14

Если отказывать каждому, у кого есть оплошность за плечами, то придется отозвать половину лицензий в городе

«После того как меня уволили из “Стардаст”, я получил должность колумниста в “Вэлли Таймс”, и в своих колонках я изводил Левшу и Глика, – вспоминал Дик Одесски, бывший директор по связям с общественностью в “Стардаст”.

Зарабатывал я немного, но веселился на славу. Многомиллионная корпорация, одна из крупнейших в Лас-Вегасе, была окружена слухами.

К концу 1975-го, всего после года работы, председателя правления компании уже заваливали вопросами о его отношении к двум совершенным мафией убийствам, о том, просил ли он членов синдиката оказать поддержку в получении кредита от профсоюзов, и почему парень, нанятый им для управления казино, настолько боялся провалить тест на лицензию, что начал прикрываться всевозможными должностями, продолжая при этом руководить из-за кулис.

В компании все еще работали многие мои друзья, поэтому информация просачивалась ко мне постоянно. Как-то раз мне поступил звонок от женщины, которая рассказала, что Розенталь зашел за стойку распорядителя и уволил всех, кто попался ему на глаза.

Она и раньше подкидывала мне дельную информацию о Фрэнке и “Ардженте”, но ее невозможно было проверить на достоверность. Теперь же до меня дошло сообщение, которое можно было проверить, и когда я сделал это, выяснилось, что женщина рассказала правду.

Левша поступил в точности как она описала. Я не понимал его мотивов. Этого было достаточно для того, чтобы Совет заставил его подать на лицензию. Но ему будто было все равно. Настолько он был наглым и уверенным в неприкосновенности своей позиции.

Однако в Совете оставались ребята, которые не спускали с Фрэнка глаз. Более того, двое из них приходили ко мне и спрашивали о моих отношениях с Фрэнком. Я сказал, что таковых нет. Что меня уволили.

“Как насчет того периода, когда он на вас работал?” – спросили они.

Я ответил, что он на меня никогда не работал. Полный абсурд.

Затем они достали документы, подтверждающие, что Фрэнк Розенталь работал помощником директора по связям с общественностью. Так как я отвечал за связи с общественностью, они предположили, что он был моим подчиненным. Но нет, он просто подделал документы, думая, что таким образом все уладит.

Агенты составили отчет, но это, как обычно, ни к чему не привело.

В другой день мне рассказали, что два агента Совета пытались допросить Бобби Стеллу в“ Стардаст”, но он их прервал, сказав, что им нужен Розенталь. Он проводил их наверх к Левше.

Насколько я знаю, они зашли в офис и начали задавать Левше вопросы, но он тоже не стал их слушать.

Он попросил секретаря набрать какой-то номер, поговорил по телефону несколько минут и протянул трубку одному из агентов.

“С вами хочет поговорить представитель Совета, Ганнифин”, – сказал Фрэнк, передавая им телефон.

Агенты были поражены. Фил Ганнифин был их шефом. Он был одним из самых жестких членов Совета. Он не позволял своим агентам беспокоить его в нерабочие часы, вне зависимости от того, насколько срочно они нуждались в его помощи, а теперь на их глазах тип, который, по их представлению, был самым крупным нелегальным игроком города, звонил шефу домой.

На том конце трубки Ганнифин начал орать на агентов. Он напомнил им о том, что по указу Совета ни один агент не имел права появляться в “Стардаст”, не поставив лично его в известность.

Ганнифин вздул агентов, и это так их задело, что они распространили слухи о дружеских связях Ганнифина и Левши, которые позволяли последнему работать без лицензии.

Слухи были достаточно серьезными, чтобы я обратился к Ганнифину за разъяснениями. Он сказал, что ничего подобного никогда не происходило. По его словам, он не устраивал своим агентам выволочек, и уж тем более при Розентале в его собственном офисе. В это я поверил.

Хотя Ганнифин и опроверг историю, рассказанную оскорбленными агентами, на деле слухи о его близких отношениях с Розенталем имели под собой почву. Было широко известно, что Ганнифин восхищался опытом Левши в букмекерской сфере. Именно Ганнифину принадлежала идея разрешить казино иметь свои букмекерские конторы, именно он втянул Розенталя в эту кампанию; в процессе Ганнифин стал его почитателем. «Раньше в казино нельзя было ставить на скачки и спортивные события, – рассказывал Ганнифин. – Обычно это делалось на стороне, а у букмекеров была куча проблем. Пари заключались после того, как становился известен результат, а власти штата недосчитывались прибыли в казну. Букмекерских контор было немного. Как правило, в арендованном помещении с подключенным телефоном и меловой доской сидел парень, который испарялся при первых же признаках неприятностей. Я всегда полагал, что будет лучше разместить букмекеров в казино, ведь таким образом мы смогли бы контролировать их деятельность. Пожалуй, Левша знал о букмекерах больше кого-либо в Вегасе, поэтому я попросил его помочь мне объяснить законодательному собранию штата, что мы все только выиграем, если Комиссия Невады по азартным играм одобрит спортивных букмекеров. Он был в восторге от этой идеи. По моей просьбе он несколько раз летал в Карсон-Сити и выступал. Он был бесподобен. Ему нравилось подниматься на трибуну, и он был идеально подкован по теме. Он выходил и рекламировал систему».

Левша Розенталь рассказывал: «Ганнифину пришла идея пустить спортивных букмекеров в казино. В 1968-м, когда я только приехал, в Вегасе было всего два или три места, где можно было сделать ставку. Революция просто напрашивалась. По телевидению вот-вот должны были начать показывать спортивные трансляции, а после первого Суперкубка 1967 года интерес к ставкам на спорт возрос многократно.

Тогда не существовало прямых трансляций еженедельных игр Национальной футбольной лиги. Почти все букмекеры принимали ставки исключительно на скачки, причем их конторы внешне напоминали хлев больше, чем сегодняшние настоящие конюшни. Крайне неприятные места. Забегаловки с опилками на полу. С древними меловыми досками. Ни о каких бытовых удобствах не шло и речи.

Поэтому, когда нам дали добро, я точно знал, что делать. Я всю жизнь провел в подобных местах и знал, что для них необходимо. Я потратил кучу времени на продумывание оформления, я часами выбирал нужные стулья, планировал пространство, искал доски и телевизионные экраны. Я хотел создать настоящий театр.

Но я работал с теми, кто не понимал, о чем идет речь. Такой букмекерской конторы еще не делал никто.

Это было помещение площадью около восьмисот пятидесяти квадратных метров, рассчитанное на шестьсот посетителей, внутри стояло двести пятьдесят сидений с оборудованными столиками и регулируемым освещением, которые предназначались для наших постоянных игроков.

Мы оборудовали бар – стойка почти четырехсотметровая из деревянной мозаики и зеркал вместе с крупнейшей в мире системой проекционного освещения. У нас была цветная телевизионная панель площадью четыре с половиной метра, а поскольку самыми крупными игроками оставались любители скачек, мы установили информационные табло для пяти разных ипподромов – они заняли еще тринадцать квадратных метров. Это была самая большая и самая дорогая система подобного рода из возможных, и мы ее заполучили. Единовременные ставки на пять заездов, ставки на первое и второе место одновременно, ставки на предстоящие события, ставки на два параллельных забега, экспресс-ставки на два или более события сразу, и не забудьте о классических тройных пари.

Я был в отличном положении. Спортивные букмекеры начали зарабатывать деньги для казино и, соответственно, для штата. В определенных кругах я был на вес золота. Я выстрелил.

Фил Ганнифин был по-настоящему благодарен Левше за помощь. Он сказал, что будет голосовать за то, чтобы ему выдали лицензию. И он дал Левше Розенталю дельный совет. Не высовывайся, сказал он. Веди себя тихо. У тебя будет больше шансов получить лицензию, если ты будешь оставаться в тени.

Но в июне 1975-го в «Бизнес Уик» опубликовали статью об Аллене Глике – и она стала гвоздем в крышке гроба. Там была цитата Левши: «Глик отвечает за финансы, а я задаю курс движения».

Никто не мог в это поверить. Комиссия по азартным играм Невады долгие месяцы пыталась доказать, что «Стардаст» управляет Левша, он же упорно повторял, что он всего лишь исполнительный помощник, или работник по связям с общественностью, или руководитель продовольственного отдела. Когда приезжал следователь, Левша испарялся из казино. Теперь же появилось доказательство, написанное черным по белому: Левша задает курс движения. И если он задавал этот курс, вывод напрашивался сам собой: ему нужно было подать на лицензию. Естественно, Левша утверждал, что его неверно процитировали. Ему никто не поверил. «Главный вопрос в том, необходима ли ему лицензия, – говорил Роберт Бродбент, сотрудник Отдела лицензий на азартные игры округа Кларк. – А если нет, то почему? А если лицензии у него нет и получить он ее не может, то что он вообще там делает?»

Примерно тогда же Розенталь сделал еще одну ошибку. «Аллен Глик попросил меня проверить, как идут дела в “Асьенда”, – вспоминал Левша. – Он хотел, чтобы я подробно изучил тамошние дела. Я это сделал и составил для Глика крайне негативный отчет. Налицо были злоупотребления служебным положением и халатность. Правила Комиссии по азартным играм нарушались в открытую».

Левша решил уволить управляющего «Асьенда». Но он не знал о том, что тот дружен с Питом Эчеверрией, председателем Комиссии штата по азартным играм. «Я должен был об этом знать, но не знал», – рассказывает Левша.

Когда управляющего уволили, он всем рассказал, что Пит Эчеверрия быстро расправится с Фрэнком Розенталем. Я услышал об угрозе уже после его увольнения. Я не придал этому никакого значения.

Пит Эчеверрия был пятидесятилетним юристом, который хвастался тем, что в своей жизни «ни разу не бросал кости, не сыграл ни партии в блэкджек, не ставил ни доллара на рулетку», но знал о том, что «азартные игры – это неотъемлемый аспект экономики штата, и они должны быть честным, прозрачным бизнесом».

Эчеверрия, бывший сенатор штата, работавший в комитете по планированию, вырос в Эли, штат Невада, окончил Университет Невады и Школу права Стэнфордского университета, и к тому моменту, как губернатор Майк О'Каллаган назначил его в октябре 1973 года на пост главы штата по вопросам азартных игр, уже двадцать пять лет занимался юридическим сопровождением инвестиций в недвижимость.

«В лице Эчеверрии я видел возмездие, поэтому я взял в оборот Фила Ганнифина, – воспоминал Розенталь. – Мы встретились в кофейне при “Стардаст”. Я спросил о своих шансах получить игровую лицензию руководителя. Рассказал ему о своем прошлом, ничего не умолчав. Если все безнадежно, говорил я ему, то я без проблем отступлюсь. Займу другую должность. Я сказал: “Я говорю с тобой как с другом”. Сказал, что очень его уважаю, и спросил, могу ли я выступить перед Комиссией и рассчитывать на справедливое слушание, учитывая мой багаж.

Вот и все, что мне хотелось знать. Мог ли я ждать справедливого отношения? Ганнифин был прямым парнем, он ответил, глядя мне в глаза: “Вот что я тебе скажу. Я с чистой совестью проголосую за тебя”.

Передо мной маячил заветный рождественский подарок. Лицензия на руководство казино позволила бы мне официально находиться во главе компании. Я смог бы распоряжаться акциями. Я смог бы все.

Ганнифин оценил мои шансы как пятьдесят на пятьдесят. Эчеверрия наседал на Ганнифина и Комиссию, чтобы меня быстрее начали проверять.

Если шанс был, то им следовало воспользоваться. Очень уж перспективной была возможность. Представители“ Арджент” обратились в частное детективное агентство – где работали одни федералы в отставке – и заплатили им авансом сотню тысяч долларов за то, чтобы они накопали обо мне всю возможную информацию. Я хотел знать все, что могло быть известно следователям комиссии, если они захотят меня слить.

Парни из ФБР проделали невероятную работу. Они были крутыми. Прежде чем приступить к работе, они заручились моим согласием на передачу данных властям в случае, если им удастся узнать обо мне нечто крупное.

Я начал обретать уверенность в себе. Даже Министерство юстиции наконец-то официально сняло с нас обвинения по делу “Роуз Боул”, а те датировались аж 1971 годом.

Я отправился к Глику и заявил, что подаю на лицензию руководителя.

Но за пару недель до слушания Ганнифин куда-то пропал. Ушел с радаров. Я не мог до него дозвониться. Я звонил дважды в неделю, но его никогда не было на месте. Однажды вечером мне удалось поговорить по телефону с его женой. Она сказала, что он мне перезвонит, но этого так и не случилось. Я начал подозревать его в двурушничестве.

Слушание комиссии было назначено в Карсон-Сити, что было непривычно и крайне неудобно. Нам пришлось взять два или три «Лирджета», чтобы доставить всех моих адвокатов и большинство свидетелей, живущих и работающих в южной части Лас-Вегаса.

Слушания проводились в просторном зале. Линда Роджерс, секретарша Оскара Гудмана, помнится, вкатила в зал целую тележку с кипами материалов на меня».

Слушания, проходившие на втором этаже государственного офисного здания в Карсон-Сити, заняли два дня. Левше задавали вопросы обо всем – об Илае-Ростовщике, о предполагаемой даче взятки футболисту из Северной Каролины, об отношениях с Тони Спилотро. «Левша отвечал на вопросы комиссии очень развернуто, – вспоминал Дон Дильо, колумнист “Лас-Вегас Ревью Джоурнал”, – иногда даже слишком развернуто».

По словам Дильо, Левша так нервничал во время ответов на вопросы, что просто не мог остановить поток своих объяснений и оправданий. К примеру, когда его спросили об отношениях со Спилотро, Левша начал долгий сбивчивый монолог: он заявил, что знает Спилотро чуть ли не с самого его рождения, что их родители дружили между собой, но что после переезда в Вегас они не имели никаких личных или профессиональных дел друг с другом.

Левша свидетельствовал: «Я отдаю себе отчет в том, что Тони подвергается необоснованным обвинениям и упоминается в прессе в негативном ключе, и я утверждаю, что не согласен с этим. Я читал, что мистер Спилотро прибыл в город, чтобы за мной присматривать, охранять меня и так далее. Я понимал, что пытаюсь войти в крайне деликатную область азартных игр и узнал, что Совет Невады, Комиссия и сам игорный бизнес вместе составляют крайне привилегированную индустрию.

Но затем я также осознал свое право или, учитывая тот факт, что мне посчастливилось обзавестись женой и двумя здоровыми детьми, право моей семьи на то, чтобы стать частью этой индустрии.

Я пытался попасть в нее с тех самых пор, как впервые перешагнул порог “Стардаст”. Учитывая мой послужной список, я думаю, что Комиссия, – Дильо утверждал, что на этих словах Розенталь смотрел прямо на Ганнифина, – согласится с тем, что я почти безупречен – во всяком случае, близок к безупречности.

Я считаю, Тони тоже это понял. Тони сам выбрал Неваду. Он имеет право сам выбирать место жительства для своей семьи. Я уважаю это право. Думаю, он уважает мое.

Тони избегал Фрэнка Розенталя, а я избегал Тони, до той степени, что я не могу вспомнить ни одного появления Тони Спилотро на территории, принадлежащей“ Арджент”. Просто не могу. Если вы спросите меня:“Фрэнк, вы с Тони условились или договорились не встречаться?”, то мой ответ будет строго отрицательным. Думаю, дело было в уважении, а я ценю уважение».

Розенталь защищал себя пять часов; полные слушания заняли два дня. Свидетельские показания давал и Аллен Глик, который признал, что не был в курсе прошлого Левши, когда нанимал его. Но он добавил, что был доволен работой Розенталя и не изменил бы своего решения сегодня. «Если отказывать каждому, у кого есть оплошность за плечами, то придется отозвать половину лицензий в городе», – заявил Глик Комиссии.

Джефф Сильвер, главный юридический советник Комиссии, рассказывал: «На второй день допроса стало ясно, что у Левши были ответы далеко не на все наши вопросы. Я поинтересовался у одного из членов Совета, Джека Стреттона, на кой ляд терзать парня всеми этими вопросами, если ему все равно откажут в лицензии? Мы остановили слушания».

Через два дня, 15 января 1976 года, Совет Невады вынес рекомендации об отказе в выдаче лицензии Левше.

Левша продолжал: «Когда два других члена Совета проголосовали против выдачи лицензии, Ганнифин отказался отдавать свой голос с занесением в протокол. Но когда два других члена Совета выступили с речью и предложили проголосовать единогласно, он поддался.

После слушания Ганнифин подошел ко мне и протянул руку. “Хочу извиниться перед тобой и твоей семьей, – сказал он, – но я сделал то, что должен был”. Я понимал, что Ганнифину неудобно. Он знал, что со мной поступили нехорошо, но он был всего лишь школьным учителем и по совместительству инспектором по надзору за условно-досрочно освобожденными, и был подконтролен губернатору.

Неделей позже я в сопровождении адвокатов вернулся в Карсон-Сити, чтобы подать апелляционную жалобу на решение Комиссии, но сомнений в том, что Эчеверрия нас задавит, не было. Стоило моим юристам начать приводить аргументы, как он демонстративно потянулся, взглянул на часы и зевнул. Не очень-то было похоже на апелляцию. Комиссия безоговорочно покрывала Совет.

Мне должны были выдать лицензию, – рассказывает Левша. – У Ганнифина было мое досье, полное досье, в котором не было ничего, что могло бы спровоцировать отказ в выдаче лицензии управляющего. Лицензии в городе выдавались таким типам, что вы бы не поверили. Но это не мое дело, я не могу тыкать пальцем. Мне нужно было убедить их, что я достоин.

Но я к тому времени управлял уже четырьмя казино. Ни у кого не было четырех казино. Ни у кого в городе зона ответственности не была так обширна, как у меня. Если в“ Стардаст” было что-то не так с едой, если что-то случалось во“ Фремонт”, мне нужно было ехать на место. Я приучил людей звонить мне в любое время суток. Мне постоянно приходилось вскакивать в три часа ночи и мчать в одно из четырех заведений.

Однажды поползли слухи, что один из поваров горячего цеха в“ Стардаст” отвратительно готовит. Жалобы дошли и до меня. Мне сказали, что он подает омлет недоделанным. Он просто отдавал полусырое блюдо, не обращая внимания на просьбы официанток и посетителей.

Как-то я проснулся в четыре утра и отправился в ресторан. Я сел за столик и заказал омлет, предупредив официантку, что если повар узнает, кто сделал заказ, то она уволена. Мне вынесли откровенно сырые яйца. Я встал из-за стола, зашел в кухню и уволил его на месте. Ох, аукнулось же мне это неприятностями с кулинарным профсоюзом.

Но я не терпел некомпетентности. Я был очень жестким. До глупого. Я думаю, это качество развилось во мне за годы бытия игроком. За годы собирания информации по восемнадцать часов в день, внимательного изучения тысяч газет, бесед с информаторами по всей стране. Этот бизнес затягивал, и я понял, что просто перенес старые рабочие привычки в более социальную среду».

Отказ Комиссии выдать Левше лицензию означал конец карьеры Левши Розенталя в «Стардаст». Левше нужно было отойти от игорных дел. Больше никакого маскарада со сменой должностей типа директора по связям с общественностью или руководителя продовольственного отдела. Ему дали сорок восемь часов на то, чтобы он освободил свое рабочее место. Что он и сделал. 29 января 1976 года Левша покинул свой только что отремонтированный офис в «Стардаст» и поехал домой. На следующий же день следователи Совета узнали, что его десятилетний контракт на два с половиной миллиона долларов все еще действителен.