Глава восемнадцатая

Кэмп-Дивенс был застигнут эпидемией врасплох. Другим лагерям и военно-морским базам сообщили о надвигающейся беде. Ведомство Горгаса немедленно выпустило предупреждения о заболевании, которые были приняты к сведению всеми медицинскими службами страны. Но, несмотря на это, вирус обогнал любые предостережения и всей своей смертоносной мощью обрушился именно на военные базы, на тесные скопления молодых людей в казармах.

Кэмп-Грант в этом отношении не отличался ни в худшую, ни в лучшую сторону. Действительно, если не считать одной особенной, индивидуальной трагедии, он оказался типичным.

Лагерь располагался в Иллинойсе, на равнинной, слегка холмистой местности близ Рокфорда, на берегу Рок-Ривер. Почва здесь была удивительно плодородной, и первый комендант лагеря отвел 1500 акров (около 6 гектаров) под сахарную и кормовую кукурузу, траву на сено, пшеницу, картофель и овес. Большинство новобранцев были родом из Северного Иллинойса и Висконсина — сельские парни с соломенными волосами и румяными лицами, которые знали, как растят урожай, и умело ухаживали за полями.

Это был отлично организованный лагерь — даже с учетом той поспешности, с которой его соорудили. В расположении стояли аккуратные ряды деревянных казарм — и такие же аккуратные ряды больших палаток: в каждой по 18 солдат. Все подъезды к лагерю были грунтовыми, и к концу лета в воздухе висели тучи пыли, если, конечно, дождь не превращал дороги в грязное месиво. На краю лагеря располагался госпиталь на 2 тысячи коек, но в нем никогда не было столько пациентов — самое большее 852, и то один раз. В лагере имелось и несколько медпунктов.

В июне 1918 г. Уэлч, Коул, Расселл и Ричард Пирс из Национального научного совета (Пирс, постоянно занятый координацией научных исследований, вообще-то редко покидал Вашингтон) посетили Кэмп-Грант с инспекцией, и он произвел на них весьма благоприятное впечатление. Уэлч заметил, что лейтенант-полковник Х. К. Мичи, начальник медицинской службы Кэмп-Грант, «способный и энергичный» офицер, отозвался о патологоанатоме как о «хорошем человеке», госпитальную лабораторию назвал «отличной», а Джо Кэппс (приятель Коула) был, по его словам, «без сомнения, превосходным начальником госпиталя». Проверяющим понравился и ветеринар, отвечавший за здоровье нескольких сотен лошадей и прочего скота.

В ходе того июньского визита все они обсуждали пневмонию. Кэппс начал клинические испытания сыворотки — не той, которую разработал Коул, а другой, созданной Престоном Кайсом. Кайс был перспективным молодым ученым из Чикагского университета, и Уэлч однажды заметил: «Нельзя терять из виду такого парня». Кэппс и Коул обменялись полезной информацией. Кроме того, Кэппс говорил и о тревожной тенденции — о «другом типе пневмонии», которая стала в клиническом плане «более агрессивной и летальной» и при которой «на вскрытии часто обнаруживаются обширные области консолидации… а также области геморрагического выпота в альвеолы».

Потом Кэппс продемонстрировал гостям нововведения, с которыми он в тот момент экспериментировал, — например, ношение марлевых масок пациентами с респираторными заболеваниями. Уэлч назвал маску «чудесной вещью» и «важным вкладом в ограничение распространения воздушно-капельных инфекций». Он посоветовал Кэппсу написать статью для The Journal of the American Medical Association, а Пирсу — провести исследование эффективности использования масок. Коул согласился: «Это очень важное дело в плане профилактики пневмонии».

По итогам инспекции, последней в рамках июньской поездки, Уэлч дал две рекомендации. Во-первых, он окончательно уверился, что за рекрутами, прибывающими в лагеря, необходимо наблюдать в течение трех недель и заселять их в специально оборудованные помещения: там новобранцы, будучи на карантине, смогут есть, спать и проходить военную подготовку, чтобы не обмениваться инфекцией с солдатами, уже находящимися в лагере. Во-вторых, он посоветовал распространить опыт Кэппса — ношение масок — на все военные лагеря.

Кэппс действительно написал статью в JAMA. Он упомянул, что после трехнедельного эксперимента убедился в эффективности такого метода профилактики, и теперь это уже не эксперимент, а просто «обязательная мера». Он также сделал и некоторое обобщение: «Одна из самых важных мер в сдерживании распространения инфекции — исключение скоплений людей. Доказали свою эффективность такие профилактические меры, как увеличение расстояний между кроватями в казармах, расположение изголовья одной напротив изножья другой, стоящей рядом, установка полотняных перегородок между кроватями в казарме и ширмы посередине стола в столовой».

Кроме того, он воспроизвел рекомендацию Уэлча об изоляции перебрасываемых войск — чтобы немногочисленные новоприбывшие не заразили всех обитателей лагеря. В Кэмп-Грант была такая «запасная база» — отдельные карантинные казармы для новобранцев и переведенных из других частей. Все лестницы в этих казармах были вынесены наружу, чтобы охрана могла обеспечивать соблюдение карантина. Но офицеры не были обязаны находиться на «запасной базе», карантин касался только солдат.

Статья Кэппса была напечатана в номере JAMA от 10 августа 1918 г.

8 августа командование лагерем Кэмп-Грант принял полковник Чарльз Хагадорн. Коренастый, молчаливый офицер, выпускник академии Вест-Пойнт, все еще холостяк в 51 год, он посвятил всего себя армии и своим солдатам. Всю свою жизнь он готовился к войне и постоянно ее изучал — изучал как на собственном опыте, так и теоретически. В одном из рапортов его характеризовали как «одного из лучших офицеров-тактиков регулярной армии». Он воевал с испанцами на Кубе, с партизанами на Филиппинах, а в минувшем году охотился за Панчо Вильей в Мексике. Иногда он отдавал непонятные и, казалось, импульсивные приказы, которые на деле оказывались глубоко продуманными. Он был полон решимости учить солдат выживать и убивать. Не умирать. Он заботился о своих людях и всегда старался побольше с ними общаться.

Текущая проблема, которой занимался Хагадорн, вроде бы не имела никакого отношения к войне. Лагерь был переполнен сверх всякой меры. В июне, когда Уэлч побывал в Кэмп-Грант, в нем находились 30 тысяч солдат. Теперь численность личного состава достигла 40 тысяч, и уменьшения в ближайшем будущем не предвиделось. Многие солдаты жили в палатках, а до зимы — зимы в Северном Иллинойсе, где за год до того стояли неслыханные холода, — оставалось всего несколько недель.

Армейский устав определяет, сколько места в казарме должно приходиться на одного солдата. Устав исходит не из соображений комфорта, а из санитарно-гигиенических норм. В середине сентября Хагадорн решил проигнорировать пункт устава о скученности и перевел многих солдат из палаток в стационарные казармы. Ночи становились все более холодными, и в казармах солдатам, конечно, было теплее.

Однако к тому времени Горгас издал предостережение об эпидемии, а грипп уже ворвался на военно-морскую базу Грейт-Лейкс, находившуюся всего в 160 км от Кэмп-Грант. Врачи лагеря в полной готовности ожидали первого случая. Они даже догадывались, откуда придет инфекция. Из Кэмп-Дивенс в Кэмп-Грант только что прибыли десятки офицеров.

Старшие медицинские офицеры возражали против плана Хагадорна уплотнить казармы. Протокола встречи врачей с Хагадорном не сохранилось, но именно об этих врачах совсем недавно так высоко отозвались Уэлч и Коул, а в гражданской жизни они привыкли отдавать, а не получать приказы. Должно быть, на встрече велись горячие споры. Врачи наверняка предупредили Хагадорна об опасности — ведь в Рокфорде уже были зарегистрированы первые единичные случаи гриппа.

Но Хагадорн считал, что распространение инфекций можно контролировать. Кроме того, в его послужном списке была и Панама: он был начальником штаба в зоне строительства канала и своими глазами видел, как Горгас успешно сдерживал распространение даже тропических болезней. Кроме того, Хагадорн доверял своей медицинской службе, он верил в своих врачей больше, чем они сами. Вероятно, полковник напомнил им, что они смогли уберечь лагерь даже от эпидемии кори, которая свирепствовала в других армейских учебных центрах. 4 сентября эпидемиолог лагеря направил начальству рапорт, в котором, помимо прочего, говорилось: «Эпидемиологическая обстановка в лагере не внушает ни малейших опасений… Случаи кори, пневмонии, скарлатины, дифтерии, менингита и оспы единичны. Ни одна из этих болезней не приняла форму эпидемии».

А тут какой-то грипп. И все же Хагадорн пошел на некоторые уступки. 20 сентября он издал несколько приказов, касающихся охраны здоровья личного состава лагеря. Чтобы справиться с пылью, все подъездные дороги покрыли литым асфальтом. В связи с угрозой гриппа Хагадорн согласился, строго говоря, на самый настоящий карантин. «Вплоть до дальнейших распоряжений штаба запрещается выдавать пропуска и разрешения на выход из лагеря для офицеров и солдат, за исключением служащих штаба… и только в неотложных ситуациях».

Однако в тот же день Хагадорн издал еще один приказ. Надо думать, он вызвал немалую досаду у Мичи и Кэппса, чьим авторитетом прикрылся Хагадорн для обоснования приказа: «Военная необходимость может приводить к скученности личного состава. В таких случаях начальник медицинской службы лагеря санкционирует уплотнение казарм сверх установленной нормы… Это распоряжение отдается сразу после заселения вновь прибывших военнослужащих в казармы».

21 сентября, на следующий день после того, как Хагадорн издал этот приказ, заболели несколько военнослужащих из Центральной офицерской пехотной школы в составе лагеря, куда прибыли офицеры из Кэмп-Дивенс. Заболевших немедленно изолировали в госпитале.

Пользы от этого было мало. К полуночи в госпиталь доставили 108 человек из пехотной школы и соседнего подразделения лагеря. В госпитале на всех надели марлевые маски, закрывавшие рот и нос.

Оба подразделения были изолированы от остального лагеря, а солдаты в этих подразделениях — частично изолированы друг от друга. Кровати отделили друг от друга, повесив между ними простыни, солдат осматривали дважды в день. Все мероприятия — просмотры кинолент, собрания Молодежной христианской организации и прочие коллективные развлечения — были отменены, а солдатам было приказано «ни при каких обстоятельствах не контактировать с солдатами из других частей». Были запрещены посещения изолированных казарм: «Во всех казармах, где обнаружено несколько случаев заболевания, объявляется карантин. Личному составу этих казарм категорически запрещается контактировать с солдатами других казарм той же части».

Охрана бдительно следила за исполнением приказов. Но люди, заразившиеся гриппом, сами становятся заразными еще до появления явных симптомов. Приказы запоздали. За двое суток инфекция распространилась на все подразделения лагеря.

Назавтра в госпиталь поступили 194 больных, на следующий день — 371, еще через день — 492. Через четыре дня после того, как заболел первый офицер, умер первый солдат. На шестой день умерли еще два человека, а в госпиталь доставили 711 солдат. За шесть дней число больных в госпитале увеличилось с 610 до 4102 — то есть их стало почти в пять раз больше, чем обычно.

В лагере уже не хватало санитарных карет для доставки пациентов в госпиталь, и для этой цели приспособили телеги, запряженные мулами. Мулы быстро выбивались из сил и вставали как вкопанные. Не хватало постельного белья, и Красный Крест заказал 6 тысяч комплектов в Чикаго. Не хватало коек, поэтому несколько тысяч дополнительных, складных, заполонили все пространство в коридорах, кладовых, залах, кабинетах и на террасе.

Но и этого было недостаточно. Тогда военные медики освободили свою казарму и переселились в палатки, а в казарме развернули госпитальное отделение на 500 коек (или топчанов). Десять казарм внутри лагеря также были превращены в госпитали. И все равно не удавалось разместить всех больных…

Вся подготовка к войне остановилась — люди больше не учились нести смерть. Теперь они бились за то, чтобы ее остановить.

Здоровых солдат привлекли к работе в качестве санитаров для переноски больных и для ухода за ними. В госпиталь на подсобные работы направили 320 солдат, потом еще 260. Другие 250 человек набивали мешки соломой — делали тюфяки. Несколько сотен солдат были заняты на разгрузке непрерывно прибывавших железнодорожных составов с медицинским оборудованием. Еще сотни переносили больных, работали в прачечной (стирали белье, шили маски) или готовили еду на кухне. Тем временем в преддверии надвигавшейся катастрофы не меньше сотни работников покрывали толем веранды 39 зданий, где предполагалось разместить больных, которым не хватит места в помещениях, — чтобы они не страдали от холода и непогоды. Марлевые маски, которыми так гордился Кэппс и которые так понравились Уэлчу, больше не делали — кончилась марля, да и шить их уже было некому.

Медицинский персонал валился с ног от усталости и от гриппа. За первые пять дней эпидемии заболели пять врачей, 35 медицинских сестер и 50 санитаров. Это число быстро росло, и очень скоро медики тоже открыли счет своим потерям.

За семь дней эпидемии солдаты, еще способные работать, превратили в госпитали очередные девять казарм. Не хватало аспирина, атропина, дигиталиса, ледяной уксусной кислоты (антисептика), бумажных пакетов, чашек для сбора мокроты и градусников — больные в бреду часто их разбивали.

В госпиталь прибыли 40 медсестер: теперь их было 383, но и такого количества не хватало. Все посещения базы и тем более госпиталя были запрещены — «за исключением острой необходимости». Мичи отмечал, что таких случаев «острой необходимости» становилось слишком много: поток посетителей, вызванных телеграммами, — людей «извещали, что их родственники при смерти», — не иссякал. За предыдущий день таких телеграмм было отправлено 438.

Это число увеличивалось — и увеличивалось быстро. Чтобы принять такое количество посетителей (срочные телеграммы и телефонные звонки исчислялись уже тысячами), Красный Крест обустроил в лагере большую палатку, где настелили полы, поставили печи, провели электричество и телефонный кабель. Как в аудитории, там стояли ряды стульев — рассадить приехавших родственников, которые ожидали встречи с безнадежно больными солдатами. Не хватало персонала, чтобы провожать родственников к больным. Не хватало персонала (и прачечных), чтобы стирать халаты и маски, которые выдавались всем посетителям.

Госпитальный персонал попросту не справлялся. Бесконечные ряды коек с кашляющими людьми на окровавленном постельном белье, тучи жужжащих мух (был издан приказ добавлять формалин в чашки для сбора мокроты, чтобы отвадить мух) и чудовищный запах рвоты, мочи и кала — все это мучило родственников, пожалуй, даже больше, чем самих солдат, которым уже было не до того. Родственники предлагали деньги всем, кто казался здоровым (врачу, медсестре, санитару), умоляя получше ухаживать за их любимыми сыновьями и женихами. И не просто предлагали, а буквально впихивали силой.

Мичи отреагировал сурово: «Запрещается особый персональный уход за больными, не находящимися в критическом состоянии. Персоналу отделений даны инструкции сообщать офицерам обо всех гражданских и иных лицах, которые обращаются с просьбами уделить особое внимание определенному пациенту».

Но это было еще не самое ужасное.

В тот день, когда в Кэмп-Грант умер первый солдат, 3108 военнослужащих лагеря погрузились в эшелон и отправились в Кэмп-Хэнкок, расположенный близ Огасты в штате Джорджия.

Когда они уезжали, один гражданский чиновник из управления здравоохранения за сотни километров от Кэмп-Грант как раз требовал закрыть лагерь на карантин и запретить транспортировку оттуда умерших. Когда они уезжали, всем еще были памятны поезда, везущие больных корью солдат, — тогда Горгас и Воган тщетно протестовали, поскольку войска «распространяли заразу в лагере и эшелоне», и указывали на то, что «никакая сила не смогла бы остановить эпидемию в таких условиях». Когда они уезжали, начальник военной полиции уже планировал отложить очередной призыв. Когда они уезжали, ведомство Горгаса уже успело настоять на том, чтобы были прекращены все перемещения войск между зараженными и не зараженными лагерями.

Армейское командование все же издало приказ, который запрещал «перемещать всех контактировавших с больными гриппом» между лагерями и базами на карантине. Но этот приказ запоздал на несколько дней — а между тем в такое время каждый день промедления мог стоить тысяч жизней. В приказе также говорилось: «Передвижение офицеров и солдат, не имевших контактов с больными гриппом, будет осуществляться в соответствии с прежним распорядком». Но ведь люди в течение инкубационного периода, до появления первых симптомов, могли выглядеть абсолютно здоровыми — и при этом уже быть заразными.

Солдаты ехали из Кэмп-Грант в тесных вагонах: места было мало, как на подводной лодке, и люди буквально сидели друг у друга на головах. В таких условиях им предстояло проехать через всю страну полторы тысячи километров. Сначала все были веселы и говорливы — все-таки смена обстановки, но затем в свои права вступила неимоверная скука: минуты тянулись как часы, часы становились бесконечностью. И вся эта бесконечность помещалась в вагоне три метра шириной и два высотой, провонявшем сигаретным дымом и потом, в вагоне, где сотням людей было еще теснее, чем в казарме, и где было нечем дышать.

Поезд катился по бескрайним просторам, а люди стояли в очереди, чтобы припасть к окну и урвать глоток свежего воздуха — с таким же наслаждением, как затянуться сигаретой. Потом у одного из солдат начался приступ кашля, другой стал обильно потеть, у третьего вдруг пошла носом кровь… Люди в страхе жались по углам, пытаясь отодвинуться от больных, но заболевали все новые и новые жертвы: кто-то терял сознание и начинал метаться в лихорадочном бреду, у кого-то опять открылось кровотечение — из носа, из ушей. Началась паника. На остановках, где паровоз загружали углем и водой, люди выскакивали из эшелона, пытались бежать, смешавшись с железнодорожными рабочими и местными жителями, и неохотно, боясь ослушаться прямого приказа офицеров, возвращались в вагоны, которые стали передвижными гробами.

Когда поезд прибыл к месту назначения, более 700 человек в нем — почти четверть — немедленно доставили в госпиталь базы. За ними последовали и сотни других. Всего с гриппом госпитализировали 2 тысячи из 3108 военнослужащих. Сначала были зарегистрированы 143 умерших из числа солдат Кэмп-Грант, а затем статистика сливается со статистикой умерших в Кэмп-Хэнкок, куда был отправлен этот ужасный груз — вирус, так что выяснить число умерших пассажиров эшелона невозможно. Вероятно, летальность среди них составила процентов десять, если не больше.

Хагадорн, строго говоря, сложил с себя командование лагерем. Теперь он во всем полагался на медиков, делал все, о чем они просили, старался снабдить их всеми необходимыми ресурсами. Но ничто не могло замедлить распространение болезни.

4 октября в Кэмп-Грант впервые умерло больше 100 человек за сутки. Почти 5 тысяч человек были больны, и ежедневно заболевали сотни людей. Кривая заражений упрямо лезла вверх.

Вскоре за один день заболели 1810 человек. В некоторых других лагерях этот показатель был еще выше: так, в Кэмп-Кастер близ Батл-Крик в Мичигане в течение одного дня заболели одновременно 2800 человек.

Еще до того, как разразилась эпидемия, Кэппс начал тестировать противопневмонийную сыворотку Престона Кайса из куриной крови. Кайс рассуждал так: поскольку куры невосприимчивы к пневмококку, инфицирование их вирулентными пневмококками позволит получить действенную сыворотку. Кэппс планировал провести «тщательно контролируемые» эксперименты. Но теперь, за полным отсутствием других средств, он стал вводить сыворотку всем подряд, как только ее привезли — а привезли совсем немного. Сыворотку ввели 234 солдатам, страдавшим пневмонией: из них умерли только 16,7%, а среди тех, кто не получил сыворотку, летальность превысила 50%. Но сыворотки не хватало!

Медики отчаянно пытались защитить войска от болезни или хотя бы предотвратить осложнения. Солдатам орошали носоглотку бактерицидными растворами, а бактерицидные полоскания было приказано делать дважды в день. Полость рта пытались дезинфицировать раствором йода в глицерине. Вазелином с ментолом смазывали носовые ходы, рот полоскали альболеном.

Несмотря на все усилия, люди продолжали умирать. Смертность выросла настолько, что персонал выдохся — выдохся от канцелярской работы, выдохся от опознания умерших. Мичи был вынужден издать специальный приказ: «Трупы маркировать лейкопластырем с указанием имени, фамилии, звания и части. Пластырь наклеивать посередине левого предплечья. Начальникам отделений — следить за выполнением настоящего приказа до того, как труп будет вынесен из отделения… Имена в свидетельствах о смерти трудночитаемы… Их следует печатать на машинке или писать печатными буквами. Неисполнение настоящего приказа ответственным персоналом будет рассматриваться как уклонение от воинского долга».

Мичи инструктировал и весь остальной персонал: «Родных и близких пациентов, умерших в этом госпитале, нельзя посылать в морг главного госпиталя… Справляться с последствиями смерти военнослужащих становится труднейшей задачей».

А между тем газета Chicago Tribune в попытке поддержать боевой дух нации опубликовала хорошие новости из Кэмп-Грант. «Эпидемия повержена! — гласил хлесткий заголовок. — Маленькая армия самоотверженных медиков и ее командир, лейтенант-полковник Х. К. Мичи, остановили эпидемию пневмонии… люди умирали от воспаления легких, но более 100 человек сумели пережить кризис… 175 больных, выигравших свою битву, уже выписаны».

На тот момент в Кэмп-Грант умерли 452 человека. Было непохоже, что смертность в ближайшее время снизится. Надеясь хоть как-то замедлить распространение инфекции и предупредить перекрестное заражение, Мичи и Кэппс повторили прежние приказы о размещении больных вне помещений лагеря: «Скученность больных в отделениях следует свести к минимуму… Для размещения больных старайтесь использовать веранды».

Хагадорн, вероятно, вспоминал свой собственный приказ, разрешивший уплотнение казарм. Вероятно, он знал и о сотнях смертей солдат из эшелона, отбывшего в Джорджию: это ведь он, полковник Хагадорн, распорядился отправить этот эшелон, руководствуясь, как и в случае с уплотнением казарм, «военной необходимостью». Вероятно, именно потому, что эти мысли причиняли ему нестерпимую душевную боль, он вдруг приказал вычеркнуть из списков имена всех солдат, умерших от гриппа. Может быть, это помогло ему вычеркнуть их из памяти.

На следующий день в лагере умерли более 500 человек, а число вновь заболевших перевалило за 1000. «Распространение эпидемии, очевидно, зависит от того, как долго у болезни будет чем питаться, — писал один военный врач. — Пока слишком рано предсказывать, когда закончится эпидемия, или подсчитывать ущерб — этим предстоит заняться после ее окончания».

Многие умершие были даже не мужчинами, а совсем мальчишками — кому 18, кому 21: гибкие молодые тела, озорные улыбки… Хагадорн, холостяк, сделал армию своим домом, солдат — членами семьи. Эти молодые ребята стали его жизнью.

8 октября Мичи доложил последние данные о смертности в лагере полковнику Хагадорну в его штабе. Полковник выслушал рапорт, кивнул и, когда Мичи после неловкой паузы поднялся, собираясь уходить, попросил его закрыть за собой дверь.

Вокруг него была смерть. Она была в документах, лежавших на столе, в только что выслушанном рапорте. Смерть витала в воздухе, которым он дышал. Смерть окутала его коконом.

Он поднял телефонную трубку и приказал ординарцу покинуть здание, вывести из него весь личный состав штаба и выставить вокруг здания охрану.

Это был странный приказ. Сержант передал его капитану Джиссону и лейтенанту Рэшелу. Они удивились, но приказ выполнили.

Полчаса они ждали дальнейших распоряжений, но услышали лишь пистолетный выстрел, громыхнувший внутри здания.

Хагадорна убил не грипп. И этот выстрел не мог остановить эпидемию.