ГЛАВА 5
КОПАТЕЛИ
Углубляясь в недра земли, фантазия не знает предела
Как-то раз в начале 1960-х годов житель северо-восточного Лондона по имени Уильям Литтл решил вырыть под своим домом погреб. Литтл, поджарый человек с острым подбородком, инженер по профессии, однажды взял в руки лопату, спустился в подвал и начал подкапывать стены. Несколько часов он выгребал влажную землю и отбрасывал ее в сторону, пока наконец у него не получилось достаточно вместительное углубление для винного погреба. Но на этом наш герой не остановился. Вероятно, ему нравился ритм работы, стук лопаты, запах глины, — а возможно, им руководили другие мотивы. Как бы то ни было, Литтл продолжал копать. Без устали. И копал он на протяжении сорока лет.
Соседи Литтла, жители лондонского боро Хакни, смотрели, как раз за разом он вывозил на тачке мусор из своего подвала, сваливая его в кучу у себя на заднем дворе. Поначалу люди шутили, что он, вероятно, строит подземный бассейн, — но шли годы, Литтл продолжал копать, и шутки стихли. По мере того как в саду вырастала гора земли, дом приходил в запустение: в разбитые окна не вставляли новых стекол, фасад порос лозой, прохудилась и местами обрушилась крыша. Литтл носил, не снимая, один и тот же засаленный пиджак и отрастил бороду, как у Логана в фильме «Росомаха». Соседи утверждали, что по ночам он прорывает туннель под их садом, шумит и скребется, как зверь.
В 2006 году тротуар перед домом Литтла ушел под землю. Представители городского совета, прибывшие разобраться в ситуации, обнаружили в подвале дома огромный лабиринт из земляных туннелей. Он состоял из нескольких уровней, уходил на тридцать футов в глубину и на шестьдесят в других направлениях. Некоторые туннели были низкие и узкие, другие — большего размера, укрепленные бытовыми приборами, поставленными один на другой. Кто-то из посетителей (того времени) сказал, что Литтл превратил свой подвал в «гигантский муравейник». Дом признали аварийным, и Литтла переселили в муниципальную квартиру в многоэтажке. Жилье ему предоставили на последнем этаже, чтобы у человека больше не возникало соблазна прокладывать подземные тропы.
Когда о событиях стало известно прессе, Литтл на какое-то время стал знаменитостью, а на страницах таблоидов появились статьи о «человеке-кроте из Хакни». В местных пабах очень уважали землекопа, а лондонцы совершали паломничество к его дому, который теперь подпирали строительные леса.
На фасаде городские власти укрепили табличку:
«ЗДЕСЬ ЖИЛ И ВЕЛ РАСКОПКИ УИЛЬЯМ ЛИТТЛ,
ЧЕЛОВЕК-КРОТ, УСТРОИТЕЛЬ ПОДКОПОВ».
После смерти Литтла в 2010 году представители совета посетили его квартиру и обнаружили, что он делал ходы в стенах своей многоэтажки, из одной комнаты в другую.
Я узнал о Литтле как раз в то время, когда его странный дом с дырами в фасаде выставили на аукцион. Изучив его интервью за несколько лет, я понял: Литтл ни разу не попытался объяснить, что именно заставляет его копать. «Думаю, я такой человек, мне это нравится», — сказал он одному журналисту. «Просто хотел сделать себе большой подвал, — ответил он другому. — В вещах, которые, как кажется, не несут никакой пользы, скрывается порой великая красота». Я нашел старую фотографию, на которой Литтл выбирается из груды развалин в своем дворе. Он выглядит грязным, в облике есть что-то звериное, но на лице его — почти блаженство, словно он владеет драгоценным секретом.
Человек-крот из Хакни; © Sarah Lee / Eyevine / Redux
Уильям Литтл, как я вскоре узнал, был не одинок. По всему миру встречались люди, загнавшие себя в своего рода диссоциативные расстройства и по каким-то причинам «оставшиеся» там; они не могли внятно объяснить, что происходит с ними, и посвятили жизнь копанию подземелий. То было целое поколение «людей-кротов». Известна история Левы Аракеляна, сельского жителя в Армении, который, устраивая под домом погреб для картофеля, увлекся настолько, что следующие тридцать лет копал извилистые туннели, которые даже снабжал винтовыми лестницами и прочими предметами интерьера. Всем, кто задавал вопросы, он отвечал, что каждую ночь слышит во сне голоса, призывающие его копать дальше. Энтомолог Харрисон Дж. Дьяр-младший самостоятельно вырыл туннели общей протяженностью в четверть мили под двумя отдельными домами в Вашингтоне, округ Колумбия. Когда в 1924 году под улицу провалился автомобиль и его произведения были обнаружены, Дьяр объяснял прессе, что «раскопки позволяют сохранять хорошую физическую форму». Пожилой мужчина, Уильям «Крот» Шмидт, тридцать два года прорубал киркой в пустыне Мохаве туннель длиной 2087 футов — в гранитной горе. («Чтобы был короткий путь», — говорил он.) Молодой мужчина по имени Элтон Макдональд тайком вырыл тридцатифутовый туннель под городским парком в Торонто; обнаружив это место, полиция объявила: внутри могут укрываться террористы, — и в городе началась паника. Когда Макдональд признался, что является автором и создателем объекта, единственное объяснение, которое он мог предложить, звучало так: «Меня это успокаивает». В XIX веке лорд Уильям Джон Кавендиш-Скотт-Бентинк с помощью артели рабочих уместил под своим поместьем целый город: там располагались подземная библиотека, бильярдная и бальный зал, пол которого был полностью глиняным; герцог часто единолично катался здесь на роликовых коньках.
То и дело обнаруживая очередного «человека-крота», я начал представлять себе новый психологический синдром. Новую запись в Диагностическом и статистическом руководстве США по психическим расстройствам 5-го издания: «перфоромания», от латинского perforo — «копать, прорывать туннель, рыть ход». В любом случае я подозревал, что «люди-кроты» — лишь одно из проявлений порыва, имеющего намного более универсальную и глубинную природу.
О «ЛЮДЯХ-КРОТАХ» КАППАДОКИИ я впервые прочел в старом путеводителе по Турции. Автор книжки описывал деревни и небольшие городки, рассыпанные по огромному плато в сердце страны. Регион стоял на туфе, мягкой породе, образованной спрессованным вулканическим пеплом глубокого залегания. По сравнению с другими грунтами туф сродни пластилину: пластичный, но достаточно твердый, чтобы держать форму, — то есть идеальный материал для «кротов». Подобно тому как ваяние из мрамора достигло апогея во Флоренции эпохи Возрождения, «точкой притяжения» для создания подземных ходов стала древняя Каппадокия.
Деринкую; изображение предоставлено Yasir999
Почти под каждым поселением в этом регионе, рассказывал путеводитель, располагалась сеть рукотворных пещер, соединенных извилистыми туннелями: в путеводителе эта система называлась «подземные города». Некоторые были огромными, как перевернутые замки, уходящие в толщу земли более чем на десять этажей; эти пространства могли вмещать тысячи людей. В регионе насчитывались сотни таких «замков». Археологам сразу понятно: как минимум некоторые из подземных городов использовались в качестве укрытия: в случае неприятельского набега жители деревни спускались в безопасное место. В остальном эти подземные города представляли собой великую тайну. Они не упоминались в античных текстах и содержали совсем немного археологического материала. История одних прослеживалась до эпохи ранних христиан (живших в Каппадокии в III–IV веках), у других — уходила в глубь веков, в первобытные времена, от которых остались только невнятные мифы. Некоторые историки полагают: создание городов восходит ко времени правления персидского царя по имени Йим — он устроил под землей огромное убежище с несколькими этажами и извилистыми туннелями, чтобы спасти свое царство от надвигающегося бедствия. Мое внимание привлекла небольшая иллюстрация в книге, «разрез» одного из городов, открывающий взгляду причудливый лабиринт, который наполняли люди, копающие землю. Это был целый народ (предшественники Уильяма Литтла и «людей-кротов»), посвятивший свою жизнь созданию подземных туннелей.
Уилл Хант
Я ПРИБЫЛ В КАППАДОКИЮ на ночном автобусе из Стамбула. В Гёреме, городке, расположенном в сердце региона, меня сразу же восхитил и озадачил пейзаж: за миллионы лет ветер и дождь сформировали здесь каменные холмы кремового цвета, которые казались неправдоподобными с геологической точки зрения: словно ребенок, руководствуясь фантазией, нарисовал неведомую планету. Прямо за автобусной остановкой виднелась группка каменных обелисков под названием peri bacalari, или «дымовые трубы фей»: прогуляться рядом с некоторыми считалось «к удаче», в других обитали мстительные эльфы, и от них нужно было держаться подальше.
Я остановился в Emre’s Cave House, небольшом отеле в несколько комнат на окраине города, который находился внутри скалы. Это была дешевая гостиница; о том, что она знавала лучшие времена, напоминал лишь проржавевший бассейн на лужайке. Управляющий, чье имя носил отель, грузный, меланхоличный человек, преимущественно занимался тем, что пил красное вино и показывал постоялицам фотографии своей лошади, которую держал на ферме неподалеку.
Каждый день я выезжал из Гёреме исследовать один из подземных городов. Некоторые из них были связаны автобусными маршрутами, но в основном они находились в отдаленных деревнях. Я шел пешком по длинным, извилистым дорогам, иногда меня подвозили дальнобойщики и фермеры. Названия деревень — Озконак, Деринкую, Каймаклы — казались столь же мрачными и неопределенными, как и окружающий пейзаж. Я привез из Стамбула книгу по археологии Каппадокии. Ее автор, Омер Демир, страстный поклонник подземных городов, весьма своеобразно переведенный на английский, был моим незримым и неутомимым компаньоном.
Туманным утром я прибыл в Озлюдже, деревушку, расположенную в центре вулканической долины. Свернув с главной дороги и поднимаясь в гору, я увидел пожилую женщину в платке и широких шароварах. Она подметала дорожку перед домом, а труба над ее головой курилась серым дымом.
«Yeralti Sehri?» — спросил я. По-турецки это означает «подземный город». (Сказать на местном наречии я мог не так уж много: «здравствуйте», «как дела?», «спасибо», «до свидания» и «подземный город».) Она сделала мне знак следовать за ней и привела меня к небольшому зданию, на котором, к счастью, был указатель.
Войдя внутрь, я включил фонарь и спустился по каменной лестнице к пещерам, где царила кромешная тьма. Меня окружали стены цвета карамели; воздух здесь был влажным и настолько холодным, что от дыхания поднимался пар. Я продвигался медленно, проползал там, где проходы были совсем низкими, протискивался по узким коридорам, подныривал под арки.
Всего здесь насчитывалось где-то полдюжины пещер, по размеру — от небольшого шкафа до гаража на четыре машины; их соединяли узкие туннели. Камень везде выглядел грубо отесанным: ни одного прямого угла, только мягкие очертания, как у амебы. В пещерах было много пыли и паутины, пахло плесенью — сюда давно никто не заходил. Проведя там полчаса, я понял, что не в состоянии как следует почувствовать это пространство: оно казалось холодным, чужим, пустым. Я не увидел ни одного признака коллективной работы над раскопками, как на иллюстрации в путеводителе. И, конечно, ни единого намека на причины создания этой искусственной пещеры. Я словно искал не в том месте или, возможно, неправильно смотрел на пространство.
Возвращаясь ко входу, я увидел гигантский дискообразный камень, размером и формой — как колесо монстр-трака; он, должно быть, весил несколько тонн. В случае нападения врагов, согласно Омеру, жители деревни спускались под землю и выкатывали его ко входу, запирая город изнутри. Жерновые камни использовались для защиты во всех подземных городах региона.
Впоследствии в каждом городе, который осматривал, я составлял карты и диаграммы, вел учет обнаруженным предметам, фотографировал каждый туннель и каждую пещеру, притрагивался к каждому жерновому камню. Иногда я часами не выходил на поверхность — до тех пор, пока не коченели пальцы. Однако сколь долго я ни искал, я всегда чувствовал, что не понимаю это пространство, словно какой-то факт из истории подземных городов ускользал от моего внимания. Иногда, после нескольких часов исследований, я усаживался в самой глубине и простукивал стены костяшками пальцев, надеясь услышать другой звук, в поисках скрытой пещеры, которая содержит разгадку.
Уилл Хант
Однажды, осматриваясь в деревне Озконак, я познакомился со старым фермером по имени Латиф, который в одиночку обнаружил подземный город. Этот человек, обладатель низкого и звучного голоса, был имамом города; в детстве из-за падения с дерева он потерял руку. Как-то раз, в 1972 году, рассказал мне Латиф, он обходил свои поля и вдруг заметил, что вода в одном месте уходит под землю чересчур интенсивно. Он постучал палкой по земле, грунт обвалился, и ему в лицо дохнуло холодом и затхлостью. Латиф начал копать, обнаруживая одну пещеру за другой. Я спросил Латифа, как повлияло на него происшествие; что он почувствовал, обнаружив таинственное сооружение. Несколько секунд он задумчиво смотрел на меня, перебирая пальцами бусины четок, затем заговорил, и его слова меня очень удивили. «Подземные города — не такое уже странное явление, — сказал он. — Они есть везде. Такие места устраиваются с давних пор. Это естественно для человека».
Уилл Хант
ЗДЕСЬ ВОТ КАКОЕ ДЕЛО: самым первым сложным организмом в истории жизни на Земле было роющее животное. Эдиакарская биота представляла собой крошечные, загадочные существа, которые жили 542 миллиона лет назад: первые многоклеточные организмы, использующие для дыхания кислород, первые обитатели периода, который палеонтологи называют фанерозоем или «эоном явной жизни». Они жили на дне океана и строили в почве системы туннелей, чтобы защитить себя. Палеонтологи находили остатки их ходов — красивых, призрачных сооружений под названием «следы» — даже в самых дальних уголках планеты.
James G. Gehling / Falamy
С тех пор обустройство подземных ходов стало одной из важнейших детерминант эволюции, позволявшей живым существам избегать встреч с хищниками, защищать потомство, укрываться от внешней среды. Роющие животные отлично чувствуют себя повсюду, вне зависимости от климата и среды обитания: от рыб, сооружающих туннели под океанским дном, до птиц, которые создают норы в пустыне. Существо, признанное биологами «самым успешным наземным животным в истории жизни на Земле», также является роющим: это муравей. В течение последних 100 миллионов лет муравьи обитали во всех местах земного шара, и сейчас они составляют около 15 процентов от общей биомассы наземных организмов. С давних времен они селятся в огромных, искусно сконструированных подземных гнездах, которые могут быть расположены на тридцать и более футов в глубь земли, по общей площади сопоставимы с небольшим частным домом и включают сотни входов и тысячи комнат. У каждого помещения свое назначение: в одних хранится еда, в других складируется мусор, в третьих подрастает молодое поколение.
Муравей Atta cephalotes (листорез), подземная колония из трибы грибководов; © Rune Midtgaard, 2009 г.
С точки зрения эволюционной логики люди не должны жить под землей. У нас слишком крупное тело, мы прямоходящие животные с длинными конечностями и жизнеспособны преимущественно там, где много воздуха и света. Для нашей физиологии нет ничего более невыносимого, чем тесная, темная подземная пещера, в которой мало кислорода. Прокладывание подземного хода — серьезное испытание себя на прочность; оно сродни замуровыванию в гробнице.
И всё же в разные моменты истории, в разных уголках земного шара, мы делали это — прокладывали подземные ходы. В эпохи войн и конфликтов, в моменты отчаяния мы продвигались в темную глубь земли, зарываясь «в самую толщу планеты», как выразился философ Поль Вирильо в своей книге «Бункер. Археология» (Bunker Archaeology, 1975) — замечательном исследовании подземных убежищ. В XVI веке жители Мальты соорудили под городами острова сеть лабиринтов, чтобы укрыться от наступавших турок, в минувшем столетии Вьетконг развертывал под джунглями целые города из туннелей, а в наши дни миллиардеры Кремниевой долины, сколотившие состояние на высоких технологиях, возводят монументальные комплексы бункеров класса «люкс», видимо предчувствуя наступление апокалипсиса. Вспомним, как пророк Исаия описывает день, когда Господь изольет Свой гнев на грешников: «И войдут люди в расселины скал и в пропасти земли от страха Господа и от славы величия Его».
Самый активный период исступленного строительства подземных сооружений в Новое время пришелся на США в эпоху «холодной войны». СССР и США — «два скорпиона в одной бутыли», по словам Дж. Роберта Оппенгеймера, — держали палец над кнопкой пуска ядерных ракет. Некоторые решили, что единственный способ выжить после неминуемого взрыва атомной бомбы — уйти под землю.
Бомбоубежище на заднем дворе; предоставлено Библиотекой Конгресса
Люди брали в руки лопаты и выкапывали на задних дворах подземные убежища и окопы для защиты от радиоактивных осадков, собирали запасы воды в герметичных бочках, паковали печенье, штабеля которого называли потом «крекеры на случай ядерной войны». Сотни компаний предлагали готовые убежища на любой вкус, как если бы речь шла о Winnebago или джакузи: от самых экономичных моделей до класса «люкс».
В городе Артижа, штат Нью-Мексико, построили подземную школу. Единственным помещением на поверхности была здесь площадка для игр. Под землей располагались классные комнаты на 420 учеников, а на случай ядерного удара — убежище на две тысячи жителей. Холодильную камеру в столовой можно было с легкостью переоборудовать под морг. Один из учеников сказал какому-то корреспонденту, что «находиться под Землей, конечно, немного странно, зато безопасно».
В правительстве Нью-Йорка тем временем обдумывали проект создания убежища на Манхэттене — глубиной 800 футов, вмещающее четыре миллиона человек (на тот момент — всё население острова), на срок до девяноста дней. Планировалось построить девяносто два входа, чтобы все жители гарантированно смогли оказаться за взрывостойкими дверями в течение тридцати минут.
«Никогда еще за всю историю Америки, — писали в те годы, — не копались в земле и грязи так увлеченно, да еще таким числом народа». Газета «Нью-Йорк таймс» передавала с места событий: «На прошлой неделе родители шестилетнего мальчика заметили, как он роет яму в центре безупречно постриженной лужайки перед своим домом. "Что ты делаешь?" — спросила в ужасе его мама. Мальчик, не отрываясь от дела, отвечал: "Рою в земле большую яму, чтобы спрятаться от бомбы"».
Скептики во все времена отмечали, что углубляться в толщу Земли противоестественно: это животный порыв, чуждый человеческой природе. «Тот факт, что мы принялись копать могилы, — комментировал один писатель, — обратило вспять развитие нашего вида. Когда первобытный человек вышел из пещеры на свет, он должен был двигаться вперед и вверх, а не возвращаться в землю». И тем не менее мы хватаемся за лопаты, и в стороны летит дождь из земли и грязи: нас словно охватывает тот же неудержимый порыв, что и Уильяма Литтла, человека, который однажды взял и выкопал целый лабиринт под своим кварталом.
Уилл Хант
МЫ ПОБОЛТАЛИ С ЛАТИФОМ, а затем я отправился в Деринкую, один из крупнейших подземных городов мира. Посреди поля, открытого всем ветрам, зияла яма. Здесь я и начал свой путь вниз по длинной каменной лестнице, уходившей в глубь земли на тридцать футов. Я прошел мимо жернового камня и почувствовал постоянный и сильный ток воздуха снизу: это означало, что в глубине расположены протяженные и глубокие туннели.
Я переходил из одной пещеры в другую и осматривался: следом за помещением, которое, согласно путеводителю, прежде служило стойлом для скота, я очутился в просторной пещере, которая когда-то служила кухней. По центру виднелось небольшое углубление, где прежде располагался очаг, а в стенах были устроены альковы для свечей; в пещере по соседству я обнаружил кладовую для хранения глиняных кувшинов с зерном. В потолке виднелись отверстия для вентиляции, из них спускался прохладный воздух, а в полу — глубокие колодцы уходили к грунтовым водам. Дальше находилась спальня, за ней — просторная пещера, которая, согласно Омеру, служила классной комнатой. Лишь небольшая часть Деринкую была расчищена и доступна посетителям. В прошлом подземный город насчитывал восемнадцать уровней-«этажей», несколько сотен пещер и вентиляционных шахт. На поверхности земли можно было обнаружить более сорока входов; сегодня большинство из них закрыто современными зданиями.
Уилл Хант
Гуляя по Деринкую, касаясь скругленных стен туннелей, покрытых бугорками, пытаясь осознать протяженность и масштаб города, я чувствовал, будто сам уменьшаюсь в размере. Переходя из пещеры в пещеру, я фантазировал: а вдруг за следующим поворотом меня сметет волна муравьев, кочующих по темным коридорам?
Уилл Хант
Когда я поднялся на поверхность, это чувство только усилилось. Я проследовал вниз по высохшему руслу реки неподалеку от Деринкую. Здесь из-за эрозии почвы частично обвалилась «крыша» подземного города, и некоторые его помещения были хорошо видны сверху. Местами провал достигал мили в глубину, и мы по сей день можем наблюдать этот причудливый лабиринт как бы в «разрезе». Неторопливо спускаясь по ущелью, я поймал себя на мысли, что он был очень похож на муравейник.
Уилл Хант
Брэнди Гудлет
Пока, спускаясь в глубь ущелья, я обдумывал означенное архитектурное сходство, пошел дождь. Я перебежал под козырек, образованный потолком одной из пещер-комнат, и наблюдал оттуда за каплями дождя, падавшими на пыльный грунт. Я вспомнил высказывание Демокрита, согласно которому «от животных мы путем подражания научились важнейшим делам». Я размышлял: а что если сходство в архитектурах, созданных людьми и муравьями, есть результат некой передачи знаний, распространения идей между биологическими видами? Вспомнилось древнее сказание племени хопи…
Однажды в далеком прошлом на Земле начался колоссальный пожар, грозивший уничтожить всё человечество. В последнюю минуту людей спасли муравьи. Когда огненная буря была уже близко, муравьи провели людей в свои гнезда и укрывали их в подземных туннелях до тех пор, пока не стих пожар. После люди снова поднялись на поверхность и начали жизнь заново, но навсегда остались в долгу у муравьев.
Во всяком случае, совпадение мне запомнилось, а потому, вернувшись домой, я отправился в Таллахасси, штат Флорида, на встречу с энтомологом, который изучал строение муравьиных гнезд.
УОЛТЕР ЧИНКЕЛЬ ВСТРЕТИЛ МЕНЯ в Таллахасси прекрасным знойным утром, и мы сразу же поехали на его научно-исследовательскую станцию в национальном заповеднике Апалачикола. Уолтеру было почти семьдесят лет, и пятьдесят из них он посвятил изучению муравьев. По пути мы поговорили о его детстве в Алабаме: он исследовал многочисленные пещеры рядом с домом и наблюдал за муравьями; но постепенно разговор сошел на нет, и мы замолчали. Я понял, что передо мной сосредоточенный и серьезный человек, и не стал рассказывать о том, что именно побудило меня приехать, — о «людях-кротах» и подземных городах. Я до поры придержал и свои вопросы о человеческом стремлении к копанию, к возвращению в недра Земли.
Научно-исследовательская станция Чинкеля представляла собой песчаную поляну, окруженную кустами, в которых находились гнезда двух видов муравьев — Paratrechina arenivaga и Aphaenogaster floridana. Чтобы понять, какие из гнезд населены, мы разложили на земле куски венской колбасы и стали ждать появления местных обитателей. После многих лет исследований муравьиных гнезд, их устройства и функциональности их частей, Чинкель особенно досадовал на то, что ни одно гнездо невозможно увидеть, поскольку мы фактически уничтожаем их в процессе раскопок. Он всё же нашел интересное решение — создание металлических слепков гнезд.
В самодельной печи мы расплавили кусочки цинка со старых анодов, добытых Чинкелем на верфях. Затем, надев толстые рукавицы и взяв в руки тигель, мы обошли гнезда и залили расплавленный цинк во входные отверстия. Горячая серебристая жидкость, постояв на поверхности, ушла вниз: обитателями гнезда, к сожалению, пришлось пожертвовать. «Смерть, — сказал Чинкель, — естественная часть живой природы».
Рядом с одним из гнезд мы вырыли глубокую яму. Цинк заполнил каждую артерию, каждые комнатку и перекресток подземного лабиринта, а затем застыл. Спустя какое-то время мы осторожно вытащили форму из земли; она выглядела как загадочная реликвия старинной цивилизации.
Позже Чинкель добавил сделанные нами слепки к своей коллекции. Он выставлял их у себя в мастерской, где с потолка свешивались десятки металлических муляжей муравьиных гнезд, похожие на бронзовые люстры. Все они, объяснил он, созданы разными видами муравьев.
Некоторые из видов, между прочим, были довольно солидного размера.
И вот, взяв в руки один из слепков, муравейник, созданный видом Aphaenogaster floridana, чьи гнезда мы исследовали в лесу, я удивился, до чего же он похож на подземный город Деринкую, только в миниатюре.
Весь день мы молча работали, но теперь я не мог сдержаться и принялся рассказывать Чинкелю, зачем, собственно, приехал к нему. Я поведал ему о Уильяме Литтле, о бункерах эпохи «холодной войны», о подземных городах Каппадокии, о подземной кухне и жерновых камнях, которые выкатывали перед входом, когда подступал неприятель.
Это было только начало. Я собирался предложить Чинкелю новую теорию.
Форма муравьиного гнезда; предоставлено Уолтером Р. Чинкелем; фотография Чарльза Ф. Бэдлэнда, E28
Уилл Хант
Копание, хотел я сказать, — это, в сущности, наш первородный инстинкт, одно из простейших действий человека. Когда мы роем яму и спускаемся под землю, мы осуществляем древнейшее действо, восходящее к истокам эволюционного древа, минуя наших первых предков из числа млекопитающих, минуя первых позвоночных, приближаясь к истокам многоклеточной жизни. В нас имеется наследие наших роющих предков, вот что хотел я сказать, а потому мы не можем не ощущать древней и мощной связи с землей. Более древним и глубоким, нежели страх замкнутого пространства, нежели боязнь темноты или опасение быть похороненным заживо, оказывается чувство защищенности, появляющееся при обустройстве подземных ходов; это чувство, будто сама земля принимает нас в свои объятья. Возможно, бросающееся в глаза сходство муравьиных и человеческих нор, хотел я сказать, — суть напоминание о том, что мы всего лишь животные, взаимодействуем с землей так же, как и любое другое животное, вечно ищем одни и те же решения для одних и тех же вечных проблем.
Но прежде, чем я успел открыть рот, Чинкель вставил свой вопрос: «Что вы имеете в виду под "жерновыми камнями"?»
«Большие, круглые камни, — отвечал я. — Такие, в форме пончика. — Я вытащил блокнот и набросал для него рисунок. — Их выкатывали перед дверью, когда…»
Чинкель кивал, и когда я увидел выражение его лица, то остановился.
«В Коста-Рике есть вид муравьев, — сообщил он. — Называется Stenamma alas».
Этот вид только что открыл Джон Лонгино, коллега Чинкеля по Университету Вечнозеленого штата в Вашингтоне. Вид Stenamma alas, объяснил Чинкель, постоянно выдерживал осаду со стороны другого, весьма воинственного вида — кочевых муравьев. Чтобы защитить себя от их атак, муравьи разработали любопытную тактику. «Рядом со входом в гнездо они держат наготове камешек нужного размера, — рассказал ученый. — Когда нападают кочевые муравьи, колония отступает в гнездо. Последний из муравьев закрывает вход камешком».
Муравьи вида Stenamma alas; предоставлено Джоном Т. Лонгино
Вскоре после отъезда из Таллахасси я написал электронное письмо Джону Лонгино. Свой ответ он сопроводил фотографиями гнезд Stenamma alas: рядом со входом в каждое лежало по камешку. Прилагалось и фото муравья — видимо, он шел последним, когда колония заходила в укрытие во время атаки: теперь он закрывал камешком вход в лабиринт. Лонгино сообщал: на прошлой неделе он поговорил с Чинкелем, вид Stenamma alas теперь называют «каппадокийский муравей».
