24

Нельзя исключать версию убийства

Джери Розенталь перебралась в квартиру в Беверли-Хиллз. «Она связалась с плохой компанией, – рассказывал Левша. – Отбросы. Сутенеры. Наркоши. Байкеры. У нее появился бойфренд-музыкант, который знатно ее поколачивал.

У Джери началась непростая жизнь. Она приезжала в Вегас отдохнуть. Приезжала, когда у детей были соревнования по плаванию. На вечеринки. Детские мероприятия. Все в таком роде. Я никогда не был в восторге от ее приездов, ибо никогда не знал, чем они закончатся. Как-то я отвозил ее в аэропорт, а она вдруг начала верещать, что ей нужно больше денег.

Я понял, что она успела нагрузиться. Она говорила устами своих полоумных дружков. “Вытряси из этого говнюка еще бабла”. О, да. Я знал, для чего она им нужна. Я сказал, что ей бы лучше заткнуться, иначе ее багаж окажется прямо на Парадиз Роуд. Она с ненавистью посмотрела на меня, но больше не проронила ни слова.

Когда она приехала в другой раз, мой сын посмотрел на нее в окно и сказал, что мама сильно похудела. Когда она переступила порог, я понял, что он имел в виду. Она выглядела как щепка. Она очень сильно потеряла в весе. Она состояла из таблеток и порошка.

Недостаток питательных веществ. Ее рацион ограничивался таблетками.

Я сказал: “Подумай, что ты с собой вытворяешь”.

Она молча прошла мимо меня, поднялась наверх и зашла в ванную так, словно до сих пор жила в этом доме. Всем своим видом показывала, что она до сих пор была Джери Розенталь.

После развода я предложил ей сто тысяч долларов, чтобы она поменяла фамилию, на что она ответила: “Ты издеваешься?” Она пользовалась моей фамилией при любой подвернувшейся возможности. “Да вы знаете, кто я такая? Кто мой муж?” Все такое. Эта легенда была ее щитом.

Она могла позвонить из какого-нибудь бара в час ночи и заявить: “Скажи, чтоб этот сукин сын от меня отвязался”.

Как-то ночью она в истерике позвонила из таксофона. Она рыдала. “Только подумай, этот сукин сын меня отделал!”

В то время Джери встречалась с парнем моложе нее. Когда мы разговаривали по телефону, он называл меня “мистер Розенталь”.

Я уже предупреждал его о том, как нужно себя вести. Я говорил ему: “Не забывай, что встречаешься с матерью моих детей”.

Он отвечал: “Да, мистер Розенталь, сэр”.

А теперь Джери звонила мне из телефонной будки. Сказала, что она вся в крови, что парень врезал ей по первое число. Я спросил ее, чем помочь, и она попросила позвонить ему. Заставить его прекратить. Она дала мне номер и сказала, что через час он сможет ответить.

Я записал номер. Поднялся с постели. Час я сидел и смотрел на часы. Час тянулся очень долго, но в конечном итоге я набрал номер, и что вы думаете? Трубку сняла Джери.

– Привет!

– Что за дерьмо? Ты ненормальная? – спросил я. – Я думал, парень тебя избивает? Что ты вообще там забыла? Почему вернулась?

– А, да все в порядке, – ответила она.

– Передай ублюдку трубку, – приказал я ей.

– Все нормально. Я справлюсь, – бросила она.

Потом выяснилось, что это была ее квартира, в которой они жили вдвоем, и парень пригрозил, что бросит ее, а она в пьяной истерике решила позвонить мне, чтобы я запугал его и заставил передумать».

6 ноября 1982 года – примерно через месяц после инцидента с машиной Левши – утром в 4:35 Джери Розенталь истошно закричала на тротуаре перед мотелем «Беверли Сансет», по адресу 8775 Сансет-Бульвар, заплетающимися ногами вошла в лобби и там же потеряла сознание.

Служащий мотеля вызвал полицию, но когда те приехали в сопровождении кареты скорой помощи, она уже была в коме. Из комы она не вышла. Тремя днями позже она умерла в больнице «Седарс-Синай». Ей было сорок шесть лет. Доктора нашли в крови следы алкоголя, транквилизаторов и других наркотических веществ. Все ее ноги были в синяках, особенно большой – на бедре.

Новость тут же появилась на передовицах газет Лос-Анджелеса и Лас-Вегаса, которые сообщили, что она, по всей видимости, умерла от передозировки наркотиками, причем журналисты не преминули разворошить все прошлые истории, включая ее тяжелый брак, интрижки со Спилотро, кражу более миллиона долларов из трех банковских ячеек и покушение на Левшу. Отличная история для таблоидов и для копов. Представитель окружного прокурора капитан Рональд Маус в разговоре с «Лос-Анджелес Таймс» сказал: «Мы займемся этим, поскольку нас интересуют прошлые связи этой женщины и ее возможная вовлеченность в организованные преступные группировки».

Доктор Лоуренс Мальдонадо, констатировавший факт наступления смерти, заявил: «Нельзя исключать версию убийства».

«Я узнал новость от Шарлотты, жены Боба Мартина, – рассказывал Левша. – Она позвонила мне и сказала:“Фрэнк, у меня плохие новости. Мой меховщик только что звонил и сказал, что к нему приехала Робин за покупками Джери. Робин сказала, что Джери скончалась”.

Я тотчас позвонил меховщику. Назвал свое имя. Он знал, кто я такой, и сразу начал осыпать меня благодарностями за все мои многолетние заслуги. Я сказал:“Послушай, Робин Мармур у тебя?” “Да, приехала за мехами Джери. Она говорит, ее мать умерла”.

Меховщика звали Фред что-то там. Я сказал:“Фред, не отдавай ей ни одной гребаной вещи. Понял меня?”

“Да, сэр”, – ответил Фред. Я повесил трубку.

Я позвонил в морг. Да, тело было у них. Она была мертва.

Я поговорил с врачом.

Наконец, два дня спустя, мне позвонила Робин.

Робин сказала: “Мама умерла”. Ни больше, ни меньше. “Мама умерла”.

Я сделал вид, что впервые слышу об этом. Я узнал у нее некоторые подробности. Она уже начала подготовку к похоронам. Я сказал, что перезвоню ей позже. Когда мы созвонились снова, мы начали спорить о том, где похоронить Джери. Я хотел, чтобы это был Лас-Вегас, рядом с могилой ее матери. Робин и Лен Мармур хотели похоронить ее в Лос-Анджелесе. Наконец, Робин назначила похороны и нашла часовню.

Я рассказал все детям, объяснил им, что произошло. Они все поняли. Я спросил, хотят ли они присутствовать на похоронах, и Стив ответил: “Пожалуйста, нет, я не хочу”. Стефани сказала: “Мы не поедем”.

Существовало две гипотезы – половина людей думали, что ее убил я, половина – что это сделал синдикат. Все они заблуждались. Я потратил на расследование порядка пятнадцати тысяч долларов. Я узнал подробности.

Я верю в то, что она передознулась.

Ее погубили люди. Люди, окружавшие ее. Они знали, что она богатая женщина. Она получала от меня пять тысяч долларов в месяц в качестве алиментов. У нее оставались все ее побрякушки. Но когда полиция провела обыск в ее квартире, там уже ничего не осталось».

«Сначала думали, что от Джери избавились, ведь она слишком много знала о синдикате, – рассказывал Фрэнк Куллотта. – Но это полная хрень.

Вероятнее всего, одному из ее дружков, этих торчков-байкеров, пришла в голову мысль, что Джери получит в наследство огромное состояние, если вдруг станет вдовой. Так что сначала они попытались подорвать Левшу, а когда облажались, то поняли, что дела их плохи, особенно если Джери догадается сложить два и два.

Потому они от нее и избавились. Всего через четыре недели после того, как взорвали тачку Левши. Вот это совпадение. И какого бы черта ей было болтаться в этой паршивой части Голливуда в половине пятого утра? Она и не болталась. Она была в машине со своими палачами, своими дружками, которые пытались убить Левшу, а теперь накачивали ее колесами и бухлом.

Все, что им нужно было сделать, это остановиться, вышвырнуть ее на улицу и уехать».

«Мою сестру убили, – рассказывает Барбара Стокич. – Кто-то сделал ей смертельный укол.

Джери забрала с собой драгоценностей на миллион долларов, когда уходила от Фрэнка. Он убедил ее вернуть ему деньги, но драгоценности у нее остались, и теперь они все исчезли.

Переехав в Лос-Анджелес, она хотела вернуться к Фрэнку. Ей не хватало былой роскоши. Опеки. Стабильности. Она любила называть его “мистер Р.”

Когда Джери умерла, наш отец стал ездить по тем местам, где она любила совершать покупки. Одна из подруг Джери рассказала, что она прошла двухмесячный курс психотерапии и почти вернулась в норму.

Джери получала от Левши пять тысяч долларов в месяц, у нее остались кредитные карты и мерседес. Но ей не нравилось быть одной. Она ходила по барам и пила всю ночь. Когда Джери приехала, Ленни уже был женат, а чернокожий парень, с которым у нее что-то было, нещадно ее бил. Хотел ее денег и украшений.

Я узнала обо всем, когда мы с Мэлом, моим мужем, были в гостях у моего отца. Позвонил наш домовладелец. Какие-то его знакомые увидели заметку о смерти Джеральдины Макги Розенталь и подумали, что это может быть моя сестра. Мы позвонили Робин, но та заявила, что у нее нет времени с нами разговаривать. Наконец, она рассказала, что похороны состоятся через два дня. Моя сестра лежала в больнице, потом в морге, прошла целая неделя, а нам никто даже не удосужился сообщить».

Джери похоронили в мемориальном парке Маунт Синай. Церемония была скромной. Левша и двое их детей на похоронах не присутствовали.

Левша прокомментировал это следующим образом:“Я не хотел подвергать детей такому стрессу”.

В январе 1983 года коронер Лос-Анджелеса официально признал смерть случайной, заявив, что она была вызвана употреблением смертельной дозы кокаина, валиума и виски «Джек Дэниелс».

В документе Лос-Анджелесского суда по наследственным делам по данному делу говорится:

Погибшая не владела недвижимым имуществом, но обладала персональным имуществом, состоящим из многочисленных монет, хранящихся в ячейке N 107 Первого Федерального банка, по адресу: Площадь Мэриленд, 3681 Саут Мэриленд Парквей, Лас-Вегас. Общая стоимость монет была оценена по постановлению суда и составила 15 486 долларов США.

Среди 125 монет, помимо прочего, было: 4000 долларов в серебряных долларах; 1200 долларов в серебряных долларах 1887 года; 133 доллара в игровых фишках казино «Стардастш; 6000 долларов в серебряных долларах 1887 года; 100 долларов в 22 центах с изображением индейца; двадцатипятицентовики со стоящей Свободой, пятицентовики со щитом и одноцентовая монета 1797 года.

Половина монет из банковской ячейки по договору о разводе отошла Левше; вторая половина была поровну поделена между тремя детьми: Робин, Стивеном и Стефани. Согласно судебным документам, каждый из наследников Джери получил 2581 доллар.

Приближался конец всего. Покушение на Левшу и смерть Джери повлекли за собой возбуждение уголовных дел, тюремные заключения и новые смерти.

Сотни кассет с записями разговоров, попавшие в Министерство юстиции, привели к сотням обвинительных актов – и последующим обвинительным приговорам – в отношении крупных боссов синдиката, которые были замешаны в схемах вывода денег из казино-отелей «Стардаст» и «Тропикана».

От ненадежных звеньев цепочки избавлялись. 20 января 1983 года после обеда в ресторане в пригороде Чикаго был застрелен шестидесятилетний Аллен Дорфман. Незадолго до этого Дорфману вместе с Джоуи Ломбардо, Джо Аюппой, Джеки Чероне, Мейшем Рокманом и президентом профсоюзов Роем Уилльямсом были предъявлены обвинения в использовании средств Пенсионного фонда профсоюзов с целью подкупа сенатора из Невады Говарда Кэннона, чтобы тот поспособствовал принятию нужного законодательного акта в отношении грузоперевозок. Дорфмана уже второй раз привлекали к уголовной ответственности в связи с Пенсионным фондом, и судья мог гарантировать ему долгий тюремный срок.

Дорфман вышел из ресторана в сопровождении Ирвина Вайнера, шестидесятипятилетнего страхового брокера и бывшего залогового поручителя, который много лет назад в Чикаго нанял на свою же должность Тони Спилотро. Дорфман зашел в магазин видеокассет, где приобрел фильм под названием «Недопустимая улика», который этим же вечером собирался дома посмотреть. Фильм рассказывал историю человека, которого пресса по ошибке обвинила в связях с мафией.

Вайнер говорил полиции, что сзади подошли двое, сказали «Это ограбление!», а когда он пригнулся, то услышал выстрелы, но происходящего не видел. Стрелки исчезли. Убийство осталось нераскрытым.

13 марта 1983 года от рака легких умер Ник Чивелла. Двумя неделями ранее его выпустили из федеральной тюремной больницы города Спрингфилд, штат Миссури, чтобы он мог «достойно умереть».

Джо Агосто обвинили в заведомо неверном заполнении чеков, благодаря которому он мог сливать деньги мимо кассы «Тропиканы», выводя таким образом средства. 12 апреля 1983 года Агосто решил стать главным свидетелем. Его показания вкупе с записными книжками ДеЛуны привели к обвинительным приговорам и жестким наказаниям: Карл Чивелла и Карл ДеЛуна получили по тридцать лет; Карл Томас отделался пятнадцатью. Фрэнк Балистриери получил тринадцать.

Джо Агосто скончался через несколько месяцев от сердечного приступа. На второй фазе дела об «Арджент» – в ходе которого многим из прошлых ответчиков были выдвинуты обвинения в выведении порядка двух миллионов долларов из корпорации, – требовался надежный свидетель. Аллену Глику гарантировали неприкосновенность, и он заговорил.

Под следствием в этот раз были чикагские боссы: Джо Аюппа, 77 лет, Джеки Чероне, 71 год, действующий кливлендский босс Милтон Мейш Рокман, 73 года, босс из Милуоки Фрэнк Балистриери, 67 лет, и двое его сыновей-юристов, Джон и Джозеф. Обвинительный приговор почти наверняка означал, что престарелые боссы встретят последние деньки за решеткой.

Глик предстал перед судом и давал свидетельские показания на протяжении четырех дней, выкладывая в мельчайших подробностях то, как он сражался с Фрэнком Балистиери и как он получил свой кредит. Он также рассказал о том, как его заставляли отказаться от 50-процентного преимущественного права на корпорацию в обмен на двадцать пять тысяч долларов. Под присягой он рассказал о том, как его принуждали продвигать Фрэнка Розенталя, о том, как Ник Чивелла угрожал ему в темном гостиничном номере в Канзас-Сити, а Карл Де-Луна занимался тем же самым в офисе Оскара Гудмана прямо посередине Лас-Вегаса.

Глик стал губительным свидетелем. Он был точен в высказываниях, нисколько не рисовался. Он был сама честность. Свидетелем обвинения стал и Карл Томас, руководствовавшийся надеждой на сокращение пятнадцатилетнего срока заключения по делу «Тропиканы». Он давал показания о выводе средств и влиянии синдиката на профсоюзы. Федералам удалось также заполучить семидесятисемилетнего Джо Лонардо, в прошлом второго по значимости гангстера в Кливленде, который рассказал суду, что был агентом Рокмана, и объяснил, каким образом был подготовлен кредит Глика и кто поимел с этого пользу.

С обвинением согласился работать даже Рой Уильямс, приговоренный к пятидесяти пяти годам тюремного заключения по делу о даче взятки Кэннону. В зал суда его вкатили на инвалидном кресле и с кислородной маской, он рассказал, что в течение семи лет ежемесячно получал от Ника Чивеллы полторы тысячи наличными за то, что отдал свой голос за выдачу кредита Глику Пенсионным фондом.

Карлу ДеЛуне судебный процесс успел порядком надоесть. Он признал вину еще до того, как был вынесен вердикт. Ему и так светило тридцать лет по делу «Тропиканы». Что они еще могли ему сделать? Дать тридцать лет сверху? Зачем просиживать штаны в суде и наблюдать, как прокуроры показывают увеличенные фотографии его карточек присяжным, а 21-й, 22-й, и Пижон (Балистриери) недоверчиво таращатся на весь этот парад чертовых улик, которые ДеЛуна подробно уместил на свои крохотные картонки.

Фрэнк Балистриери уже был осужден на тринадцать лет по стороннему делу. Он также признал себя виновным.

Тони Спилотро, проходивший по делу «Арджент» в качестве обвиняемого наравне со всеми остальными – в основном из-за телефонных звонков руководителям «Стардаст» с просьбами пристроить нужного человека на работу или выбить комплимент от заведения, – был освобожден от посещения заседаний из-за больного сердца. Государственные врачи постановили, что Спилотро не симулировал болезнь, поэтому ему дали отсрочку на проведение коронарного шунтирования. После он все равно должен был явиться в суд.

Когда были озвучены обвинительные приговоры, никто не был удивлен, даже несмотря на всю суровость мер: Джо Аюппа, семидесятилетний чикагский босс и его правая рука, семидесятиоднолетний Джеки Чероне, получили по двадцать лет. Мейша Рокмана, которому было семьдесят три, приговорили к двадцати четырем годам тюремного заключения. Карл ДеЛуна и Карл Чивелла получили по шестнадцать лет, их тюремное заключение должно было начаться в один день. Джон и Джозеф Балистриери были оправданы по всем статьям.

1983-й стал поворотным годом в истории Лас-Вегаса. Прошли предварительные судебные заседания по делам «Тропиканы» и «Арджента», затем был суд и обвинительные приговоры. Были выплачены последние заемные ссуды Пенсионного фонда профсоюза. Закладная «Голден Наггет» была выкуплена Стивом Винном и оплачена бросовыми облигациями. Главная денежная артерия синдиката – казино – была перекрыта.

В 1983-м игровые автоматы стали главным источником дохода для казино, остальные виды азартных игр отошли на второй план. Лас-Вегас, который начинал как город для богатых кутил, превратился в Мекку для американских граждан, жаждавших мелких ставок и забегаловок типа «СЪЕШЬ СКОЛЬКО ВЛЕЗЕТ ЗА ДВА ДЕВЯНОСТО ПЯТЬ».

В 1983-м Комиссия по азартным играм Невады отозвала лицензию «Стардаст» из-за очередного расследования и посадила в бывший офис Левши одного из своих руководителей, чтобы тот управлял заведением. Чиновники штата успешно уволили или принудили уйти на преждевременную пенсию многих работников казино, которые тем или иным образом участвовали в многолетних преступных схемах.

В 1983-м Левша Розенталь со своей семьей переехал в Калифорнию.

«Я поигрывал на бирже, даже немножко рисковал, как настоящий игрок, – рассказывал Левша. – А дети, особенно Стефани, стали профессиональными пловцами. Она показывала неплохие результаты в Лас-Вегасе и брала призовые места на десятках соревнований.

Чтобы помочь ей достигнуть цели – а она уже готовилась к квалификационным соревнованиям Олимпийских игр, – мы переехали в Лагуна Нигел, где они могли тренироваться и соревноваться в составе “Мисьон Вьехо Нададорес”, одной из лучших команд пловцов в стране».

Дом Розенталей стоял в Лагуна Вудс, районе Лагуна Нигел, зажиточном квартале между Лос-Анджелесом и Сан-Диего. Это был один из девятнадцати домов, расположенных в шикарных прибрежных холмах, с панорамным видом на океан, Краун Вэлли и загородный клуб «Эль Нигель». Система безопасности дома семьи Розенталь включала, помимо прочего, несколько телевизионных мониторов, встроенных в панель, занимавшую целиком всю стену в гараже.

Почти весь 1983 год жизнь Левши была сосредоточена на впечатляющих успехах его детей в качестве профессиональных пловцов.

«Нет большего повода для гордости, чем прочесть заголовок, гласящий:“РОЗЕНТАЛЬ ЗАБИРАЕТ ЕЩЕ ДВА ЗОЛОТА”, зная, что речь о твоем ребенке», – рассказывал Розенталь. Вырезки из газет до сих пор хранятся у него.

«Стефани была исключительным спортсменом. Она была поразительна. Ее болевой порог был столь высок… Я даже не могу описать… Не могу описать словами, сколько боли она перетерпела. Я смотрел, как она тренируется. Отвозил ее на утренние и дневные тренировки. В четыре тридцать утра и в три тридцать пополудни. Знаете, мне нравилось это делать. Я наблюдал за ее тренировками. И я видел выпирающие вены, красные глаза, как она тренируется в дождь, град и холод. Я пребывал в благоговейном трепете от того, чем она готова жертвовать, чтобы заниматься тем, чем занимается. Знаете, я очень ее уважал.

Ибо неважно, сколь ты талантлив, нужно быть выносливым, сильным, стойким. Ну, знаете, чтобы выигрывать. А Стефани, мать твою, хотела выигрывать. Эту девчонку было не сломать. Она бы не позволила себя сломать.

И это не просто слова какого-то гордого папаши. Это слова игрока. Она была лучшей. Она надирала задницы всем, где бы ни была. О, да.

Были наградные ленты, медали, трофеи. К сожалению, Стивену пришлось во всем этом участвовать. А я не замечал, сколь сильно в нем чувство обиды. Они ведь были детьми. Ему всего тринадцать, ей десять. Ему было очень больно, когда я обнимал Стефани. Гладил ее по голове. Целовал ее. Пожимал ей руку. Подбадривал.

А ее брат, который участвовал в том же заплыве, приходил в хвосте. А что я мог поделать? Ну да, иногда говорил:“Эй, Стив, все в порядке. Просто нужно поднажать”. А Стивену было от нас всех горько. Все мы – это я и Стефани.

Стив был талантливым пловцом. Вообще-то, более талантливым, чем Стефани. Да, да. Тренеры по всей стране, и даже его личный тренер, говорили мне: “Фрэнк, если заставишь этого парня шевелить жопой и тренироваться, то никто и близко стоять не будет. Парень круче Стефани”.

Но ему не хватало желания взять себя в руки и постараться. Начать тренироваться. Проплывать пятнадцать тысяч метров в день. Бегать. Заниматься в тренажерном зале. Поднимать тяжести. Он не хотел платить должную цену. Соответственно, Стивен участвовал в соревнованиях, не обладая должным уровнем подготовки. И ему надирали задницу.

Но знаете, не всем дано это. Я не мог его винить. Я думаю, ему стоило уйти. Пойти, к примеру, в спасатели.

А Стефани гналась за золотом. То были лучшие годы моей жизни. Я сказал дочери и паре самых близких друзей, что если она попадет на Игры 1984 года и заработает там медаль, то мне больше ничего не будет нужно от этой гребаной жизни.

Если мне было суждено через минуту после этого сдохнуть от сердечного приступа – да насрать. Не очень-то и нужно было мне после этого жить. И я говорил правду. Другими словами, мне хотелось только этого. И я сказал: “Стефани, это все, чего я хочу. Хочу это увидеть”.

Я сказал ей: “Со мной уже произошло чудо, когда я выбрался из заминированной машины. Я хочу увидеть, как ты возьмешь золото, Стеф, после этого я собираюсь прощаться”.

И она меня услышала. Но она была маленькой. Она была совсем ребенок. Она тренировалась с шестилетнего возраста. Итак, мы отправились на отборочные соревнования в Остин, штат Техас. Она была заявлена как участница трех этапов, и я очень внимательно наблюдал за ее тренировками перед отъездом в Остин. Помните, я игрок. Я привык наблюдать.

И я понял, что шансы ее невелики настолько, что стремятся к нулю. Тренеры говори мне: “Фрэнк, не надломи ее. Ты все испортишь. Фрэнк, осторожнее. Фрэнк это. Фрэнк то”.

Но на пути с тренировки домой я говорил ей: “Стеф, нужно поднажать”. А она отвечала: “Пап, ты не понимаешь, о чем говоришь”.

Короче, я все понял еще до отъезда. Главное событие. Стометровый заплыв на спине. Из Чикаго собирался прилететь мой племянник Марк Мендельсон, но я велел ему дождаться того момента, когда она пройдет в финал. Он решил ждать в аэропорту О'Хара, пока Стеф пройдет утреннюю квалификацию, чтобы выступить вечером в финале. Ей нужно было занять место в первой восьмерке. В заплыве принимало участие больше сотни спортсменов. Первые восемь пройдут в финал; двое из них отправятся на Олимпийские игры.

Итак, он решил ждать в аэропорту, я же должен был сообщить ему, лететь или нет. Я сердцем чувствовал, что шансов у нее не было. За сорок пять минут до начала она нашла меня и сообщила, что тренер считает, что она в лучшей форме, чем когда-либо. Я подумал: “Твой тренер вешает тебе лапшу на уши, пошел он в жопу”.

Он лукавил. Он надеялся. Ждал от нее чуда. Что ж, в спорте чудес не бывает. Это борьба.

Я помню ее результат. На две с половиной секунды хуже, чем полгода назад, на отборочных соревнованиях. У нее опустились руки. У меня опустились руки. Я рванул к телефону и оставил сообщение для племянника, который ждал в аэропорту.

Я сказал: “Марк Мендельсон, езжай домой”».

Отправился домой и Левша. Его дом в Лагуна Нигель стоил триста семьдесят пять тысяч долларов, на входе был установлен каменный фонтан, были гидромассажная ванна, садовая беседка, спальня была отделана африканским черным деревом. Но когда Розенталь захотел поклеить обои, выяснилось, что это невозможно, потому что стены кривые – из-за этого дефекта не представлялось возможным также поменять двери, окна и ставни. «Дом разваливается, скрипит и оседает, – говорил тогда Левша. – В торцевой стене была трещина, не получалось даже зеркало повесить, потому что дом был весь кривой. Я попросил генерального подрядчика проверить, соответствует ли постройка национальным стандартам».

Левша обратился в суд.

Он говорил, что был вынужден сделать это. «В строительной компании перестали отвечать на мои звонки».

* * *

Майк Кинц ни за что бы не заметил голый клочок земли, но с высокого сиденья трактора открывался отличный обзор. Кинц арендовал пять акров кукурузных полей в Эносе, штат Индиана, примерно в шести милях к юго-востоку от Чикаго; кукуруза тогда успела вырасти на десять сантиметров в высоту, но уже через пару недель она бы вымахала настолько, что покрыла бы все поле и скрыла характерный след, тянущийся от дороги к тому самому голому клочку.

Кинц подумал, что, вероятнее всего, браконьеры закопали на кукурузном поле останки оленя, после того как освежевали его и вырезали съедобные части. Такое уже случалось. И он позвонил Дейву Хадсону, биологу и егерю тех мест.

Хадсон около двадцати минут копал влажную зыбкую почву, пока не наткнулся на что-то мягкое. Он посмотрел в метровую яму и увидел кусок белой кожи.

«Я смахнул песок, – рассказывал Хадсон, – и увидел чьи-то трусы».

В могиле глубиной полтора метра друг на друге лежали два трупа. Кроме нижнего белья, на них ничего не было. Их лица были изуродованы настолько, что личности удалось установить лишь спустя четыре дня, когда ФБР провело проверку отпечатков пальцев. Мужчинами оказались Энтони Спилотро, сорока восьми лет, и его брат Майкл, сорока одного года.

Девятью днями ранее о пропаже этой парочки сообщила Энн, жена Майкла, и пресса тут же начала размышлять о намеренном исчезновении, поскольку братья Спилотро через несколько недель должны были предстать перед судом. Суд дал Тони восемь дней, чтобы навестить родню в Чикаго и показаться на приеме у брата-стоматолога.

В тот период у Тони Спилотро намечались тяжелые времена. Он проходил подозреваемым по делу о выведении денег из казино «Стардаст». Близилось повторное слушание по делу о банде «Дыра в стене»; первое прекратили из-за попытки дачи взятки одному из присяжных. Также было назначено слушание по делу о нарушении гражданских прав в отношении свидетеля обвинения, которого Тони предположительно убил. Его брат Майкл ожидал судебного процесса по поводу вымогательств, доказывающих связь организованных преступных группировок с секс-клубами и проститутками в западных районах Чикаго.

Связи Тони Спилотро с Чикагским синдикатом за последние годы заметно ослабли. «Тони нажил себе врагов», – рассказывает Фрэнк Куллотта. Ситуацию усугубили воспроизведенные на суде записи телефонных разговоров Спилотро, на которых он общался со своими сообщниками, чаще всего с Джо Ферриолой. Вечером 14 июня, когда Майкл и Тони выходили из пригородного дома Спилотро, Майкл сказал жене: «Энн, если мы не вернемся к девяти, значит, мы в беде».

Могила находилась примерно в четырех милях от фермы, принадлежащей Джозефу Д. Аюппе, бывшему боссу синдиката, который на тот момент находился в тюрьме по обвинению в выведении средств из казино Лас-Вегаса.

Эдвард Д. Хегарти, агент ФБР, занимавшийся данным эпизодом, рассказывал: «Тела прятали с тем расчетом, что их не найдут. Но тот, кто закапывал, не учел того факта, что для удобрения поля гербицидом может объявиться фермер». По словам старшего судмедэксперта университета Индианы доктора Джона Плесса, который проводил вскрытие, братья умерли от «травм в области головы и шеи, нанесенных тяжелым тупым предметом». Они были зверски избиты, при этом трещин и переломов костей обнаружено не было. Избили их, предположительно, рядом с местом захоронения. Одежда была найдена неподалеку. Тела закопали достаточно глубоко, чтобы следующей весной их не обнаружили фермеры, возделывающие землю.

«Убийцы действовали с поражающей жестокостью, – рассказывал старый враг Спилотро, отставной агент ФБР Билл Роумер. – Обычно это один, два, три выстрела в затылок с близкого расстояния, чаще всего из пистолета двадцать второго калибра. Это быстро, да и жертва не мучается. Тех же ребят забили до смерти. Растерзали».

В Лас-Вегасе больше нет тех парней в шляпах, которые его построили. Вряд ли в городе объявится игрок без фамилии, но с чемоданом наличных, теперь они боятся, что вчерашний выпускник школы гостиничного менеджмента, занимающий теперь должность работника выходного дня в казино, сдаст их налоговому управлению.

Лас-Вегас превратился в парк развлечений для взрослых, место, куда можно приехать с семьей и немного отдохнуть самому. Пока детишки играют в пиратском корабле в казино «Трежер Айлэнд» или принимают участие в рыцарском турнире в «Экскалибур», мамочка и папочка могут проиграть закладную и деньги на колледж в игровые автоматы.

Старый добрый отель «Фламинго» Багси Сигела, в котором было всего 147 номеров, да даже 900-комнатный «Стардаст» Левши сменились отелем «Эм-Джи-Эм Гранд» на 5008 комнат и целым рядом расположившихся на Стрипе отелей на три-четыре тысячи номеров. Отели в форме пирамид, замков и космических кораблей. Перед «Миражом» каждые полчаса извергается бутафорский вулкан. Шесть раз в день на искусственном озере чуть правее появляется пиратский корабль, который сражается с Британским флотом.

Каких-то двадцать лет назад дилеры знали твое имя. Что ты будешь пить. Во что будешь играть. Как будешь играть. Можно было просто подойти к столу, и ты уже был в игре. Знакомый носильщик относил твои вещи в номер, распаковывал сумки, после чего в номере тебя ждали свежие фрукты и любимые напитки в ведерках со льдом. Не нужно было ждать, пока освободится комната, – комната ждала, когда освободишься ты.

Сегодня же процесс заселения в отели Лас-Вегаса напоминает скорее процедуру регистрации на рейс. Гостеприимность самых дорогих отелей может быть несколько омрачена затянувшейся проверкой личности, пока компьютер сверяет номер твоей «Американ Экспресс» с кредитной линией.

Основным источником финансирования казино вместо Пенсионного фонда профсоюзов стали бросовые облигации; но хотя процентная ставка бросовых облигаций и высока, она не дотягивает до былых времен. Президентам казино, которые занимают деньги на бизнес, не приходится теперь встречаться со своими маклерами в темных номерах отелей Канзас-Сити в три часа ночи. Больше никто не грозится вырвать им глаза.

Тони и Джери мертвы, а Левша уехал. Левша теперь живет в доме на поле для гольфа в закрытом районе в Бока-Ратон. Немного играет на бирже, следит за инвестициями и помогает брату управлять ночным клубом. Иногда он, сидя на небольшом балкончике, светит фонариком на официантов, которые, по его мнению, недостаточно расторопны при уборке столиков. Левша долгие годы лелеял надежду вернуться в Лас-Вегас, но в 1987 году его занесли в черный список и запретили даже переступать порог казино; годы попыток оспорить это решение ни к чему не привели.

«Все могло выйти так красиво, – рассказывал Фрэнк Куллотта. – Все работало как надо. Нам дали рай на земле, но мы его весь просрали».

Вряд ли парни с улицы когда-либо получат второй такой подарок с небес.