Дарья Семеновна

Я никогда не был в С. Я был в Берлине, Лондоне, Мадриде, Нью-Йорке… Однажды зимой я отдыхал на юге Индии в штате с труднопроизносимым названием Тируванантапурам. Но я никогда не был в С. Тем не менее я быстро нашел коттеджный поселок, где живет Даша. Когда-то здесь жили еще Игорь и Вика.

Я не стал брать такси и на двух трамваях с пересадкой выехал за город. Спросил у вышедших со мной пассажиров короткий путь в поселок Спутник и отправился к нему через лес. Вскоре тропинка стала петлять, и я пошел наугад, хотя это было рискованно.

Мой травмированный мозг обладает одной неприятной особенностью. Если из двух заданных вариантов мне нужно выбрать правильный, я обязательно ошибусь. Если в моих руках связка ключей, где есть два похожих, но только один подходит к нужному замку, первый же выбранный мною ключ застрянет в личинке замка. Если я ищу в городе какое- то здание и, выйдя из метро, наобум решаю, повернуть мне по улице налево или направо, я непременно сверну не туда, и придется возвращаться. Если подброшу монетку и попытаюсь угадать, орел или решка… В общем, понятно.

Когда я рассказал об этой странной особенности моего мозга своему врачу, Мефистофель засмеялся.

– Исключено! – сказал он. – Теорию вероятности никто не отменял. Я имею в виду не Эйнштейна, а банальный принцип вероятности, если вопрос касается «один к двум». Просто, когда вы делаете случайный, но правильный выбор, например с ключом, вы о нем забываете, потому что это не доставляет вам неудобства. А когда вставляете в замок неверный ключ, то вспоминаете о какой-то якобы особенности вашего мозга и это застревает в памяти.

Я предложил испытать меня.

Он снова засмеялся и достал из кармана серебристую монету.

– Это доллар, – сказал он. – Мой счастливый доллар. Мой талисман. Когда-то мне подарил его в Вашингтоне чудаковатый бомж, которому я, пожадничав, бросил в картонную коробку три одноцентовые монеты, завалявшиеся в моем кошельке. Бомж догнал меня и, глумливо ухмыляясь, торжественно вручил мне доллар. «For good luck!» – сказал бомж. И этот доллар действительно всегда приносил мне удачу. Не скажу счастье, но удачу, а это не шутка.

– Ок, – сказал я. – Давайте испытаем мою и вашу судьбу! Если с пяти попыток я неправильно угадаю, орел или решка, вы отдадите мне ваш доллар. Если я ошибусь и назову правильный ответ, вы получите сто баксов прямо здесь и сейчас.

Мефистофель задумался.

– Риск, конечно, есть, – сказал он, – но такой маловероятный, что я согласен…

Через пару минут врач с удивленным видом протягивал мне доллар.

– Оставьте его себе, – возразил я.

– Нет уж, – Мефистофель нахмурился. – Вы сглазили мой талисман. А не хотите поиграть со мной на пару в рулетку? Рулетка хотя и запрещена законом, но не для таких людей, как мы. Вы будете подсказывать, ставить мне на черное или на красное, – а я буду ставить наоборот. Вдруг мы озолотимся?

– Исключено, – отказался я. – Как только вы свяжетесь со мной, моя судьба станет и вашей судьбой. Окажется, что я даю вам правильные советы, а вы будете принимать неправильные решения. В результате вам все же придется обманывать мой выбор и соглашаться с ним, но тогда он окажется неправильным.

– О-о, вы меня совсем запутали! – засмеялся Мефистофель и вернул счастливый доллар в свой карман…

Выбирая тропинки наугад, я тем не менее не просто правильно вышел из леса к поселку Спутник, но и оказался прямо напротив дома Даши, только на другой стороне шоссе. В том, что это был дом именно Даши, я убедился мгновенно, потому что из двери в высоком заборе вышла некрасивая усатая женщина, очень похожая на мою домработницу, которую когда-то выгнала Вика. На поводке перед ней скакала трехногая собачка.

Лиза!

Увидев меня, Лиза завизжала и, вырвав поводок из рук домработницы, бросилась ко мне через дорогу, чудом не угодив под мчавшийся прямо на нее черный «мерседес». Она выскочила на обочину буквально из-под передних колес. И так же, как Лиза, завизжали тормоза. Машина остановилась в ста метрах от нас. Я вдруг подумал, что сейчас из нее выйдет отец Нугзара, уж очень все складывалось одно к одному. Но из «мерседеса» вышла молодая, стройная женщина в дорогой короткой шубке, с бледным, испуганным лицом. Она осторожно приблизилась к нам, с ужасом глядя на трехногую Лизу, – видимо, решила, что это ее рук, вернее колес, дело.

– Не волнуйтесь! – поспешил я успокоить ее. – Это не вы оторвали собачке лапку.

Женщина задумалась, словно долго не могла найти слов. Потом пробормотала:

– Нет, ну живут же на свете такие уроды! – и вернулась в машину. Я так и не понял, кого из нас двоих она имела в виду.

Лиза скакала возле моих ног на задних лапках, как цирковая собачка, которая ждет от дрессировщика премиального кусочка мяса, и даже описалась от волнения.

Ко мне подошла домработница Даши (почему-то я был уверен, что это именно домработница) и посмотрела на меня сурово.

– Дарья Семеновна у себя? – спросил я.

– У себя.

– Извольте доложить, что ее просит принять Иннокентий Иноземцев.

– Зачем так церемонно? – сказала она. – Я здесь только второй день работаю, а вы, судя по реакции Лизы, здесь нередкий гость.

– Ошибаетесь, уважаемая, – возразил я. – Я ни разу не был в этом доме, и даже в вашем городе впервые. Извольте все-таки доложить.

Женщина пожала плечами и, выждав очередное окно между машинами, вернулась обратно.

Через пять минут она снова стояла рядом с нами.

– Дарья Семеновна вас ожидают, – церемонно сказала она, приняв мои правила игры. – Просят вас.

– Нет-нет, – сказал я. – Вы собирались прогуляться с Лизой? Это сделаю я, если не возражаете. Почему-то мне кажется, Дарье Семеновне нужно некоторое время, чтобы подготовиться к встрече со мной.

На самом деле некоторое время нужно было мне. Странно, но ни в поезде по дороге в С., ни в трамваях, ни в лесу, блуждая по тропинкам, я не испытывал ни малейшего волнения. Но сейчас чувствовал, что у меня подкашиваются ноги и я просто не в состоянии проделать путь через шоссе к дому Даши.

Я побоялся задать домработнице страшный вопрос: если здесь Лиза, то не здесь ли Вика?

Два дня назад я пришел в издательство к Варшавскому без звонка. Перед этим мне позвонил Игумнов и сообщил, что Варшавский с племянницей (он так и сказал: «с племянницей») вернулись с Кипра, но Вика на работу не вышла и, по словам дяди, уволилась.

– Где она сейчас? – спросил я.

– Это ты спрашивай у Варшавского, – ответил Слава. – Я же просил тебя не вмешивать меня в ваши семейные дела.

– Ты редкая сволота, Игумнов! – сказал я. – Ты втравил меня в такие дела, за которые нормальные мужчины даже не в морду бьют, а убивают!

– Ну ты же не нормальный мужчина! – засмеялся Игумнов. – Ты – Иноземцев, такой же редкий тип, как и я.

Варшавский встретил меня не так, как в первый раз. Смотрел холодно и коньяку не предлагал.

– Здравствуйте, Иннокентий Платонович, – сказал он. – Чем обязан?

– Ничем вы мне не обязаны, – ответил я. – Я даже не буду спрашивать у вас, где сейчас находится Вика. Я прошу только об одном: дайте мне телефон Даши.

Варшавский задумался. Мне показалось, просьба моя его удивила. Он, видимо, ожидал, что я буду искать дочь, а не мать.

– Нет, не дам, – наконец сказал он. – Вообще, мне кажется, вам нужно исчезнуть из нашей жизни…

– Ах, вам так кажется?! – закричал я. – А о чем вы, ее дядя, думали, когда позволяли племяннице жить со мной, зная, что она моя дочь?

Рысьи брови Варшавского взлетели под потолок.

– Вика – ваша дочь? – растерянно спросил он. – Почему вы так решили? Но как же Дарья? Как она могла позволить?

– Вот это я и хотел бы у нее выяснить. Дайте мне ее телефон!

– Не кричите вы так, – попросил Варшавский. – Сейчас все мои бабы у дверей соберутся.

– Мне плевать на ваших баб, – ответил я. – Ваша семейка изувечила мою жизнь. Сперва Игорь, потом Вика. За что?! За то, что я тогда не спустился к Даше?

Варшавский снова задумался.

– Да, – сказал он, – Вика рассказала мне на Кипре эту историю. Призналась, что нарочно влюбила вас в себя и бросила в Новый год, чтобы отомстить за унижение матери. Я, конечно, всыпал ей по первое число, но такие кульбиты вообще в ее характере. Она вечно что-то сочиняет, всегда жила придуманной жизнью. Вика не спрашивала у меня разрешения жить с вами. Она никогда ни у кого не спрашивает разрешения. Думаю, вы и сами это поняли, пока жили с ней. Но я не знал, что дело обстоит так серьезно. Боже мой! Теперь я понимаю, почему так страдал Игорь. Он никогда мне этого не говорил, но я же видел, я все-таки его брат. И она молчала все то время, пока жила с вами? Боже мой!

– Послушайте, хватит уже причитать, – возмутился я. – Ладно, вы не знали. Но Даша-то не могла не знать!

– И это для меня полнейшая загадка.

Я смотрел на лицо Варшавского и пытался понять, врет он или нет? Я уже никому не верил. Но у него были такие несчастные глаза, словно у пингвина, которого вместо Антарктиды привезли в Африку.

– Когда вы последний раз встречались с Дарьей? – вдруг спросил он.

– То есть в каком это смысле – когда? – удивился я. – Вам что, месяц назвать?

– Простите за любопытство, но хотелось бы…

– Да как вам не стыдно? – возмутился я. – Я не желаю обсуждать с вами эти подробности! Дайте телефон Даши!

– Нет, не дам! – решительно возразил Варшавский. – Уходите, Иноземцев. Исчезните навсегда. Вика, конечно, совершила большую глупость. Но вы мужчина, а она, в сущности, ребенок. И за то, что случилось, несете ответственность вы!

– Послушайте, Лев Львович, – как можно более спокойным тоном произнес я. – Я знаю, что однажды в жизни сделал огромную подлость. Но вы не знаете всего, что было со мной потом. А после того, что я знаю теперь, я просто не смогу жить, не встретившись с Дашей. Ладно, черт вас побери! Я собираюсь на коленях просить у нее прощения. Это мое объяснение вас устроит?

– Телефона не дам, – так же решительно ответил Варшавский. – А вот адрес – дам. Поезжайте! Желаю вам, чтобы Дарья так же не пустила вас в дом, как вы ее когда-то. Только одно условие. Вы поклянетесь, что никогда не будете искать Вику. Оставьте бедную девочку в покое. Воображаю, что она сейчас чувствует.

Прогулка с Лизой по зимнему лесу постепенно привела мои нервы в порядок. «Как все-таки важно, – думал я, – чтобы в твоей жизни было хотя бы одно живое существо, которое тебя любит! И неважно за что. Я не знаю, что у этой собачки в голове, и никогда не узнаю. Может быть, Лиза видит во мне только безотказного поставщика разных собачьих вкусностей. Но иногда мне кажется, она чувствует во мне родную душу. В сущности, мы с ней оба инвалиды».

Лиза вела себя в лесу по-хозяйски. Она как будто проводила со мной экскурсию, постоянно натягивала поводок и приводила меня к знакомым ей пням, деревьям и кустарникам, которые она, видимо, уже успела пометить. Приседала возле них, оставляя на снегу желтый кружок, и тащила меня дальше. Вдруг с хрустом слопала какой-то замерзший гриб, оставшийся на поваленной березе с осени. Я сперва испугался, но тут же подумал, что собаки ядовитый гриб есть не будут. Наверное, у собак просто не бывает правильного или неправильного выбора. Не они выбирают хозяина, а хозяин их. Возможно, их жизнь вообще представляет из себя метафизический ужас. Вот миска, и она пуста. А теперь она полная. Но не тебе решать, будет она полной или пустой. Вот кто-то погладил тебя по шерстке, это приятно. А в другой раз дадут сапогом под хвост, это больно…

Когда в декабре девяносто первого года приехала Даша, у меня была возможность выбирать. Я мог сделать правильный выбор. И сегодня Даша была бы моей женой, Вика – любящей дочерью, а Игорь – гениальным признанным поэтом, а не бизнесменом-неудачником, который, как считают, покончил с собой.

Но тогда мы с Игумновым играли в шахматы блиц-партию, а такая партия не позволяет долго обдумывать каждый ход. Выбор нужно делать мгновенно, интуитивно. Может быть, это и сыграло какую-то роль в моем выборе с Дашей. Роковую роль.

– Почему мой зам оставил именно тебя дожидаться моего возвращения? – спросил я Дашу тогда, в горах.

Она хитренько ухмыльнулась.

– Я сказала ему, что у меня… – она шепнула мне на ухо слово. – Он так испугался! Вы, мужчины, такие трусы, когда дело касается каких-то женских проблем!

– Ты соврала ему? – удивился я. – Но зачем?

– Понимаешь, – ответила Даша, – тогда, в парке, когда я поругалась с подругой, шла и ревела, и увидела тебя, и ты тоже плакал, я вдруг подумала: «Этот парень будет моим мужем!» Не знаю, почему я так решила, но это было решение на всю жизнь. Ты попал, Кешенька, ты крепко попал! Все женщины в моей родне по материнской линии – неисправимые однолюбки. И такие, знаешь, декабристки. Я сказала себе, что ты будешь моим мужем, и села рядом с тобой. И все, что происходило потом, решал уже не ты. Я обо всем знала заранее. Я все это увидела в своей голове еще в парке.

– Что ты увидела? – насторожился я.

– Например, как у нас родится сын и мы будем провожать его в армию. Или выдавать замуж нашу дочь. Но почему-то я была уверена, что это будет сын. Это зависит от того, кто кого сильнее любит. Я тебя или ты – меня…

– Какая чушь! Предрассудок, не подтвержденный статистикой. Ты еще о курице и огурце во сне расскажи.

– Да ладно тебе…

Подхожу к двери в заборе и нажимаю кнопку домофона. В следующую секунду у меня останавливается сердце, потому что я отчетливо слышу голос Вики: «Заходи, Кешенька, не стесняйся!» Но на крыльце стоит не Вика, а Даша. Вернее, постаревшая Вика. Вика, вдруг ставшая моей ровесницей.

Она приглашает меня в дом, помогает раздеться и усаживает за стол в светлой столовой, похожей на сказочную горницу. Зимнее солнце бьет в цветные занавески на окнах и бросает резные узоры на отчищенные до снежной белизны бревна стен. Мне сразу становится хорошо. Как будто я всегда жил в этом доме.

Даша о чем-то спрашивает меня, но я не понимаю ее слов и со всем соглашаюсь. Она уходит ненадолго и возвращается с тарелкой какой-то еды. Мотаю головой:

– Я не голоден.

– А под рюмочку? – спрашивает она.

– Под рюмочку – это можно!

– Виски, коньяк?

– А водки нет?

– Есть, – говорит она. – Водки и я с тобой, пожалуй, выпью. Терпеть не могу цветные напитки! Если только вино. Знаешь, после смерти Игоря я стала часто по вечерам пить вино. Как ты думаешь, я не сопьюсь?

– Исключено, – говорю я. – Ты слишком сильная для этого.

– Откуда ты знаешь?

– Я помню тебя в горах.

Даша приносит запотевший графин с водкой и две фарфоровые миски. В одной – соленые огурцы, которые, кажется, хрустят одним своим видом, в другой – матовые, с желтизной посередине шляпок грузди.

– Какая роскошь! – восхищаюсь я. – Откуда?

– Да ведь я практически в деревне живу, – смеется Даша. – Игорь сам выбирал это место для дома. И не показывал нам с Викой, пока не построил под ключ. Мы переехали сразу на все готовое. Убраны комнаты для меня и для Вики, в столовой накрыт стол, а на окнах цветные занавески. Горел камин… Мы с Викой просто ахнули! У нас было такое чувство, что мы всегда тут жили.

– У меня точно такое же чувство.

Мы чокаемся с Дашей за встречу, выпиваем по стопочке, и наступает неизбежная в этой ситуации минута, когда не знаешь, что говорить, с чего начать разговор.

– Ты была счастлива с Игорем? – спрашиваю я и понимаю, что это очень глупый вопрос.

И она тоже это понимает и поэтому ничего не отвечает, а только улыбается в ответ. Конечно, Даша была с ним счастлива. Любила меня, а счастлива была с ним.

И глубоко ошибаются те, кто думает, что так не бывает.

– Игорь был настоящий мужчина, – вдруг говорит Даша. – Сегодня я думаю, что это единственный настоящий мужчина, которого я встретила в своей жизни…

«Я не в счет?» – хочу сказать я, но, конечно, не говорю.

– Ты – совсем другое дело, – отвечает Даша на мои мысли. – Ты был моим героем. Ты – большой писатель. У Игоря был другой талант. Он умел меня любить. Я понимаю, что рассуждаю эгоистично, но именно в этом был его талант. Игорь талантливо любил.

Мне вдруг становится обидно за моего товарища.

– Помилуй, Даша, – возражаю я. – Игорь был лучшим поэтом в Лите. Он писал гениальные стихи.

– Мне не нравились его стихи, – морщится Даша. – Игорь читал некоторые, посвященные мне. По-моему, плохо.

Теперь я понимаю, почему Игорь бросил поэзию.

– А мои романы тебе, значит, нравятся? – ядовито спрашиваю я.

– Они прекрасны, Кеша! Все, кроме первого. Но и в первом было что-то такое… Что-то такое, что обещало в тебе серьезного писателя.

Сказать ей? Нет!

Даша замечает, что во время разговора я смотрю не на нее, а на фотографию, которая висит в рамке между окон. Бьющий сквозь занавески солнечный свет не дает мне рассмотреть снимок, но я чувствую, что это какая-то очень важная фотография и что в ней находится разгадка многого, о чем мы еще не поговорили, но должны будем поговорить.

Даша встает из-за стола, снимает со стены фотографию и кладет передо мной.

– Я повесила это фото на стену, когда мы сюда переехали.

На черно-белом снимке стоят трое. Они стоят на Каменном мосту с видом на Кремль и Москва-реку. В центре стою я, Игорь и Даша – по бокам. Они положили мне руки на плечи. Даша смотрит на меня. Игорь смотрит на Дашу. Я смотрю в пространство.

– Кто это снимал? – спрашиваю я.

– Слава Игумнов, – отвечает Даша. – Фотоаппарат был мой, старенький «ФЭД», доставшийся мне от отца. Я хотела снять вас втроем, трех мушкетеров, но кадр на пленке остался последний. Слава отобрал у меня аппарат и заставил нас встать рядом. Мы стояли и ждали, когда он щелкнет, а Игумнов почему-то медлил. И тогда я вдруг посмотрела на тебя и удивилась. У тебя было такое отсутствующее выражение лица! И – такое вдохновенное! Такое же лицо у тебя было, когда мы собирали рюкзаки, а ты смотрел туда, где должен был находиться твой перевал. Кстати, я так и не спросила тебя, ты его нашел?

– Нет. А почему не спросила?

Она смеется.

– Я думала тогда о другом – извини!

– Даша, – серьезно говорю ей я. – Как же ты могла повесить этот снимок в вашем с Игорем доме? Ведь одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, что ты влюблена в меня, и влюблена по уши. А ты не думала, что это жестоко по отношению к Игорю?

– Давай выпьем… – предлагает Даша. – За Игоря!

Выпиваем не чокаясь.

– Ух! – Даша морщится и смеется. – Вторая рюмка без закуски. Игорь бы меня за это убил!

– Вряд ли. Он слишком сильно тебя любил, – грустно говорю я.

– Да-да… Между мной и Игорем не было никаких секретов. Мы сразу обо всем договорились. Я сказала, что продолжаю любить тебя и не разлюблю никогда, так уж я устроена, а он сказал, что все понимает и уважает мой выбор. Но ты прав! Не стоило вешать это фото в нашем доме. Просто к тому времени, когда мы сюда переехали, я думала, что все уже позади, вся эта наша история. Каждый оказался на своем месте. Мы уже десять лет воспитывали нашу дочь. Игорь ее любил, мне казалось, даже больше, чем меня. Ты не поверишь, я иногда даже ревновала его к Вике.

– Да, это удивительно, – мрачно говорю я, но Даша меня, по-моему, не слышит.

– Игорь души в ней не чаял. Господи, сколько денег он потратил на ее увлечения, на ее образование!

– Прости, но мне она не показалась такой уж образованной. И со вкусом у Вики не все в порядке. Обожает любовные романы…

– Какая ерунда! – возражает Даша. – Вика и любовные романы – вещи несовместные. Моя дочь вундеркинд! Она окончила гимназию в пятнадцать лет и два года доучивалась в частной школе в Лондоне. Я никогда не видела у нее в руках любовных романов.

– Значит, мы жили с разными Виками, – замечаю я.

– Я никогда не понимала, – продолжает Даша, – что происходит в голове моей дочери. Иногда мне кажется, мы с ней очень похожи. Она такая же однолюбка, как и я. При этом Вика гораздо умнее не только меня, но и Игоря. Брат Игоря считает, что она финансовый гений и напрасно пошла по гуманитарной части.

– Этого я тоже как-то не замечал.

– Вот видишь! Не могу понять, в кого она такая? Ни в мать, ни в отца, а в заезжего молодца. Между тем моя дочь еще девочкой иногда давала Игорю такие дельные советы по его бизнесу, что он только руками разводил. Не могу понять, в кого она пошла?

И вот тут у меня лопается терпение!

– Послушай, Даша, – едва сдерживаясь от ярости, говорю я, – я ведь приехал к тебе не водочку с огурчиками вкушать. Я приехал, чтобы просить у тебя прощения за тот мой отвратительный поступок. И еще для того, чтобы спросить: как ты могла?! Как могла, зная, что она моя дочь, позволить ей жить со мной?!

Каштановые глаза Даши становятся круглыми, как тарелки.

– Ты о чем? – изумленно восклицает она. – Ты с ума сошел?

О господи…

– Перестаньте мне врать! – кричу я так громко, что в дверь горницы заглядывает испуганная домработница. – Прекратите мне все врать! Вика! Ты! Варшавский! Игорь, пусть земля ему будет пухом! Пошли вы к дьяволу, вся ваша милая семейка! Я вас всех ненавижу!

– Что с тобой?

– Что со мной?! Что с тобой, Даша, милая?! Ведь ты чудовище, а не мать! Ты не могла не знать, что Вика живет со мной и скрывает, что она моя дочь!

– Вика не твоя дочь, Кешенька! – растерянно говорит Даша.

– А чья? Чья?!

– Игоря! Мы расписались с ним в марте девяносто второго года, первого января родилась Вика. Как она может быть твоей дочерью?

– Врешь! Врешь! Мы отмечали ее совершеннолетие в августе…

Даша хватается за голову.

– Я ей задницу надеру! Нет, ну какая мерзавка! Но ты тоже хорош! Ты в паспорт ее заглядывал?

Все, что потом говорит мне Даша, уже не имеет никакого значения. Я понимаю, что я круглый идиот. Я понимаю, что виноват во всем, что случилось. Варшавский прав. И Игумнов прав. Я – не нормальный мужчина. Нормальный мужчина, глядя в раскрытый паспорт своей девушки, непременно поинтересовался бы, что за цифры такие стоят, ну, буквально в следующей строке под ее отчеством. Я же увидел только отчество и еще фамилию. Но Вика! Каким хладнокровием нужно обладать, чтобы открыть перед моими глазами паспорт и при этом быть уверенной, что я не замечу даты ее рождения! И какой психологической проницательностью, чтобы сыграть со мной в эту дьявольскую игру! Как глубоко понимала меня эта девочка, это маленькое чудовище с толстой попой и веснушками возле носа! Она ни разу не ошиблась! Она вела свою партию, как гроссмейстер, играющий с любителем. И это был – да! да! – потрясающий блиц! Невероятный блиц!

Все, что рассказывает мне Даша, я знаю и без нее. А если и не знаю, то догадываюсь. Вика влюбилась в меня девочкой, глядя на эту фотографию. Да, наверное, Игумнов, снимая нас, случайно поймал то выражение мужского лица, которое особенно нравится девочкам. Я здесь такой загадочный, такой нездешний. Настоящий Иноземцев. Ну, просто сказочный принц!

Даша никогда не рассказывала Вике о том, что произошло в декабре девяносто первого года. Но в пятнадцать лет Вика уехала учиться в Англию, а когда вернулась и они втроем отмечали ее семнадцатилетие… У Игоря тогда уже дела шли неважно. Не пошел на уступки «серым полковникам», не захотел делить с ними бизнес, закусил удила… Может быть, вспомнил, что он, черт возьми, еще и поэт… И вдруг за столом Вика ляпнула при отце и матери как бы в шутку: «Знаешь, Даша, Игорь, конечно, прекрасный, он лучше всех! Но если бы я была на твоем месте, то влюбилась бы не в него, а в Иноземцева. Ты уж прости нас, Игорь! Это между нами, девочками, разговор».

Игорь засмеялся, но при этом сильно покраснел и тоже неловко пошутил: «Да, дочка, я всегда подозревал, что у нашей мамы нелады со вкусом на мужчин. Так что неудивительно, что она выбрала меня».

Потом встал, извинился, сказал, что нехорошо себя чувствует, и поднялся к себе в кабинет. А вот Даша пришла в ярость. Она влепила Вике пощечину, а когда та заревела, звенящим шепотом пересказала ей эту историю.

Даша не была беременной. И телеграммы о своей беременности она мне прислать не могла. Тут меня все еще подводит память. Такую телеграмму не приняли бы на телеграфе без справки от врача, как не приняли бы, например, не подтвержденное документом извещение о смерти, чтобы избежать возможного розыгрыша. Даша дала телеграмму, что нам нужно встретиться и серьезно поговорить. Она заканчивала вуз, и Лев Львович Варшавский предложил ей место в московском издательстве, где работал главным редактором. Конечно, он сделал это по просьбе Игоря. И я понимаю, зачем Игорь просил брата об этом. Игорь знал, что я мечтаю остаться в Москве и что это единственная помеха моей женитьбе на Даше, девушке без московской прописки и жилплощади. И он решил сделать нам подарок. Тайный! Чтобы мы с Дашей, не дай бог, не считали себя чем-то ему обязанными. Ну вот что у этих поэтов в голове? Варшавский еще до окончания Дашей вуза послал в С. на нее запрос. Дескать, нуждается в ценной сотруднице, готов предоставить ей должность редактора в своем издательстве и хлопотать о московской прописке. Когда Даше на факультете сказали об этом и все дружно стали ее поздравлять, она заподозрила, что без участия Игоря дело не обошлось, и решила встретиться с нами обоими и все серьезно обсудить. А я, прочитав телеграмму, решил, что серьезный разговор – это… Ну а Игорь, услышав от меня о беременности Даши, возрадовался, что все так отлично для нас устроил. Идиот! Ну а потом произошло то, что произошло.

Впрочем, Даша рассказала мне и кое-что новое. Тогда на вокзале у нее украли сумочку с деньгами, но паспорт остался в кармане куртки. Поэтому она постеснялась обращаться в милицию и добиралась в С. на электричках. Провинциальная дурочка! Несколько раз ее высаживали на промежуточных станциях контролеры. До С. она доехала на третьи сутки, едва живая от голода. Шатаясь, подошла к своему подъезду, а там на скамейке уже сидел Игорь. У Даши едва хватило сил послать его к черту.

– Да-а, – протяжно произносит Даша. – Но до какой же степени я не знала свою дочь! Пока я все это ей рассказывала, сама заплакала, а после стала просить у нее прощения за пощечину. Вика подошла ко мне сзади, обняла за плечи, и мы прорыдали так с полчаса. Потом Вика пошла извиняться к отцу. На следующий день Игорь погиб в автокатастрофе, а через день после его смерти ко мне пришел его адвокат и показал завещание, где Игорь все оставлял Вике. Оно было помечено первым января, ее днем рождения. Оказывается, основную часть своих активов Игорь хранил на Кипре, но об этом никто не знал. В тот день Вика стала одной из самых богатых девушек в Европе – так сказал адвокат. До Викиного совершеннолетия ее опекуном назначался Лев Варшавский. Поэтому он и заплатил все долги Игоря, понимал, что не прогадает. Теперь об этом уже можно говорить открыто.

– Почему – теперь? – спрашиваю я.

– Потому что второго января этого года Вика официально вступила в права наследования. Теперь у Вики есть кипрское гражданство – так что здесь ей ничего не угрожает…

– Понятно, зачем они летали на Кипр, – грустно усмехаюсь я. – Самая богатая девушка Европы, говоришь?

– Тебя это расстраивает?

– Меня это не касается…

– Ну во-от, – продолжает Даша. – Летом прошлого года мы полетели с ней в Москву. Вика возвращалась в Лондон, а я ее провожала. Два дня пошатались по столице, накупили разных тряпок…

– Разве вы не подавали документы в институт печати?

– Зачем ей институт печати? – удивляется Даша.

– В самом деле, зачем? Это я просто так спросил.

– …Все было хорошо. Но тут, как на грех, мы увидели на Доме журналиста объявление о твоем вечере. Я, конечно, не хотела идти категорически, но Вика настаивала, а отпускать ее к тебе одну я побоялась. Я как чувствовала, что эта негодяйка что-то задумала!

– Да, у твоей Вики невероятно богатая фантазия.

– Согласна… Мы пришли и сели с Викой в заднем ряду. Ты говорил о памяти… Очень красиво и вдохновенно говорил.

– Это мы можем.

– Мне казалось, что Вика тоже заслушалась. Вдруг она наклонилась ко мне и прошептала: «Слушай, Даша, а он все-таки очень симпатичный мужчина! Хочешь, я его на себе женю, чтобы отомстить за твое унижение?» Я в шутку ударила ее ладонью по губам…

– Дальше я знаю, – говорю я. – Вы подошли за автографом, а я сказал: «Как вы похожи, мать и дочь! Вас просто не различить!»

– Ты это не только сказал, – говорит Даша, – ты написал это на титульной странице своей книги. Показать?

– Нет уж, уволь, пожалуйста!

– Я решила, что ты просто забыл обо мне. Ведь прошло столько лет. Но Вика подумала иначе. Вика решила, что ты издеваешься над нами. Скажи, а как было на самом деле?

– Ты права, Даша, я просто забыл.

– Конечно! Я была в этом уверена! Ну а потом, – продолжает Даша, – Лев Львович позвонил и сообщил мне, что Вика живет с тобой.

– Подожди, а как же Лондон?

– У Вики всегда было семь пятниц на неделе. Она отказалась лететь в Лондон. Вика сказала, что любит Россию и хочет поработать у дяди в издательстве. Пойти по моим стопам, так сказать. Мерзавка! Сказала, что, когда станет богатой, они с дядей откроют свое издательство, какое-то принципиально новое.

– Что-то такое я уже слышал…

– Ну во-от… Конечно, я не была в восторге от ее решения. Я имею в виду ее жизнь с тобой. Меня совсем не грела перспектива стать твоей тещей. К тому же ты женат, у тебя сын, у вас с Викой большая разница в возрасте… С другой стороны, как говорила моя покойная мама, все в этой жизни решаемо. Наверно, это генетическое. Все женщины в нашем роду влюблялись один раз и на всю жизнь.

– Я думал, так бывает только в любовных романах.

– Кеша, я не знаю, как бывает в любовных романах. Я их не читала.

– Странно! Одна умная и хорошо знакомая тебе девушка сказала: «Все женщины любят любовные романы, но не все в этом признаются».

– Ты ее не больно-то слушай. У нее не язык, а помело.

– Это чистая правда.

– Словом, я смирилась. К тому же Игумнов и Лев Львович отзывались о тебе как о глубоко порядочном человеке. Да ведь и я тебя неплохо знаю. Кеша, ты тогда совершил не подлость. Ты совершил глупость. Не знаю, был бы ты счастлив со мной? Но разве сейчас ты счастлив?

– Нет.

– И вот ты сидишь в моем доме, но это не твой дом. Тебе здесь хорошо?

– Да.

– Вот видишь. А это мог бы быть твой дом. А Вика могла бы быть твоей дочерью на самом деле. Ты никогда не жалел об этом?

– Нет, Дашенька, я все забыл.

– Ну и ладно. Я тебя прощаю.

– Спасибо, Даша! А где Вика?

– А это мы сейчас выясним! – зловещим шепотом произносит Даша. И вдруг кричит: – Спускайся вниз, засранка! Подслушивала нас?

Я с изумлением смотрю на Дашу… Я недооценивал эту женщину!

Со второго этажа раздается противный голосок Вики:

– Даша! Ведь я тебя просила!

Срываюсь с места и бегу на второй этаж. Вика заперлась в комнате на ключ.

– Открывай! – кричу я. – Открывай, или я выломаю дверь!

Слышу поворот ключа в замке. Выжидаю две минуты, чтобы выровнять дыхание.

Она сидит в кресле, укутавшись пледом.

– Пошел вон!

Сажусь с ней рядом на корточки, как в тот день, когда она впервые пришла ко мне и заснула на моем диване.

– Просто скажи мне, что ты еще ничего окончательно не решила.

– Решила! Этого не будет!

– Тогда, по крайней мере, выслушай меня. Ты, девочка, мстила не мне. Ты мстила своей матери за Игоря. И еще – себе за то, что он погиб. Но я через Игумнова навел справки. Игорь не покончил с собой. Игорь не мог этого сделать, потому что слишком любил тебя и Дашу. В машине просто отказали тормоза.

– Этого не будет, – повторяет Вика.

Даша с Лизой провожают меня через лес к трамвайной остановке. Даша хотела вызвать такси, но я отказался. Заказывать билет на самолет тоже отказался. Мне нужно привыкать к недорогому общественному транспорту. К простым людям.

– Может, заберешь Лизу с собой? – спрашивает Даша. – Она нас тут с Викой с ума свела! Вот уж кто тебя любит!

– Да, – говорю я. – Но это меня не утешает.

Когда подходит трамвай, Даша просит пропустить его и подождать следующего.

– Зачем?

Однако – пропускаю.

– Скажи, а у тебя есть дубликат ключей от твоей квартиры?

– Допустим, есть, – удивленно говорю я. – А что такое?

– Оставь мне свои ключи.

Смотрю Даше прямо в глаза. Это глаза Вики.

– Это то, что я сейчас подумал?

– А что ты сейчас подумал? – смеется Даша.

До Москвы добираюсь на электричках зайцем. Несколько раз меня высаживают контролеры, но почему-то мне это по кайфу. Никогда в жизни не путешествовал с таким азартом и удовольствием. Забираю у соседей запасные ключи, пытаюсь открыть дверь, но она заперта изнутри. Мое сердце подпрыгивает, а затем плавно спускается вниз, как на парашюте…

– Открывай! – кричу. – Или я сломаю дверь!

Вика сидит на диване в маминой ночнушке в своей классической позе, поджав коленки к голове и положив на них подбородок. Читает любовный роман.

– Что у нас сегодня? – спрашиваю. – Султан, горец, голубой ковбой? Нельзя ли что-нибудь новенькое?

– Роман про инцест, – говорит Вика. – Дочь мстила отцу за унижение матери и затащила его в постель.

– Я в восторге!