Король Абсурда
В седьмой главе мы рассмотрели, из чего состоит создаваемый нами характер, а также характер нашего выступления. В восьмой главе вы познакомитесь с моим вторым учителем, Королем Абсурда, и убедитесь в том, что два плюс два не всегда четыре. Иногда — пять, иногда — три, иногда — ноль.
Дон Кихот
Король Абсурда на занятиях на нас не смотрел. Смотрел в окно. Мимо проезжали автомобили, автобусы; шел дождь, снег, светило солнце. Сменялись сезоны, а он все так же, как будто бы даже не уходил домой, продолжал смотреть в окно, повернувшись к нам спиной.
Мы же, студенты студии клоунады в Москве, показывали ему наши бесконечные домашние задания в виде этюдов — наблюдений за людьми и животными.
Продолжая смотреть в огромное окно, Король Абсурда бурчал:
— Несмешно, невкусно, бездарно, негениально.
Один раз я ему показывал какой-то этюд. Так же не отрывая взгляда от окна, он вдруг спросил:
— Ты не знаешь, во сколько с Курского вокзала отходит поезд на Харьков?
— В 22:00, — ответил я.
— У тебя еще есть время купить билет на поезд и уехать домой. Займись торговлей, женись, у тебя зубы хорошие, освободи публику от мучения смотреть на тебя.
Мой второй учитель, Король Абсурда, и сам был примером абсурда. Длинный, худой, борода, усы и борьба с ветряными мельницами, с проблемами, которых не существует. Он был похож на Дон Кихота. Мы его так и прозвали — Дон Кихот. С ним и вокруг него постоянно происходили смешные вещи.
Напротив здания в московском Измайлове, где я учился в студии клоунады, находился магазин кулинарии. Как-то Король Абсурда после занятий купил там с десяток готовых котлет из индюшатины. Мы ехали к нему на дачу, где он устраивал небольшую вечеринку.
Когда он подходил к своему автомобилю «Лада», голубь, сидевший на ветке, облегчился на его элегантный пиджак. Возмущенный, Король положил пакет с котлетами на водительское сиденье, начал бумажной салфеткой протирать пиджак.
Через минуту он, забыв о котлетах, ворча на голубей, сел за руль — прямо на пакет, чего даже и не заметил. Я тоже этого не заметил. Всю дорогу он рассказывал, что уже месяц не мог поехать на дачу, так как не имел запасного колеса и боялся, что проткнет резину, а заменить ее будет нечем. И вот вчера он как раз обзавелся запаской, и теперь можно было ехать куда угодно. Неожиданно его машину стало вести вправо. Король Абсурда остановился на шоссе в Подмосковье, вышел проверить резину, через короткое время он вернулся и молча сел за руль. В этот раз я заметил, что он сел на свои котлеты. Я хотел ему сказать об этом, но промолчал, поскольку Король был явно чем-то расстроен и глубоко погружен в свои мысли.
«Эта резина мне ненавистна», — тихо себе под нос пробубнил Король.
Я вышел посмотреть, что случилось. Заднее колесо было пробито. Мы достали домкрат, запаску и поменяли колесо. Король, снова не заметив котлет, сел на них. Я видел это, но опять не смог его предупредить. Король постоянно говорил, не давая мне вставить ни слова: «Не люблю ездить на запаске. Это очень опасно — ездить без запаски. Со мной это всегда происходит. Если бы я даже взял с собой 2, или 3, или 15 запасок, они бы все равно все проткнулись».
Мы не проехали и километра, как нас опять повело вправо. Король остановился, вышел из машины. Запаска тоже была пробита. Король вернулся, сел на котлеты, наконец-то заметил это и вытащил пакет из-под себя. Внимательно рассмотрел то, что осталось от котлет из индюшатины, и печально сказал: «Я же говорил, мы остались сегодня и без запаски, и без котлет».
Дон Кихот, всегда в красивом и элегантном костюме, был очень серьезен, даже, как Белый Клоун, напыщен, держал себя важно. Когда он входил в класс, казалось, что в класс входит сам министр культуры. От этой напыщенности он был очень смешон, и иногда, как Дон Кихот, печально смешон.
Один раз двое студентов показывали на двух стульях этюд «Автомобиль». Король Абсурда прицепился к студенту, исполняющему роль водителя: «Ну кто так водит?» Он схватил свой огромный учительский стол, поставил его посередине комнаты, на стол водрузил два стула, сел на импровизированное место водителя, взял небольшой обруч, который послужил ему рулем. И начал показывать, как нужно водить автомобиль, приговаривая:
— Вы должны сделать так, чтобы публика вам поверила, что вы ведете автомобиль. Публика должна почувствовать ваш автомобиль и даже плохие дороги. Вас должно постоянно трясти.
Король начал трястись, это было очень смешно. Стул от тряски начал медленно сдвигаться к краю стола. Вот-вот Король Абсурда упадет.
Мы студенты это видели, но сказать Королю что-то было невозможно, потому что и вправду он в это время вел машину и в своих мыслях был где-то далеко. Возможно, в горах Кавказа или в лесах Сибири.
Тем временем стул съехал на край стола, и двухметровый Король Абсурда рухнул вместе со стулом на пол. В комнате повисла тишина, как вдруг через пару мгновений Король, довольный собой, подскочил с пола и прокричал:
— Вы видели: вот так нужно вести машину и так падать. Бездари!
Но прежде чем я продолжу вам рассказывать о Короле Абсурда, я поведаю о пути, который привел меня к моему второму учителю.
Среднеазиатские рассказы
Попасть в московскую студию клоунады при Всесоюзной дирекции по подготовке новых программ, аттракционов и номеров, базировавшейся в Измайлове, было невероятно трудно. Студия считалась лучшим в Советском Союзе учебным заведением такого рода.
Весной 1988 г. был объявлен всесоюзный конкурс в эту студию, и я приехал поступать со своим другом и первым партнером Князем Меликом Тер-Сострадание.
Князь Тер-Сострадание — армянин родом из Азербайджана, из города Кировабад (ныне — Гянджа). Там жила его большая семья.
Мы дружим по сей день. За его кажущейся суровостью чаще спрятано сострадание. Именно поэтому я ему дал это имя. Он не из тех, кто пройдет мимо несчастья другого человека. Если ты упадешь, Князь обязательно тебя подымет, поможет, позвонит, накормит и т.д.
Когда моему другу было 14 лет, отец привез его в Харьков учиться на сантехника-газосварщика в ПТУ №14. Там мы с ним и познакомились, а подружились уже на репетициях у моего первого учителя Короля Судьбы.
К моменту вступительных экзаменов в студию клоунады, у нас пропали все клоунские таланты. Мы их растеряли в филармониях, в которых работали с 16 лет, с 1984 г. Однако у нас была страсть, желание стать настоящими клоунами.
Последняя филармония, в которой мы с Князем выступали, находилась в Узбекистане в городе Андижан. Публика не смеялась. «Погромче включайте музыку. Так не будет слышно реакции зрителя, да и публика если не посмеется, так хоть музыку послушает», — остроумно советовала наш режиссер, администратор, кассир, ведущий и артистка оригинального жанра Ибана Ибановна Свифт, мечтавшая «работать по большому счету». Что это значит, я так и не выяснил, но заметил, что почти все работники цирков на сцене областных филармоний Советского Союза, от артистов до администраторов, мечтали работать по большому счету, употребляя это выражение, как слова-паразиты, — где надо и где не надо.
Атмосфера в цирковых бригадах при советских областных филармониях царила отвратительная. Чаще всего там работали артисты или уже очень старые, или совсем молодые, или неудавшиеся. Почти всегда администраторами в той или иной форме были проходимцы, мечтавшие заработать на советской безалаберности.
Я расскажу несколько историй, случившихся в областных филармониях Средней Азии, чтобы читатель понял обстановку, в которой мы работали.
Горячие сердца
Обычно за три дня до приезда нашей цирковой бригады в какой-либо районный центр, например в город Карасу Андижанской области, там появлялся наш администратор Ибана Ибановна Свифт со своим водителем Юрием Элоновичем Маском. Как вы уже поняли, за этими именами кроется собирательный образ всех советских администраторов цирковых бригад и их водителей.
Отсылка нашего водителя к Илону Маску, на первый взгляд, не оправдывает себя, ведь он богатый изобретатель технологий будущего, а не халтурщик без профнавыков. Наш Юрий Элонович Маск тоже не был халтурщиком без профнавыков. Он был инженером, изобретателем, пускай не космических кораблей, готовых отправиться в семимесячное путешествие к Марсу, не автомобилей на электрических батареях, не суперскоростных туннелей для автомобилей под Лос-Анджелесом и т.д., а всего лишь простых бытовых электроприборов, которые были способны согреть многих людей здесь, на Земле. Но, к сожалению, в Советском Союзе инженеры, изобретатели не ценились. Поэтому наш Маск официально работал водителем цирковой бригады.
Он был по-настоящему творческим человеком. В течение всего нашего тура по Казахстану Юрий Элонович изобретал от электрочайника, который с помощью лезвий для бритья кипятил нам воду, до пружин обогревателей, гревших нас в холодных гостиницах северного Казахстана.
Он изобретал даже детали для нашего автомобиля ГАЗ-24. Ведь купить новую деталь в бескрайней степи советского Казахстана было невозможно. Да что там в Казахстане, даже в советском городе Харькове, в умеренном континентальном климате, в средней полосе европейской части страны, эти детали были в большом дефиците.
Да, наш Юрий Элонович был небогат в финансовом плане, не входил ни в первую десятку списка Forbes, ни даже в последнюю, но он обладал добрым и чутким сердцем. И если бы публиковался список подобных ценностей, Юрий Элонович Маск был бы там в первой десятке.
Итак, цель приезда этой парочки в райцентр была одна: они вывешивали на остановках, в магазинах, почтамте старые афиши Большого Московского цирка. Указанные на них даты гастролей Маск аккуратно обрезал или заклеивал новыми.
Афиши обещали диких животных, акробатов на верблюдах, жонглеров, воздушных гимнастов, иллюзионный аттракцион и смешных клоунов.
Через три дня, за три часа до спектакля, к дому культуры подъезжал служебный автомобиль «Волга», из которого выходили пятеро: мы с Князем, наш постоянно боровшийся со своим поломанным автомобилем Юрий Элонович Маск, он же техник по свету, он же техник по звуку.
Из машины также выходила Ибана Ибановна Свифт, она же администратор, она же продавец билетов, она же ведущая шоу с глупыми стихами, она же артистка оригинального жанра с метражным номером с хулахупами, она же дрессировщица усталых от постоянных дорог четырех голубей.
Последней из машины, как Народная Артистка Узбекской Советской Социалистической Республики, появлялась Хашира Казбек, она же контролер билетов, она же артистка с метражным номером «Каучук с розой» (правда, в силу своего почтенного возраста она работала этот номер не каждый раз). Зато всегда, даже с температурой, она работала свои фокусы, а именно выступала с иллюзионным аттракционом «Цветы Востока», которым мы неизменно заканчивали наше шоу.
Из багажника «Волги» вместо обещанных диких животных и верблюдов доставали клетку с четырьмя голубями, хулахупы, чемодан с реквизитом для фокусов, чемодан с нашими клоунскими причиндалами, столик для «Каучука», усилитель и две колонки.
Юрий Элонович разматывал аппаратуру. Первым делом он подключал микрофон. Звук был как в рейсовом автобусе №34 города Харькова, когда водитель объявляет остановки. «Раз, два, три, размотка аппаратуры…» — Маск повторял этот текст по много раз, то повышая, то понижая уровень громкости. Разницы я не слышал.
Убедившись, что все, что можно было сделать со звуком, он сделал, Юрий Элонович принимался за свет. Качество освещения чаще всего соответствовало звуку. Пара софитов, висевших справа и слева, кинопроектор без пленки — вот и все, что было в нашем распоряжении. Ровно метр от экрана до пола был не освещен, и в итоге мы, артисты, оказывались освещенными наполовину.
Ибана Ибановна садилась в кассу продавать билеты. Ровно за час до спектакля проверять билеты на входе вставала Хашира. В это же время мой партнер включал в сеть утюг, но не для глажки костюмов.
Зрители начинали постепенно заполнять зал. Примерно за 50 минут до спектакля я подходил к Хашире Казбек. Хотя она и работала контролером, но контроль на билетах не отрывала. Она просто собирала билеты. Когда я к ней подходил, она вручала мне эту мятую пачку. Я нес ее за кулисы, где Князь горячим утюгом проглаживал каждый билет, и уже обработанные билеты я относил в кассу Ибане Ибановне, и та по второму разу их продавала.
Эта комбинация называлась «вертушка». Как вы уже поняли, продавая билеты по второму разу, в отчетах они писали, что зрители не пришли, хотя на самом деле после такой рекламы у нас были аншлаги.
Я не знаю, зачем мы с моим партнером это делали. Ибана и Хашира были в доле, нам ничего не платили, только суточные и семь рублей — гонорар за спектакль.
Шоу начиналось ровно в 19:05 — не потому, что мы брали «академические» пять минут, а потому что Ибана Ибановна в 19:00 закрывала кассу и ей требовалось ровно пять минут на то, чтобы сбросить пальто и подкрасить губы.
Юрий Элонович Маск вручал ей серый пластмассовый микрофон с отвратительным звуком. Ибана Ибановна в легком прыжке выскакивала на сцену так, что ее платье, расшитое серебряными блестками тоже подпрыгивало, оголяя стройные ножки. Оказавшись на середине сцены, Свифт задорно читала вот эти стихи:
«Добрый вечер, молодые люди!
Добрый день, горячие сердца!
В паспорта заглядывать не будем,
Нашей молодости нет конца».
Затем она еще что-то говорила и наконец объявляла нас.
Мы с Князем выходили на сцену, крашенные, ряженные. Слава Богу, я совсем забыл, что мы делали.
Хашира Казбек в это время и почти аж до своего первого номера «Каучук с розой», как часовой, стояла на контроле и не пропускала людей без билетов. Ей приходилось продавать опоздавшим уже помятые, неглаженые билеты.
Следующим номером, без объявления, выскакивала Ибана Свифт с хулахупами и начинала их стремительно крутить. Иногда она задыхалась, скорее всего оттого что много курила.
Один раз в машине, когда мы возвращались в гостиницу после очередного спектакля, Ибана рассказала нам, что она работает свой номер с хулахупами по системе Станиславского. И даже то, что у нее в номере есть сверхзадача. Она объяснила нам, что каждый обруч — это не обруч вовсе, а ухажер, добивавшийся ее.
По словам Ибаны, номер заключался в том, что она всех раскрутила и продинамила, оставив себе самого «последнего» — бочку, — слившись с ним в экстазе. Бочка — эта куча хулахупов, соединенных с четырех сторон лесками.
Возможно, это так и смотрелось в молодости, но Ибана была уже в годах, много курила, поэтому еле-еле крутила бочку. Это трудно было назвать экстазом.
За пять минут до своего выхода Хашира бросала свой пост у дверей, прибегала за кулисы, сбрасывала с себя халат, снимала верблюжий пояс, обвивавший ее талию, и нервно разогревала спину. Ибана ставила ей столик и объявляла ее.
После своего выступления Хашира на ходу надевала верблюжий пояс, набрасывала на себя халат, бежала опять к входу, на контроль. Продав еще билета три, перед своим иллюзионным аттракционом она возвращалась за кулисы, переодевалась в вечернее платье, закрывала лицо таинственной черной маской и после того, как Ибана ее опять объявляла, в лучах кинопроектора по пояс Хашира Казбек с веером в руках под загадочную музыку второй раз появлялась на сцене.
Она делала пару трюков с кольцами, с платками, с шариками. Бывало так, что неожиданно Казбек останавливала свой аттракцион, просила Юрия Элоновича остановить музыку. Это происходило потому, что Хашира вдруг замечала, как люди заходят в зал без билетов.
Она брала микрофон и, обращаясь к вошедшим по-узбекски, просила покинуть зал. Когда те подчинялись и уходили, она говорила по-русски: «Совести нет. Маэстро, музыку, пожалуйста!»
И Юрий Элонович Маск опять включал фонограмму.
Охота
В самом начале нашей клоунской профессиональной карьеры, мы работали в Актюбинской областной филармонии в Казахстане. Как-то мы заехали в совсем голодный район. Городок назывался Красным. В этом городе не было продуктов. На витринах продовольственного магазина красовались лишь рыбные консервы, купить которые было невозможно: отпускали их лишь по удостоверениям Ветерана труда или Ветерана Великой Отечественной войны.
Так как никто из нас не был ветераном труда, а тем более войны, после спектакля мы вернулись в гостиницу голодными. Начали думать, где найти еду. Князь Тер-Сострадание нашел где-то фонарь и мешок, вручил мне эти предметы и сказал: «Мы идем на чердак за продуктами — за голубями. Голуби сейчас спят, здесь важна молниеносность. Как только ты увидишь голубя, свети ему прямо в глаза, пока он не очухается, а я буду хватать его руками и бросать в мешок».
Мы поднялись на чердак. Голубей было много. Князь Тер-Сострадание сказал, что нам нужно десять голубей, по два на каждого человека.
— Готов? — шепотом, чтобы не распугать птиц, спросил он у меня.
— Готов.
— Свети!
Я направил фонарь на первого голубя. Князь Мелик Тер-Сострадание схватил голубя руками, зажал ему голову между указательным и средним пальцами и одним резким движением рванул ее на себя так, что голова голубя осталась у него в правой руке, а туловище — в левой.
— Подставляй мешок.
Я подставил мешок, а Князь бросил в него обезглавленную тушку.
Сказать, что я был шокирован, — значит ничего не сказать. Я думал, что Князь просто бросит голубя в мешок. Но то, что он оторвет голубю голову — голубю, символу мира, как на картине Пабло Пикассо, — я не знал.
— Готов? — опять прошептал Мелик Тер-Сострадание, прервав мои мысли о голубях, посвященных им произведениях искусства и о том, что в религии эти птицы символизируют Святой Дух.
— Готов, — робко сказал я, не глядя на процесс декапитации.
Таким способом мы обзавелись десятью голубями — каждому работнику культуры по две птички.
Хашира обработала тушки. Юрий Элонович смастерил кипятильник из двух лезвий для бритья и спичек, раздобыл огромную кастрюлю, у кого-то нашлись макароны, у кого-то — лук и морковь, Ибана Ибановна принесла «Зубровку». Суп сварили отменный. Мы с Князем стали героями этого вечера.
Последняя капля
Мы уже давно подумывали о том, чтобы бросить работу в филармониях. Последней каплей послужил казус, произошедший в Узбекистане, в городе Андижане. Из-за наших звездных афиш набился полный зал народу, а представление явно не соответствовало качеству.
На первом ряду сидели три колоритных аксакала с белыми бородками и в белых чалмах. Они как будто бы спали с открытыми глазами, никак не реагировали на нас, не хлопали, не смеялись, не выражали никаких эмоций ровно до середины спектакля. Вдруг эти три старика проснулись, переглянулись и что-то невнятно буркнули себе под нос по-узбекски. Тут же с десяток подростков и детей помладше организованно вышли из зала и буквально через пять минут вернулись. Я и Князь в этот момент как раз работали ненавистную нам клоунаду «Яблоко». Вдруг в нас полетели комья грязи.
Подумав, что это реакция публики на клоунов, мы быстро ушли со сцены, а после нас как раз таки вышла Хашира Казбек с номером «Каучук». Но и ей не поздоровилось — в нее тоже полетела грязь. Хашире было намного сложнее покинуть сцену, потому что она была уже в складке, на высоком столике — перегнутая в три погибели.
Найдя в себе мужество, Хашира доделала трюк. Остановила музыку, взяла микрофон и начала на узбекском языке проводить воспитательный час. Публика приутихла, но минуты через три аксакалы опять что-то пробормотали себе под нос.
Опять полетела грязь на сцену. А зал начал скандировать: «Позор, позор, позор!» Мы не смогли продолжать спектакль.
Публика стала требовать деньги за билеты и вдруг обнаружила, что билетов-то у них нет. Возле кассы собралась огромная толпа, и Ибана Ибановна Свифт вынуждена была вернуть всем желающим деньги.
Явно нужно было что-то менять в своей карьере. Я понимал, что надо либо учиться, либо оставить эту профессию. В какой-то газете я случайно увидел объявление о том, что Московская Всесоюзная дирекция по подготовке новых программ, аттракционов и номеров объявляет набор на курсы профессиональных клоунов. Я понял, что это наш шанс.
Но как мы могли вырваться из этой скверной ситуации? Ведь у нас был договор с андижанской филармонией. А денег даже на обратный билет не было.
Я позвонил по междугороднему телефону маме и попросил ее выслать на имя директора андижанской филармонии, товарища Джелгасова, телеграмму:
«Срочно 25 апрелю прибыть Москву клоунам коверным Князю Мелику Тер-Сострадание Михаилу Усову участия международном фестивале Париже».
Нас вызвали в Андижан, в кабинет директора филармонии товарища Джелгасова. Он показал нам телеграмму и с восточным акцентом сказал: «Это большая честь для вас и для нашей пилармонии. Поздравляю!»
Филармония купила нам билеты на самолет и отправила в столицу.
Это было возможно только в Советском Союзе — чтобы телеграмму из Харькова от моей мамы, баронессы Оберфельд, приняли за настоящее приглашение от парижского международного фестиваля.
«Станешь знаменитым — расскажи обо мне»
И вот мы в Москве. Конкурс в студию клоунады оказался очень большой — почти 30 человек на место. Со всего бывшего Советского Союза съехались молодые и смешные люди.
Мы с Князем показали всю ту же клоунаду «Яблоко» — и с треском провалились. К моменту поступления клоунада превратилась в штамп, в ней совсем не осталось жизни.
Нас срезали на третьем туре. Про меня сказали, что отсутствует чувство ритма. Но мы не сдавались, решили поступать в Московское цирковое училище. Князь где-то в Москве нашел Короля Абсурда и попросил его помощи в подготовке к экзаменам.
Я же готовился сам и опять провалился на третьем туре. На этот раз сказали, что у меня глаза навыкате, а это — патология для клоуна. Отчаяние, которое я испытал, тяжело описать. Мой партнер, подготовленный Королем Абсурда, прошел удачно конкурс и его зачислили в Московское цирковое училище на отделение клоунады.
Мне же пришлось вернуться в Харьков. Завалившись в кровать на два месяца, я смотрел в потолок, изучая его трещины. Мне уже казалось, что я близко знаком со всеми пауками на потолке и с мухами, которые попадались в их паутины.
Я до сих пор не могу представить себя живущим в Харькове.
Вдруг зазвонил телефон, это был мой друг Князь, мой партнер, вот уже как месяц студент московского циркового училища. Он сообщил мне, что из студии клоунады в Измайлове отчислили одного студента. Экзаменационная комиссия летом не поняла, что он был больным человеком, скорее всего шизофреником, и именно от этого, скорее всего, казался очень смешным. Когда начались занятия, это обнаружилось и его отчислили по состоянию здоровья.
Князь Мелик Тер-Сострадание сказал мне, что таким образом в студии появилось свободное место и это мой шанс: «Немедленно приезжай в Москву. Я уже договорился с Дон Кихотом [с Королем Абсурда]. Он тебя подготовит. Каждый урок стоит десять рублей. Тебе нужно взять десять уроков. Дон Кихот просил передать тебе, чтобы ты купил настоящий классический костюм. В нем и будешь поступать».
У моей мамы на сберегательном счету лежало 159 рублей. Чтобы счет не закрыли, она сняла 156 рублей. Это были наши последние семейные деньги.
В тот же день в комиссионном магазине мы нашли почти новый и достаточно недорогой костюм. Он стоил 15 рублей. А вечером за 10 рублей в плацкартном вагоне я мчался в Москву.
Прямо с вокзала я отправился домой к Королю Абсурда на Фрунзенскую набережную. Вместо «Здравствуй!» он сказал: «Станешь знаменитым, расскажи обо мне всем, будешь лузером — обо мне забудь».
Он завел меня в небольшую гостиную. В ней какой-то человек, по-видимому телемастер, возился с телевизором. Тогда еще это были советские ламповые телевизоры.
Король Абсурда, представил меня телемастеру как артиста Малого театра. Дескать, так как мы готовим спектакль для Малого театра, нам нельзя мешать. Телемастер шепотом пообещал, что мешать не будет.
Король Абсурда с серьезным видом сказал мне, что в телевизоре пропала контрастность. Усадив меня в кресло, он начал важно ходить взад и вперед, пытаясь отговорить меня поступать в студию клоунады. Из этой первой ознакомительной беседы помню фрагменты:
— Цирк — это вонь и адский труд. Медведи и слоны. Зачем же тебе все это надо? У тебя зубы хорошие, лучше найди себе иностранку, влюби ее в себя и женись.
Видя, что уговоры на меня не действуют, он начал рассказывать о профессии клоуна:
— Клоун — это не профессия, это образ жизни. Как-то Фарада [Семен Фарада, известный cоветский кинокомик] сказал мне, что он умеет смешно падать. Я посмотрел на Фараду и сказал ему: «A я умею смешно вставать».
Вдруг в комнату вбежала девочка в очках, с длинными косичками, лет восьми. Она закричала:
— Папа, папа!..
— Вера, дочь, не мешай! У меня артисты из Малого театра, — он важно указал на меня и телемастера. — Мы репетируем! Мать твоя… Где?!
Он попросил, чтобы я переоделся в костюм. Увидев меня в костюме, он поправил волосы на моей голове и сказал, что я похож в этом костюме на Сергея Есенина, поэтому будем готовить к экзамену его «Песнь о собаке».
В какой-то момент телемастер сказал:
— Малый театр, иди сюда… У тебя тряпка есть?
Король Абсурда брезгливо подал тряпку:
— Ёперный театр! Ты зачем меня вызывал?
Телемастер влажной тряпкой соскоблил с экрана телевизора грязь — брызги то ли сладкого чая, то ли варенья или какого-то сиропа, залепившие всю поверхность экрана телевизора. Слой грязи и пыли был толщиной в сантиметр.
— Вера, мать твоя где? — заорал Король Абсурда.
Мастер включил телевизор… Была отличная видимость. По телевизору как раз показывали фильм с Семеном Фарадой «Чародеи».
Урок номер 6, или 2 + 2 = 5, иногда 3, а иногда 0
Король Абсурда начал готовить меня к экзамену. Подготовка заняла две недели. Как я уже сказал раньше, каждый урок стоил 10 рублей, что в Советском Союзе являлось достаточно большой суммой.
На шестом уроке, когда я позвонил в дверь его квартиры на Фрунзенской, Король Абсурда не спешил. Через какое-то время дверь на цепочке приоткрылась.
Он спросил:
— Деньги принес?
— Принес.
— Ну, давай.
Я полез в карман за приготовленной десяткой. Он просунул свою сухую, длинную руку в приоткрывшуюся щель двери, взял деньги и сказал: «Урок окончен».
Король Абсурда захлопнул дверь прямо у меня перед носом. Я остался стоять, думая, что это его шутка. Я ждал, что он снова откроет дверь, чтобы учить меня. Тем более что на предыдущем уроке номер 5 он рассказывал, что у клоунов не всегда два плюс два равно четырем. Иногда пяти, иногда трем, а иногда нулю.
Дверь не открывалась… Я походил вокруг его дома, вернулся и опять позвонил в дверь. Никто не открыл. Я ушел домой, обиженный, рассерженный. На следующий день я опять вернулся, на урок номер 7. Он открыл дверь, в хорошем настроении как ни в чем не бывало… Мы плодотворно поработали. На этом уроке он сказал: «Теперь при любых непредвиденных обстоятельствах в жизни или на сцене у тебя будет опыт урока номер шесть. Ты должен хорошо понять, более того — это должно стать частью тебя: у клоуна два плюс два равно нулю, иногда — трем, иногда — пяти и даже иногда четырем. Когда мы выстраиваем репризу, мы намеренно нарушаем законы — от этого публика смеется и в следующий момент уже будет ждать от нас, что мы опять нарушим закон, а мы обманем ее и поступим по закону. И таким образом всегда будем на один шаг впереди публики».
День экзамена прошел довольно успешно. Меня зачислили в знаменитую московскую студию клоунады стажером. В свое время эту студию окончили такие великие мастера, как Юрий Никулин и его партнер Михаил Шуйдин. Это событие изменило всю мою жизнь.
Те десять невероятных уроков Короля Абсурда открыли мне двери в большой цирк. За десять дней я понял больше, чем за четыре года «профессиональной деятельности» в областных филармониях.
«Прежде всего ты должен стать интересным человеком, с которым приятно выпить пива, а потом уже клоуном», — часто говорил мне Король Абсурда на занятиях.
Продолжение Урока номер 6
Тремя годами позже я очень удивился, когда увидел своего учителя, Короля Абсурда, в Москве на сцене Большого концертного зала в Измайлове. Он выступал в знаменитом огромном зале перед двумя тысячами зрителей.
Заболел один клоун, и заменить его попросили Короля Абсурда. Впечатления от игры моего учителя были, к сожалению, не самыми хорошими. Все, чему он учил нас, учитель нарушил. Он был зажат, испуган, неестественен. Публика вообще не реагировала на него. Признаюсь, что я тогда разочаровался в своем Короле Абсурда.
На занятиях он был для нас самым смешным и мудрым клоуном. А после его провала я понял, что теория — это одно, а практика — совершенно иное. Когда ты находишься на сцене, начинают работать тысяча факторов, многие из которых совершенно непредсказуемы, и готовиться к ним нужно особым образом. Заранее найти и сформировать свое отношение ко всему, что бы ни происходило на сцене.
Пока я шел за кулисы к своему учителю, мне было трудно подобрать нужные слова. Но он сам меня встретил в коридоре. Он все понимал. Он не ждал моих комплиментов, а наоборот с досадой произнес: «То, что ты видел сегодня, — это был урок номер 6».
Так всегда с настоящими учителями: что бы они ни делали — это всегда уроки, усвоил ты их или нет. Позитивные они или негативные.
Король Абсурда научил меня воспринимать мир не по шаблону. Видеть невидимое, слышать неслышимое.
