Два Б

Иду на кухню доедать блинчики с творогом. После скандала в «Пушкине» Вика готовит мне исключительно блинчики с творогом. Словно нарочно напоминает о тех блинчиках с кремом. Издевается? Или наоборот – искупает вину? Знает, что я обожаю блинчики с творогом и со сгущенным молоком. Кстати, в начале записок я забыл сказать, что Иннокентий Иноземцев – господин весьма упитанный, с круглым животиком, небольшой седой бородой и в очках в толстой черной оправе. А по ходу повествования наверняка казалось, что я худой и гладко выбритый, какими обычно бывают желчно-ироничные мужчины. Впрочем, какое это имеет значение?

В гостиной замечаю на журнальном столе Викин ноутбук. Забыла? Или просто оставила? Странно. Вика всегда берет ноутбук с собой. Перед завтраком, пока я принимал душ, Вика что-то писала на нем. Возможно, письмо матери. Бросила писать, как только я вышел из ванной комнаты.

Ноутбук открыт и находится в спящем режиме. Я, разумеется, не буду ничего там смотреть, но надо бы его выключить, чтобы не сел аккумулятор. Если Вика что-то там не дописала, а батарея сядет, текст пропадет. Может, важный текст.

Я отлично понимаю, что уговариваю сам себя, чтобы оправдать неблагородный поступок. Тем не менее подушечкой указательного пальца слегка трогаю одну клавишу. Экран загорается.

Стараюсь не смотреть на текст и думаю, как сохранить его и выйти из системы. Но тотчас понимаю, что делать этого не нужно. Когда Вика вернется и увидит, что я выключил компьютер, это будет автоматически означать, что я прочитал текст. И это будет очень позорно. Так что делать этого нельзя. А экран все горит.

Какой странный логин у адресата письма, которое я, конечно же, читать не буду: dasha_1991. Очень похож на мой: kesha_2005. Но мой-то объясним. В 2005 году я издал свой первый роман и мою почту буквально обрушили журналисты, как и телефон, номер которого они добывали по каким-то своим тайным каналам. Мне пришлось поменять номер телефона и адрес электронной почты. Но в 1991 году электронной почты в России еще не было. Откуда же взялся такой странный адрес?

Проклятый экран все горит. Когда он погаснет, клянусь, я не прикоснусь ни к одной из его клавиш. Но пока экран горит, я просто не могу от него оторваться.

Какой странный логин у отправителя письма: lubovnoe_chtivo. Это значит, что Вика завела почтовый ящик не раньше, чем полгода назад, когда поселилась у меня и устроилась в издательство Игумнова. Кстати! Я никогда не задумывался над тем, почему эти два события буквально совпали.

Горит, проклятый!

Ну, значит, судьба.

Милая Даша, как же я соскучилась!

Нет, я не подлизываюсь, я действительно очень- очень соскучилась! И ты напрасно ругаешь меня и обзываешься разными нехорошими словами.

Пойми, Дашутка, жизнь в Москве дорогая. Я ведь живу с известным писателем, я не могу ходить в обносках. Да, я купила шубку! Да, она дорогая!

Да, это Пингвинчик дал мне деньги. Да, я вынуждена иногда бывать у него… спать с ним, когда его жена ложится в больницу, а он старается отправлять ее туда как можно чаще. Он противный! Он липучий, как жвачка! Но что делать? Брать деньги у Иноземцева я не могу. И объяснить тебе, почему не могу, тоже не могу.

Значит, все-таки Варшавский? Господи, как это просто! Вика устроилась на работу через постель. Зная это, Игумнов тоже захотел отломить себе сладкий кусочек. И наверняка отломил бы, но, видимо, Верунчик помешала, а потом еще и насплетничала Варшавскому. Тот устроил в кабинете Славы скандал, а я попал под раздачу. Потом мы с Игумновым сочинили театральный спектакль для Верочки…

Господи, каким же идиотом я выгляжу в их глазах! Девочка живет со мной, а развлекается с ними. Каким дураком я выгляжу в ее глазах. Самоуверенный индюк!

Да, шубка… Ну и кретин же я! Ведь в «Пушкине», когда Пингвиныч с Викой уходили и он помогал ей одеться, я обратил внимание, как смотрели на ее шубку две сидевшие недалеко от меня дамы – из тех, что ходят в дорогие рестораны выпить чашечку кофе, потому что на что-то серьезное денег не хватает, а посещать иногда дорогие рестораны нужно для повышения самооценки. Как у них вспыхнули глаза от одного вида этой шубки! Но я был уже настолько пьян, что не придал этому значения.

И вообще, Даша, называть свою дочь проституткой!.. Ну давай я назову тебя тряпкой! Потому что ты и есть тряпка. Ты была ей всегда, сколько тебя знаю. Давай напомню тебе, что ты никогда не любила Игоря…

Игорь – это кто?

…а уж как он любил тебя! Не знаю, Даша, что хуже, быть проституткой или женой и матерью, которая всю жизнь лгала в глаза мужу и дочери?

У меня такое чувство, что я читаю любовный роман.

Хотя Игорю ты не лгала. Лгали вы мне, оба. С ним ты поступила еще хуже, ты не скрывала от него правды. И это было жестоко, очень жестоко!

Конечно, роман!

Ты называешь паскудством, что я иногда обслуживаю старого мужика. А жить так, как мы живем после смерти Игоря, – это не паскудство? На твои пятнадцать тыщ корректорских?

Кажется, она говорила мне, что ее мать старший редактор.

Я тогда написала тебе, что женю на себе Иноземцева, и я это сделаю! Он уже разводится со своей женой.

Я ей об этом не говорил… Макс?! Болтун!

И ты перестанешь слепнуть над этими идиотскими текстами. Но мне трудно, очень трудно, Дашенька, милая… Он очень непростой человек. Иногда мне хочется его убить!

Взаимно, Вика, взаимно!

Вот взять молоток и треснуть по его надменной башке! Как часто я представляю себе это.

О господи, с кем я живу?

Дашечка, бесценная моя, прости меня! И поверь, я знаю, что делаю. Не знаю, почему так вышло, но я в сто раз умнее и практичнее тебя и Игоря.

Кто б сомневался!

Потерпи, дорогая, и не осуждай меня. В конце концов, я могла бы и не говорить тебе про Пингвинчика. Но мы с тобой подруги или кто? Нет, ты скажи мне, подруги или кто? Извини, считать тебя полноценной матерью я не могу. Конечно, не ты в этом виновата, а он, который жестоко поплатится за это! Но сперва нужно женить на себе Иноземцева.

Он выключил душ! Сейчас выйдет. Заканчиваю письмо. Сегодня мне ехать к Липучке.

Вот интересно: когда Варшавский при мне называл ее котенком, о чем думал этот старый кот? Я заметил, как при этом сузились каштановые глаза Вики. Как две щелочки. Ну да, он мечтает о том, чтобы я выгнал девочку. Он снимет ей квартиру… Но почему бы не сообщить мне об этом прямо? Хотя я его понимаю. Викин характер… Он знает или догадывается, что она играет двойную партию на двух досках. Играет рискованно, но она вообще такая. Он боится ее в этом случае потерять. Самое ужасное, что того же боюсь и я.

Сигнал домофона. Но я никого не ждал.

– Кеша, впусти, я забыла ноут и ключи!

Вика…

Сейчас она войдет и увидит включенный ноутбук. И конечно, поймет, что я прочитал письмо. Что ж, может, это и к лучшему. Рубить хвост надо в один прием.

Открываю входную дверь, сажусь перед ноутбуком и жду. Когда Вика, тяжело дыша, влетает в прихожую, экран тут же гаснет, и я быстро захлопываю крышку.

– Не стала ждать лифта, – задыхаясь, говорит Вика, – а дыхалка стала никакая. Это, наверное, от того, что курю.

– Бросай, – говорю, – пока еще не поздно.

– Обещаю, в новом году брошу. Без пяти двенадцать выкурю последнюю сигарету. После боя курантов с тобой будет жить уже некурящая девушка. Ты доволен мной, Кеша?

– Конечно, – говорю я. – Ты все еще едешь на дачу с Максимом? Ты же опоздала на электричку.

– А-а, ерунда! – смеется она. – Они подождут меня на вокзале до следующей. Приятель Максима, который должен был закупить выпивку, не приехал. Так что пока я сюда, они – в магазин. Так, ноут и ключи… Память стала ни к черту.

Бросает в рюкзачок ноут, ключи и бежит в прихожую.

– Ты забыла выключить.

Застывает, поворачивается ко мне.

– Что?

– Ноут.

Возвращается в гостиную, подходит и смотрит на меня в упор.

– Откуда ты знаешь? Ты в него что, смотрел?

Хочется крикнуть: «Смотрел! И читал твое письмо! Пошла вон, сука! И – никогда ко мне не возвращайся!»

Вместо этого почему-то вру.

– Нет! Просто заметил, как мигает сигнальная лампочка. Это раздражает.

– Ну извини, – говорит она, продолжая изучать меня подозрительным взглядом. – Ты правда не открывал?

– Мамой клянусь, – говорю. – Кстати, о слабой памяти. Память ухудшается от когнитивного диссонанса.

– Что это?

– Например, когда человек врет, он говорит одно, а думает другое. Его мозг посылает два противоречивых сигнала, один из которых подавляет другой. От этой борьбы с самим собой мозг теряет свои клеточки. Они отмирают миллионами за несколько секунд вранья. Если очень часто это делать, ухудшается память.

Смеется…

– Приму к сведению. Пока!

– Скажи, а сколько стоит твоя шубка?

Смеется…

– Тебе нравится? На самом деле недорогая. Искусственный мех. Но она мне идет, я знаю.

– Недорогая? В «Пушкине» я заметил, как на нее облизывались две дамочки.

Смеется…

– Они завидовали моей молодости и красоте, Кеша! И тому, что шубку мне подавал немолодой, но элегантный и богатый мужчина. Мечта любой женщины.

– Варшавский богатый?

– Да. Разве ты не знал? Все в издательстве знают, что у него контрольный пакет акций «BE».

Смотрит на меня в упор.

– Не лги мне, Кешенька! Ты прочитал мое письмо. И это мелко с твоей стороны. Это у тебя этот… как его… диссонанс. Поэтому и проблемы с памятью. Я могла бы ничего тебе не объяснять, но объясню, чтобы ты не мучился. Мы с Дашей затеяли написать любовный роман в письмах. Будто бы девушка из провинции мечтает женить на себе известного столичного писателя, но при этом спит с богатым папиком, чтобы хорошо одеваться и пускать пыль в глаза писателю.

– Ты используешь меня в качестве персонажа?

– А ты думаешь, я хочу тебя на себе женить? Нет, Кеша, проехали. Ты опоздал со своим предложением. Но Новый год мы встретим с тобой. Надо же как-то отметить наш несостоявшийся любовный роман. И не смей возражать! Я потратила на тебя полгода.

Со мной происходит что-то странное. Я вдруг начинаю видеть себя со стороны. Вот я сижу, ссутулившись, на диване и улыбаюсь счастливой улыбкой идиота. Вика, так и не снявши шубку, стоит передо мной, как Герда перед Каем, у которого медленно оттаивает сердце. Внутри становится тепло, потом горячо, еще горячее…

– Ты мне веришь? – спрашивает она.

Господи! Верю ли я ей? В данный момент это не имеет никакого значения. Я даже не задаю себе этот вопрос. Значение имеет только то, что я ее пока не теряю.

Слышу, как хлопает дверь.

Подхожу к окну и открываю, чтобы глотнуть морозного воздуха. Идет снег. Высовываюсь наружу и ловлю затылком приятно-холодные снежинки. Примерно в тридцати метрах от моего подъезда стоит черный шестисотый «мерседес». Такой был у отца Нугзара. В машину садится Вика. Бритоголовый шофер-крепыш в костюме держит открытой переднюю дверь.

То, что это шофер, а не кто-то другой, ясно с первого взгляда. У всех водителей состоятельных людей есть определенная осанка и неторопливое достоинство в движениях, потому что они не только шоферы, но и профессиональные охранники. А то, что Вика садится на переднее сиденье, может означать только одно: больше в машине никого нет. И это все, что я успеваю понять. Затем мой мозг вырубается, словно кто-то щелкнул в моей голове невидимым тумблером, и я опять начинаю наблюдать себя со стороны…

Быстро обуваюсь в прихожей, хватаю кожаный пуховик, забываю про шапку, хлопаю дверью, не закрывая на ключ, бегу к лифту, жму на кнопку – а через секунду несусь вниз по лестнице, одеваясь на ходу. «Мерседес» уже прилично отъехал, но застрял перед маленькой снегоуборочной машиной и громко сигналит. У соседнего подъезда стоит пустое такси. Подбегаю и плюхаюсь на переднее сиденье.

– Едем за тем «мерседесом»!

Парень с простоватым лицом качает головой:

– Не могу. Заказ в аэропорт.

Кладу на торпеду пять пятитысячных купюр.

– Старайся, чтобы тебя не заметили.

– Заказ, – бормочет, жадно глядя на деньги.

– Позвонишь в диспетчерскую и скажешь, что сломался. Сделаешь все как надо, получишь еще столько же.

Парень явно тупит и что-то подсчитывает, шевеля губами.

– Пятьдесят тысяч, – подсказываю я. – Ты очень богатый?

Парень заводит двигатель, но все еще шевелит губами, продолжая подсчитывать.

– Пятьдесят тысяч, – повторяет за мной. – Это сколько же в долларах будет?

Тут я ничем помочь ему не могу. Я не помню, когда последний раз менял рубли на доллары и по какому курсу. Между тем снегоуборочная машина сдала задом на боковую дорожку и пропустила «мерседес». И сейчас она перекроет путь нам.

– Гони, придурок! – рявкаю я.

Парнишка с перепугу жмет на газ так, что я вдавливаюсь затылком в подголовник сиденья.

– Полегче, приятель!

На удивление, водителем он оказался неплохим. Такси ведет ровно, не дергая. Весь как-то расслабился, особенно после того, как положил двадцать пять тысяч в карман. От «мерседеса» отстает на два-три автомобиля. На мою удачу вдруг повалил густой снег и движение в Москве застопорилось. Мы все время тащимся в пробке. В пробке не заметишь преследования.

Проезжаем мимо станций метро «Пушкинская», «Маяковская», «Баррикадная», «Улица 1905 года», «Беговая», «Полежаевская». Выезжаем на проспект Маршала Жукова. Пересекаем МКАД. Сворачиваем на Мякининское шоссе.

Шоссе – одно название. Движение в один ряд. Машин мало, здесь нужно быть осторожным. Но мой водитель и сам неплохо соображает. Отстал от «мерседеса» на приличное расстояние, позволяет себя обгонять, но из виду объект не упускает. Почему- то шофер «мерседеса», вырвавшись из пробок, тоже не разгоняется. Едва ли в таком темпе он возит босса.

Похоже, Вика не слишком торопится к любовнику. Воображаю, как она капризничает в машине. «Нельзя ли помедленнее? Меня укачивает!» Интересно, кто это? Варшавский? Или отец Нугзара? Если Варшавский, просто выгоню ее из дому. Если отец Нугзара, я его убью. Не знаю, как я это сделаю, но одним авторитетом в Москве станет меньше. Я не потерплю еще одного вторжения в мою частную жизнь этой гордой семейки.

Кстати! Поведение Нугзара сильно изменилось в последнее время. Он стал как-то тише, скромнее. Девок продолжает к себе водить, но пьяных дебошей больше не устраивает. Недавно, когда мы возвращались с Викой из ресторана, Нугзар с теми же приятелями стоял возле своего «ягуара». Что-то они опять перетирали. Приятели посмотрели на меня злобно, а Нугзар отвел глаза, делая вид, что нас не заметил. К чему бы это?

Кстати! Визитную карточку отца Нугзара я тогда бросил на журнальный столик и потом к ней не прикасался. Ее, такую красивую, с золотым тиснением (ручаюсь, что натурально с золотым), наверняка заметила Вика. Может, она решила ввести в свой роман еще одного персонажа? Почему нет?

Я – убью ее.

Странно, но я помню эти места. Я здесь бывал. Я даже вспоминаю топографические названия: справа – Липовая роща, слева – Живописная бухта. Но все очень изменилось. Между старыми деревенскими домами выросли роскошные коттеджи. Некоторые еще только строятся, другие уже готовы и стоят за высоченными заборами с автоматическими воротами.

Когда «мерседес» сворачивает на боковую улицу, я понимаю, что необходимо поменять тактику.

– За ним не езжай. Припаркуйся у поворота.

Осторожно заглядываю за угол высокого металлического забора и тотчас отшатываюсь, потому что «мерседес» стоит примерно в пятидесяти метрах от меня. Из него уже вышла Вика с бледным и сердитым лицом. О чем она думала всю дорогу? Или ее действительно укачало? И это все, что я успеваю заметить и подумать.

Подбегаю к такси со стороны шофера.

– Меняемся куртками, быстро! Не бойся, приятель, если я сбегу, ты не в накладе, моя гораздо дороже. И шапку свою давай, только быстро, быстро!

Он подчиняется мне, как робот. Кажется, я порядком заморочил парню мозги. Нахлобучив шапку по самые очки и спрятав подбородок в воротник куртки, я, как заправский шпион, неторопливо бреду по улице, глядя под ноги. Поравнявшись с «мерседесом», поднимаю взгляд. Через открытую в высоком кирпичном заборе дверь вижу удаляющуюся спину Вики. С крыльца в псевдоампирном стиле сбегает Варшавский. Значит, зря я плохо подумал об отце Нугзара.

Варшавского я убивать не буду. Он не вторгался в мою частную жизнь. И он такая же жертва этой маленькой плутовки, как и я. Но! Вика ошибалась во мне! Она думала меня женить? Ха! Она думала, что ее фантазия круче моей? Ха! Она не представляет себе, до какой степени я не фантазер в жизни. До какой степени я рационален. Она никогда не имела дела с такими, как мы, Иноземцевыми. Я думаю, что и с Максимом она просчиталась. Просто мой мальчик еще не вырос. Возможно, он и женится на ней, но пожалеет об этом уже накануне свадьбы, когда они начнут покупать кольца, свадебный костюм и выбирать в прокате платье для невесты. На церемонии он будет смотреть на меня жалкими глазами. Возможно, он даже будет жить с ней, но для нее это будет не жизнь, а мучение. Она не знает, что мы, Иноземцевы, окружены минным полем, на котором подорвется всякий, кто посмеет близко подойти к нам и заглянуть в наши глаза. Всякий!

Обо всем этом я думаю уже в такси, сидя в своей куртке и без дурацкой вязаной шапки на голове. Шофер везет меня домой и светится от радости. Ведь у него в кармане большие деньги: пятьдесят тысяч!

– Женат?

– Угу. А мы за кем следили?

– А за женой и следили.

Он хмурится, что-то вспоминает.

Давай, приятель! Неси деньги милой женушке, погордись перед ней! Но не жди от нее благодарности.

Увидев Варшавского, Вика завизжала, как Лиза, когда я возвращаюсь домой. Прыгнула ему на живот, обхватила руками шею, а ногами бедра. Хотя и то и другое у Варшавского в строгом смысле нельзя назвать шеей и бедрами. У него их нет, как и у настоящего пингвина. Он весь треугольный – от широко расставленных даже при ходьбе ног до макушки с потной тонзурой.

– Пингвинчик! – громко мурлыкала Вика в это подобие шеи. – Как я по тебе соскучилась, милый!

Она была в издательстве три дня назад. Сама рассказывала мне, как они с Варшавским обсуждали новую серию романов о любви женщин и киборгов. Я объяснил ей, что это даже не вчерашний, а позавчерашний день. В 1967 году на экраны вышел советский фильм «Его звали Роберт» с Олегом Стриженовым в главной роли. «Неужели? – удивилась Вика. – Странно, что Пингвиныч этого не помнит». – «Сколько ему лет?» – спросил я. «Точно за шестьдесят». – «Значит, он мог видеть этот фильм подростком. Не говоря уже о том, что есть куча голливудских фильмов на эту тему. Но куда чаще роботом там является женщина, а не мужчина. Помнишь, я говорил тебе, почему популярны резиновые женщины, а не мужчины?»

– Кисонька, котеночек! – противным тенором пел Варшавский. – А уж как я по тебе соскучился!

Да! Я идиот! Понятно, по чему они соскучились! Вряд ли они занимаются этим в его кабинете. Как там говорил Игумнов? Территория бизнеса должна быть стерильной? А моя, по их мнению, нет? На моей территории можно гадить?!

– Баньку нам истопил, – курлыкал Варшавский. – Жарко – как ты любишь! И веничек замочил!

Как говорил Игумнов? В любовных романах не должно быть трех Б.? Бани, блядства и беременности? Баня и блядство уже налицо, вот беременность пока не наблюдается…

Когда я прихожу домой, Лизка визжит и пытается прыгнуть мне на грудь. Я едва успеваю подхватить ее под хвост, чтобы она не шлепнулась больно на пол в прихожей. Она – единственное существо, которое по-настоящему любит меня.