Император и модель имперской власти в древней и средневековой Японии
В то время как в монархической Франции со времен Каролингов империя была политическим ориентиром, к которому периодически обращалась королевская власть, в японской политической культуре сложились более сложные и сокровенные связи с имперским принципом власти — до такой степени, что правлением императоров отмеряли отрезки времени японской истории. Не обладая верховной властью, император должен был воплощать континуитет, так как династическая императорская линия не прерывалась со времен мифической древности до современности. Несмотря на то что в наши дни миф начинает таять под давлением реальной истории, император остается важным символом для Японии. Историю ее до сих пор делят на эры, соответствующие правлениям императоров. Когда в 1989 г. на престол взошел Акихито, Япония вступила в эпоху Хэйсэй («Установления мира»), которая стала 125-й эрой со времен легендарного императора Дзимму, правившего Японией в VII в. до н.э. Считается, что первый император объединил архипелаг, основав Японскую империю на 11-й день второго месяца лунного календаря 660 г. до н.э. — эта дата при всей своей условности имеет ключевое значение для национальной идентичности, по сей день завязанной на личность императора. Одиннадцатое февраля — праздник, а император, у которого больше нет никакой реальной власти, продолжает олицетворять государство и народное единство. Неслучайно именно эта дата была выбрана императором Мэйдзи для провозглашения Первой Конституции Японской империи в 1889 г., которая символизировала восстановление императорской власти и конец власти сёгунов, а также утверждала агрессивную националистическую идеологию, согласно которой власть императора — основа «Великой Японской империи».
Таким образом, император играет ключевую роль в определении политической и национальной идентичности Японии, так как архипелаг сделал свои первые шаги в истории, используя имперскую модель в качестве инструмента установления централизованной власти, основанной на суверенных институтах и письменном праве. В VII в. империя возникает как политическое образование, способное стать основой для политического и территориального единства Японии. В первые века нашей эры, в период, который в истории Японии принято называть «доисторическим» (до VI в.), архипелаг находился во власти вождеств, среди которых выделилось государство Ямато, со временем утвердившее свою власть в центральных и западных частях Японии.
Имперская модель была импортирована и привита зарождающемуся централизованному государству, где совсем недавно распространилось китайское идеограмматическое письмо (V–VI вв.). Японская империя возникла во второй половине VII в. на базе королевства Ямато. Институциональная и правовая организация по большей части воспроизводила китайскую модель, которая была хорошо известна благодаря установившимся в последние века доисторической эпохи связям с Кореей и Китаем. Тем не менее китайская модель, заимствованная в империях Суй (581–618) и Тан (618–907), была быстро адаптирована к культурной и идеологической специфике архипелага. Подверженная в некоторой степени культурным веяниям с континента, которые всегда зачаровывали местную аристократию, эта модель трансформировалась в веру в собственную исключительность благодаря тому, что фигура императора хорошо увязывалась с традиционными японскими верованиями и обычаями, в том числе с синтоизмом. На заре письменной традиции империя стала средством выражения японского своеобразия, а также орудием политического, культурного и территориального принуждения, необходимым для объединения разрозненных владений и кланов под властью одного правителя.
Таким образом, рождение Древней Японии во многом было результатом политического новаторства и мифотворчества, так как официальное историописание мгновенно перенесло воцарение императоров в глубокую древность и связало его со временем легендарного основания государства и Божественным волеизъявлением. Этот миф имеет первостепенную важность для истории архипелага, на протяжении веков он служил политическим ориентиром и неисчерпаемым источником идеологических обоснований верховной власти. В Европе имперская модель, рухнувшая в эпоху поздней Античности, была укоренена в прошлом, однако в руках конкретного правителя, претендовавшего на мировое господство, могла быть восстановлена и вновь востребована. Япония, в свою очередь, с VII в. выстроила с имперской моделью сущностную, органическую связь, лежащую в основе государственной легитимности и обеспечивающую историческую преемственность. Во многом именно это объясняет несменяемость императорской династии, несмотря на бесконечное чередование действующих правительств. Для того чтобы понять, как императорская модель воплощалась в реальности, необходимо более пристально взглянуть на ее происхождение в древний период и ее место в политических механизмах средневековой Японии.
От доисторического королевства Ямато к Японской империи
Империя сформировалась в период, называемый Кодай («Древность»), который продолжался с конца VI в. по конец XII в. Начало этой эпохи было отмечено стремительным распространением сино-корейской культуры при дворе государства Ямато, расположенного в Кинай, в центральной части крупного острова Хонсю (современный регион Кансай), и стремившегося распространить свое влияние в южном направлении, в том числе и на остров Кюсю. Восприняв буддизм и письменность, Ямато открылось китайскому влиянию, что привело к скорой централизации власти. Состоялось первое политическое и культурное объединение архипелага, острова которого были поделены на провинции (куни).
Японская империя образовалась на основе государства Ямато в VII в. в результате реформ и завоевательных походов, предпринятых правителями (окими) центральной части Хонсю. Первой постоянной столицей японского государства была Нара, второй — Киото. Оба города были построены по китайской модели. Формирование империи стало возможным благодаря довольно быстрой культурной диффузии, которая создала благоприятные условия для освоения имперской модели, импортированной из Китая, и сплочения аристократии под знаменем общих сино-японских ориентиров. Новая идеология соединила местную монархическую традицию, тесно связанную с синтоизмом, и элементы китайской цивилизации, попавшие на архипелаг через Корейский полуостров: письменность, конфуцианскую мораль, буддийское учение, централизованный административный аппарат и правовую систему.
Было бы неверно считать, что Японская империя появилась ex nihilo лишь на основе китайских заимствований. История одного из авторов имперского преобразования Японии, принца Сётоку-Тайси (574–622), который, возможно, является вымышленной фигурой, показывает необходимость персонификации институционального развитии, чтобы продемонстрировать японские истоки произошедших изменений. Так же как и на Западе, рождение Японской империи было плодом глубоких трансформаций, основание для которых было заложено задолго до VII в. Эти процессы привели к постепенной смене институциональных и идеологических форм, в которые был облачен господствующий государственный строй, не допустив революционных изменений. Причинами адаптации авторитетной китайской модели японскими окими послужили не только конкуренция со Срединной империей и желание преобразовать политическую систему, в рамках которой Японский архипелаг находился в зависимости от державы Тан. Имперская модель отвечала устремлениям аристократических семейств, контролировавших Кинай, еще и потому, что им были не чужды мысли о суверенитете, который требовал соответствующего культурного оформления.
Императорская власть в Японии установилась в период с VII в. по конец VIII в. Двор и провинции подчинились чиновничеству и строгому этикету, который не перестанет играть важную роль в среде высшей знати даже в XIX в. Администрация, устроенная по иерархическому принципу, контролировала подвластные территории и транспортные сети, идущие от центральных регионов Кансай. Тем не менее клановая организация, которая характеризовала традиционные политические отношения, не была полностью искоренена. Институты регулировались сводами законов, среди которых следует отметить кодекс Тайхо 701 г., который был вдохновлен танским законодательством того же времени. Правовая система, рицурё, охватывала различные аспекты государственного и уголовного права. Налоговая система усложнилась, а земли перераспределялись государством таким образом, что часть переходила в частные руки, а часть оставалась в общественном пользовании. Экономический рост и введение в оборот новых пахотных земель способствовали политическому и институциональному развитию, а также создавали благоприятные условия для сокращения числа военных конфликтов (по крайней мере до X в.).
Эти реформы стали важной вехой в историческом развитии Японии, создав модель, которая через много столетий, в 1868 г., вдохновит Мэйдзи на «реставрацию империи». В 794 г. столицей государства стал Киото и оставался в этой роли вплоть до 1869 г., когда император решил перенести ее в центр сёгуната Эдо, переименовав город в Токио («Столица Востока»), продемонстрировав тем самым свою суверенную власть. По удивительному совпадению именно тогда, когда Карл Великий на заре IX в. перенес резиденцию в Аахен, а аббасидский халиф обосновался в Багдаде, японский император поселился в сердце Древнего Ямато. Название новой столицы империи само по себе уже задавало политическую программу. Киото, что в переводе означает «Город-Столица», изначально назывался Хэйан-кё — «Столица мира и спокойствия». Город был основан на новом месте в окружении гор и святилищ, которые обеспечивали новой столице Божественное покровительство. В соответствии с китайскими геомантическими представлениями и в подражание планировке танской столицы Чанъань, по образу которой была построена предыдущая столица Японской империи Нара, Киото был построен в виде прямоугольника размером 5 на 4 км, разбитого на прямоугольные сектора (районы и кварталы). Рынки располагались по обеим сторонам города. Широкая центральная улица с монументальными воротами в начале и в конце пересекала город по центральной оси с юга на север. В северной части находился императорский дворец — сердце города, символический центр империи и всего мироздания. Дворцовый комплекс располагался в черте города и представлял собой геометрически упорядоченную сеть павильонов, связанных галереями, в которых располагались правительственные, административные и жилые постройки. В дайри, расположенном в центре дворца, протекала частная жизнь императора. С двух сторон от него располагались святилища. Первое из них, в центре дворцового комплекса, было посвящено синтоистскому культу, игравшему ключевую роль в определении императорской власти. Второй храм был буддийским. Между дайри и дворцовыми воротами располагались два больших вытянутых здания: дайгокуин, отведенный для публичной жизни императора, и буракуин, где проходили придворные торжества. Таким образом, частная и публичная жизнь императоров были связаны между собой, но при этом четко разделены. Со временем императоры действительно отдалились от реального управления Японией.
Основание Киото сопровождалось соперничеством за контроль над правительством в императорском окружении. В ходе противостояния к власти пришло могущественное семейство Фудзивара, представителям которого после 858 г. удалось монополизировать должность императорского регента. Переход власти из Нары в Киото в начале IX в. привел к столкновению между императором Хэйдзэем и его братом Сага. Эпоха, наступившая с основанием новой столицы, несла в себе множество парадоксов. С одной стороны, она сопровождалась культурным расцветом и продолжением административных реформ. С другой стороны, император все больше удалялся от управления государством, а контроль над его окружением стал уделом аристократических семейств.
Помимо этих разногласий, причиной переноса столицы могло быть желание занять более выгодное положение на перекрестке ключевых дорог, чтобы контролировать восточные и северные провинции, которые довольно поздно вошли в состав империи. В X–XI вв. серьезные восстания против власти Киото вспыхнули именно в провинциях Канто, где утвердились могущественные военные династии.
Для того чтобы придать законные основания новому государственному порядку, император и его окружение покровительствовали созданию историографических и мифологических сочинений. Китайская имперская модель была усвоена именно благодаря этим летописно-мифологическим сводам. Порожденное влиянием извне стало символом своеобразия японской системы власти. Первые тексты, записанные в VI в. с использованием иероглифического письма, завезенного из Китая и Кореи, стремились с помощью синтоистских мифов легитимизировать императорскую власть в Японии, представляя все так, словно боги, сотворившие архипелаг, поддерживали тех, кто им ныне правит. В VII–VIII вв., когда устанавливался новый имперский порядок, эти тексты активно переписывались. «Записи о деяниях древности» («Кодзики»), написанные в 712 г. для придворной аристократии, объединили некоторые из самых ранних сказаний. Так же как и в официальную историю Японии («Нихон сёки»), которая была написана вскоре после этого, в «Кодзики» вошли элементы, заимствованные из литературной и династической традиции китайской империи Тан. Тем не менее они были модифицированы таким образом, что слились в единое целое с традиционными элементами японской культуры. По всей видимости, имперская Япония копировала китайские институциональные и политические модели с целью дальнейшей адаптации к культурным принципам и мифологии архипелага.
С появлением империи возникает оригинальная историографическая традиция. Империя стала гарантом историчности мифа, а император — связующим элементом японской истории. Написанные в то время хроники были вдохновлены японскими легендами минувших столетий, преобразованными в инструмент утверждения власти новых суверенов. В 670-е гг. Тэмму (672–686), которого можно считать одним из первых в истории Японии императоров, «определил дальнейшую роль императоров» (Пьер-Франсуа Суири). Он стал создателем нового культа, необходимость которого, в частности, была обусловлена тем, что Тэмму пришел к власти в результате переворота, уничтожив своих соперников из правящего рода. Также Тэмму заказал первое официальное историческое сочинение о Японии — «Кокуси» (681). Благодаря этому источнику распространился термин для обозначения страны — «Ниппон», или «Нихон». Наименование, которое ждало большое будущее, было использовано в одном из самых ранних сохранившихся официальных исторических сочинений — «Японская летопись» (720) («Нихон сёки»). «Нихон» можно перевести как «источник солнца». Стремясь противопоставить себя китайской Срединной империи, Япония подчеркивала свое расположение на востоке, откуда исходит свет восходящего солнца, что отсылало к синтоистской богине солнца и света Аматэрасу, без которой на земле воцарялся хаос. Аматэрасу была дочерью Идзанами и Идзанаги, богов-основателей Японии, и именно к ней возводили свой род японские императоры.
Императорская титулатура, использующаяся по сей день, также восходит к Тэмму. Со времени его правления японцы называли правителей тэнно, что означает «император». Этот титул отводит императору ключевое место в мироздании, так как уподобляет его Полярной звезде в небе (тэнно буквально означает «Небесный государь»). Император также именовался видимым богом (акицу-ками). Таким образом, традиционная японская религия, синтоизм, представляется фундаментальным элементом идеологического обоснования имперского правления. В то же время империя оставалась открытой для распространения китайского буддизма. Одно не противоречило другому: синтоизм представлял собой самодостаточную традицию, которая естественным образом вписывалась в японскую имперскую модель. В Божественном толковании роли императора сочетаются китайские влияния буддийского, конфуцианского и даосского происхождения (император как хранитель нравственных добродетелей и социального порядка) и исконная японская религиозная традиция (императоры происходили от Аматэрасу, наделившей их правом бессменно царствовать в Японии, а также регулировать отношения между «чистым» и «нечистым» посредством совершения обрядов очищения).
Исключительное место японского императора в духовном устройстве мира, которое можно определить как связующее звено между людьми и богами, предполагало сложные взаимоотношения с осуществлением власти. Был ли тэнно, на месте которого в некоторых случаях могла оказаться женщина, ответствен за символическое регулирование порядка на земле, или простым правителем, подвластным превратностям судьбы?
Основа империи: императорский дом и аристократические кланы
Личная власть тэнно довольно быстро ослабевала, что не оказывало влияния на политическое и культурное развитие империи. Здесь важно провести грань между личностью императора и его окружением, контролировавшим ключевые должности и институты. В IX–X вв. имперское правительство в Киото состояло из чиновников, в ряды которых можно было попасть, сдав экзамены, касающиеся по большей части китайской литературы, истории и морали.
Синизация аристократии не препятствовала развитию самобытной японской культуры: так, например, появились слоговая азбука кана и буддийская школа Тэндай. Истоки японских течений буддизма также были китайскими по происхождению, однако на архипелаге они обретали особое своеобразие и оказывали влияние на амидаизм («школа Чистой земли», одна из ветвей буддизма) и дзэн. Главным образом культурный всплеск выразился в развитии придворной литературы, принявшей форму романов (моногатари). Двор и окружение императора, подчиненные строгому этикету и сложной титулатуре, служили наивысшим социокультурным ориентиром для японской знати. В качестве яркого примера можно привести «Повесть о Гэндзи», написанную в начале XI в. придворной дамой Мурасаки Сикибу. Роман показывает особое место женщин в аристократической культуре и по праву считается шедевром японской литературы благодаря своему психологизму. Авторы также могли с ностальгией рассказывать о минувших днях, что, например, делает составитель «Собрания стародавних повестей», написанного в 1120 г., когда раздирающие императорское окружение распри в конце века привели к войнам, ознаменовавшим наступление Средневековья.
Конкурсная система и то значение, которое придавалось словесности, открывали доступ в центральную администрацию чиновникам средней руки, тем самым обеспечивая определенную социальную мобильность. Тем не менее в период, который историки называют «эпохой придворной аристократии», контроль над императорским домом и правительством перешел в руки влиятельных семейств кинайской знати. Приблизительно 20 семейств окружали императора, заключали браки с членами его рода и селились вокруг императорского дворца. Императоры пытались найти для своих сыновей и принцев место в правительстве вопреки влиятельным аристократическим фракциям, однако эти усилия редко оканчивались успехом. В конце концов род Фудзивара вытеснил все остальные знатные семейства и получил контроль над двором и домом императора с IX по конец XI в. Влиятельные и образованные аристократы монополизировали основные должности в империи и получили возможность влиять на престолонаследие.
Судьба дома Фудзивара проливает свет на логику межличностных связей и аристократических фракций в империи. Их власть опиралась не только на политическое превосходство, но также на территории и налоговые поступления. Эти механизмы играли первостепенную роль еще во времена государства Ямато в V–VI вв. Рождение «правового государства» и Японской империи в следующем столетии обеспечили стране централизованную институциональную базу и инструмент легитимации суверенной власти, не нарушая коренным образом фракционную логику, свойственную аристократическому миру. Семейство Фудзивара, получив контроль над императорским домом, продолжило кодификацию права, которое по-прежнему в значительной степени отражало характер публичной власти. В начале X в. они взяли на себя разработку последнего важного законодательного кодекса древней эпохи, который назывался «Установления годов Энги». Он должен был показать способность знатного рода утверждать закон вместо императора, оказавшегося на периферии управления государством.
В связи с этим в XI–XII вв. встал вопрос о соотношении сил в формировании клиентских сетей, организующих императорское окружение. Происхождение и родственные связи были важными критериями в получении значимых придворных должностей, что препятствовало созданию настоящей имперской бюрократии по китайскому образцу. Нельзя не вспомнить в этой связи о политических механизмах при каролингском дворе, где доступ к власти зависел от места человека в системе отношений, построенных на верности. Личные связи определяли структуру правительства, именно на них полагались имперские сановники при назначении более мелких чиновников. Последние вносились в подворные реестры сановников или назывались «домашними людьми» (кенин). Таким образом, они попадали в зависимость и участвовали в дарообмене, который формировал придворную аристократическую иерархию. Они также могли получать доходы от крупных земельных участков в провинциях (сёэн).
На этом этапе имперская система правления задала законодательные, правовые и протокольные рамки, необходимые для функционирования государственной власти, а также механизмы социального воспроизводства, позволившие влиятельным аристократическим родам монополизировать центральную власть и быть движущей силой культурной, экономической и религиозной жизни страны. Тем не менее вся система замыкалась на фигуре императора. Не участвуя в управлении государством, он олицетворял верховную власть, гарантирующую порядок в светской и духовной сферах.
Император никогда не становился второстепенным лицом. В конце XI в. семейство Фудзивара перестает влиять на передачу императорской власти посредством браков с правителями. Поскольку ни один другой аристократический род не был способен занять решающее положение при дворе, фигура императора, олицетворяющая преемственность высшей власти, вновь выдвигается на первый план. Во второй половине XII в. наступила «эпоха правления отрекшихся императоров» (инсэй). Правителям было сложно осуществлять свою власть в открытую, поэтому «отрекшиеся императоры» предпочитали роль «серых кардиналов», живя в затворничестве или уединившись в собственном дворце. Таким образом формировалось параллельное «домашнее» правительство, тесно связанное с императорской семьей, которое постепенно лишало государственную администрацию прежних полномочий. Имперская модель создавала необходимые правовые и законные рамки. В ее арсенале были механизмы управления, в равной степени применимые как к семейной и частной сфере, так и к официальной администрации. Тем не менее такой баланс сил не смог долго служить эффективной моделью управления. Вскоре власть отрекшихся императоров была подорвана появлением новой политической системы — сёгуната.
Император против воинов: наступление Средневековья
Прежде чем перейти к рассказу о сёгунате, ознаменовавшем начало средневекового периода в истории Японии, нужно отметить, что личная роль японских императоров сократилась до составления правовых кодексов и проведения ритуалов, в то время как реальная власть над государством и императорским окружением находилась в руках знатных родов: в древний период — в руках аристократии, а в Средневековье — в руках воинов. Этот фактор имеет ключевое значение для понимания эволюции японской имперской модели и перехода от Древности к Средневековью.
Политическая стабильность империи зависела от способности того или иного аристократического семейства контролировать двор и императорский род, а также все провинции империи и их наместников. Тем не менее в XII в. баланс сил в провинциях начал меняться. В первую очередь это касалось северо-восточных районов, которые к тому времени оказались полностью интегрированы в японскую культуру и систему имперского правления. Эти земли были покорены в древний период. Они не стали «варварской» периферией, которую Киото считал бы буферной зоной, необходимой для защиты центра от внешней агрессии. В отличие от Римской империи, которой пришлось столкнуться с нашествием «диких» германских народов, в Японии не было укрепленных рубежей (лимеса) и не появились государства федератов. Канто, находившийся в нескольких сотнях километров к востоку от Кинай, был включен в торгово-транспортную сеть и политическую географию острова Хонсю. Императорский двор не стремился подчеркнуть свое превосходство, но, напротив, предпринимал попытки связать правящие на северо-востоке семейства со столицей, признавая за ними особое положение.
В X–XII вв. усиливается своеобразная социальная группа аристократического происхождения, которой удалось приблизиться к императорской власти, получив государственные должности в Киото и в провинциях. Благодаря приобретенным должностям значение профессиональных воинов (буси), составлявших эту группу, неуклонно росло. Искусные наездники и лучники, также называемые самураями, по сути стали новой социальной группой, которую характеризовала военная культура и укорененность в провинциях. Эти воины осознавали свою идентичность и свое место в японской элите, которую все больше затрагивали военные столкновения, и их значение росло благодаря приобретению крупных наделов и родовой организации. Кроме того, они были хорошо знакомы с аристократической жизнью в столице.
Для древней аристократии буси являлось важным инструментом контроля своих владений и провинций, с чем не могла справиться слабо развитая бюрократия, связанная узами верности с местной знатью. Как в Киото, так и в периферийных регионах самые могущественные династии буси были вовлечены в клиентские отношения, лежавшие в основе мира аристократии и чиновничества. Буси стали новой силой, однако их появление не было внезапным — они начали играть важную роль еще в древний период. Кланы Тайра и Минамото, происходившие из Канто и боровшиеся за господствующее положение при дворе подле императора во второй половине XII в., долгое время занимали выгодные должности как в центральной, так и в провинциальной администрациях. Развал системы воинской повинности также способствовал их возвышению. Негосударственные войсковые формирования (бусидан) под управлением местной знати, представителей аристократических родов центра и членов императорской семьи обеспечивали соблюдение общественного порядка. Произошедшие изменения свидетельствовали о милитаризации японской аристократии, которая в XII в. затронула как центр, так и провинции. В 1192 г. власть оказалась в руках семейства Минамото и переместилась в Канто.
Произошедшие трансформации произвели коренной перелом, вызвавший переход Японии к Средневековью в конце XII в. Таким образом, японское Средневековье (конец XII — конец XVI в.) было следствием не крушения древних имперских структур, как это произошло на Западе, а их реконфигурации. Новая политическая система бакуфу, в которой главенствующую роль играли воины, оформилась в 1185 г. в городе Камакура, неподалеку от современного Токио, в нескольких сотнях километров от Киото. Новая расстановка сил не предполагала свержение императора и его семьи, которые остались в Киото и проживали там вплоть до конца XIX в. Двор и император продолжали существовать в период японского Средневековья, потому что не так просто было найти им замену. Как и в Древние времена, они являлись гарантами политического спокойствия и хранителями японского благоденствия, отвечая за выполнение обрядов.
Тем не менее применительно к средневековому периоду уже нельзя говорить об императорской форме правления. Японские историки начала ХХ в., например Хара Кацуро, считали установление режима бакуфу в Камакуре переходным этапом на пути к Новому времени, который характеризовался дроблением государственной власти. Вдохновляясь европейской историографией, в поисках собственной исторической идентичности японские историки воспользовались западным термином «Средние века» (тюсэй), чтобы подчеркнуть «переходный» характер процессов в XII–XVII вв. Как это ни парадоксально, но именно в этот «переходный» период в историографии сформировались представления о своеобразии Японии и ее месте на карте Азии. Они отличались от тех моделей, что предлагала древнекитайская историография, констатируя решительные отличия японской культуры от континентальной.
Таким образом, Средние века воспринимаются как разрыв со старым укладом. Однако надо понимать, что речь не идет об отказе от древних или имперских идеалов. Это, скорее, новая актуализация древних ориентиров в изменившихся социополитических условиях, в которых ключевую роль играло военное сословие. Современники, такие как Дзиэн, настоятель тэндайского монастыря в XIII в., называли Средние века «эпохой воинов» (муса-но ё), наступившей вслед за потерей императорским домом контроля над верховной властью в стране. После основания второй столицы в Камакуре победоносным семейством Минамото (1185–1333) суверенная власть перешла в новые руки. У древней императорской столицы Киото появился конкурент на востоке. Она не переставала развиваться, однако была вынуждена соперничать в политическом и культурном отношениях с новой столицей сёгунов. Императорское окружение потеряло контроль над администрацией и больше не могло применять вооруженную силу, вершить правосудие, назначать чиновников и передавать права на государственные ресурсы. Распределение благ впредь подчинялось феодальной логике, основанной на механизмах личной преданности. В 1192 г. военный предводитель Минамото-но Ёритомо получил от императорских придворных титул сэйи-тайсёгуна («военачальник, уполномоченный усмирять варваров»), так что власть с тех пор означала способность сохранять общественный порядок и поддерживать мир. Эта должность традиционно даровалась императорским окружением военачальникам, отвечающим за умиротворение северо-восточных провинций.
Дуалистическая природа государства сёгунов: империя и бакуфу
Приход к власти сёгунов означал милитаризацию политического порядка в Японии. В 1191 г. по решению императора Го-Сиракава было закреплено право наследования титула сёгун. Центр власти сёгунов из клана Минамото, а затем их преемников из рода Ходзё располагался в городе Камакура. Эффективное управление государством осуществлялось с помощью «шатрового правительства» (бакуфу). В основе этого термина лежит противопоставление устройства военного лагеря структуре императорского дворца. Император продолжал жить в Киото, оставаясь символической фигурой, отстраненной от политической жизни архипелага. Отныне правительство бакуфу должно было управлять страной, следить за вассалами и вершить правосудие.
Императорская власть не могла исчезнуть, так как придавала законные основания власти и хранила традицию. Примечательно, что возрастала роль аристократов и даже императоров в написании сочинений о придворном этикете (так, император Дзюнтоку был автором «Cокровенных заметок о дворцовых обычаях»). После IX в. и в Средние века двор в Киото стал центром создания сочинений, посвященных обычаям и церемониям. Они имели первостепенное значение для социальных отношений и определяли жизнь аристократов не только в Киото, но также при дворах буси в провинциях. Тем не менее правила приличия по силе воздействия не могли сравниться с законами и применением силы.
Должность сёгуна, имевшего полномочия военачальника, в теории существовала по воле императора. Сёгуны второй половины XIII в. выбирались из принцев императорской фамилии. В свою очередь, сёгунат мог оказывать влияние на выбор наследника престола. Связь между двумя столицами, Киото и Камакурой, обеспечивалась присутствием военного наместника в императорском городе. В Киото сохранялось придворное правительство, однако его реальная политическая роль была в значительной степени утеряна и сведена к церемониальным функциям, что не мешало ему принимать активное участие в государственных делах. Имперское законодательство, проистекавшее из кодексов времен «правового государства», в XIII в. сменилось законами, основанными на военных правовых обычаях, которые в 1232 г. были объединены в законодательный сборник «Госэйбай сикимоку» («Список наказаний»).
В чем была причина того, что императорское окружение после 1185 г. уступило всю власть военным династиям из Восточной Японии? Фронтальная оппозиция и растущее значение родов буси из Канто сыграли важную роль в ослаблении императора и его дома, несмотря на появление системы «отрекшихся императоров». Не могло идти и речи о том, что император не передаст буси из Камакуры желанные государственные полномочия. Тем не менее такая институциональная трансформация была следствием компромисса между императорским семейством, не способным больше поддерживать порядок на востоке страны, и сёгунами Камакуры. Первоначально предполагалось, что имперская аристократия из Киото сохраняла свободу действий в центре и на западе Хонсю, куда не распространялось влияние восточных династий Минамото и Ходзё. В действительности после неудачного выступления сторонников императорской власти в 1221 г. (смута годов Дзёкю) новый порядок был более выгоден сёгунату. Тем не менее тэнно продолжал существовать, а в среде придворной аристократии зрело желание возродить самостоятельное правление императоров. Таким образом, несмотря на свою удаленность от реальной власти, имперская модель начиная с VII в. неизменно участвовала в развитии Японии на протяжении всей ее истории и была совершенно неотделима от природы суверенного государства. Неудивительно, что в редкие периоды ослабления власти сёгунов императоры заявляли о своих правах на реальную власть.
Ярким примером этого служит кратковременная реставрация Кэмму в 1333–1336 гг. Императорский дом тогда был разделен на две враждующие ветви, обстоятельства складывались в пользу императора Го-Дайго. Рассмотрим сложившуюся тогда ситуацию, чтобы понять, как Го-Дайго в 1333 г. удалось осуществить реставрацию империи. Сёгунат Камакура ослабевал с конца XIII в. Правительство бакуфу было занято поддержанием хрупкой политической стабильности внутри государства и удержанием власти над своими вассалами, поэтому сёгуны не планировали переходить к заморской экспансии. Более того, им пришлось оказать отпор монголам, напавшим на юг Хонсю. Поэтому, в отличие от Каролингов, они не могли опираться на имперский принцип и динамику завоеваний для укрепления центральной власти в Японии. Насколько целесообразно было правителям бакуфу, стремившимся держать императоров на расстоянии, адаптировать имперскую модель для сёгуната? Япония не ориентировалась на внешний мир, чему способствовало как географическое положение архипелага, так и его история, характеризовавшаяся процессами территориальной унификации. Мечта о Вселенском Риме была чужда японскому государству, сосредоточенному вокруг Киото, а затем Камакуры — периферии, ставшей центром. После VII в. заимствованная китайская модель была отвергнута, потому что стала частью японского своеобразия. Помнит ли кто-то о неудачных попытках правителей Ямато вмешаться в политическую жизнь трех корейских государств в VI в.?
Вместо того чтобы предпринимать неосуществимые попытки навязать свою власть вне архипелага, японцы сосредоточились на обороне прибрежных территорий от нападений из-за моря. На юго-западном берегу острова Кюсю с Древних времен находились береговые укрепления, построенные в VII в. для защиты от нападений со стороны империи Тан и корейского царства Силла. Спустя шесть столетий над Японией нависла новая угроза в лице монголов, захвативших Корею. Став частью континентальной Монгольской империи, Япония вошла бы в европейскую историю еще в XIII в. В то время Марко Поло, прибывший ко двору великого хана, впервые услышал об окраинной стране на Дальнем Востоке, изобилующей золотом и всевозможными богатствами. Быть может, за ними монголы отправляли свои флотилии на юго-запад Японии, в «Чипанго», как ее окрестил Марко Поло (от кит. «Жибэньго», «Страна восходящего солнца»; япон. «Нихон-коку»)? Торговые связи с архипелагом активизировались, принося все большую выгоду японским морякам и пиратам. Дважды монголы с помощью корейских и китайских кораблей пытались высадиться на Кюсю — в 1274 и 1281 гг. Оба вторжения обернулись провалом, унесшим жизни нескольких тысяч человек. Поражение монголов имело очень большое значение для японцев. Оно свидетельствовало не только о качестве береговых укреплений, поддерживаемых в должном состоянии правительством бакуфу и не позволивших врагу вторгнуться во внутренние районы страны, но также о способности сёгуната к сопротивлению. По-видимому, войско Кюсю оказалось более боеспособным, нежели неоднородная армия монголов, которым не удалось мобилизовать корейские силы. Режим бакуфу представил победу над монголами как знак Божественного покровительства и свидетельство своих успехов в западных провинциях, достаточно поздно признавших власть Камакуры. Тайфуны 1274 и 1281 гг. породили миф о «Божественном ветре» (камикадзе), охранявшем Японию. Этот образ был повторно использован во время Второй мировой войны, когда после крушения чаяний о «Великой Восточной Азии», воплощавших японские националистические устремления, империя пыталась разыграть последние карты в борьбе с США.
В итоге победа над монголами не оказала особого влияния на развитие Камакурского сёгуната и его отношения с императором в Киото. Перед правительством бакуфу стояли внутренние политические и территориальные задачи. Сёгунат должен был справляться с ростом центробежных сил. В первой трети XIV в. к требованиям непокорных вассалов добавилось недовольство императорского двора, вдохновленного устремлениями Го-Дайго. Харизматичный и амбициозный правитель считал, что император, будучи держателем Божественного мандата Аматэрасу и посредником между людьми и богами, должен вернуть свое законное место во главе административного аппарата. Го-Дайго удалось собрать коалицию из недовольных воинов, служителей культа и представителей аристократических семейств, испытывающих ностальгию по Древней Японии. В ходе военного переворота он одержал победу над сёгуном. Власть Камакуры пала — на три года сёгунат сменило имперское правительство. Однако Го-Дайго не сумел установить политическое равновесие, которое отвечало бы интересам как различных фракций воинов, так и придворной аристократии, поэтому вскоре имперская реставрация вылилась в гражданскую войну. Показательно, что средневековое общество уже не могло удовлетвориться возвращением к прошлому. Нужно было принимать в расчет силы на местах, которые не удавалось сдержать даже Камакурскому сёгунату.
Сёгунат не был уничтожен: дуалистическая власть, созданная в Камакуре, была восстановлена родом Асикага (1378–1573 гг.). На этот раз новая династия обосновалась неподалеку от императорского дворца в Киото. Сёгун Асикага Ёсимицу, в начале XIV в. нареченный китайцами «королем Японии», построил там знаменитый Золотой павильон. Хотели ли сёгуны затмить «отрекшихся» императоров? Как бы то ни было, несмотря на экономическое и культурное развитие Японии в позднее Средневековье, сёгунат Асикага был вовлечен в постоянные вооруженные конфликты. Наступила «Эпоха воюющих провинций» (Сэнгоку Дзидай), отмеченная обострением соперничества между местными правителями, которым в конце концов удалось одержать победу на сёгунатом. К власти пришел род Токугава, в начале XVII в. воссоединивший Японию под эгидой сильной и централизованной власти. Токугава удерживали власть в течение трех столетий, поддерживая мир в строго иерархизированном обществе. Япония вступила в Новое время, сохранив систему бакуфу и имперские рамки, в которые она была встроена. Во второй половине XIX в. император Мэйдзи восстановил империю, что на этот раз привело к долгосрочным и существенным переменам. В эпоху Мэйдзи, а затем во времена Сёва (Хирохито) в XX в. институт императорской власти служил источником идеологии и исторической традиции, которые легли в основу переустройства японского государства. Мифология и история империи вновь стали залогом государственной легитимности.
Итак, с VII по XIX в. император играл и продолжает играть по сей день роль общего знаменателя политической жизни Японии. Однако японский император не должен восприниматься как носитель суверенной власти. В отличие от западных императоров, он не был держателем imperium, власть которого была бы основана на сочетании auctoritas и potestas. Император был распорядителем политической жизни и гарантом гармонии, объединяющим судьбы людей с волей богов и ответственным за чистоту общества. Он также мог играть роль полноправного правителя и осуществлять суверенную власть. Ультранационалистические веяния 1930-х гг. обернулись тем, что Хирохито поставил японскую имперскую модель на службу своим империалистическим чаяниям. Императоры упорно пытались стать полноправными участниками политической жизни страны, однако это не было заложено в природу имперского правления, что, собственно, и объясняет долговечность данного института. Японская империя просуществовала с Древних времен до Средневековья и Нового времени. По сути она стала символом мифологического происхождения государства.
Средневековые императоры Запада, будь то Каролинги или короли Германии, были ограничены всевозможными законами и модальностями имперской власти. Япония, в свою очередь, более свободно использовала имперскую модель. Она образовывала единое целое с правительством, которое сначала подчинялось императорскому окружению, а потом перешло в руки бакуфу. Независимо от степени вовлеченности во власть, император был основой культуры, религии и мифологии, а также гарантом связи времен, что придавало законные основания действующему политическому режиму. Имперский институт не исчез в эпоху средневекового сёгуната, потому что лежал в основе японского суверенитета. Он продолжал существовать, даже когда стал инструментом в руках сёгунов из Камакуры, Киото и Эдо (Токио). На Западе в Средние века империя была синонимом верховенства политического действия, а в Японии имперская модель являлась источником государственной легитимности. Средневековое японское государство имело двойственную природу: балансирование между силами центра сочеталось с необходимостью контролировать региональные вассальные сети.
В выигрыше оставалось сёгунское правительство — бакуфу, пока в позднее Средневековье рост центробежных сил и отсутствие социальной стабильности не подорвали его могущество. С формированием сёгуната Токугава со столицей в Эдо, существовавшей одновременно с древней имперской столицей в Киото, в начале XVII в. началась новая эпоха, которую от Средних веков отличала способность центральной власти поддерживать мир и решать социальные противоречия путем установления иерархий. Пьер-Франсуа Суири в прекрасной книге «Новая история Японии» (Nouvelle histoire du Japon) сравнил этот период со Старым режимом. Монархическое правительство было восстановлено, однако его суверенитет был ограничен. Государство продолжило существовать в рамках имперской модели, но бразды правления находились в руках сёгунов.
Избранная библиография
BOUCHY, Anne, CARRÉ, Guillaume, et LACHAUD, François (éd.), Légitimités, légitimation. La construction de l’autorité au Japon, Paris, Presses de l’École française d’Extrême-Orient, 2006.
The Cambridge History of Japan, Cambridge, Cambridge University Press, vol. 1–3, 1988–1993.
Dictionnaire historique du Japon, Paris-Tokyo, Maison franco-japonaise / Maisonneuve & Larose, 2002.
HÉRAIL, Francine, Histoire du Japon, des origines à la n de Meiji, Paris, Publications orientalistes de France, 1986.
—, La Cour du Japon à l’époque de Heian, Paris, Hachette, 1995.
SOUYRI, Pierre-François, Histoire du Japon. Le monde à l’envers: la dynamique de la société médiévale, Paris, Maisonneuve & Larose, 1998; réédité et augmenté, Paris, Perrin, 2013.
—, Nouvelle histoire du Japon, Paris, Perrin, 2010.
—, Les Guerriers dans la rizière. La grande épopée des samouraïs, Paris, Flammarion, 2017.
VARLEY, Paul H., Imperial Restoration in Medieval Japan, New York-Londres, Columbia University Press, 1971.
VIÉ, Michel, Histoire du Japon, des origines à Meiji, Paris, PUF, coll. «Que saisje?», 1969; réédit. 2014.
