Борис Гребенщиков

Борис Гребенщиков – музыкант, композитор, писатель, основатель рок-группы «Аквариум», один из родоначальников русской рок-музыки.

3 года, мальчик: «Кто я?» Кто ты, Боря?

Каждый из нас, людей, является наделенным жизнью телом. Но тело – это скафандр для перемещения сознания. А сознание связано напрямую с тем, что мы называем Богом. То есть с единой волей, и любовью, и светом, пронизывающим все бытие, которое мы можем и одновременно не можем себе представить. Так что ты, я, все мы – это светлая душа, причем одна и та же, которая плещется в таком скафандре.

9 лет, мальчик: «Что такое Бог?»

Отвечу словами одного из великих теологов истории христианства: «Бог начинается там, где кончаются наши о нем размышления». Разница между присутствием Бога и отсутствием Бога – это разница между присутствием жизни и отсутствием жизни. Там, где есть Бог, – есть жизнь. Там, где его нет, – жизни нет, но такого мы не можем себе представить.

10 лет, мальчик: «Что такое буддист, христианин и мусульманин?» В чем разница? Вот ты передвигаешься от религии к религии…

Я не передвигаюсь, я просто навещаю и тех, и других, и третьих. И мы с представителями всех известных мне религий на разных языках говорим об одной и той же притче.

Вот гора. По одной из ее сторон ползет человек. Он стремится наверх. И с другой стороны ползет человек, и с третьей. И с каждой стороны склон совершенно разный. Но когда они поднимаются наверх, они приходят в одну и ту же точку. Вот буддист, христианин, суфий, мусульманин, индуист, кто угодно – они все поднимаются по разным сторонам горы в одну и ту же точку, в переживание того, как все есть на самом деле.

13 лет, мальчик: «Зачем нужна религия, когда есть вера?» Ты верующий человек?

Я совсем не понимаю, что это значит. Скажите мне, что такое вера, и я скажу, верующий я или нет.

А что такое вера?

Вот я и не знаю, что такое вера. Вера во что? В то, что я одолжил Петру Ивановичу двести рублей до получки и верю, что он мне их отдаст?

Я считаю, что вера – это когда ты веришь в то, что в этом мире есть смысл.

Зачем в это верить? И я, кстати, не уверен, что в этом мире есть смысл.

В твоем приходе в этот мир.

А зачем мне смысл? Смысл – это очень узкая штука. Я язвительно скажу: смысл – это наше мнение о том, что мир устроен так же, как устроен я. Поэтому для меня важно, чтобы все имело смысл. Я никак не могу допустить, что я не царь Вселенной. Что у Вселенной могут быть другие критерии. И мое узкое, невежественное, тупое и ограниченное понимание смысла – должно ли оно распространяться на всю Вселенную? Нет. Упаси господи. Я не хочу, чтобы Вселенная имела смысл в том виде, в котором я понимаю слово «смысл». Я хочу, чтобы Вселенная была чем-то значительно большим, и так оно и есть. «Бог начинается там, где кончаются наши о нем представления».

9 лет, девочка: «Что такое совесть?»

Я бы очень хотел услышать хоть одно ясное определение того, что такое совесть.

Ты – совестливый человек?

Нет, совести у меня никакой нет, упаси господи, – ни морали, ни совести у меня нет (смеется). Но, как я понимаю, идти против своей совести – плохо. Что такое «идти против своей совести»? Совершать поступки, думать о которых потом мне будет стыдно. Значит, логически говоря, существует внутри меня понимание того, как жить достойно, а как нет. Вот это и есть совесть.

9 лет, мальчик: «Что такое ноль?» Как ты можешь определять, где хорошо, где плохо, где порядочно, где непорядочно, где честно, где нечестно?

Это замечательный вопрос. Я позволю себе вспомнить историю из 6 класса средней школы, в котором я учился. Я считал, что я умный. И однажды, будучи умным, я решил, что эти взрослые – они не очень разбираются в том, как устроен мир. Я решил подловить учителя физики на самой простой вещи. Я говорю: «Но ведь если есть тепло, значит, есть и холод?» И начал развивать какую-то очень красивую теорию. И он смотрел на меня, смотрел, потом говорит: «Нет. Есть тепло и его отсутствие. А холода нет». Это мы ставим себе какую-то зарубку и говорим, что вот здесь после этого начинается холод.

Но тогда не существует никакой морали при таких раскладах?

Совершенно верно, ее не существует. Любая мораль существует только для удобства общежития. И для удобства управления людьми. Вот и все. И это говорю не я, это говорит физика. Поскольку мой уважаемый и очень-очень замечательный дядька, учитель физики показал мне просто, что существует абсолютный ноль. Что такое абсолютный ноль? Это та точка, где прекращается всякое движение. Все. Это конец. Или это начало. Но это – то, где ничего больше нет. Вот это ноль. И ниже ноля существуют, к счастью для нас, только мнимые числа.

В математике есть замечательный раздел, который называется «Мнимые числа». Например, от нашей температуры до ноля есть шкала, и мы, естественно, продолжаем эту прямую вниз. И смотрим: что дальше, что за нолем? И видим там мнимые числа, на которые проецируем весь страх, всю боль, весь ужас, которые в нас есть. И все страшное, что мы сами в себе терпеть не можем, мы загоняем туда и говорим: это все ниже ноля. Но дело в том, что ниже ноля, как учит математика, нет ничего. В точке «ноль» прекращается все.

То есть в твоем понимании минус отсутствует?

Это не мое понимание, это физика. Но нужно иметь в виду, что мнимые числа в математике тоже имеют смысл. Мнимые числа действуют. Не на нашу физическую природу, они действуют на наше сознание. И увлеченные мнимыми величинами ниже ноля, мы совершаем поступки, которые совершать не стоило. И вот в этой игре когда-нибудь богословы и математики вместе разберутся в том, как это все устроено. Но я бы не хотел при этом присутствовать.

12 лет, мальчик: «Что такое пошлость?»

Очень просто. Представьте себе, что сидит мастер-сапожник. Он много лет шил сапоги для всей деревни, для всех, кто ему заказывал. Но вот он решил сшить одну настоящую, добротную пару сапог. Он нашел лучшую кожу, лучшие материалы, и весь свой многолетний опыт он вкладывает в то, чтобы этот сапог сделать очень удобным, и красивым, и прочным, чтобы люди в нем долго ходили, десятки лет, и он не снашивался. И вот он сделает такой сапог. А потом сосед из соседнего дома скажет: «Ага, это хорошо». И поставит в магазинчике точную, на первый взгляд, копию с надписью «Золотой хитовый сапог! Десять рублей, налетай!» И все будут покупать его, не зная, что они покупают подделку.

Пошлость – это когда то настоящее, что вызывает в человеке подлинные переживания, подменяется дешевой копией.

7 лет, мальчик: «Что такое дружба?»

Дружба – когда тебе приятно думать о том, что у тебя есть человек, которого ты называешь своим другом. Тебе приятно заботиться о нем, тебе приятно делать что-то для него. И ты понимаешь, что не зря живешь на земле, потому что у тебя есть такой друг. А может, у тебя есть десять таких друзей. А может, у тебя есть друзья, и любимые, и те, о ком ты заботишься.

Ты сказал «приятно думать». Дружба – это «приятно думать»?

Дружба – когда ты знаешь, что есть человек, мысль о котором вызывает у тебя в душе радость.

У тебя много друзей?

Друзей – не знаю. Но есть довольно много людей, о которых мне очень приятно думать. Я совершенно не хочу рассчитывать, что, когда мне будет тяжело, как это положено говорить, они подставят плечо. «Друг мой – третье мое плечо». Господи боже мой (крестится), третье плечо – это калека, простите. Мне не нужно третье плечо. Мне нужно, чтобы я мог кому-то что-то отдать. Ответа я просить не буду.

4 года, девочка: «Что такое красота?»

Это когда в чем-то, что является частью этого тварного мира, мира физического, где все по определению несовершенно… Хотя я не знаю, по какому такому определению – в мире по определению все совершенно, все, все. Но в этом мире, в котором мы никогда не можем толком сказать, что я абсолютно счастлив, вдруг через какой-то предмет, или погоду, или через сочетание облаков, или через выражение глаз человека – вдруг ты видишь Бога. Вдруг ты видишь в конечном – бесконечное. И ты говоришь: «Господи, какая красота». Потому что ты видишь то, что находится за этим миром. Красота – это прозрение Бога в конечном.

6 лет, девочка: «Ну каким цветом нарисовать себя?» Каким бы ты цветом себя нарисовал?

Не знаю. Мне нравится радуга.

Цвета радуги?

Все.

Все цвета? Все шестнадцать миллионов, сколько сейчас есть в компьютере? То есть у тебя нет какого-то доминирующего в тебе цвета?

Нет. Когда я вижу радугу, я очень радуюсь.

12 лет, девочка: «Любишь ли ты себя?»

Мне некого любить. Я не знаю, что такое я.

Ты сказал, что ты – это сосуд, мы с этого начали.

Да, но как писал Заболоцкий о красоте, «сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде». Я как огонь – да, это я понимаю.

Так ты любишь себя?

Но этот огонь – не я. Потому что этот огонь – все мы. Да, этот огонь я люблю. Все, что у меня есть в жизни, это любовь к этому огню.

7 лет, мальчик: «О чем ты хочешь ругаться?»

Когда один человек обижает другого. Это для меня повод ругаться.

5 лет, девочка: «Кого ты видишь в зеркале?»

Я вижу в зеркале живое существо, которое мне очень смешно. Оно очень меня забавляет, потому что я знаю, что в сердце живого существа живет то, что стоит любить. Я вижу это в глазах и поэтому хорошо отношусь к тому, что вижу в зеркале.

Все-таки ты себя любишь, получается?

Да, да, ну я же сказал. Я люблю эту оболочку, потому что эта оболочка носит огонь. А огонь не мой. Огонь – это все. А сам я его не имею. То есть если мое тело умрет, огня не убудет. И я смогу спокойно любить этот огонь, отойдя от своего тела.

6 лет, девочка: «Ты умеешь хранить тайны?»

Никто не жаловался, чтобы я когда-нибудь кого-нибудь обижал. Если мне скажут, что это тайна, – значит, эта тайна со мной остается.

13 лет, мальчик: «Зачем люди носят маски?»

Люди носят маски, потому что они играют в театре.

А ты носишь? У тебя много масок?

Я бы не сказал. Когда ты выходишь на сцену, к фанатам… Нет, там я как раз в большей степени «я», чем я сейчас.

В общении с фанатами? Надо же как-то себя ограждать. Люди же добираются до тебя, до тела.

Я не общаюсь. Они видят уставшего человека, который подписывает автограф. Или видят того, чего даже видеть не надо, о чем даже говорить по телевидению не надо: чудовище, аморальное чудовище, страшное, хохочущее, не признающее ничего. Но и то и другое – это даже не маски. Это совсем не маски. Это значит, что сознание и совесть временно вышли погулять.

Но они вообще существуют у тебя, надеюсь? А то ты так сказал: я аморален, совести нету, чудовище…

Да, аморален, нету, нету, чудовище. Но я как любящий цвета радуги не люблю делать то, за что мне потом будет стыдно.

15 лет, девочка: «Можно ли доверять людям?»

Нет. Людям доверять не нужно по очень простой причине: не нужно обременять их такой чудовищной ответственностью. Всегда лучше иметь в виду, что человек может из самых лучших побуждений или по забывчивости подвести. Поэтому лучше людям не доверять, а относиться к ним… ну как к кошке. Можно ли доверять кошке? Нет. Лучше ее любить.

5 лет, девочка: «За что нельзя простить?»

Простить можно за все.

Ты прощаешь людей?

Если мне что-то не нравится, я могу убить.

Но ты никого не убивал, насколько я знаю.

А если бы я убил, я ходил бы и хвастался: «Ой, я вчера убил трех»? Нет, убить можно, а не прощать – не-а. Бог прощает всех, а я-то чем хуже?

15 лет, мальчик: «Что такое кураж?»

Когда ты играешь в то, что ты герой всех фильмов и всех книг одновременно. И что ты самый лучший, самый быстрый, самый умный, самый красивый, самый сильный – зная, что это не так. Можно заиграться, тогда больно получаешь по носу.

А ты получаешь?

Всегда. Получать по носу – это один из величайших подарков жизни, который может быть. Потому что если ты не будешь получать по носу, ты решишь, что можно заигрываться сколько угодно. А получение по носу говорит тебе: «Стоп, стоп, стоп, ты уходишь от самого себя. Ты стал совсем придуманным».

Вот есть законы в этом мире или нет? Ты говоришь, что ты получаешь по носу, – это какие-то правила игры?

Это не правила игры, это то, как устроена та вселенная, которую мы не понимаем.

Получается, есть законы?

Ну, в общем, да – каждое действие вызывает противодействие. Да, законы есть. Закон кармы есть.

6 лет, девочка: «По какой дорожке ты водишь своих друзей?»

Всегда по той, по которой мне нравится ходить самому. Как только я нахожу такую дорогу, я сразу беру друга и говорю: «О, я тебе покажу сейчас что-то».

А тебе не интересно одному идти по дорожке?

Я всегда хожу один. Но когда у меня есть возможность показать какому-то любимому человеку что-то хорошее, то я иду по той дорожке, по которой я знаю, как ходить, и говорю: «Пойдем, я покажу тебе вот это».

14 лет, девочка: «Можно ли изменить другого человека?»

Нет. Изменить нельзя, потому что у него другая природа, и мы не знаем, какова она у него.

А вот родители воспитывают ребенка, стараются…

А он вырастает совсем не таким, каким они хотели бы, чтобы он вырос.

Это ошибка родителей?

Ошибка родителей. Они не поняли, что он – другой человек. Изменить его нельзя, можно ему помочь. Некоторые умеют, некоторые нет.

А ты умеешь?

Нет. Я не умею помогать людям. От всей моей помощи всегда только хуже. Поэтому я стараюсь как можно меньше общаться с людьми, как можно больше заниматься своим непосредственным делом.

7 лет, мальчик: «Может ли хватить детства на всю жизнь?»

Насколько я помню свое детство, оно состояло в том, что существуют взрослые, которые могут все, и существую я, который из-за того, что маленький, могу и умею еще не все. А вот чуть-чуть вырасту, и у меня будет все получаться. В этом смысле детство кончается. Детство переходит в «у меня получается то, что я хочу». Как только ты сформулировал желание, Бог уже говорит: «А, ну так бы сразу и сказал, господи».

Ты сам себе противоречишь, ты только что сказал, что детям и кому-то там помогать не получалось.

Совершенно верно. Я раскрою сказанное выше и соединю два вопроса в один. Дело в том, что я не имею понятия, как можно помочь людям, а пытаться изменить другого человека невозможно. Поэтому в попытках сделать другому человеку лучше я делаю ему хуже.

Твой друг садится на иглу и начинает колоться. Ты видишь, что человек падает. Ты ему не будешь помогать?

Как я могу ему помочь? Посадить его в тюрьму или сдать его в дурдом, где будет еще хуже, чем в тюрьме? Или позволить ему убивать себя.

Тогда ты будешь… ты сможешь смотреть, как он умирает у тебя на глазах? По этой логике так получается.

По этой логике так получается, потому что я не знаю, как ему помочь. Есть проверенные методы – на самом деле человека посадить в тюрьму. Или человека отправить на поселение в места столь отдаленные, что там нет иглы. Это значит посадить в тюрьму.

А ты не будешь делать ничего?

Все мои попытки в этой знакомой ситуации как-то себя вести ни к чему хорошему не приводили никогда. На самом деле метод только один – как-то сделать так, чтобы этот человек предпринял действия, снимающие его с иглы. Но физически его снимать с иглы – есть другие люди, есть Женя Ройзман, «Город без наркотиков». Который физически людей привязывает кандалами, цепями к кроватям, пока они не переломаются. Он устроен так, я устроен по-другому.

По этому поводу есть история. Одного старого восточного монаха спросили: «Скажите, а что вы сделаете, если вы будете идти по лесу и увидите, как два разбойника насилуют девушку? Что вы будете делать с вашим непротивлением злу и всем остальным?» Он говорит: «А я не окажусь в этом месте. В этом месте окажется другой человек, у которого будут силы, чтобы помочь в данной ситуации. От меня, дряхлого и старого, толку не будет».

Этот ответ предполагает, что в мире все разумно в понятии высшего разума. Что все происходит в гармонии, начала и конца которой мы не знаем. Что все связано, все вытекает одно из другого. И, как в музыке, все имеет содержание, одна нота определяет другую. Поэтому я делаю то, что я могу.

Эта притча на самом деле описывает мое отношение. Потому что я по опыту знаю, что помочь я не могу тем людям, которым мне очень хотелось бы помочь. Сказать человеку: «Дорогой мой, я тебя очень люблю, поэтому я тебя связываю, засовываю тебе кляп в рот и отправляю тебя малой скоростью в сибирскую деревню, где ты будешь по сорок часов в день работать, и из тебя вся эта дурь выйдет», – вот этого во мне нет.

7 лет, мальчик: «Где же счастье-то искать?»

В себе. Счастье – это внутреннее состояние.

А ты счастливый человек?

Я понятия не имею, что это такое, мне не до этого.

Ты себя чувствуешь счастливым человеком?

Это все цинично, физически цинично и страшно даже говорить – что такое счастье? Когда человек испытывает счастье, значит, у него в кровь выделяются определенные химикалии. Все. Все, конец. Вот что такое счастье: когда у нас в кровь поступают химикалии, от которых мы испытываем счастье. Поэтому я не могу сказать, счастливый я человек или нет. Если нужно, эти химикалии будут выделяться. Счастье не в том, чтобы они выделялись. Ну, не счастье, а то, что я ищу. Ощущать в себе как можно чаще, как можно больше то, что я должен ощущать постоянно, – вот это великое чувство причастности к свету. То, что мы называем светом.

Счастье – это чувство причастности к свету?

Это не счастье, это значительно больше. А счастье – это химическая реакция.

4 года, мальчик: «Кто такой дурак?»

В каждом человеке есть истинный он – это свет, который внутри. Мы называем его светом, но он больше понятия «свет и тьма» – это истина. И есть голова, которая говорит: «Стоп-стоп-стоп, этого ничего нет, Бога нет, есть я. И я тебе скажу, что делать: ты должен заработать сто миллионов немедленно, для этого ты должен пойти убить соседей, этих, и этих, и этих, положить деньги в такой-то банк, у тебя будет много денег, и ты сможешь делать все, что хочешь». Вот этот человек – дурак, потому что он подменяет истину ложью. То, что в сердце, – истинно. То, что в голове, – как правило, ложь. «Я» – это придуманная величина. Когда я смотрю в зеркало – я вижу не «я» и даже не тело, которое носит это «я». Я вижу, что есть свет, который внутри, который один для всех и который в каждом уникален. Вот дурак – тот, кто этого не видит.

6 лет, мальчик: «А чего я боюсь?» Чего ты боишься?

Я боюсь неизвестных мне существ в темноте. Может быть, это призраки, может быть, кто-то еще. Если я попаду в неизвестный мне дом, в неизвестное место, где ночью будут всякие шевеления, холодный воздух по лицу и все остальное, мне будет чудовищно страшно. Или можно идти в предрассветном лесу в полной тьме, и будет чудовищно страшно. С этим ничего не сделать.

Но это физический страх.

Нет, не только физический. Страшно, потому что работает именно та программа, когда ты смотришь ниже ноля. И ниже ноля оказываются все твои страхи, которые суть сознание. Сознание – самое страшное, что у нас есть. Наше человеческое, ум так называемый. Не со-знание, осознание. А ум – арифметическая машинка, которая у нас на плечах. И он все время придумывает всякие страхи. «А что, если я умру, как же это будет? Я – умру».

А это страшно – умереть?

Если думать с точки зрения «я» – чудовищно страшно.

А ты боишься смерти?

Я – который? Я – который моя голова?

Ты – Боря Гребенщиков.

А я не Боря Гребенщиков. Я должен раз и навсегда положить конец этому распространенному заблуждению. Вот скажите мне, пожалуйста, какое отношение ко мне имеет имя, которое мне дали любимые мои мама с папой, когда я родился, никак себя не проявил, и имя было дано только потому, что у них были какие-то мысли, как положено называть ребенка? Ну, допустим, фамилия Гребенщиков говорит, что у меня отцовские гены, теоретически. Но это обо мне очень мало что говорит.

Но тебя определили как-то.

Стоп, секунду, меня никак не определили. Мне привесили такое название. Оно ко мне не имеет отношения. Имя Борис Гребенщиков практически не имеет ко мне отношения, потому что одна часть этого говорит о генетическом потоке, только части моего существа, а вторая вообще придумана с потолка. Нет, оно меня никак не определяет, это имя.

То есть Бориса Гребенщикова – нету?

Есть общественная фигура, существующая в сознании, в уме очень многих людей, которая наделена массой черт и которая питается огромным количеством энергии уже много-много-много десятков лет, и чем дальше я от этой фигуры нахожусь, тем спокойнее себя чувствую. Потому что эта фигура придумана. Эта фигура такая… поп-феномен.

То есть ты себя, Бориса, отделяешь от этого знаменитого, известного отца русского рока?

Нет, я могу использовать его как машину. Я могу сесть в эту машину и поехать. И я так часто делаю.

И при этом ты говоришь, что у тебя нету масок? Это маска с броней получается.

А это не маска. Это машина, но не маска. Я не говорю, что это я. Я вхожу в ресторан и говорю: «Хэллоу, у вас есть столик?» Они говорят: «Борис Борисович, ну естественно, господи, ну проходите – вам какой?» Естественно, я на «машине» заезжаю за этот столик. Но если официант ко мне подойдет и спросит: «Борис Борисович, а вот скажите…» – он будет говорить со мной, а не с машиной.

Существует общественный феномен под названием «Борис Гребенщиков». Или «Андрей Макаревич», или «Дэвид Боуи», или кто угодно. И люди тешат им себя. Это отношение между каждым отдельным человеком и общественной фигурой. Поскольку эта фигура родилась из того, что я делаю, она имеет ко мне прямое отношение. И я беру ее как машину, и когда мне нужно, я ее использую.

Когда я выхожу на сцену – я Борис Гребенщиков. Когда я беру гитару и начинаю петь – я уже это я, это не Гребенщиков. Когда я делаю то, что я есть, когда я занимаюсь истинным недеянием – я просто есть то, что я есть. Это я. Когда я ничего не делаю, за меня – за меня и против меня – работает тот самый «Борис Гребенщиков». Или «Пол Маккартни», или кто-нибудь еще, неважно. Общественный конструкт.

Есть ты, а есть представления людей о тебе. И в книге Кастанеды, в одной из книг, первых книг Кастанеды, первых четырех, очень хорошо сказано, что нужно избавиться от «себя». Для начала, если ты хочешь кем-то начать становиться, нужно избавиться от себя. Нужно уничтожить понятия людей о себе, нужно вести себя непредсказуемо, странно, чтобы они перестали понимать, что ты сейчас делаешь.

Но ты так себя ведешь, что этот общественный феномен «Борис Гребенщиков» только усиливается.

Ну, по поводу Бориса Гребенщикова я давно знаю, что я делаю. Я это знаю больше сорока лет. И я веду себя так, чтобы вызвать ту реакцию, которая мне нужна.

То есть манипуляция?

Это не манипуляция. Я просто знаю, как нужно ездить на машине. Нужно включить газ, нажать на тормоз, нажать на газ. Уроки вождения от Бориса Гребенщикова. И все, что я говорю сегодня, – это то самое вождение. Поэтому я все это говорю абсолютно от себя, но поскольку ты спрашиваешь Бориса Гребенщикова…

8 лет, мальчик: «Зачем мы живем и почему умираем?»

Я воспользуюсь в начале ответа богословским словарем. Тот, кого мы называем Господь, сотворил то, что мы называем миром. Господь продолжает в нем находиться и ни на миллиметр от него никогда не отходил. Он все время находится в центре всего и воспринимает мир одновременно через всех нас. Через слепых, глухих, увечных, калек, бандитов, здоровых, красивых, некрасивых. Каждый из них по-своему видит мир. И вот Господь воспринимает этот мир через всех нас. Ничего прекраснее в качестве цели жизни придумать нельзя. Когда ты понимаешь, что Бог через тебя видит мир. Все, что ты ни сделаешь, Бог почувствует. И ты думаешь: Господи, так я же могу делать фантастические вещи.

Но при этом ты отказался даже определять, что такое Бог.

Определить – значит ограничить. Бога ограничить невозможно. Значит, Бога нельзя определить. Но мы все знаем, что это, потому что в каждом из нас Он есть. И мы живем, потому что Бог нами создает эту вселенную. Мы являемся со-творцами Бога.

А почему мы умираем – потому что в какой-то момент наши тела перестают справляться с этим. И чтобы не отягощать Землю ненужным хламом, сознание человека в идеале говорит: «Я отлично пожил, а теперь пора все-таки уже уступить место новому, потому что сколько можно занимать место? Все, я прожил свои вот столько-то лет. Ребята (посылает воздушный поцелуй), счастливо, я считаю, что это была отлично разыгранная партия».

И теперь постскриптум, чтобы разъяснить то, о чем мы только что говорили в предыдущем вопросе. Все, что я говорю сегодня, получается игрой с медиаконструктом, которую создали люди, не я ее создал. Потому что вы смотрите на Бориса Гребенщикова. Я знаю, что я не Борис Гребенщиков. Бориса Гребенщикова создали вы, и я отвечаю его ртом, его лексикой, так, как он привык формулировать. Вы знаете мою иронию, вы знаете мои выражения, и я их использую. Потому что настоящий я не стал бы ничего говорить вообще, настоящий я находился бы в полной тишине, в полном молчании. Вот и все. Вот это – мой ответ.

27 октября 2014 г.