Это случилось в разгар июня. Экспедиция была практически завершена, большинство участников уже отправились с победою домой, а несколько человек остались доделывать недоделки. Мы тогда еще не знали, что отныне это станет доброй традицией — вот так допивать последние капли из чаши экспедиционных хлопот, иногда сладкие, а иногда и горькие.

Воскресный день клонился к вечеру. Это был один из тех дней, которые остаются в памяти навсегда: утром мы служили литургию, потом ходили на юмижский Иордан крестить четырех новых членов Церкви, потом еще одни крестины в храме, а параллельно — всеобщие веселые сборы, частичное свертывание лагеря, погрузка нашей неутомимой молодежи в кузов грузовичка, бесконечные прощания, обещания и фотографирование, затем немного грустные проводы и переправа через реку Юмиж. Теперь можно было выдохнуть, выключить внутри себя функции стратегического планирования, панорамного зрения, контроля над ситуацией, осмотреться вокруг и насладиться тишиной и шепотом этого сурового, но благодатного края.

Втроем с Димой и Колей мы работали на крыше храма, и я вспоминал только что описанные события, а сердце наполнялось теплом и благодарностью. Руки вгоняли в доски гвоздь за гвоздем, взгляд иногда окидывал потрясающие виды окрестностей. Неожиданно наше внимание привлекла фигура на другом берегу реки. Купальный сезон остался позади, но человек уверенно, как боевая машина десанта, двигался вперед, в воду. Прямо в одежде он перешел реку и стал приближаться к храму. Постепенно мы смогли различить, что к нам идет молодая женщина лет двадцати пяти — тридцати. Среднего роста, плотного телосложения, длинные волосы спутаны, с мокрых джинсов и куртки на землю стекает вода. Ее внешний вид не мог не вызывать вопросов, и мы спустились вниз.

Я был не в облачении, а в рабочей одежде, но она обратилась прямо ко мне:

— У меня тяжелый момент в жизни, мне надо свечку поставить. Сколько стоит?

Как только она заговорила, стало понятно, что она совершенно пьяна. Этим меня, конечно, не удивить, мало ли что бывает, поэтому я, движимый привычкой приветить вновь входящего и страхом оттолкнуть его от храма, проводил ее внутрь, говоря, что это совершенно бесплатно, и показывая, где свечку взять и куда поставить. Но женщина, не слушая меня, прямой наводкой двинулась в алтарь, в котором еще не успокоился воздух и не выветрился запах ладана после литургии. Мы с Колей едва успели ее остановить, преградив вход в проем царских врат. И тут, что называется, глобус перевернулся:

— Что? Ты меня останавливаешь? Да я тут все знаю! Я тут много раз была. А ты вообще кто такой? Ты думаешь, что сделал тут что-то доброе? Думаешь, покрестил их, причастил и все? Ничего вам тут не сделать!

Благодаря усилиям Коли и Димы ее удалось постепенно вытеснить на улицу. Она еще продолжала говорить что-то злое и обидное, ругалась, но довольно быстро отправилась в обратный путь, через поле, через реку на другой берег.

Это было настолько неожиданно и быстро, что я так и не смог настроиться на верный лад и весь разговор внутренне метался между ложной вежливостью и дворовой грубостью. Ни то, ни другое не было правильной реакцией священника, но вполне соответствовало намерениям оппонирующей стороны. Вежливое начало разговора, когда эта женщина показалась мне искренней и нуждающейся в помощи, а потом резкая перемена сбили меня с толку, вывели из равновесия и ввергли в некий сковывающий сознание гипноз. Это было мне уже знакомо: несколько раз в жизни я сталкивался с совершенно разными внешне персонажами, у которых при этом были ярко выраженные общие черты — несоответствие между внешним образом и лексикой и умение ловко манипулировать собеседником в разговоре. Их активная неприязнь и холод вселяли парализующий ужас, против которого у человека есть только одно верное и известное каждому христианину средство.

Не хочу клеймить бедную женщину или кого-то другого — они лишь куклы в чужих руках и сами очень страдают. Но за ними стоят кукловоды, и я точно знаю, кто они.