Наступил самый опасный период. Годы наблюдения и телефонных прослушек начали приносить плоды в виде обвинительных процессов. Помимо суда над бандой «Дыра в стене», были начаты разбирательства в отношении Аллена Дорфмана, Роя Уильямса и Джоуи Ломбардо, которых обвиняли в даче взятки сенатору штата Невада, Говарду Кэннону. Ник Чивелла, Карл Чивелла, Джо Агосто, Карл ДеЛуна, Карл Томас и остальные проходили обвиняемыми по делу вывода денег из казино-отеля «Тропикана», кроме того, предполагалось, что Джо Аюппа, Джеки Чероне и Фрэнк Балистриери со своими сыновьями вскоре станут обвиняемыми по делу вывода средств из «Стардаст». Аллен Глик успел заключить сделку с несколькими присяжными и получить неприкосновенность в обмен на показания, но его адвокаты не торопились снимать прокуроров с крючка.
Это был тот период, когда подсудимые вместе со своими адвокатами тратили целые месяцы на детальное прослушивание кассет с записанными разговорами и подробное изучение томов с текстовой расшифровкой записей. Адвокаты искали лазейки. Обвиняемые искали потенциальных свидетелей, которых нужно было убрать.
Это был тот период, когда за одно только подозрение в сотрудничестве с правоохранительными органами могли убить. Даже если вы были чисты, но получали серьезный тюремный срок, вы все равно были в опасности, поскольку теперь вас воспринимали как человека, готового клюнуть на сладкие обещания законников.
«Я постоянно слышал подобные разговоры, – рассказывал Куллотта. – “Джо, че скажешь за Майка?” “Майк мужик. Стальные яйца”. “Ларри, че скажешь за Майка?” “Майк? Сраный морпех. Надо сливать”.“Фрэнки, че скажешь за Майка?” “Майк? Шутишь? Майк за тебя жизнь положить готов”.“Чарли, че скажешь за Майка?” “Зачем рисковать?” Вот так Майку наступала крышка. Вот так все и решалось».
Это был опасный период, поскольку боссы синдиката знали, что помимо прослушки – которую можно было оспорить через адвокатов – прокуроры обращались к свидетелям или внедренным агентам, которые могли рассказать всю правду, указать пальцем на виновных и помочь расшифровать непонятную тарабарщину, запечатленную на большинстве записей.
«Чарли Парсон, один из федералов, приходил ко мне, – рассказывает Фрэнк Куллотта. – Примерно через восемь месяцев после того, как нас всех арестовали в “Бертас”.
“У нас есть информация о том, что твой дружок Тони Спилотро получил на тебя заказ”, – сказал он.
Дело было в пятницу. Я просто кивнул в ответ. Я думал о случае, который произошел со мной несколько недель назад. Я тогда спал. Бах! Дзинь! Бах! Бах! “Че за херня? – подумал я. – Какого черта стреляют?” Я быстро вскочил с кровати. Выглянул в окно. Какие-то парни стреляли из проезжавшего мимо фургона. Они убили парня из соседней квартиры.
Он просто шел домой. В соседнюю от меня дверь. Это был простой терпила. Что за дерьмо творится? Я лег обратно спать. Тогда я особо не обратил внимания на убийство этого парня, но все равно начал задумываться о происходящем.
Затем Парсонс поставил мне запись. На ней едва можно было разобрать слова. Но я услышал что хотел. Я слышал, как Тони спрашивал разрешения.
Поясню вам сразу, когда спрашивали разрешения, никто не говорил: “Привет, можно я замочу Фрэнка Куллотту сегодня ночью?” Обычно это звучало так: “Мне нужно разобраться с грязным бельем. Парень плохо справился со стиркой и устроил проблемы, о которых я вам говорил…”
Речь шла обо мне. Я был проблемой, поскольку я был единственным, кто мог связать фигуру Тони со всеми делами. Сэл Романо, поганый крысеныш, никогда не говорил с Тони напрямую. Сэл говорил со мной, а я говорил с Тони. Так повелось с самого начала. Никто из моих парней не контактировал с Тони. Они даже не знали, что я отстегивал Тони четверть выручки; они только догадывались об этом, поскольку мы действовали беспрепятственно.
Но теперь мне стоило задуматься о том, что Тони знал о светящем мне серьезном сроке. Я был предикатным уголовником. Я мог заехать на тридцать лет. Должно быть, Тони думал, что я пойду на сделку и сдам его. Он был не дурак. Я бы мыслил точно так же.
Парень, с которым Тони обсуждал грязное белье, был в курсе, о чем шла речь.
Я услышал, как он произнес:“Окей, разберись с этим. Займись стиркой. Действуй”.
Но парни, которых Тони подрядил на дело, промахнулись. Если бы он отправил меня, все прошло бы как по маслу, но кто знает, откуда он набирал этих парней, ведь вся моя банда была похоронена.
Он перепоручил дело, и ребята подстрелили не того. Они убили парня из соседней квартиры.
Я думал про себя:“Так, этот парень пытался всадить мне пулю в башку”. Если я сдам его федералам, за это он получит максимум десятку, отсидит шесть лет и выйдет.
Он даже не заметит этот срок. Он еще молод; отсидит да выйдет. Разве это срок? Они в жизни не подведут его под закон RICO [федеральные обвинения в рэкете, которые подразумевают долгое тюремное заключение]. Они никогда не смогут использовать закон RICO, чтобы дать ему пожизненное. Тони действовал слишком грамотно».
Три дня спустя, в 8:15 в понедельник у агента ФБР Парсонса раздался телефонный звонок.
– Узнал? – спросил Куллотта.
– Да, – ответил Парсонс.
Через двадцать минут Куллотта сидел в конспиративном доме под охраной шести агентов. Они допросили его и забрали в Чикаго на слушание.
«Не знаю, как мне вообще удалось получить этот полный иммунитет, но я это сделал. Это был лучший иммунитет из возможных. Если вкратце, то с полным иммунитетом тебя не имеют право судить за твои слова. Неважно, в чем ты признаешься. И чикагский судья выдал мне этот иммунитет, хотя тогда я даже не подозревал, что это за хрень. Да и что я мог знать об иммунитетах? Я вышел из суда, и агент ФБР сказал: “Думаю, судья совершил ошибку”.
Агенты были в шоке».
После того как Розенталя выставили из «Стардаст», по его распорядку дня можно было настраивать часы. Или автомобильную взрывчатку.
Он вставал ранним утром, чтобы отвезти детей в школу. Затем он проводил практически весь день дома, работая над гандикапами на матчи предстоящих выходных, и присматривался к биржевым акциям, которые привлекали его внимание. Два или три раза в неделю он ходил в ресторан «Тони Рома» на Ист Сахара-авеню, примерно в шесть вечера, и встречался там со старыми товарищами-букмекерами Марти Кейном, Руби Голдштейном и Стэнли Грином. Обычно они вставали у бара и пропускали пару стаканчиков, обсуждая ставки на предстоящие матчи, а после 8:00 вечера Левша заказывал копченые ребрышки с собой. Компания расходилась примерно в 8:30 или когда заказ Левши на вынос был готов. Затем Левша выходил из ресторана, садился в свою машину и отправлялся домой, чтобы успеть к детям до того, как они пойдут спать.
4 октября 1982 года Левша действовал по обычному распорядку. Но когда он сел в свою машину с ребрышками на вынос, она взорвалась. Он вспоминал, как из отверстий для обдува стекла вылетели небольшие язычки пламени, а также как весь салон автомобиля начал пропадать в шлейфе пламени, пока он пытался открыть дверь.
Он дернул дверную ручку, вывалился на тротуар и начал кататься по асфальту, чтобы сбить пламя, оставшееся на одежде. Затем он поднялся на ноги и увидел, что его машина была полностью охвачена огнем. Внезапно к нему подбежали двое мужчин, повалили обратно на асфальт и заставили прикрыть голову.
Сразу после того, как они втроем упали на асфальт, огонь добрался до бензобака, и кадиллак Эльдорадо весом две тонны оторвался от асфальта больше чем на метр. Горящие куски металла и пластика взлетели на пятнадцать метров вверх, после чего сотни квадратных метров заполненной парковки были накрыты дождем из почерневших обломков. (Два человека, которые повалили Левшу на асфальт, оказались двумя агентами спецслужб, которые возвращались с ужина.)
Взрыв был настолько мощным и громким, что «показалось, будто на крышу упал вагон поезда», как рассказывала Барбара Лоури, которая жила через улицу. Лори Уордл, кассир из ресторана «Мари Каллендер», который располагался напротив «Тони Рома», рассказывал: «Я выбежал на улицу, вся парковка была заставлена машинами. Автомобиль Розенталя подлетел прямо в воздух, а пламя поднялось на высоту двух этажей. Рвануло очень сильно. Взрыв выбил окна даже в задней части ресторана».
Новостная бригада с местного ТВ пила кофе неподалеку, когда прозвучал взрыв, поэтому им удалось заснять Розенталя спустя считанные минуты после взрыва, он растерянно брел по парковке, прижимая платок к окровавленной голове. Кровоточили также раны на левой руке и ноге. Все видели, как он просил Марти Кейна и остальных друзей позвонить его доктору, сообщить его детям, что с ним все в порядке, и привезти их к нему в больницу.
Джон Райс, действующий агент из Бюро алкоголя и табака, который занимался этим делом вместе с городской полицией Вегаса, рассказывал, что Левше «крупно повезло» остаться в живых после взрыва.
«В девяноста девяти случаях из ста подобная бомба убила бы его, – рассказывал Райс. – Однако в его модели кадиллака, Эльдорадо, производитель установил стальную напольную плиту под водительским местом для большей устойчивости. Именно эта пластина под креслом спасла Левше жизнь.
Стальная пластина направила взрывную волну поперек автомобиля, не позволив ей ударить вверх. Ему следовало сменить прозвище с Левши на Везунчика».
Журналисты и полиция прибыли в приемное отделение, где Левше обрабатывали раны и ожоги. Когда Левша немного пришел в себя, он приподнялся с больничной койки и обнаружил вокруг себя кучу любопытных лиц, смотрящих на него.
«Там было полно важных ребят из Бюро и местной полиции, – рассказывал Розенталь. – И они пришли не из дружеских побуждений.
Мне еще оказывали помощь, когда в палату зашли первые два агента ФБР. Они вели себя вежливо. Они сказали: “Боже, нам так жаль. Мы можем чем-то помочь?”
Я ответил:“Нет, не можете. Пожалуйста, оставьте меня в покое”. Они спросили: “Вы уверены?” Я сказал, что уверен. Они ушли.
Затем пришли парни из городской полиции. В то время шерифом был Джон Маккарти. Они зашли в палату и спросили: “Готов поговорить?” Я ответил: “Пошли на хер отсюда”. Так и сказал. “Пошли на хер отсюда”.
После того как мне обработали раны, я попросил у своего доктора о помощи. Мне было нужно больше обезболивающих. Я мучился от дикой боли. Он сделал мне дополнительный укол и помог покинуть больницу через известный только ему черный ход, чтобы помочь мне избежать встречи с репортерами, скопившимися в лобби и перед входом в здание. Когда я добрался до дома, моя домработница была на месте, и я был благодарен ей, что она успела уложить детей спать.
Примерно через полчаса после моего возвращения зазвонил телефон. Это был Джоуи Кусумано.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Да, а что? – сразу ответил я.
– Слава богу. Слава богу, – выдохнул он. – Я могу чем-то помочь, Фрэнк?
– Спасибо, Джо, – ответил я. – Если мне что-то понадобится, я первому тебе позвоню.
Я морочил ему голову, поскольку знал, что Тони Спилотро стоял рядом с ним. Кусумано говорил в трубку, но вопросы придумывал Тони. Но вскоре я перестал нервничать. Я начал обдумывать ситуацию. Ну, вы понимаете. К тому моменту боль уже отступила. Морфин продолжал действовать. Я пытался воспроизвести случившееся и думал о том, кто за этим мог стоять».
Взрыв поставил прессу на уши. Он стал главным сюжетом для газет и телевизионных новостей на много дней вперед. Разговоры о причастности Спилотро к взрыву не заставили себя ждать, как и рассуждения о том, что поджечь фитиль взрывчатки могла ссора между двумя старыми друзьями из-за интрижки Спилотро с ушедшей от Левши женой.
Агент ФБР Чарли Парсон рассказал журналистам, что за покушением на убийство, вероятнее всего, стояли Спилотро и Чикагский синдикат. Он предположил, что давние обиды и напряженные отношения между Спилотро и Розенталем из-за Джери могли привести к закладке взрывчатки.
Парсонс сказал, что он даже предложил Розенталю стать главным свидетелем: «Левша, синдикат не будет рисковать и надеяться, что ты не заговоришь. Они охотятся за тобой. Тебе тоже не надо рисковать. Присоединяйся к нам. Мы защитим тебя и твоих детей».
Джозеф Яблонски, глава отдела ФБР в Лас-Вегасе, назвал спасение Розенталя «чудом» и сказал, что «убийца, скорее всего, не местный – несмотря на то, что в Лас-Вегасе хватает мастеров, способных изготовить подобное устройство».
Левша рассказывал, что на следующий день после взрыва к нему домой постоянно стучались местные копы и агенты бюро с вопросами. Левшу интересовало, каким образом полиция собирается обеспечить защиту ему и его семье, но копов интересовали только его отношения со Спилотро и подробности вражды между двумя мужчинами. Левша сказал, что Парсон даже предложил ему полный карт-бланш по программе федеральных свидетелей.
«После того, что мир организованной преступности с тобой сделал, – настаивал Парсонс, – ты должен забыть о преданности».
Глава оперативно-розыскного отдела городской полиции Кент Клиффорд выразился максимально прямолинейно: «Левша, – сказал он, – ты ходячий мертвец, можешь не рассчитывать на полицейскую защиту, если не поделишься с нами нужной информацией».
В ответ на слова Клиффорда Розенталь позвонил шерифу и журналистам, чтобы пожаловаться на угрозы с его стороны – он сделал акцент на том, что, будучи законопослушными налогоплательщиками, он и его семья имеют право на полицейскую защиту вне зависимости от личных предубеждений главы оперативно-розыскного отдела.
На следующий день угрозы Клиффорда были раскритикованы на передовицах газет Вегаса, а шериф Джон Маккарти публично извинился за слова подопечного. Он сказал, что Розенталь имеет право на полицейскую защиту вне зависимости от своих личных качеств или нежелания сотрудничать с правоохранительными органами. Репортеры и телевизионщики вступились за Левшу в своих главных новостных сюжетах, упирая на то, что вместе с Левшой в машине могли находиться дети и домработница, а также на то, что все граждане имеют право на полицейскую защиту по законам страны.
Кент Клиффорд совершил подвиг, о котором Левша Розенталь мечтал все эти годы, – он выбил для него положительные отзывы в прессе.
Внимание журналистов и полиции к инциденту и не думало ослабевать, поэтому Левша решил провести пресс-конференцию у себя дома и положить конец самым провокационным и опасным суждениям, которые крутились в газетах. Он предстал перед шестью журналистами в своей шелковой пижаме. Голова и левая рука до сих пор были перебинтованы.
Во время интервью, которое продлилось сорок пять минут, Левша заявил, что федералы и местные копы «полностью убеждены» в причастности Спилотро к организации взрыва. Отметив, что бомбу «вряд ли подложил отряд бойскаутов Америки», Левша отказался обвинять в преступлении людей, которых он знал лично.
Он отметил, что «очень, очень сильно расстроится и очень, очень разозлится», если его давний друг Тони Спилотро окажется замешан в этом деле. Левша сказал, что он не верит в такой поворот событий, и что «это будет крайне неприятная ситуация для всех нас. Я стараюсь отгонять от себя любые мысли подобного рода».
«По правде говоря, я больше не считаю его своим другом, – продолжал Левша. – Но на данный момент я не готов верить в то, что Спилотро имеет отношение к инциденту. Я не хочу допускать мысли о том, что он мог найти в себе силы поступить подобным образом. У меня не было причин полагать, что мне или любому члену моей семьи угрожает опасность, и я вел свой обычный образ жизни. Как оказалось, я ошибался. Но я не хочу все сваливать на Спилотро. Не вижу в этом необходимости. Я не привык так поступать».
Левша сказал, что он хочет выяснить, кто стоит за этим, чтобы предотвратить подобные дела в будущем… «Но я не ищу отмщения. Если бы я хотел отомстить, я бы пал так же низко, как и те люди». Он не считал взрыв посланием или предупреждением. «Я не знаю, какие мотивы преследовали эти люди. Но я сделаю все возможное, чтобы остановить их. Я пойду на все, чтобы защитить себя и своих детей».
Существуют две основные теории о том, кто подложил бомбу под Фрэнка Розенталя. Первая – которой придерживается ФБР – гласит, что это был Фрэнк Балистриери. Действительно, Балистриери называли Бешеным Подрывником из-за его привычки подкидывать взрывчатку своим врагам. А за несколько недель до взрыва прослушка ФБР в офисе Балистриери зафиксировала, как он рассказывал своим сыновьям, что Фрэнк Розенталь был причиной всех их проблем. Он обещал сыновьям получить «полную сатисфакцию».
Вторая теория, которой придерживаются местные копы, гласит, что это сделал Спилотро.
«Джери прилетела в город после взрыва, – рассказывал Левша. – Она хотела поухаживать за мной. Защитить меня. Но во мне погасли все чувства. Она сказала:“Послушай, я могу измениться”.
Она попыталась дать мне свой номер в тот день, но я сказал, что он мне ни к чему. Она и так могла найти меня в любой момент».