Глава 5
Говорящее зеркальце

Непременным атрибутом царицы-мачехи является в сказке «говорящее зеркальце»:

 
Ей в приданое дано
Было зеркальце одно;
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела…
 

Приданое – это то, с чем царица-мачеха явилась на Русь. А поскольку явилась она с проповедью новой религии, воплощённой в многочисленных литературных памятниках византийского происхождения, то остаётся указать на конкретную книгу под названием «Зерцало», послужившую основой для создания Пушкиным образа «говорящего зеркальца».

Такой основой мог, на первый взгляд, послужить памятник византийской литературы под названием «Диоптра» (в переводе с греческого – «Зерцало»; авторство приписывается Филиппу Пустыннику)⁷². Содержание «Зерцала» – размышления о высших богословских понятиях, о морали, о природе человека, о состоянии человека перед смертью и после смерти; литературная форма – «плач и рыдание» души «грешного инока» и диалог между душой и телом. Очень популярное в средние века, это произведение было переведено на языки латинский, болгарский, румынский, русский и др. Однако в нём даётся трактовка отношений между телом и душой, весьма далёкая от ортодоксальной: не душа является просветителем тела, а наоборот – тело просветителем души. Поэтому более вероятной основой для создания образа «говорящего зеркальца» могло явиться известное в истории русской средневековой культуры «Великое зерцало притчей и прологов» – сборник нравоучительных повестей византийского происхождения⁷³. «Великим» сборник назывался потому, что количество помещённых в нём повестей доходило в некоторых экземплярах до 900. Темы повестей «Великого зерцала» сводились к описанию грехов и христианских подвигов, бравшихся с самых разнообразных сторон и из всех слоёв общества, с определением наказаний и наград как загробных, так и земных. Как органическая часть русской церковной письменности – патериков, прологов, синодиков и миней – эти темы, конечно же, обретали со временем характер культурно-воспитательного наследия общенародного значения. Но происхождение самого сборника – позднее: он был переведён по приказу царя Алексея Михайловича в 1677 г. с польского на русский язык (перевод сопровождался правками, которых требовало различие вероисповеданий). В Польше сборник тоже был переводным с западноевропейских изданий; в Европе же он был составлен учёными монахами в XV в. на основе самых разных латиноязычных произведений церковного характера, с целью – как сообщает один из составителей – «дать читателям возможность увидеть чистоту или безобразие своей души». На Руси популярность этого перевода объяснялась тем, что «западноевропейские сборники повестей и легенд, легшие в основу “Великого зерцала”, пользовались теми же произведениями византийской по преимуществу литературы, которые ещё в древности перешли на Русь», почему и утратили характер «западных»⁷⁴.

Но и «Великое зерцало» не объясняет, почему «говорящее зеркальце» наделено в сказке функцией вынесения качественных оценок («Ты, царица, всех милее…»). С другой стороны, не одно оно называлось в средние века «Зерцалом»; такое же название носили очень многие популярные литературные произведения, преимущественно морального содержания, реже – юридические кодексы. В Германии были известны так называемые «Саксонское зерцало» («Saxsenspiegel» – средневековый сборник законов, послуживший основой для многих позднейших немецких судебников); «Германское зерцало» (1257), «Швабское зерцало» (1275). Анонимное «Зерцало князей» («Furstenspiegel») содержало в себе наставления для правителей. Другое произведение с тем же названием было составлено брауншвейгским герцогом Юлием и его женой Елизаветой около 1570 г.⁷⁵. Во Флоренции «Зерцалом» назывался список должников по выплате налогов; занесение в этот список означало лишение права занимать должности в государственном аппарате⁷⁶. Польскому писателю Николаю Рею принадлежит «Зерцало, или Жизнь честного человека». С такими же названиями известны произведения на чешском языке. Во Львове в 1618 г. вышло из печати «Зерцало богословия» Кирилла Транквил-лиона-Ставровецкого, много раз потом переиздававшееся на Украине и в Белорусии⁷⁷. По приказанию Петра I было создано «Юности честное зерцало», предназначавшееся для воспитания «хорошего тона в обществе». Петру же принадлежит распоряжение «быть всегда зерцалу, т. е. указу, наклеенному на доске, которая, яко зерцало»⁷⁸; отсюда берёт начало та называвшаяся «Зерцалом» треугольная призма, которая помещалась обычно на столе во всех присутственных местах Российской империи (на трёх гранях ее были наклеены печатные экземпляры Петровских указов: 17 апреля 1722 г. – о хранении прав гражданских, 21 января 1724 г. – о поступках в судебных местах и 22 января 1724 г. – о государственных уставах и их важности). В XVIII в в «Древней Российской Вивлиофике» было опубликовано «Зерцало историческое государей Российских» датчанина А. Селлия⁷⁹. «История государства Российского» Н. М. Карамзина начинается словами: «История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности: скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего» (далее в Предисловии упоминается «тусклое зерцало древних летописей» и «зерцало минувшего»)⁸⁰. А ещё позднее «Зерцалом современности» ироничная литературная критика называла журнал Сенковского «Библиотека для чтения»⁸¹, и т. д.

Сравнение содержаний всех таких «Зерцал» позволяет определить инвариантный (не изменяющийся во времени) смысл термина как «кодекс», «справочник», «перечень сведений, не подлежащих сомнению или обсуждению»; «отражение того, что есть в мире главного, незыблемого, вечного»; «пример», «образец для поведения». То есть «Зерцало» – это как бы жанр, устанавливающий систему отношений и приоритетов; это всегда указание на некий руководящий принцип, которому должна быть подчинена вся текущая жизнь, независимо от того, относится ли этот принцип к моральным ценностям, или к праву, или к трактовке исторических фактов, или к административным указам, или к бытовым установлениям. Примерно так можно объяснить смысл термина «зерцало» в отвлечении от тех или иных его конкретно-исторических форм.

«Руководящим же принципом», который должен был отвечать статусу, функциям и исторической роли царицы-мачехи, мог быть, вне всякого сомнения, только лишь Новый Завет. И очень показательно, что в русской православной традиции он тоже носит название «Зерцала»: известно, что такие русские святые, как преподобный Игнатий Брянчанинов и праведный Иоанн Кронштадтский, называли «Зерцалом» именно Евангелие. И то же самое – в устной русской словесности: один из духовных стихов, изданных П. В. Киреевским в 1848 г., начинается со слов «Писано было в Зеркале, книге Божьей…».

Отношение А. С. Пушкина к Новому Завету известно из его слов, приводимых в «Записках» А. О. Смирновой-Россет: «Вот книга, в которой есть всё»⁸². Но образ «говорящего зеркальца» указывает и на ещё один аспект отношения Пушкина к Новому Завету: по сказке получается, что сам этот Завет и его интерпретация теми, кто монополизировал право на интерпретацию, – вовсе не одно и то же. Что и понятно: «книга, в которой есть всё», не сводима к одной лишь «мертвящей букве»; она является также источником и «животворящего духа» (2 Кор 3:6). На это последнее обстоятельство Пушкин специально обратил внимание в письме к П. Я. Чаадаеву по поводу особенностей принятия Русью крещения: «Мы приняли от греков Евангелие и предание, но мы не приняли от них дух ребяческой мелочности и прений»⁸³.

С учётом сказанного вполне объяснимо, что «говорящее зеркальце» наделено в сказке не просто функцией вынесения качественных оценок («Ты прекрасна, спору нет.»), но способностью эти оценки пересматривать («А царевна всё ж милее…»). Как объяснимо и то, что оно совершенно не способно лицемерить – даже перед лицом разгневанной царицы-мачехи. Но что такое сравнение царицы-мачехи и царевны как не сравнение учительницы и ученицы по критерию усвоения предмета обучения? И разве не свидетельствует оно о способности «говорящего зеркальца» различать «православие царицы-мачехи» как формальную верность исполнению должностных обязанностей и «православие царевны» как состояние души, как мистерию народного бытия?

Проблема заключается лишь в том, чтобы разобраться в конкретных исторических основаниях, заставивших «говорящее зеркальце» отдать вдруг пальму первенства, принадлежавшую так долго царице-мачехе, неожиданно появившейся сопернице. Причём с самой царицей-мачехой тут всё предельно ясно: ко времени крещения Руси высший взлёт Византии как носительницы вселенского «света в окошке» был уже позади, а впереди вырисовывалась перспектива заката прежнего могущества и авторитета. Но что происходило на фоне этого заката с нашей царевной?