Глава 14
Снова мачеха

 
Между тем царица злая,
Про царевну вспоминая,
Не могла простить её,
А на зеркальце своё
Долго дулась и сердилась…
 

В 1233 г. умер митрополит Киевский Кирилл II, а в год монголо-татарского нашествия на Русь (1237) прибыл на его место из Греции Иосиф. После взятия монголами Киева в 1240 г. летописи ничего об Иосифе не сообщают; скорее всего он убежал домой. По-человечески это понятно; но «если полагать, что обязанность высшего духовенства <…> долженствовала при данных обстоятельствах состоять в том, чтобы воодушевлять князей и всех граждан к мужественному сопротивлению врагам для защиты своей родины, то летописи не дают нам права сказать, что епископы наши оказались на высоте своего призвания, – они не говорят нам, чтобы, при всей панике и растерянности, раздавался по стране этот одушевляющий святительский голос»²⁴⁰. В такой-то необычной ситуации галицкий великий князь Даниил Романович самостоятельно избрал в митрополиты некоего русского человека, известного под церковным именем Кирилла III. Споров с владимирскими великими князьями по поводу избрания Кирилла III не было, – возможно, потому, что князь Владимиро-Суздальской Руси Андрей Ярославич вступил в брак с дочерью Даниила Романовича. Кирилл III пробыл на посту митрополита почти 40 лет (срок невероятный как для его предшественников, так и для воспреемников), причём в самый трудный для Руси период монгольского погрома. Обязанности свои он выполнял не формально и прославился тем, что не сидел сиднем в Киеве, а регулярно ездил по всем русским епархиям, укрепляя моральный дух русских людей и улаживая раздоры между князьями. И лишь после его смерти в 1281 г., когда в Константинополе стало ясно, что Русь выстояла (хотя и превратилась в данницу монголов), там снова нашлись охотники занимать кафедру русской митрополии.

В 1283 г. в Киев прибыл грек Максим, прославившийся главным образом двумя деяниями: он перенёс резиденцию общерусской митрополии из Киева во Владимир-на-Клязьме (хотя ещё долго после этого митрополиты всея Руси будут называться «Киевскими»), а также установил в Галиции отдельную митрополию со своим ставленником (тем самым были подготовлены условия для будущего церковного раскола на Руси). По прибытии в Киев Максим тотчас поехал в Орду, – как считает Голубинский, по приказу своего императора Андроника «для каких нибудь греческих политических дел»²⁴¹. А дела были такие: после «батыевой рати» довольно скоро выяснилось, что «бич Божий, обрушившийся на наше отечество, не явился по крайней мере бичом для церкви»²⁴²; завоеватели освободили русское духовенство от дани и объявили неприкосновенными их земельные владения. Сделали они это потому, что, как считают специалисты, «понимали значение церкви в жизни Руси»²⁴³. Возможно, это было в гораздо большей степени связано с языческой веротерпимостью монголов, а также со свойственной им практикой управления завоёванными землями. Но, несомненно, имела место и та причина, на которую указывают исследователи: монголы, действительно, понимали, кто был настоящим хозяином в Русской земле. С монгольским завоеванием количество хозяев удвоилось; Русь оказалась уже «слугой двух господ». Поэтому отныне «высокая восточноевропейская политика», затрагивающая интересы Руси, осуществляется как бы над головами русских князей – в непосредственной согласованности между Ордой и Константинополем (о многом говорит уже тот факт, что за посвящением русские митрополиты ездили в Константинополь, а за разрешением на исполнение функций митрополита – в Орду).

«Высокая политика» началась уже после смерти Максима (1305–1308), когда два наиболее сильных русских княжества – Тверское и Галицко-Волынское – пытаются утвердить в Константинополе митрополитами своих ставленников: тверской князь посылает на поставление общерусским митрополитом игумена Геронтия, а галицкий – на поставление галицким митрополитом (поскольку ставленник Максима умер одновременно с ним) – игумена Петра. Но рост могущества этих двух княжеств беспокоит и Орду, и Константинополь. Поэтому патриарх, зная, что новая резиденция общерусской митрополии – Владимир-на-Клязьме – входит в зону притязаний Твери, посылает туда общерусским митрополитом галичанина Петра, чем надолго «ломает политику» тверскому князю. Одновременно патриарха категорически не устраивает, чтобы в Галицком княжестве был митрополит из местных; поэтому он отказывает галицкому князю в его притязаниях на самостоятельную митрополию (хотя раньше такая самостоятельность была ему дана, но – с греческим ставленником) и при этом ещё «создаёт» независимого митрополита Феофила в усиливающейся и враждебной Галицкому княжеству Литве (1316–1317). То есть фактически в Константинополе было предопределено разделение общерусской митрополии на юго-западную и северо-восточную, а заодно сеялись семена разногласий между ними. Семена взошли быстро. В Галиции всё кончилось тем, что она была поделена между Литвой Гедимина (1323) и Польшей Болеслава Тройденовича (1337). А тверской князь в 1322 г. занимает Владимирский стол и пытается перетянуть на свою сторону митрополита Петра. Но Пётр, незадолго до того столкнувшийся с тверскими интригами против себя, держит сторону московско-ордынского альянса; при его моральной поддержке Орда руками московского князя Ивана I Калиты громит Тверь (1327). В результате Владимирское княжество окончательно слабеет и распадается на «зоны влияния» послушной Орде Москвы.

Митрополит Пётр умер в 1326 г., успев перед смертью перенести кафедру из Владимира в Москву. У Петра и московского князя Ивана Калиты были свои планы превращения Москвы в Великое княжество; поэтому они, в обход великого князя Владимирского, наметили в преемники Петру своего человека, некоего архимандрита Феодора. Но патриарх не утвердил его и прислал на митрополию грека Феогноста (1327). В правление Феогноста стала особенно очевидной «русская тактика» Константинополя: при русских митрополитах – делить митрополию (на Галицкую, Литовскую и Киевско-Владимирскую), а при греческих – объединять её. В его же время явился в Константинополь от литовского князя Ольгерда некий Феодорит и домогался от патриарха звания русского митрополита; ему не сказали ни «да» ни «нет», и он ушёл обратно в Киев, где и сел самозваным митрополитом.

По смерти Феогноста в 1353 г. перед Москвой снова встала проблема обретения своего митрополита, на роль которого она выдвинула епископа владимирского Алексея Бяконтова – знаменитого впоследствии Алексия. В Константинополе, разумеется, планировали поставить на этот пост свою креатуру. Но Москва отправила с Алексием в Константинополь огромные суммы денег, которые ушли на подкуп императорских чиновников и Синода, и Алексий был утверждён. Интересно, однако, соборное постановление по этому поводу: «Хотя подобное дело совершенно необычно и небезопасно для церкви, однако ради добродетельной и богоугодной его жизни мы судили этому быть; но это только относительно одного только кир Алексия, и отнюдь не дозволяем и не допускаем, чтобы на будущее время сделался архиреем (митрополитом) русским кто-нибудь другой устремившийся сюда оттуда; лишь из клириков Константинополя должны быть поставляемы митрополиты русские»²⁴⁴.

Казалось бы, Москва добилась, чего хотела – получила своего, не зависимого от Константинополя, митрополита (на самом деле Алексий был утверждён в своём звании с обязательством каждые два года отчитываться перед патриархом). Но в это время все юго-западные земли Руси окончательно подпадают под руку литовского князя Ольгерда. Тот, желая по-настоящему укрепить свою власть над ними, хочет подчинить себе и церковную иерархию и делает поэтому очередную попытку – посылает в Константинополь ещё одну свою кандидатуру, некоего Романа, тверича и своего родственника. В Константинополе не только идут Ольгерду навстречу, но более того: Романа утверждают митрополитом Литовской Руси даже раньше, чем находящегося в это же время в Константинополе уже два года Алексия (и это при том, что Ольгерд – язычник-огнепоклонник!). Это значит, что после ослабления Ордой Твери Константинополь опасается уже усиленной Москвы и создаёт ей «литовско-тверской противовес». Резиденция Романа – в Новгородке-Волынском; но он недоволен этим, он претендует на бывшую резиденцию общерусской митрополии – Киев (тем более что тот уже под фактической властью Литвы) и начинает борьбу с Алексием. «В 1356 году по настоянию Романа патриарх вызвал Алексия в Константинополь для окончательного раздела русской епархии. Вступив в спор из-за обладания титулом митрополита Киевского, владыки не жалели денег. Чтобы получить необходимые средства, они посылали данщиков в одни и те же епископства, что было разорительно для паствы. Москва не хотела лишаться древнейшей церковной столицы Руси – Киева. Литва не желала считаться с претензиями Москвы. В конце концов константинопольский патриарх принял решение, не удовлетворившее ни одну из сторон: Алексий сохранил титул “митрополита Киевского и всея Руси”, а Роман стал “митрополитом Малой Руси” без Киева. Однако Роман отказался подчиниться постановлению и, опираясь на поддержку Ольгерда, провозгласил себя митрополитом Киевским»²⁴⁵. Когда в 1358 г. Алексий прибыл в Киев, литовские власти арестовали его и продержали два года в заключении, после чего он вернулся в Москву. Вся последующая борьба митрополитов велась под неусыпным контролем патриарха. Политика «разделяй и властвуй» подразумевала своевременную поддержку более слабой стороны; поэтому, когда в русско-литовской войне 1368–1372 гг. стал побеждать Ольгерд, патриарх решительно принял сторону Алексия, а в 1375 г., когда позиции Москвы улучшились, доверенное лицо патриарха и будущий киевский митрополит болгарин Киприан встал на сторону Литвы, а не Москвы. «На словах Синод и патриарх ратовали за то, чтобы у Руси был один митрополит в соответствии с “правом, пользой и обычаем”, на деле же у православной церкви появилось два митрополита»²⁴⁶.

Роман умер в 1361 г., и после его смерти Алексию удалось воссоединить на некоторое время Литовско-Галицкую митрополию с митрополией Киевской и всея Руси. Но в 1370 г. польский король Казимир потребовал у патриарха митрополита для своей части Галиции, – в противном случае он пригрозил ввести там «латинство». Вслед за Казимиром, а может, и одновременно с ним, попросил митрополита себе и Ольгерд. Следствием обеих просьб было не только то, что они были удовлетворены патриархом, но и то, что для разбора доноса на Алексия был отправлен из Константинополя в 1373–1374 гг. на Русь иеромонах Киприан с заданием занять пост митрополита всея Руси при живом Алексии. «Совершенно невероятный случай поставления нового митрополита на место живого св. Алексия действительно должен был произвести по всей Русской (Московской) земле самое сильное, какое только можно представить себе, волнение. Алексий пользовался в своей Московской Руси необыкновенным уважением и как пастырь святой жизни и как государственный муж, оказавший отечеству величайшие услуги (при Алексии московскими князьями были люди, требовавшие опеки над собой: слабый и нерешительный Иван II и его девятилетний сын Дмитрий Иванович, будущий Донской. – С. Г.), – и вдруг, когда он доживал свои последние дни, украшая собою страну и составляя её гордость и славу, является на Русь некий болгарин (каков был Киприан), как-то добывший себе сан митрополита в Константинополе, чтобы с бесчестием свести Алексия с его места!..»²⁴⁷.

Через два года после этого Алексий умирает, и на Руси начинается двенадцатилетняя церковная смута. Яркими её эпизодами были, во-первых, смерть (или убийство?) выдвиженца Дмитрия Донского, претендента на пост общерусского митрополита Михаила-Митяя, во время его поездки в Константинополь за посвящением в сан²⁴⁸ и, во-вторых, предание Киприаном анафеме самого князя Дмитрия Ивановича накануне его выхода на Куликово поле²⁴⁹. Смута закончилась торжеством Киприана, назначенного митрополитом в 1388 г. и занявшего кафедру два года спустя.

Киприан был митрополитом всея Руси в продолжение 17 лет, с 1390 по 1406 гг. Он оставил заметный след в истории русского летописания, но след не слишком объективный («хвалебные речи человека самому себе не могут быть приняты за настоящее историческое свидетельство»²⁵⁰). Он ввёл в церковный обиход новый богослужебный устав – так называемый Иерусалимский, взамен прежнего Студийского; но, видимо, только на территории Литовской Руси (судя по тому, что в обиходе Московской Руси его не было до Никона), чем заложил основу будущего церковного раскола XVII в. (при Никоне). Он снова объединил Московскую и Литовскую митрополии, но лишь затем, чтобы попытаться подчинить их папскому Риму («Гибнущая Византийская империя давно искала пути к военному союзу с католическим Западом. Покровитель Киприана император Иоанн V принял католичество, рассчитывая на поддержку Рима <…> и Киприан надеялся осуществить первый опыт унии на территории своей митрополии»²⁵¹).

Киприану, после его смерти в 1406 г., наследовал грек Фотий (1410–1431). Его правление отмечено главным образом временной ссорой с литовским князем Витовтом, а также подавлением «ереси стригольников». Эта ересь как особая форма церковного раскола впервые возникла в Новгороде в XIV в., а затем распространилась и на Псков. Стригольники «отпали от церкви и образовали своё особое общество <…> потому, что не хотели быть в общении с современными им русскими епископами и священниками. Утверждая, что все епископы и все священники поставляются на мзде или святокупством, т. е. чрез симонию, что одни и другие мздоимствуют и ведут жизнь недостойную, стригольники утверждали поэтому, что все русские епископы и священники не суть истинные…»²⁵². Критика симонии (порядка получения церковных постов за деньги) не могла не уязвить константинопольского патриарха, регулярно бравшего взятки за поставление в митрополиты; поэтому одно из своих посланий на Русь он даже посвятил «прямому и косвенному оправданию симонии»²⁵³. Фотий же отнёсся к ереси стригольников намного равнодушнее, чем это полагалось ему по должности; меры по её подавлению предприняли главным образом гражданские власти Пскова²⁵⁴. Возможно, равнодушие Фотия к ереси объяснялось тем, что она являлась запоздалым отголоском на Руси греко-болгарского стригольничества, растворившегося веком ранее в паламизме – официальной церковной доктрине Византии XIV в. («…вскоре после собора 1341 года оказались такие приверженцы Паламы, которые проповедывали расторжение брака и стрижение детей»²⁵⁵).

После кончины Фотия Москва предложила на митрополию рязанского епископа Иону; однако патриарх отдал предпочтение кандидату от литовского князя Свидригайло – смоленскому епископу Герасиму. «Правление Герасима было недолгим. Он был сожжён по приказу Свидригайло за некую “измену”. Узнав о гибели киевского митрополита, Василий II направил в Константинополь владыку Иону. Но патриарх не стал ждать прибытия московского претендента. Угроза турецкого завоевания побудила константинопольские власти ускорить заключение церковной унии с Римом. Чтобы обеспечить присоединение к унии богатой и многолюдной русской епархии, патриарх назначил её главой грека Исидора, игумена одного из константинопольских монастырей. Исидор деятельно участвовал в предварительных переговорах с Римом. Он слыл человеком образованным и к тому же обладал дипломатическими способностями. Весной 1437 г. Исидор прибыл в Москву, а уже через полгода поспешил на объединительный собор в Италию. Собор открылся в Ферраре, а закончился во Флоренции. На нём встретились авторитетные иерархи и богословы Востока и Запада. Прения о вере и о главенстве папы над патриархами были жаркими, и им не видно было конца. Однако император Иоанн Палеолог не мог ждать, и греческим иерархам пришлось принять условия, поставленные папой. Исидор взял на себя почин в выработке текста соглашения об унии. Акт о соединении христианской церкви под главенством Рима был подписан в июле 1439 г.»²⁵⁶.

Московский собор осудил Исидора за измену православию, и тот вынужден был бежать в Рим. А Великий Литовский князь Казимир посадил на литовскую митрополию – под сильным давлением папы Римского Пия II – ученика Исидора Григория, которого посвятил в сан бывший константинопольский патриарх униат Григорий Мамма. Однако все православные князья и большая часть духовенства Великого княжества Литовского отказались признать Григория своим митрополитом. Сам Григорий в конечном счёте подчинился константинопольскому патриарху и умер в 1475 г. православным. Но общий результат всех этих событий был тот, что Западная и Восточная русские митрополии окончательно отделились друг от друга.