ГРАНАТОВЫЙ БРАСЛЕТ

Елена

Даже себе не хотелось признаваться, но Елена малость переоценила Виктора Приходько. Фамилия кошмарная, это ладно, ей достаточно своей прекрасной фамилии, но с каждым днем знакомства в нем все больше проявлялась тихая банальная заурядность. Оказалось, Виктор не слишком начитан и предпочитает не трудиться душевно, а в сотый раз перечитывать «Трех мушкетеров». То же с живописью — Репин, Брюллов, Суриков, в лучшем случае соглашался на Коровина. Дома ставил пластинки исключительно с хорами, какие-то беспросветные оратории и страсти по Матфею. Современный молодой преподаватель, фронтовик — и такая тяга к тоск­ливой, вынимающей душу церковной музыке? Но главное, ей все время чего-то не хватало — мучительной страсти главврача, Ванечкиной нежности, ослепительной наглой улыбки Коротича? С другой стороны, талантов и поклонников вокруг хватало — гениальный, но совершенно безумный молодой режиссер, известный драматург с брюшком и старательно зачесанной лысиной, бывшие однокурсники-журналисты, не переносившие на дух чужой успех. Сплошная тоска! Об актерах вовсе не стоило думать: чем талантливее, тем более невыносимы. За прошедший год Елена пережила два коротких романа с коллегами по театру, и оба оказались полны унижения — либо вытаскиваешь милого друга из пьяной компании, либо из чужой кровати.

К тому же Виктор был красив и элегантен, прекрасно смотрелся в любом обществе, готовился к защите диссертации. И любил ее. Не добивался легких страстей, не требовал подчинения, но любил сдержанно и нежно, как настоящий хороший друг и муж. Они сблизились легко, без принятых в актерской среде бурных объяснений (и таких же бурных измен), ей нравилось засыпать в теплых мужских объятьях, пере­ста­вало ныть больное плечо и уходила навязчивая тяжелая пустота. Да, пришла пора подумать о собственной семье, и ребенка не мешало бы родить, тридцать лет, как это ни ужасно.

Но еще почти год не получалось забеременеть, хотя не было никаких проблем со здоровьем. Может быть, незримо мешало наличие у Виктора жены и дочери? Лена в первый момент ужасно огорчилась, узнав на одной из его немногочисленных семейных фотографий девочку из довоенной филармонии. Вежливую некрасивую девочку с мамой и сестрой. Кто мог представить, что судьба их так столкнет! Но разве она виновата, что бывшая Витина жена оказалась столь смиренной и невзрачной? Привыкла к тихой жизни под маминым крылом, войну прослушала по радио в безопасной эвакуации, никто на ее руках не умирал ни от страсти, ни от ран. Бесцветная Ева, случайно явившаяся раньше Лилит!

Наконец в один прекрасный день Лена проснулась от жуткой дурноты, еле успела добежать до раковины, и с этого дня пять месяцев подряд ее тошнило и рвало каждые два часа от любой пищи и любого запаха. Военные раны не шли ни в какое сравнение с этим издевательством природы. Потом все-таки полегчало, ребенок начал шевелиться и толкаться ножками, что вызывало не умиление, а тихое отчаяние — ее красивое легкое тело все больше походило на ходячий инкубатор. Имя она придумала уже давно, Адриан, в память о маме, но дома можно звать Андрюшей на радость Витиному отцу. Кстати, родители Виктора ее категорически невзлюбили, считали разлучницей, легкомысленной и развратной, чего еще ожидать от актрисы!

Роды оказались продолжением страдания, хотя и недолгого, несколько часов страшных раздирающих мук. Ребенок шел попой, множественные разрывы зашивали вживую, как в полевом госпитале, во всей прошлой жизни не знала такого кошмара. И в результате всего родилась девочка! Толстая мордочка без бровей и ресниц, лысая голова, кривые дрожащие ножки. Помесь коротконогой Витиной матери и ее толстяка отца! Страшно не хотелось называть маленькую плюшку нежным маминым именем, да и Витя тихо замечал, что Ариадна не слишком удачно звучит в разгар борьбы с космополитизмом. Благо папа вспомнил свою безвременно ушедшую сестру, по его словам, девочка страшно напоминала Аглаю, на том и остановились.

Самое главное, с рождением новой дочери поло­жение Виктора в глазах партийного начальства принципиально изменилось. Если раньше речь могла идти о распаде семьи из-за его безнравственного поведения и романов на стороне, то теперь он честно покаялся, что давно любит другую женщину, живет с ней семейной жизнью, имеет общего ребенка и очень хочет официально развестись и оформить новые отношения. Бывшая жена все знает и согласна на развод.

Муся действительно сразу подписала документы на развод — как только узнала о рождении Аглаи. Она не упрекала Виктора, не плакала, но будто резко отупела. Машинально собрала немногие его оставшиеся вещи, машинально попрощалась. Встречи с тещей и Асей Виктор постарался избежать.

В том же месяце они расписались с Леной. Начальство консерватории особенно не выступало, закатили строгача по партийной линии, тем дело и закончилось. А немного позже Виктора вызвали в знакомый отдел на личную беседу, пожурили малость за легкомыслие и предложили сдать в горисполком комнату и обе комнаты Лены и получить взамен квартиру. Отдельную добротную квартиру из трех комнат на канале Грибоедова. Лена только ахнула! Ее отца тоже, конечно, прописали в новой квартире, благородно отвели старику уютный угловой кабинет с кожаным диваном и длинными рядами книжных полок, но кабинет почти сразу перешел во владение Виктора, так как старый Чудинов предпочитал зимой и летом жить за городом, в своем теплом доме с просторной террасой и грядками пионов. Тем более еще за год до их переезда на новую квартиру в дачный дом общими усилиями и связями провели горячую воду и построили совмещенный санузел — предел мечтаний всех старых коммунистов из соседних дач. Под детскую в новой квартире отвели теплую комнату рядом с кухней, а самая просторная с двумя огромными окнами досталась Лене, некое соединение спальни, будуара и гостиной. Как шутил Виктор — в зависимости от времени года, количества гостей и настроения хозяйки.

Коллеги по консерватории, стараясь скрыть изумление и зависть, поздравили с новосельем. К Мусе Виктор заходил редко, но деньги переводил каждый месяц и на день рождения Наташи привозил красивый недешевый подарок. Конечно, Муся не знала, что подарки покупает Елена.

 

Смерть Сталина не слишком потрясла Елену, ведь, сколько бы ни рыдали обезумевшие сограждане, речь шла об очень старом и нездоровом человеке. Придут другие руководители, слава богу, СССР доказал свою силу и мужество, ничто ему больше не угрожает, и впереди счастливая спокойная жизнь.

Да разве можно было думать иначе? Она росла в семье старого коммуниста, вступила в партию на фронте в январе 1944 года, любила свою самую передовую страну и гордилась ею вместе с миллионами советских людей. Сергей Александрович Чудинов с первого до последнего дня отслужил в блокадном Ленинграде, Елена с семнадцати лет воевала, смерть мамы, ранения и награды за мужество делали их семью исключительной, а благополучие послевоенной жизни справедливо заслуженным. Только историю с арестом саратовских товарищей-коммунистов старались обходить молчанием, слишком она не вписывалась в перечень побед и заслуг.

В первый год знакомства Лена была удивлена непривычной свободой Виктора, его поездками за границу по работе. Она прекрасно знала, что на международные музыкальные конкурсы не только молодых преподавателей, но руководителей коллективов редко посылают. А получение прекрасной квартиры взамен жилища в коммуналке даже немного напугало. Вот тебе и скромный Приходько!

— Витя, скажи правду, ты служишь в органах?

— Я служу Родине, всю свою жизнь честно служу Родине, и она ценит мой труд. Все нормально, не волнуйся.

— Витя, ты… ты разведчик?! Ты получаешь специальные задания? Это очень опасно?!

— Леночка, кажется, ты насмотрелась шпионских фильмов. «Разведчики, задания»! Я хороший преподаватель, кандидат наук, состою в жюри музыкальных конкурсов, отсюда и поездки. Иногда случается опо­знать врага, сумевшего бежать от возмездия, не более того. Совершенно безопасно, не имеет большого значения и никогда ни с кем не обсуждается, не правда ли, милая? Посмотри, Гулька на диван карабкается, сейчас точно свергнется головой об пол!

 

Кто мог представить, что подписание Варшавского договора в мае 1955-го может стать личным счастьем молодой советской актрисы? Нет, все-таки главное везение началось с прихода нового режиссера. В течение многих лет их традиционный, основанный еще до революции театр умирал, как умирает старый больной человек, — постепенно и неотвратимо. Руководители сменялись, словно времена года, заслуженные немолодые актеры, пережившие войну в эвакуации, продолжали претендовать на все роли, будь то Катерина в «Грозе» или чеховский Треплев. Даже постановка в 1955 году пьесы Гауптмана «Перед заходом солнца», где Лена получила роль Инкен, казалась не более чем временной отсрочкой. И вдруг приходит никому не известный провинциальный режиссер, нахальный и бесстрашный, как все молодые, и начинаются потрясающие перемены — новая заведующая литчастью, новый неподкупный директор театра, новый репертуар. Проходит всего год, и Лена получает Мону в «Безымянной звезде», потом Настасью Филипповну в «Идиоте» (благо треть старого состава с почетом отправлена на пенсию), публика рукоплещет, билетов не достать! Исполнять Мону с ее кокетливым очарованием и трезвым холодным предательством было по-настоящему интересно, не то что роковую Настасью Филипповну, утонувшую в страстях и монологах. Лену давно раздражали безумные герои Достоевского, их вымученная истерическая любовь, желание унизиться и унизить, надуманные рассуждения о сверхчеловеке из уст мелкого жалкого подонка. Будто нормальные люди не влюбляются и не убивают себе подобных. Даже дура Катерина казалась милее! Лена в ее роли так страстно хлопала глазами, так замирала от восторга и умиления при виде тупого Бориса, что вопреки трагическому сюжету зрители сразу начинали хохотать, и с ними вместе хохотал за кулисами счастливый режиссер. Настоящая прекрасная жизнь-театр, в ней женщины, мужчины — все актеры… И каждый не одну играет роль… — как сказал Шекспир.

Следующей весной труппа начала выезжать на зарубежные гастроли. В первую очередь в страны Варшавского договора.

Сначала Лена немного разочаровалась — вместо обещанной Югославии в плане на май стояла Болгария. Ах, что привередничать — неделя в Софии, поездка на побережье, Черное море, солнце и песок! Денег меняют мало, но все-таки можно купить что-нибудь европейское. И Гульке ботинки.

Их встречала делегация деятелей культуры и партийного руководства, и еще от Димитровского Союза молодежи приехал высокий невозможно красивый парень в светлой рубашке с распахнутым воротом. Вот на ворот Лена в первую очередь и обратила внимание — ни галстука, ни обязательного как униформа темного костюма, молодец парень! И даже когда он начал встречать ее после каждого спектакля с букетом незнакомых ярких цветов, не слишком задумалась — такая работа у человека, прием иностранных гостей, тем более ар­тистов. После сумрачного дождливого Ленинграда Елена упивалась теплом и пронзительно ярким солнцем, лицо сразу обгорело, темные выходные туфли казались неуместными, как галоши, и, наплевав на приличия, она разгуливала в купленных на базаре белых парусиновых тапках на босу ногу. Вот с базара и начался ее поздний роман, отчаянное безумие, странная непостижимая мука, какой уже не ждала и ждать не могла.

Его звали Стоян, и пока они слонялись среди повозок с зеленью и ранними помидорами, а потом спешили к автобусу, Лена успела узнать все на свете — как прекрасно родиться младшим сыном в большой семье, сколько нужно учиться, чтобы стать хорошим агрономом, как может война изменить планы и судьбу. И что имя Стоян означает стойкий. Поэтому пусть она не надеется, что он смирится и легко откажется от самой прекрасной, самой потрясающей женщины. Пожалуйста, не гоните меня!

И когда автобус тронулся в путь от гостеприимной, но скучноватой Софии к морю, и когда долго катил вдоль весенних полей, тормозил, подпрыгивал, останавливался на перекур, она каждую минуту чувствовала жар его присутствия, его взгляд, невидимую нить притяжения и невозможной необъяснимой радости. Курортная зона в Варне еще только строилась, да и сам город в те годы звался Сталин, но советских актеров прекрасно разместили в недавно открытом пансионате. Соседка Лены по комнате, ворчливая и не слишком молодая актриса второго плана, сразу после ужина отправилась спать, никаких мероприятий не намечалось, но как можно было торчать в комнате в такой звездный теплый вечер?! Море шумело рядом, черное и бездонное, и только отблеск луны освещал воду, но не зеленым цветом как у Куинджи, а холодным и серебристым. Конечно, он тоже не спал, он рванулся ей навстречу, подхватил, закутал огромным мягким полотенцем.

— Лена-ачка, я с ума сошел, я обожаю вас…

Господи, он был на четыре года моложе, чужой мальчик из чужой страны, почему же так перехватывало дыхание, так ломило все тело в его обжигающих руках. Они молча лежали на холодном ночном песке, обнявшись через полотенце, его рубашка отсырела, песок запутался в волосах, а ей было мягко и тепло в своем коконе, и ничего не оставалось, как принять его к себе, в себя, слиться в одну общую радость и любовь.

Еще три бесконечно долгих и невозможно коротких дня подарила им в том году насмешница судьба. Наверное, коллеги замечали, ей было наплевать, тысячу раз наплевать на всех и вся. Он умолял остаться в Болгарии — можно бросить бездарную комсомольскую работу, поселиться в пригороде, по вечерам гулять у моря, не расставаться, любить друг друга. У него диплом агронома, пусть и без рабочего стажа, но еще можно успеть, можно все успеть, главное не расставаться…

Через месяц после возвращения в Ленинград стало окончательно ясно, что она беременна. Без тошноты и прочих незабываемых страданий, только грудь похорошела и хотелось беспрерывно сладко спать, и спать, и спать. Не только душа, но и тело безоговорочно принимало их любовь, жаждало его присутствия и участия. Боже мой, боже мой!

Аборт удалось благополучно скрыть от всех родных и знакомых, благо папа с Гулей сидели на даче, а Витя принимал экзамены. Она даже смогла договориться об обезболивании, неком веселящем газе, за который немалая сумма легла в карман гинекологу. Но он мало помог, этот хваленый газ, Лена прекрасно чувствовала, как убивают и по кускам вынимают из ее тела ненаглядного, прекрасного, как Аполлон, мальчика, единственного желанного сына, гордость и утешение в старости.

Почти через год они встретились в Москве, Стоян правдами и неправдами пробил командировку. Он показался еще прекраснее и еще моложе, заморский принц в сером зимнем городе. Молча погуляли по не­уютным, плохо очищенным от снега улицам, прилежно обошли Третьяковскую галерею, посидели в пирожковой. А что еще? Ехать в отель, где разместились по трое в комнате комсомольские товарищи? Целоваться в подъезде? Дома ждала правильная жизнь, квартира и дача, толстая Гуля, муж, папа, новая роль в театре.

В следующий раз театр приехал на гастроли в Софию еще через шесть лет. Стоян ждал за кулисами с букетом роз, он возмужал, пополнел, перешел на работу в горком партии. Про жену не стал рассказывать, но с гор­достью показал фотографию красивого темноглазого мальчика. Елена всю ночь проплакала в отеле, благо на этот раз жила в отдельной комнате. Виктор в бархатном пиджачке в окружении восторженных аспиранток, некрасивая сердитая Гуля, театральные интриги и сплетни — зачем, для кого она отказалась от незабываемой, безвозвратно ушедшей радости?

Господи, можно ли быть такой дурой! Театр — ее профессия и главное дело жизни. Театр, прекрасный дом, внимательный, но не назойливый муж, умная серьезная дочь. Нашла, чем разбрасываться! Теперь лицо опухнет от бессонницы, никаким гримом не спасешься. Две таблетки валерьянки и спать, спать, спать.

Отправить