен ли я вообще?»; «Как в себя поверить?» и «За что себя уважать?» — время от времени волнуют абсолютно всех. Особенно сильно — в те периоды жизни, когда на внешнем плане затишье: ни значительных побед, ни успехов, ни сильных страстей. Алекс, на первый взгляд, совсем не похож на блистательную, но скучающую Юлю из рекламного агентства в главе 6. Он не скучает, у него есть свои маленькие радости; он с удовольствием занимается починкой (это в наши-то одноразовые времена), обожает дочку и проводит с ней время, да и работу любит — по крайней мере идет туда охотно и дело свое делает хорошо.
Но когда он перемещается во внешний мир, то видит, что в нем есть некоторая неофициальная табель о рангах, в которой он явно ближе к низу. В обществе, которое так или иначе строится на достижениях, это здорово действует на нервы. «Некрасивая, зато умная», «простачок, зато всем помогает», «учится плохо, зато хорошо рисует» — у каждого как будто должна быть четко определяемая фишка, дающая человеку неформальное право отвечать на вопрос «Кто ты такой?». Если ты хирург, тебе дается 500 условных очков (даже если хирург ты так себе — об этом знают только коллеги, а для всего мира ты Хирург, Спаситель с большой буквы). А если ты делаешь сырки — твоя ценность, скажем, очков 30 и твоя деятельность не воспринимается как важная и осмысленная (хотя сырки многим нравятся).
Эта кажущаяся объективность сильно влияет на наше самоощущение. Вот как у Алекса. Он с детства и до сих пор слышит про себя пренебрежительные отзывы, которые невозможно полностью игнорировать. Все эти «середнячок», «банальный», «никчемушник» накапливаются и, как выражаются психологи, интернализуются, то есть «входят внутрь человека», превращаются в его собственное мнение о себе.
Кто сильнее рискует затеряться и стать комочком пыли не только в чужих, но и в своих глазах? Какие особенности способствуют такой интернализации?
Помните гоголевского Акакия Акакиевича из «Шинели»? Кроткий, смирный, скромный человек, который обладал даром каллиграфии, очень красиво писал, но сослуживцы его в грош не ставили, дразнили и считали ничтожеством. А он мог только произнести, если совсем уж доводили: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» Уровень агрессии во многом предопределен врожденной биохимией. Переделать себя в дикого и хищного невозможно, да и не нужно, однако научиться говорить «нет» — вполне реально даже для прирожденного смиренника.
Агрессия, которую человек подавляет годами и десятилетиями, перебраживает, как вино, и превращается в уксус застарелой обиды и разочарования. Иногда невозможно даже сказать, на что или на кого эта обида направлена. Она как бы беспредметная, разлитая, и при этом вспыхивает по любому поводу. Это привычная кнопка, чувство, которое легко активируется и заменяет многие другие эмоции, например грусть и гнев. А общество в ответ вешает новый ярлык: «хронически обиженный неудачник».
Пересилить внутренние стереотипы о том, что хирург важнее сыркодела и что непременно нужно иметь увлечения и бешеную энергию, может только человек с хорошей опорой на собственные ощущения. По сути, Алекс у себя есть, он знает, что он любит, и спокойно живет своей скромной жизнью, ему самому не нужны великие свершения. Но вот это ему как раз и неизвестно, потому что он меряет себя чужими мерками и отрешиться от них ему крайне трудно.
К сожалению, Алекс одинок. У него нет друзей. Одинок он и среди родственников: семья брата его не уважает. Невозможно точно сказать, действительно ли жена считает его «пуделем», или Алексу так кажется на общем фоне. Одиночество это такого сорта, что преодолеть его можно только развивая эмоциональный интеллект. Об этом мы поговорим далее.
Алекс не ощущает оттенков своих чувств, а нередко и собственные сильные чувства остаются для него неведомыми. Настроение у него всегда «нормальное» и «всегда одинаковое», хотя понятно, что у живых так не бывает. Тот, кто не распознает собственных чувств, с трудом замечает и чужие. Еще и поэтому Алексу трудно живо участвовать в обмене эмоциями и он выглядит таким незаметным. Скорее всего, именно в этом причина того, что жена брата обозвала Алекса бессмысленным (некоторых людей с такой чертой совершенно незаслуженно называют бревном, сухарем или мороженой треской). Работа с психотерапевтом, психологом или коучем, желание разобраться в том, как устроены чувства, вглядеться в себя и других могут помочь решить эту часть проблемы.
•••
— Знаете, — признался Алекс, — а ведь я частенько плохо думаю о людях. Мне самому это неприятно. Я человек вежливый, никого не принижаю, но ловлю себя на том, что замечаю все недостатки окружающих. Конечно, я никому этого не показываю, но сам-то знаю. В молодости такое даже чаще случалось. Знакомлюсь, и сразу автоматически мысль: «А ты покруче меня, а ты — поплоше». Неприятно даже: выходит, что я не очень хороший человек.
— Я не думаю, что это очень вредно. Но понятно, что причина здесь — тоже привычка к оценкам. И смотрите, вы себя опять оценили: «Я не очень хороший». А чем нехороший? Ну, оцениваете других, но ведь вы им свои оценки не навязываете. Все оценивают. Важно критически к этому относиться, чтобы автоматические оценки не определяли нашего отношения к человеку.
— Да-да, — сказал Алекс. — Я и сам думал об этом. Просто привычка действительно очень уж въелась. Нас с братом бабушка еще в детстве, до школы, каждый день оценивала. Она хорошая была, любящая, но советской закалки. Ввела дома такую систему, как на заводе, — ставить звездочки и минусики. У брата всегда было много звездочек и много минусиков, а у меня и того и другого было меньше. Я даже… специально иногда что-то вытворял, чтобы получить если не звезду, так уж минус хотя бы.
— Да. Чтоб быть каким-то, а не никаким.
— А в школе потом меня сразу в троечники определили. Помню, получаю первый раз прописи, а там на каждой страничке красиво проштампованы улиточки. Я обрадовался, стал хвастаться… а оказалось, что у других бабочки — это пятерки, пчелки — четверки. А улиточка — это я.
— Вы, Алекс, не улиточка, — возразил я. — Вы — это не оценка, которую вам ставят другие. Ведь сами вы понимаете, что, когда вы человека мысленно оцениваете, это всего лишь ваше мнение? Ну вот и для вас это тоже верно.
— Но есть же объективная правда, — задумчиво сказал Алекс. — Есть ведь на самом деле люди хорошие и плохие, успешные и неуспешные, есть добрые, как мать Тереза, и злые, как Гитлер. Есть крутаны, как брат, и стервы, как его жена. И середнячки, как я.
— Объективная правда в том, что один пробегает стометровку за 17 секунд, а другой — за 15. Оценки уместны там, где они зачем-то нужны. Вы знаете, что вас на самом деле оценили еще при рождении? Как и всех детей. Шкала Апгар, есть такая. Оценки ставят за цвет кожи, активность, за то, как новорожденный дышит. Это для того, чтобы знать, кто в полном порядке, за кем наблюдать пристальнее, а кого вообще спасать надо. Когда вы оцениваете брата или себя, задайте себе вопрос: «Зачем?». Да, мы привыкли всех ранжировать, но, чтобы найти себя вне оценок окружающих (и окружающих — вне ваших оценок!), хорошо бы эту мерку в голове немножко разболтать, чтобы она автоматически не срабатывала — ни в отношении себя, ни применительно к другим. Чтобы, когда вас называют бессмысленным, вы бы могли внутренне возразить: «Нет, у меня есть смысл, я его помню, и ваши слова его не отменят».
— Да, этому хорошо бы научиться, — согласился Алекс. — А то сам опять же замечаю, что обиды на людей копятся и копятся. Не хочу к старости стать вечно ворчащим и бурчащим хмырем. Ой, опять оценочка…
•••
Обычно мы, как и Алекс, можем довольно точно проследить, кто навесил на нас тот или иной ярлык. Но это не помогает больше не воспроизводить его в своей голове. Мы к нему слишком привыкли.
Стоит подумать, что нам дают эти привычные ярлыки. В чем их ценность для нас? Почему нам трудно от них отказаться? Есть бессознательные механизмы, которые заставляют нас «сидеть в засаде» и не находить себя, прикрываясь нелестными ярлыками про пустое место.
Считать себя «никаким» удобно, если чувствуешь, что иначе придется либо вступать в конкурентную борьбу, в которой можешь и проиграть, либо брать на себя обязательства, которые будет трудно выполнить. А так — все знают, что ты не супермен и никто не питает в отношении тебя завышенных ожиданий. Зачем биться за пятерки, если тройку можно получить просто за то, что отсидел все лекции?
Похоже, в семье Алекса было именно так. Ожидания взрослых тяжким бременем звездочек и минусиков лежали на старшем брате, а на Алекса махнули рукой: а этот — никчемушный, недоделанный, ну и ладно.
Если ты сам считаешь себя банальным и ни на что не способным, никто не сможет сказать, что у тебя есть излишние претензии или амбиции, что ты хвастаешься или выставляешься. Разве не повод почувствовать себя хорошим?
Алекс вспоминает, как двух человек из их класса посылали в Англию по обмену и он специально завалил тест, хотя по английскому имел твердую четверку. Не хотел выделяться, боялся уезжать так далеко в свои 11 лет, но приятнее всего было то, что он уступил свое место другому мальчику.
На самом-то деле я ого-го, я мог бы быть и хирургом, и репортером в горячей точке. Я просто не пробую, а если бы попробовал, то все бы ахнули. Детская фантазия, которая тем и сладка, что должна оставаться фантазией, чтобы вам не разочаровываться. Вы все думаете, что я никакой, но у меня есть тайный идеальный образ себя, который я буду беречь от жестокой реальности.
Напоминаю: как правило, это бессознательный механизм, и если рассказать о нем человеку, то тот, скорее всего, будет сконфужен.
Как, жить? Прямо сейчас? Нет, подождите, я еще не готов, я еще не собрался. Я пока побуду никаким, непроявленным, не буду существовать по-настоящему. Вообще, я никогда не готов к тому, что мне прямо сейчас предлагают.
Вокруг «никакого» (якобы) человека часто собираются характерные персонажи, которые теребят его и пытаются сделать «каким-то». Это и мать, которая будит с утра причитаниями про то, что если не встать в восемь, то никем не станешь. И девушка или жена, которая бегает кругами вокруг мужа, крича: «Ну что ж ты сам-то ничего не хочешь!» — и он охотно соответствует ее представлениям о себе как о ленивом и неспособном. Этот пункт не про Алекса — подобного сценария у него нет, его никто не понукает, и протеста против чужих «надо» в нем не заметно.
Итак, наш негативный «никакой» шаблон, собранный из чужих мнений о нас, может приносить нам некоторые бонусы. Но вреда от него больше, чем пользы. Поэтому его стоит менять, а заодно — расшатать саму идею оценочности, которая крепко засела в нашей голове.
Войти с помощью соц. сетей: