Александр Городницкий

Александр Городницкий – ученый-геофизик, поэт, один из основоположников жанра авторской песни в России.

Александр Моисеевич, в вашей биографии был такой момент: до 1985 года вы работали старшим научным сотрудником в отделе тектоники и литосферных плит. Вопрос от мальчика 9 лет: «Если вода может толкать воду и камень может толкать камень, то почему время не может толкать время?»

Потому что и вода, и камень – это материя. А время не имеет массы и плотности, поэтому оно ничего не может толкать. Время невещественно.

А как вы определили бы, что такое время?

Честно говоря, я не взялся бы определять, что такое время. Время – это последовательность событий, которые идут одно за другим. Кроме того, есть еще так называемое понятие обратимости времени: якобы, если время имеет какую-то форму, которую можно повернуть обратно, то можно построить машину времени, сесть в нее и улететь в Средние века, или во времена Христа, или древнего Израильского царства. Но мне это непонятно, я человек примитивный.

А если бы вам удалось построить такую машину времени, в какое время вы бы отправились?

Я бы отправился в 1500 лет до нашей эры, чтобы посмотреть, была Атлантида или нет, до взрыва вулкана Санторин. Мне это интересно.

14 лет, мальчик: «Какая разница между временным и вечным?»

Вечное – это то, что, по нашему мнению, существовало в течение длительного времени. Понятие «вечное» придумали люди. Но ничего вечного в этом мире нет вообще. Понимаете, вечный огонь, который горит на могиле героев, рано или поздно погаснет. Что-нибудь кончится: или газ, или память.

То есть все временное?

Все временное.

3 года, девочка: «У Бога голова есть?»

Да, иначе чем бы он думал.

А Бог есть? Это тоже детский вопрос.

Да. Бог есть. Это напоминает мне старый анекдот советских времен, когда дедушка читает внучке стихи: «Вороне где-то Бог послал кусочек сыра». Она спрашивает: «Дедушка, а Бог есть?» – «Глупенькая, а сыр есть? Это же сказка».

А есть серьезный анекдот на эту тему, вполне философский. К Богу входит его секретарь и говорит: «Господи, к тебе там рвется толпа атеистов». Бог отвечает: «Скажи, что меня нет».

Если говорить серьезно, Бог есть.

9 лет, мальчик: «Что такое Бог?»

Не знаю и не думаю, что кто-нибудь может доподлинно сказать, что это такое. Бог – это то, что лежит в основе всех начал жизни. Я, профессор, занимавшийся историей жизни на Земле почти всю свою сознательную жизнь и начавший с веры в диалектический материализм и с отрицания Бога, к концу жизни прихожу к тому, что что-то существует. Я не могу это определить. Это, конечно, не Саваоф, сидящий на облаке, это не Иегова, который не имеет имени и которого нельзя называть, это не Аллах, который велик, это не рублевское триединство. Это то, что существует совершенно непонятным соединением психической энергии и энергии нематериальной, но имеющей какие-то сложные строения полей… Я не знаю, что такое Бог, но его отсутствие и присутствие иногда проявляется.

В вашей жизни это проявляется?

В моей жизни неоднократно это проявлялось, хочу сказать. Я оставался живым минимум пять раз, когда по всем законам материального существования должен был погибнуть. Сначала в блокаду, потом неоднократно в экспедициях на Крайнем Севере…

Почему вы решили, что это Бог, а не случай?

Потому что все было против моего выживания. Мне почему-то везло. Значит, меня кто-то охранял. Кто, кроме Бога?

Это первое. И второе. Когда я пишу, бывают редкие моменты, когда я записываю песню или стихотворение без помарок, без черновиков, и у меня точное ощущение, что кто-то их диктует. А когда я пишу сам, мне кажется, что у меня плохо получается. И поэтому поэт не должен никогда гордиться тем, что он пишет, наоборот, он должен быть смиренным человеком. Бог мог избрать другую антенну. Например, в Средние века, когда строили соборы в Европе, никогда мастер не писал своего имени на стене собора, он понимал, что это через него делает Бог. Когда в Кижах плотник закончил удивительное сооружение деревянных церквей, он бросил топор в озеро, понимая, что его функция закончена, это сделал не он.

13 лет, мальчик: «Зачем нужна религия, когда есть вера?»

Очень хороший вопрос. Должна быть вера и не должно быть религии. Во-первых, церковные перегородки до неба не доходят. Все конфессии так или иначе уже придуманы дядями-чиновниками и не имеют никакого отношения к истинной вере. Отношения человека и Бога – вещь интимная, глубоко индивидуальная для каждого. И поэтому не нужны такие «замполиты», «комиссары», посредники Бога на Земле. Те, кто проповедует разного рода религиозные установки, я считаю, ничего к вере не добавляют, а иногда и вредят.

3 года, мальчик: «А нужно ли верить в сказки?»

Надо верить в сказки.

Вы верите?

Да. Дело в том, что старики часто впадают в детство, и я не исключение. На старости лет я начал верить в детские сказки и в легенды и мифы, которые тоже разновидность сказок, и пытаюсь объяснить их с позиции современной науки начала XXI века. Из этих историй мне кажется самой интересной сказка об Атлантиде, которая погибла, утонув в водах океана. Не менее интересна сказка о том, как Моисей выводил свой народ из Египта, и его спасло цунами, которое утопило войско фараона. Эта сказка оказалась реальностью, потому что в Красном море египетские археологи нашли остатки войск фараона. Гибель Содома и Гоморры, которых Бог наказал за грехи, тоже, я считаю, была реальностью. Не говоря уже о Всемирном потопе.

То есть в сказки верить надо. У меня есть песня «Давайте верить в чудеса», потому что «когда они стучатся в двери, ведь если в них не будем верить, то их не будет никогда». Так что сказка может стать былью, особенно хорошая. А в страшные сказки верить не хочется.

8 лет, девочка: «Отчего это они так рано покидают нас, поэты?»

Это вопрос, который меня тоже всегда интересовал. То ли потому, что они за 27 лет, как Лермонтов, сделали на Земле то, на что нормальному человеку и ста лет не хватит, то ли потому что Бог призывает их к себе на беседу… Это вопрос, на который я не могу ответить. Но в их раннем уходе есть некая закономерность.

3 года, мальчик: «Кто я?»

Это вопрос, который мучил меня в детстве, я сейчас стараюсь о нем не думать: почему я – это я?

Можно и так, как хотите.

Я не могу ответить на этот вопрос, я не знаю. Я не знаю, кто я.

А на вопрос «Почему я – это я»?

Тоже. Я совершенно не понимаю.

7 лет, девочка: «А как это – болеть душой?»

Ой, милая девочка, дай тебе Бог никогда этого не испытать! Когда ты понимаешь, что жизнь не та, ты делаешь не то, вокруг тебя не те люди, а что делать, не знаешь – это называется болеть душой. Но эта болезнь души дала возможность Моцарту написать реквием, дала возможность появиться очень хорошим песням «То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит», «Догорай, моя лучина, догорю с тобой и я» и другим великим произведениям. «Там, где немеет в муках человек, мне дал Господь поведать, как я стражду». Понимаете? Лучше Данте это никто не мог сказать. И поэтому иногда болезнь души может быть двигателем творчества.

15 лет, мальчик: «Что такое кураж?»

Кураж – это желание поизгиляться там, где изгиляться особенно не надо.

А у вас не бывает чувства куража?

Не бывает.

Вообще?

Нет.

Холодный разум…

Да не холодный разум, но куражиться я не люблю.

То есть вы дурака не любите валять?

Нет, куражиться – это не валять дурака. Валять дурака – это дело безобидное. Куражиться – это издеваться над другим человеком. Вот, например, Лермонтов куражился над Мартыновым, и тот его убил. Вот к чему это привело. Это не безобидное занятие.

9 лет, мальчик: «Что такое ноль?» Где заканчивается «порядочно» и начинается «непорядочно», «умно» и «глупо», «честно» и «нечестно»?

Там, где ты наносишь вред другим людям, прежде всего.

Ну, любое наше действие…

Не всегда.

…можно определить как вред.

Нет. Если мы живем в человеческом обществе, то всегда есть какая-то порядочность, когда все должны относиться друг к другу с уважением, есть заповеди, которые переступать нельзя: допустим, не красть хлеб, не нарушать обязательств, потому что иначе мы будем не людьми, а в лучшем случае стаей хищников.

А чем они определяются? Вы объездили весь мир, и заповеди у папуасов и у нас, наверное, отличаются?

Они отличаются, но тем не менее определяются законами человеческого бытия. Не случайно же заповеди Ветхого завета и атеистический моральный кодекс строителя коммунизма, который я впитывал с детства под барабан, – это одно и то же. Только называется по-разному. Я всегда думал о том, каким же зверем был человек в ветхозаветное время, если надо было ему вколачивать: не укради, не убий, не пожелай жену ближнего своего – вытравлять эти звериные инстинкты.

Ну, жену ближнего, положим, до сих пор желают…

Это, кстати, самая сложная заповедь. Но тем не менее, когда Моисей получил заповеди, возникло человеческое общество со своими законами существования, без которых оно бы распалось. А вообще, в качестве ответа я прочитаю стихотворение:

 

Неторопливо истина простая

В реке времен нащупывает брод:

Родство по крови образует стаю,

Родство по слову – создает народ.

Не для того ли, смертных поражая

Непостижимой мудростью своей,

Бог Моисею передал скрижали,

Людей отъединяя от зверей?

А стае не нужны законы Бога —

Она живет заветам вопреки.

Здесь ценятся в сознании убогом

Лишь цепкий нюх да острые клыки.

Своим происхождением, не скрою,

Горжусь и я, родителей любя,

Но если слово разойдется с кровью,

Я слово выбираю для себя.

И не отыщешь выхода иного,

Какие возраженья ни готовь —

Родство по слову порождает слово,

Родство по крови – порождает кровь.

 

Вот, кстати, вам о национальности, о культуре, о заповедях, все вот тут.

5 лет, мальчик: «Где прячутся страшилки?»

Страшилки прячутся в темноте нашего сознания. Когда я был молодой и ходил в тайгу, я в палатке ночью мог оставить горящую свечу, понимая, что свет виден на огромной дистанции и любой человек или зверь может прийти и убить меня. Я спал спокойно. Сейчас ночью я просыпаюсь и чего-то боюсь. Хотя знаю, что я в закрытом доме. В чем дело? Откуда это возникает? Из глубин нашего подсознания.

10 лет, мальчик: «Что такого интересного в „Черном квадрате“ Малевича?»

В «Черном квадрате» интересно то, чем мы его населяем. Это связано с моим ответом про источник страха. В картине Малевича каждый может увидеть то, что он хочет увидеть, потому что там нет ничего. А человек, который не хочет ничего видеть, ничего и не увидит.

То есть черный квадрат Малевича – это абсолютный страх?

В том числе. Это абсолютное зло, существующее в мире, и многое другое. Потому что разделение мира на черные и белые цвета привычно, как ночь и день, свет и тьма. Квадрат Малевича – это воплощение тьмы, но в окружении света. И надо решить, где вы – внутри черного квадрата или снаружи.

5 лет, девочка, после просмотра старого альбома: «Мама, в твою эпоху мир был черно-белым»?

В мою эпоху мир был черно-белым.

Почему?

 

Ветер злей и небо ниже

На границе двух эпох.

Вся и доблесть в том, что выжил,

Что от голода не сдох.

Что не лег с другими рядом

В штабеля промерзших тел,

Что осколок от снаряда

Мимо уха просвистел.

Мой военный опыт жалок,

В зиму сумрачную ту —

Не гасил я зажигалок,

Не стоял я на посту.

Вспоминается нередко

Черно-белое кино,

Где смотрю я, семилетка,

В затемненное окно.

Вой снаряда ближе, ближе,

До убежищ далеко…

Вся и доблесть в том, что выжил.

Выжить было – нелегко.

 

Я блокадник, в эпоху моего детства мир был черно-белый. Он делился на черный цвет: фашизм, война, голод, мороз – все, что нас убивает. И белый: это мы, которые сопротивляемся. Мир не сразу стал цветным для меня.

А когда он для вас стал цветным?

Когда я в 8 классе открыл для себя стихи мировой поэзии. Потом, когда я увидел в Эрмитаже импрессионистов, особенно Матисса и Моне. Потом, когда попал в экспедицию и увидел закаты над тундрой. И с тех пор мир остался для меня цветным.

8 лет, мальчик: «Зачем мы живем и почему умираем?» Зачем живете вы, Александр Моисеевич Городницкий?

Смысл моего существования сейчас, как я его понимаю, в том, чтобы, думая уже об уходе, оставить о себе какую-то хорошую память тем, кто останется на земле. У меня есть стихотворение, которое с этим связано:

 

Я обошел все континенты света,

А город мой все тот же с давних пор.

Там девочка, склонясь у парапета,

Рисует мост, решетку и собор.

Звенят трамваи, чаек заглушая,

Качает отражение вода,

А я умру, и «часть моя большая»

Не убежит от тлена никуда.

Моих стихов недолговечен срок,

Бессмертия мне не дали глаголы,

Негромкий, незапомнившийся голос

Сотрут с кассет, предпочитая рок.

Прошу иного у грядущих дней,

Иная мне нужна Господня милость:

Чтобы одна из песен сохранилась,

Став общей, безымянной, не моей.

Чтобы в глухой таежной стороне

У дымного костра или под крышей

Ее бы пели, голос мой не слыша

И ничего не зная обо мне.

 

7 июня 2015 г.