Глава 25
Далеко лежащий путь

Но если феномен «иллюзорной реальности» был хорошо известен (под названием «полупросвещения», «полупознания», «полуистины») ещё А. С. Пушкину, то и устойчивые выражения, которыми оснащена в «Сказке о царе Салтане» речь корабельщиков, должны, видимо, пониматься нами как некие содержательные формулы, отражающие корневую суть «иллюзорной реальности». Вспомним эти формулы, они повторяются, с небольшими вариациями, на протяжении всех четырех явлений корабельщиков:

 
«А теперь нам вышел срок,
Едем прямо на восток,
Мимо острова Буяна
В царство славного Салтана»;
«А теперь нам вышел срок —
И лежит наш путь далёк:
Мимо острова Буяна
В царство славного Салтана»;
«И теперь нам вышел срок,
А лежит наш путь далёк,
Мимо острова Буяна
В царство славного Салтана»;
«А лежит наш путь далёк,
Восвояси на восток,
Мимо острова Буяна
В царство славного Салтана».
 

Как легко заметить, самой устойчивой частью этих формул является их две заключительные строчки: «Мимо острова Буяна В царство славного Салтана». Действительно, здесь вариантов и быть не может: на том пути «в царство славного Салтана», который подразумевается корабельщиками, острову Буяну изначально отведена роль не конечной цели, а всего лишь одной из многих «подконтрольных территорий» в процессе расширения мирового рыночного пространства. В этом смысле царю Салтану и вправду нечего особенно делать на острове Буяне, кроме как лечь «спать вполпьяна» после завершения очередного этапа своей культуртрегерской миссии.

В начальных же двух строках самой устойчивой частью формул является связка фраз «А теперь нам вышел срок, И лежит нам путь далёк» (с вариантами). В полном своем виде эта связка представлена во втором и третьем случаях и в частичном виде – в первом. Интересно, что смысл содержащихся в этой связке фраз взаимно исключает друг друга: «теперь нам вышел срок» – «лежит нам путь далёк». Но ведь точно так же взаимно исключают друг друга и два основных контекста «иллюзорной реальности», что видно из деклараций упомянутого выше представителя французского Просвещения XVIII в. Ж. А. Кондорсэ. Согласно его концепции, «вышедший срок» означает, напоминаю, что если прежде общество жило бессознательной жизнью на основах традиций прошлых поколений, доверяя в своей практической деятельности не столько отвлечённому разуму, сколько памяти и опыту, то начиная с XVIII в. с этим «безобразием» покончено: Разум созрел, и отныне должно наступить его монопольное царство, которым будет управляться человечество. А «далеко лежащий путь» означает, согласно этой же концепции, что перед наступившим царством Разума открывается долгая и трудная стезя «исторического прогресса».

А вот в последнем случае слова о «вышедшем сроке» отсутствуют, – вместо них обозначена одна лишь перспектива развития: «А лежит нам путь далёк». Почему? Ответ, видимо, скрыт в двух вариантах конечного адреса корабельщиков: «Едем прямо на восток» и «Восвояси на восток». Эти варианты тоже, казалось бы, противоречат друг другу («прямо» – «восвояси»); но тут смысл противоречия может быть объяснён с точки зрения наличия в сказке двух иносказательных планов – поверхностного и глубинного. То есть в первом случае явно выражена базовая установка евроцентризма, согласно которой истинно разумные формы социального жизнеустройства распространяются в направлении с «цивилизованного Запада» на «варварский Восток». А во втором случае столь же явно имеется в виду тот давно укоренившийся в европейском сознании переносный смысл «востока», под которым обычно понимаются ближневосточные «истоки культуры», но который на самом деле сводится к истокам породившего «иллюзорную реальность» образа мышления.

Что это за образ мышления, показал В. И. Вернадский, задавшийся в своё время вопросом: почему идея «эволюционно-исторического происхождения» так навязчиво владеет массовым научным (да и не только научным) мышлением? Ответ на свой вопрос он нашел в материалах по истории научных представлений, которые ясно указали ему на донаучные корни всей эволюционно-исторической проблематики: «Представления о начале и конце нашей планеты в геологические представления вошли не из наблюдения фактов, а из готовых, чуждых науке, представлений религиозных и философских, что мы можем научно точно доказать, исходя из истории научной мысли. Эти представления считают логически неизбежным, что Мир, Жизнь, Вселенная, наша Земля имели начало и будут иметь конец. Это тесно связано с еврейско-христианско-мусульманскими представлениями о мире и божестве и генетически и исторически неразрывно с ними связанной <…> европейской (средиземноморской) философией. Эта связь выявляется или в отрицании, или в принятии и развитии религиозных представлений и догматов и создаёт своеобразный настрой мыслей западноевропейской (и американской) философии. В европейско-американскую науку это было внесено, мне кажется, Иммануилом Кантом <…> в введённом им понятии естественного тела или естественного процесса в конце XVIII или в начале XIX в. И мы сейчас видим, что учёные, связанные с другим настроем мыслей, связанные с Индией и отчасти Дальним Востоком, не видят никакой логической обязательности считать неизбежным при изучении научных явлений существование начала Мира, начала Вселенной, начала Жизни и т. п., так же как и их конца. Этот факт коренного различия в настрое научной мысли современных геологов ясно доказывает, что то, что кажется западноевропейским учёным логически неизбежным, – есть иллюзия и не вытекает из научных фактов, вывод, привнесённый в нашу мысль социальной обстановкой»²⁰⁴.

Иными словами, В. И. Вернадский пришел к осознанию того факта, что весь научно-теоретический аппарат эволюционно-исторической проблематики обязан своей главной предпосылочной установкой не объективной логике изучаемых фактов, а логике условной презумпции «происхождения», скрыто присутствующей в самой смысловой структуре научного языка и восходящей к очень древним, бессознательно-мифологическим языковым формам ближневосточного круга.

«Для европейской научной мысли мы в других вопросах, связанных, например, с материей, энергией, эфиром, давно уже отошли от сознания логической необходимости ставить вопрос об их начале. Для них мы приняли бесконечность во времени. Вероятно, примем такую же безначальность и для жизни, живого вещества в форме организмов, примем безначальность мира. Глубокий кризис, переживаемый сейчас в понимании идеи времени, ещё более оттеняет необходимость критического отношения к этим не исшедшим из фактов природы положениям»²⁰⁵.

Мысли В. И. Вернадского станут более понятными, если вспомнить, что ближневосточный мифо-религиозный вариант представления о «начале Мира» был положен в основание европейской концепции исторического развития ещё Августином Блаженным (IV–V вв.). А если учесть, что к Августину восходят и все современные представления об историческом «прогрессе», то придётся окончательно признать, что и самим «корабельщикам», и их «мозговой службе», и их омороченным жертвам, действительно, давно пора «восвояси на восток» – к основаниям предпосылок собственного мышления.

Обольщаться, впрочем, не стоит – лежащий в этом направлении путь и вправду необычайно «далёк». Только далёк он, конечно же, не в плане достижения горизонтов чаемой «прогрессивности», а в совершенно другом отношении – в прозревающем смысле блоковских строк:

 
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь…