Александр Генис

Александр Генис – писатель, эссеист, литературовед, журналист, радиоведущий.

3 года, мальчик: «Кто я?»

Это вопрос, который в свое время буддийский монах задал царю, и тот ответил: «Я – царь». А потом царство отобрали, и он сказал: «Я – муж». А потом убили жену, и он сказал: «Я – отец». А потом убили детей, и тогда его спросили: «Кто ты?» Он сказал: «Я не знаю». Так что мальчику можно ответить: «Подожди, всю жизнь надо потратить, чтобы ответить на этот вопрос, и ответа все-таки не будет».

Вы далеко продвинулись в исследовании этого вопроса?

В исследовании того, кем является человек, продвинуться далеко нельзя, и кто такой «я», я до сих пор не знаю, потому что каждый раз, когда я задаю себе этот вопрос, выясняется, что я уже не тот, кем я был. Это особенно видно на примере книг. Когда ты пишешь книги, то вкладываешь себя целиком, но когда ты закончил, выясняется, что это уже книжка не о тебе, это уже книжка о том авторе, который ее написал. В общем, буддизм предупреждал, что «я» – нет и не будет.

Короче, вы ушли от ответа.

Как и Будда.

8 лет, мальчик: «Зачем читать книги?»

Это могу сказать точно – для того чтобы получать наслаждение. У человека очень много радости в жизни, горя в жизни тоже много, но радостей больше. Одна из них – это книги, портативное каждодневное бесплатное счастье. И если ты не научился читать книги, а книги надо уметь читать, не просто складывать буквы, то этого счастья у тебя не будет. Вот представьте себе, я недавно подумал, что в моей жизни не было ни одного дня, когда я бы не читал, во всяком случае с тех пор, как я себя помню, лет с пяти. И что бы я делал, если бы не читал книжки?

Это хороший ответ, но я им не удовлетворюсь. Информацию и наслаждение можно получать из других источников. Почему книга? Чем она лучше?

Я не сказал «книга», я не фетишист книги, я сказал «чтение». Это разные вещи. Никогда за историю человечества люди столько не писали и столько не читали, как сейчас. Один Facebook чего стоит, 2 миллиарда человек пишут и читают каждый божий день. Можно представить себе, что Facebook – это одна большая книга, которую пишет человечество.

Какую форму примет чтение, я не знаю, оно уже меняется. Я в этом не вижу ничего страшного, потому что, хотя литература происходит от слова «литера», от слова «буква», это не значит, что чтение связано только с текстом. Появятся новые способы передачи информации и предоставят нам возможность для новых литературных форм. Именно это уже и происходит сегодня. Так или иначе чтение – это тот навык, который сделал из нас современного человека. И я считаю, что наша школа учила истории литературы, но она никогда не учила читать, чтобы наслаждаться чтением. Я, кстати, написал об этом целую книгу, которая называется «Камасутра книжника», и она посвящена именно этой проблеме: как научиться читать в любой позе?

Расскажите коротко, что значит уметь читать?

Поскольку мы с вами находимся в Израиле, то давайте возьмем Библию. Библию никогда не читали про себя, Библию нужно читать обязательно вслух нараспев и желательно при этом двигаться в такт мелодии библейского стиха. Когда я писал «Камасутру книжника», я заперся в ванной, чтобы никто не подглядывал, и прочитал Книгу Иова, раскачиваясь, как еврей на молитве, и вдруг увидел человека, который писал этот текст. У него была пена на губах, и он представлял себя Богом. Иов задавал вопрос Богу: «За что?» Но кто-то же ответил за Бога. Это был автор Книги Иова. Подумайте только, какая невероятная наглость и дерзость – отвечать за Бога. Но он это сделал. И вот я представил себе этого человека и уже никогда его не забуду, встреча произошла.

13 лет, мальчик: «А зачем нужно ходить в школу?»

Этого я не знал никогда. Я ходил в школу, как и этот мальчик, более того, я еще был учителем. И в том и в другом случае я не очень понимал, что я там делаю, и сейчас не понимаю. Школа всегда отстает на виток, она учит тому, чему уже учить не надо, чего уже и знать-то не надо. Меня очень не любят физики и математики за это, но я, убей бог, не могу понять, зачем мне нужны были квадратные уравнения. Я не представляю себе, кому нужны синусы и тангенсы, кроме артиллеристов. Та школа, в которую ходит тринадцатилетний мальчик, это школа, которая существовала в индустриальной цивилизации, а мы живем в постиндустриальной цивилизации.

Как должна выглядеть современная школа, по-вашему? Вы педагог по образованию?

Я учитель русского языка и литературы. Как учитель русского языка и литературы я могу смело сказать, что школа сделала все, чтобы отбить любовь и к русскому языку, и особенно к литературе. Именно поэтому почти половину своей творческой жизни я посвятил борьбе с тем, чему меня учила школа. Что касается современной школы, то я думаю, она должна учить тому же, чему учил, скажем, Сократ. Сократ не учил своему ремеслу каменотеса, он учил, как правильно жить, как мудро жить, как красиво жить. Он учил философии. А чему учила римская школа? Как быть политиком. Эти две категории, по-моему, гораздо нужнее, чем таблица Брадиса.

15 лет, девочка: «Зачем сегодня ходить в музеи и картинные галереи, если картина, в отличие от театра, например, статична и любую картину сегодня можно посмотреть в интернете?»

Очень умная девочка. Я отвечу девочке правильно: во-первых, чем больше ты знаешь о картине, тем интереснее тебе на нее смотреть. Мы не знаем, как мы будем себя чувствовать в присутствии этой картины. Потому что настоящий поход в музей – это всегда паломничество. А паломничество нужно для того, чтобы заразиться энергией святого. Наша святыня – это «Мона Лиза», это Микеланджело, это то, на чем выросло человечество. И я прихожу в музей точно с той же целью, с какой верующий приходит к алтарю или святым мощам. Искусство – наша культурная религия.

13 лет, мальчик: «Зачем нужна религия, когда есть вера?»

Это прямо противоположные вещи. Религия – это то, что можно изучить. Вера – то, что можно почувствовать. Я, например, очень люблю религию и очень индифферентно отношусь к вере, потому что, когда мне говорят, что вера – это заслуга, я этого не понимаю. Вера вызывает у меня подозрения, как и сильно верующие люди, особенно неофиты.

А что такое вера?

А я не знаю. Тертуллиан сказал: «Я верю, ибо это абсурдно». И что, собственно говоря, я должен тут делать? Если человек говорит: «Я верю в Санта-Клауса», что я могу ему сказать или возразить? Это не значит, что я не уважаю верующих людей. Вера как способность верить в то, во что они хотят верить, придает им силы, мужества. Но верить можно во что угодно.

Вы верующий?

Я на этот вопрос отвечаю как настоящий американский еврей: я агностик. Что такое агностик? Агностик – это небитый атеист.

7 лет, мальчик: «Что такое дружба?»

Дружба – это система поддержки. Для меня дружба – это субботник. Нет способа дружить лучше, чем вместе работать. У меня в жизни были счастливые минуты, месяцы, дни, когда работать было так же весело, как нести бревно. Вот Ленину было хорошо, когда он нес бревно по Красной площади. Видели, как он улыбался? Вот и мне так было хорошо, когда мы, например, издавали «Новый американец». Вот сидит 16 человек на одной зарплате, издают газету, и всем настолько хорошо и весело, что возникает резонанс. Дружба – это то, что порождает этот самый резонанс. И от этого резонанса мосты рушатся. Дружба – это то, что объединяет, это то, что создает коллектив. Интересно, что когда ты работаешь в таком резонансе, то каждый торопится внести свой вклад. Он не оценивает свой вклад, он не оценивает чужой, потому что главное – сдвинуть бревно с места. Это одно из самых волшебных чувств, которое я в своей жизни испытывал. И до сих пор я люблю работать с друзьями. Или, наоборот, моими друзьями становятся те, с кем я работаю.

В «Новом американце» вы работали с Довлатовым. Что он привносил?

Довлатов был душой газеты и редактором. Это разные вещи. Душой он был потому, что все хотели просто быть возле него, как возле реликвии. А редактором он был потому, что его совершенно не интересовало то, что мы пишем, его интересовало как. И он совершил революцию в русском языке, создав третий штиль, как Ломоносов. До этого было два штиля в русском языке: один – это газетный официоз, второй – мат. Он придумал язык дружеского общения – без мата и без официоза. Именно так мы писали «Новый американец». И оттуда этот язык уже перешел в Россию, мы были первые, кто создал газету на нормальном человеческом языке. Довлатова интересовал только способ создания этого языка, а не что на нем написано. И каждый раз каждую неделю на планерке он наставлял нас, как создать такой язык, и он был создан. Именно поэтому нас так любили читатели.

7 лет, мальчик: «О чем ты хочешь ругаться?»

Меня очень раздражает всякая претенциозность. Я не уверен, что семилетний мальчик знает, что такое претенциозность, как и примерно 90 % русских писателей. А это значит, что человек говорит больше, чем он знает, и чувствует себя важнее, чем он есть. Еще меня раздражает фамильярность. Я люблю вежливость. Я считаю, что лицемерие создала цивилизация, и поэтому я стараюсь отойти подальше от людей, которые пренебрегают правилами вежливости, например забывают здороваться.

5 лет, мальчик: «Кому нужно уважение? Где его покупают?»

Уважение нужно всем. Это один из самых больших дефицитов в России.

Что для вас значит уважение?

Уважение для меня означает то, что во мне уважают все, что я сделал в своей жизни, и я люблю, когда об этом помнят. Я знаю, что такое жить без уважения, потому что Россия – это страна, где любят унижать и унижаться. И это меня бесит до такой степени, что я стараюсь сюда пореже ездить. Это особая черта русского гения. У Достоевского есть масса образцов унижений. И есть замечательная талантливая писательница Людмила Петрушевская, все творчество которой построено на унижениях, именно поэтому я не могу ее читать. Уважение начинается с того, что не нужно нагромождать ужасы. Жизнь и так ужасна. Когда мы понимаем это, мы начинаем уважать себя и жизнь.

14 лет, мальчик: «Все ли можно простить, или есть вещи непростимые?»

Есть, конечно. Я же не Иисус Христос. Я, например, совершенно не представляю, как можно простить преступления подонков из КГБ, ЧК и т. д. Как раз сегодня вспоминал о том, что Вилли Брандт, глава немецкого народа, встал на колени перед памятником жертвам восстания в Варшавском гетто. Вилли Брандт никого не убивал, но он немец и он просил прощения перед жертвами нацизма. Когда Путин попросит прощения перед лицом польского народа, перед русским народом за то, что сделало его ведомство? Я никогда в жизни людей этой профессии не прощу. Нет, никоим образом.

4 года, мальчик: «На кого же я хочу быть похожим?» Вы хотите на кого-нибудь быть похожим?

Сейчас уже нет. В свое время я хотел походить на людей, которые были в себе уверены. Мне казалось, что если человек знает себе цену, то он может жить спокойно, потому что он знает, что делает. Но чем дольше я жил, тем больше я убеждался, что таких людей нет, кроме идиотов.

На идиота не хочется быть похожим.

Не хочется. Вот взять Бродского. Я всегда думал: «Ну Бродский, ну он же нобелевский лауреат, ну наверняка он уверен в себе». И вдруг я услышал от него, что самое страшное – это когда сидишь перед листом белой бумаги и говоришь себе: «Я уже сто раз это делал, не может быть, чтобы я не знал, как это делать», и все равно страшно. «А потом, – сказал Бродский, – я понял, что это контроль качества». И как только я услышал от него эти слова, то понял, что неуверенность – это часть уверенности и без этого жить нельзя.

6 лет, мальчик: «Купим волшебную палочку?» Представьте, что вы купили одноразовую волшебную палочку и можете сделать ей все, что хотите, но только один раз.

Знаете, когда я был маленький, я думал об этом очень часто и пожелал бы получить 100 таких волшебных палочек.

Да, такой еврейский вариант размножения волшебной палочки. Давайте упростим задачу, этот шестилетний мальчик – вы. Что бы вы дали себе?

Я думаю, что она у меня и была, потому что я прожил жизнь так, как хотел.

13 лет, мальчик: «Что такое успех в жизни в мире взрослых?»

Успех в жизни – это тождество между усилиями и результатами. Это бывает чрезвычайно редко. И к этому надо стремиться всегда, чтобы ты ни делал. И если это тождество происходит, то случается, как я уже говорил, резонанс. И от этого резонанса появляется улыбка. Если я напишу строчку, которая заставляет меня самого улыбнуться, то это счастливый момент моей жизни.

6 лет, девочка: «Где живут смешинки?»

Смешинки живут внутри нас, смешинки живут в абсурде, смешинки живут, когда происходит зазор между тем, что мы делаем, и тем, что мы хотели делать. Смешинка – это когда человек перестает быть автоматом. Вот он идет-идет, потом падает, и всем смешно – вот это смешинка. Почему я так люблю юмор? Потому что юмор отвечает на все вопросы в мире. Когда человек не может ответить на вопрос, он шутит. Приведу пример: поскольку мы с вами разговариваем на библейской земле, то возьмем Христа.

Шутник такой. Он же не иронизировал совсем.

Это вы так считаете. Умберто Эко рассуждал на эту тему и спрашивал: «Смеялся ли Христос?» И выяснилось, что нигде не сказано, смеялся ли Христос. Но с моей точки зрения очевидно, что он шутил.

Какая самая крутая шутка Иисуса?

Я вам сейчас скажу. Вот надо побить блудницу камнями, что Христос делает? Он же не защищает ее, он не осуждает ее, он говорит: «Кто без греха, пусть первый бросит в нее камень». Я считаю, что это самая удачная шутка во всем Евангелии. Юмор позволяет увернуться от ответа.

8 лет, мальчик: «Зачем мы живем и почему умираем?»

Гораздо интереснее вопрос, почему мы умираем…

Знаете, вы не первый, кто так говорит.

Я понимаю почему. Смерть последние годы кажется проблематичной. Сколько написано о том, что мы перестанем умирать, что возникнет возможность переселиться в компьютер. У меня есть много знакомых, которые ждут, когда они переселятся в компьютер.

А вы бы хотели?

Нет. Что такое компьютер? Это мозг, «Голова профессора Доуэля». Кажется, какое счастье – мыслить, мне не нужно ничего больше, только мысли. А потом человек женится, и вдруг оказывается, что нет, нужно.

Сама по себе смерть – единственное, что придает ценность нашей жизни, потому что без нее мы бы растворились, как песок в волне. А что касается смысла жизни, то, знаете, есть такое учительское свойство – все время искать ответы на вопросы, которые не следует задавать. Причем это не только связано с таким философским вопросом, как смысл жизни. Ведь на самом деле, когда мы отвечаем на этот вопрос, мы просто перебираем другие ответы. Это не философия, это история философии. И так без конца. Я далеко не уверен, что нужно задавать все вопросы.

А вы задаете себе эти вопросы?

Конечно, как и все, но я заметил, что чем старше я становлюсь, тем меньше меня интересуют ответы на вопросы, которые ответов не имеют. И с этим проще жить. Знаете, был такой Судзуки – знаменитый дзен-буддист. К нему пришли битники и спросили: «В чем смысл жизни?» Он говорит: «Чай-то выпьем?» Пожалуй, это хорошая концовка для нашей беседы.

3 мая 2018 г.