Даша не должна была идти с нами в поход. Это была чистая случайность. Или, если угодно, судьба, что, в общем-то, одно и то же. За два дня до похода одна из участниц соскочила. Она позвонила мне и, истерически рыдая, сообщила, что мама, видите ли, не пускает ее в горы. «Какая мама? – орал я в трубку. – Вы охренели со своей мамой! У тебя рюкзак со снаряжением! Продукты закуплены на шестерых! Билеты на шестерых!»
Проблема была, конечно, не в билетах. Проблема была в том, что две палатки и два трехместных спальника на пятерых – ни то ни се. И вес снаряжения рассчитан на шестерых. И группа утверждена в составе шестерых. Она была подготовлена мной и проверена тренером. Что было делать?
И вот тогда подвернулась Даша. Я увидел ее в парке, где сидел на скамейке, пил вино прямо из горлышка и, к своему стыду, плакал от бессилия и ярости. Даша присела на другой край скамейки и тоже зарыдала в голос.
Это меня удивило. Издевается?!
– Ты откуда, чадо? – спросил я.
– От верблюда! – плаксиво ответила она.
Я встал, подошел к ней и указательным пальцем слегка приподнял за подбородок заплаканное лицо. Это было лицо, которое я видел каждый день последние полгода. Лицо Вики.
Мы разговорились. Даша приехала в наш С. из другого С. к подруге на майские праздники. Поругались, что часто бывает между девчонками. И так далее.
– Пойдешь со мной в поход? – неожиданно для самого себя спросил я.
– Пойду, – ответила она. – А куда?
– В горы, – сказал я. – Они – прекрасны!
Я попросил Дашу встать и осмотрел ее фигуру. В глаза сразу бросились слишком полные ноги и слишком худые плечи. Типичная груша.
– М-да! – пробурчал я. – А как у тебя со здоровьем?
– Не жалуюсь, – сказала она. – Только сплю плохо.
– Это ничего! – засмеялся я. – Обещаю тебе, что в походе ты будешь дрыхнуть без задних ног.
– А разве бывают передние ноги? – засмеялась она.
Конечно, я понимал, что это авантюра. Брать в горный поход в межсезонье неизвестно кого и без всякой подготовки всегда авантюра. Но я надеялся, что Хальтер ничего не заподозрит. Он не видел моей группы в полном составе. Хальтер вообще согласился идти со мной в паре только в последний момент. Словом, это могло проскочить.
Участники моей группы, само собой, удивились, но я сказал им, что наша боевая подруга внезапно заболела и ее замещает другая, не менее боевая подруга. Я говорил это с иронией, чтобы не выдать своего страха. Но страх оказался напрасным. Даша быстро вписалась в состав группы и всем понравилась. Уже в поезде мои ребята раскусили, что никакой она не турист, но им было даже весело.
Мы с Дашей нагнали группу Хальтера и моих ребят, когда они уже собирали вещи, чтобы повернуть назад. До конца похода Хальтер со мной почти не разговаривал, лишь по крайней необходимости, а я смиренно вел свою группу за ним по пятам. Только один раз на привале он спросил меня:
– Нашел перевал?
– Его там нет, – сказал я. – Карта оказалась неправильной.
– Ну ты же любишь, чтобы все было не по правилам, – усмехнулся он.
– Что сообщим тренеру? – спросил я.
– Сам ему сообщишь, – ответил Хальтер. – Скажешь, что перевала Иноземцева в природе не существует. Как и туриста Иноземцева. Ты меня понял?
Вернувшись в С., мы с моей группой провели разбор полетов у меня на квартире. Даша тоже была с нами. Разбор вел мой заместитель.
В походе ребята слушались меня беспрекословно, но теперь они сложили с меня полномочия руководителя. Меня удивило, как мастерски мой преемник провел обсуждение. Он был прирожденным командиром.
Обо мне не говорили ни слова. В конце я спросил:
– Вы расскажете тренеру о лавине?
– Нет, – ответил за всех этот парень. – И Хальтер ничего не расскажет. Но при одном условии: ты никогда не появишься в нашей секции.
– Ок! – сказал я.
– А ты, Дашка, – продолжал парень, – когда приедешь домой, сразу беги и записывайся в горные туристы. Ты настоящий мужик!
Когда они ушли, мне стало, не скрою, тоскливо. Но Даша вернулась. Ей хватило десяти минут, чтобы отстать от ребят и вернуться ко мне.
Я спросил ее:
– Они ничего не заподозрили?
– Никак нет, командир! – весело сказала она.
Мои родители были на даче. Я набросился на нее с такой голодной страстью, что она, по-моему, даже испугалась…
Нужно ли говорить, что в походе мы тщательно скрывали от всех, что произошло в пастушьем балагане? И только сейчас я, старый кретин, понимаю, что гораздо труднее было ей, а не мне. Ну, даже просто в физическом смысле. Мне-то казалось, что больше страдаю я, а она немного посмеивается надо мной и моей трусостью.
Первая холодная ночевка в палатках была уже после нашей стоянки в балагане. Распределять места в палатках пришлось мне. Конечно, я отправил ее спать в другую палатку. «Слушаюсь, командир!» – улыбнувшись, отрапортовала она. Я чуть не треснул ее по голове. Потом я дико страдал и ревновал в палаточной темноте, воображая, как моя женщина лежит в моем свитере, стиснутая меж двумя молодыми парнями…
– Скажи, они приставали к тебе? – спросил я, когда мы, голые и потные, лежали на двуспальной родительской кровати. – Скажи честно, они к тебе приставали?
– О-о! – ответила она. – О-о!
– Что «о-о»?! – взбеленился я. – Скажи мне!
Даша ничего не ответила.
На следующий день возвращались родители, а я провожал Дашу на вокзал.
– Ты будешь мне писать? – спросила она, когда мы уже стояли возле ее вагона.
– А сама ты как думаешь? – ответил я вопросом на вопрос.
– Ты любишь меня? – шепотом спросила она.
– Что за странный допрос? – сказал я. – Конечно, я тебя люблю.
– Но до сих пор ни разу мне не говорил.
Когда я сообщил родителям, что еду в Москву и поступаю в Литературный институт, отец посмотрел на меня удивленно.
– Ты уверен, что у тебя есть литературный талант? – спросил он и попросил показать рассказ, который я отправил на конкурс. – Ты ведь сделал копию, печатая его на машинке?
– Нет, – покраснев, соврал я, – копирки не нашел.
Они с мамой провожали меня на вокзале, и отец вдруг сказал:
– Никогда никому не завидовал. Но тебе завидую. Это – Москва! Дай слово, что не вернешься в нашу деревню!
Впервые в жизни я почувствовал в его словах гордость за меня. И я выполнил просьбу отца. Я остался в Москве. Даша из С. с намечавшимся животом мне в девяносто первом была совсем не нужна. Мне нужна была московская прописка. Я уже сделал предложение Тамаре, хотя знал, что у нее роман с Игумновым. Сначала она мне отказала, потом заявила, что еще подумает. Она не любила меня, я не любил ее. Но так вышло.
Между волком и собакой… Так в народе говорили о предрассветных сумерках. Волки уже не воют, а собаки еще не лают. Это примерно и есть то зыбкое состояние души, которое я испытываю сейчас. Я второй раз в жизни потерял любящую меня женщину. Обрел ненавидящую меня дочь. За один вечер, проведенный с Игумновым, из знаменитого писателя превратился в полное ничтожество. Да, я все вспомнил… Только… нужно ли мне это?