Книга: Обольщение Евы Фольк
Назад: Глава 30
Дальше: Глава 32

Глава 31

«Мы должны и впредь добросовестно исполнять свой долг в послушании Божьей воле из любви к нашему народу и нашей стране. Наши солдаты будут продолжать сражаться и умирать за родину, но не за тех, кто своими омерзительными, направленными против нашей веры делами разбивает наши сердца и позорит доброе имя Германии перед Богом и людьми».

Клеменс фон Гален,

епископ Римско-католической церкви

— А люблю тебя, Ева.

Она крепко держала Андреаса за руку. Остановившись на берегу возле бурлящего водоворота, они сели на траву. Полноводный Мозель быстро нес свои воды к Рейну. Против течения усиленно гребло лапами утиное семейство.

— Я так счастлив! — сказал Андреас. — По-настоящему счастлив! Я сказал Биберу, что после войны хотел бы купить небольшой виноградник и построить новую винодельню. Что скажешь?

— Это было бы просто здорово, — тихо ответила Ева.

— Он вон там. — Андреас указал рукой в сторону холма, у подножия которого раскинулась деревня Виннинген. — Тот склон отсюда не видно. Бибер говорит, там очень хороший виноград. Владелец и его сын погибли этой зимой в России. Вдова хочет продать виноградник как можно скорее, но Бибер уговорил ее придержать участок для меня. Он даже предложил ей бесплатно присматривать за виноградом, если она согласится.

Ева взяла Андреаса за руку. Ее совершенно не интересовал ни виноград, ни виноделие. Все, что для нее было важно, — это Андреас. Ева видела, как оживали его глаза, когда он говорил о винограде, и ради этого она согласна была слушать его бесконечно.

— Да, это действительно замечательно. А если ты купишь тот виноградник, мы переедем в Виннинген или останемся в Вайнхаузене?

— Останемся здесь. Оффенбахер говорит, что у него ее для меня хороший грузовик. Продаст по дешевке.

Ева кивнула. «Ах, Андреас, нас ожидает долгая, счастливая жизнь. Мы можем растить виноград, радоваться детям и внукам. Неужели ты променяешь это на воинскую честь?»

Позже, ночью, Ева лежала на своей кровати, глядя в потолок. Андреас уже спал. «Как он узнает? — размышляла Ева. — Кребель ему не скажет. Я тоже не скажу». С такими мыслями она погрузилась в сон.

 

Проснувшись в 6:30 утра, Ева отправилась готовить завтрак. Было 6 июня 1944 года.

Они ели в тишине. Завтрак состоял из вареного яйца и тонкого бутерброда с ветчиной. Ева не сводила глаз с мужа, наслаждаясь каждым его движением, каждой улыбкой. Встав после завтрака из-за стола, она пошла переодеваться. В ее душе бурлили противоречивые чувства. Ева ненавидела свои тайны. Приведя себя в порядок и расчесавшись, она спустилась вниз.

Часы пробили семь утра. Из кухни Ева слышала, как Андреас настраивает радио. Вдруг, он включил приемник на полную громкость. Ева удивленно выглянула в гостиную.

— Вторжение в Нормандию! — воскликнул Андреас. Ева, выронив из рук тарелку, бросилась к мужу. — Оно началось ночью с парашютного десанта. Сейчас союзники высаживаются на берег с кораблей. Если мы позволим им закрепиться, то противостоять уже не сможем. — Андреас посмотрел на Еву. — Мы сейчас к этому не готовы. Роммель находится в Ульме со своей семьей.

Ева почувствовала слабость в ногах. Андреас взял ее за руку.

— Но мы не пропустим их, Ева. Я уверен!

Ева, вытерев глаза, молча кивнула. Взяв в ладони лицо Андреаса, она с любовью посмотрела ему в глаза. В них уже горел огонь сражений. В Андреасе пробудился солдат, и родина нуждалась в нем больше, чем Ева.

Прикусив губу, она смирилась с неизбежным. Отпуск Андреаса еще не закончился, но Ева знала его сердце. В нем жил господин по имени «Дож».

— Ева.

— Ты нужен сейчас своим солдатам, — тихо сказала она.

Ева не могла лишить Андреаса его воинской чести. Она решила, что скажет Кребелю, чтобы он порвал фальшивое заключение. В глазах Андреаса заблестели слезы. Он крепко обнял Еву.

— Если бы у меня был выбор…

— Я понимаю, — ответила Ева, прильнув к мужу. Перед ее глазами проплывали траурные ленты, плачущие вдовы и похороны с пустыми гробами. — Просто пообещай, что вернешься.

— Да, я вернусь, — сказал Андреас, нежно гладя Еву по волосам. — Ты — моя жизнь. — Он с вялой улыбкой посмотрел в лицо Евы. — А ты пообещай, что будешь осторожна — Лицо Андреаса вдруг стало суровым. — Я не знаю, что будет дальше, но американцы и британцы постараются дойти до Рейна, а с востока движутся русские. — Андреас опять крепко обнял Еву. — Послушай. Отныне ты должна держаться подальше от Кобленца. Обещаешь?

Ева кивнула. Выпустив ее из объятий, Андреас начал мерить комнату шагами.

— Они наверняка будут бомбить Кобленц и железные дороги. Старайся избегать поездов. Наверное, тебе лучше всего было бы пожить у Линди. Их ферма — далеко от железной дороги. Но, с другой стороны, она изолирована от мира, что тоже может быть минусом.

— Я поняла.

— Хорошо. — Андреас перешел на шепот. — А теперь слушай меня внимательно. У твоего отца есть нелегальный радиоприемник.

— У папы?

— Да Он говорит, что Би-би-си, скорее всего, лжет не меньше Геббельса, но правда находится как раз где-то посередине.

— Но это же опасно…

— В любом случае, он сможет предупредить тебя о приближении американцев или британцев.

Картина вражеских солдат, марширующих по улицам Вайнхаузена, всегда казалась Еве всего лишь дикой фантазией, но теперь это могло стать реальностью. По ее спине пробежал холодок.

Андреас, быстро поднявшись в спальню, вскоре вернулся со своим пистолетом.

— Я оставлю его тебе, и четыре магазина по восемь патронов в каждом. Вас же обучали на стрельбище? — Ева кивнула. Ее бросило в дрожь. — Хорошо. Я слышал разговоры о вооружении женщин для гражданской обороны, но, думаю, это затронет только тех, кто состоит в партии. Если вдруг пистолет найдут гестаповцы, скажи им, что я забыл его в спешке. Поняла?

Ева кивнула. Андреас посмотрел на часы над камином, а затем перевел взгляд на свою любимую репродукцию на стене.

— Думаю, солнце садится, Ева. Однако новый день все равно настанет1 Обязательно настанет. — Взгляд Андреаса, пробежав по комнате, остановился на висящем на стене портрете Гитлера. — И еще помни: с тех пор, как он предал моих товарищей под Сталинградом, я за него больше не сражаюсь. Как солдат, я должен подчиняться присяге, но мы теперь проливаем кровь не за него, а друг за друга и за родину. Пусть портрет пока висит на стене, чтобы не злить Гестапо, но когда приблизятся американцы, сожги его.

— Хорошо, я поняла. — Ева обвила Андреаса руками. — Исполняй свой долг, но, прошу тебя, вернись домой. Я прошу тебя…

* * *

К вечеру 6 июня на пропитанные кровью берега Нормандии высадилось 155.000 солдат армий-союзников, а уже 9 июня лейтенант Андреас Бауэр прибыл в штаб своего батальона, чтобы принять командование сильно обескровленной ротой из состава 7-й армии генерала Доллмана. Его рука все еще ныла, однако была вполне дееспособна. Быстро ознакомившись с боевыми задачами своей роты, Андреас отправился на оборонительный рубеж на берегу реки Вир. К середине месяца после упорных боев они были оттиснуты к основанию полуострова Котантен, а войска союзников заняли обширный береговой плацдарм, на который они высадили уже около миллиона человек.

17 июля Андреаса повергло в уныние известие о том, что фельдмаршал Роммель был тяжело ранен и отправлен домой для лечения. Еще одна ошеломляющая новость пришла через три дня. 20 июля в лесах Восточной Пруссии было совершено покушение на Гитлера. Тот факт, что он выжил после взрыва, Гитлер счел демонстрацией Божьего одобрения, и, к досаде Андреаса, 24 июля Вермахту было приказано заменить свое традиционное приветствие нацистским салютом, сопровождаемым словами: «Хайль Гитлер!»

Август прошел в нескончаемых боях и медленном отступлении немецких войск. Новобранцы, постоянно прибывали и исчезали в кровавой бойне, как мимолетные тени. Андреас даже не успевал их толком запомнить. Глядя на этот пир смерти, он постоянно размышлял, когда же наступит, его очередь. Случится это днем или ночью? Погибнет ли он от взрыва снаряда или от вражеского штыка? Сможет ли он взглянуть в лицо убийцы?

К 20 августа Андреас со своей измотанной ротой оказался в числе остатков немецкой армии, спешно отступающих за реку Див в отчаянном ночном маневре, чтобы избежать полного окружения американцами. Через пять дней он узнал, что Париж пал, а генерал Дитрих фон Хольтиц, проигнорировав приказ Гитлера, не взорвал городские музеи. Такое открытое неповиновение приказу Фюрера вызвало у Андреаса улыбку.

К середине сентября бои на западном фронте уже унесли жизни 700.000 солдат Вермахта, однако на восточном фронте потери исчислялись миллионами. Армии Сталина непреклонно наступали, обращая вспять немецкие войска, невзирая на собственные потери. Из писем, приходящих от сержанта Кюбэ и рядового Циммера, Андреас узнавал о невообразимых потерях и чудовищном варварстве. Кюбэ написал, что один из плацдармов был буквально залит кровью, а человечество еще никогда не видело подобной войны. Как он выразился, это была «битва зверей».

 

— Бауэр!

Андреас обернулся. От переизбытка адреналина его трясло. Только что закончился неистовый артиллерийский обстрел.

— С-слушаю, господин капитан.

— Нам понадобится огневая поддержка на том поле! Они наступают!

Андреас и его батальон держали отчаянную оборону на своем участке Западного Вала, представляющего собой 630-километровую систему бетонных укреплений вперемешку с дотами, заграждениями из колючей проволоки, противотанковыми ежами и сетью траншей вдоль западной границы довоенной Германии. Неделю назад лот, казалось бы, непреодолимый рубеж, был впервые прорван.

— Сержант Рауш! Отправьте пулеметный расчет на то поле! Быстро! — крикнул Андреас.

Внезапно, из облаков появились четыре американских истребителя. Андреас нырнул в укрытие, успев избежать потоков свинца, вспоровших траншеи с немецкими солдатами. Изрешетив несколько человек, самолеты опять скрылись в облаках.

— Стреляйте по самолетам! — крикнул Андреас, — MГ-15!

Услышав орудийные выстрелы он резко обернулся. К его позиции приближались четыре американских танка «Шерман». В тот же миг вокруг Андреаса начали рваться снаряды, взметая в воздух глыбы земли и куски бетона. Из облаков опять вынырнули самолеты.

— Пулеметчики! По самолетам!

Из дотов с обеих сторон от траншеи ритмично стучали крупнокалиберные пулеметы, простреливая поле. Противовоздушный расчет, быстро подготовил свой M Г-1.5, развернул ствол в сторону приближающихся самолетов и открыл огонь. Очередь трассирующих пуль мелькнув прямо перед первым истребителем, вспорола правый бок второго. Задымившись, он завалился на крыло.

— Продолжать огонь! — Андреас.

Обернувшись, он увидел, что через поле к их оборонительному рубежу приближается американская пехота. Затарахтели пулеметы истребителей, и Андреас опять упал на дно траншеи. Когда самолеты пронеслись над головой, он, выругавшись, вскочил на ноги и залег за укрепленной стальными прутьями фашиной, уложенной между двумя дотами. Оттуда Андреас осмотрел в свой полевой бинокль наступающих американцев.

— Три группы с «Шерманами», — сказал он себе, после чего окликнул своего связиста. — Мец, передай в батальон, что нам нужен еще один расчет бронебойщиков. — Андреас повернулся к другому солдату. — Шулер, мины в порядке?

— В порядке, господин лейтенант, — ответил рядовой Шулер.

У Андреаса промелькнула мысль, что этому пареньку, наверное, не больше шестнадцати.

— Взорвешь по моей команде, — сказал он, глядя на приближающиеся «Шерманы».

По обе стороны от стальных гигантов бежали молодые американские солдаты. Андреас рассмотрел в свой бинокль их лица. Ему показалось, что им страшно. Этому не стоило удивляться.

Андреас осмотрел своих солдат. После обстрелов истребителями и танками более десятка уже погибло, а остальные выглядели измотанными По их тинам было видно, что им тоже страшно.

Справа от Андреаса взорвались еще несколько снарядов, один из которых выбил большую воронку в бетонном укреплении дота, а другой снес часть крыши. От постоянного грохота пулеметов и орудий закладывало уши, но даже этот рев не мог перекрыть воя падающего самолета. Андреас оглянулся. Один из американских истребителей, оставляя за собой шлейф дыма, рухнул на землю.

— Давай! крикнул Андреас Шулеру, и тот повернул ручку, приведя в действие два длинных ряда мин. Земля затряслась от десятков страшных взрывов, подбросивших высоко в воздух тела американских солдат и большие комья грунта. В тот же момент Андреас приказал только что прибывшему бронебойному расчету перебраться через вал и занять передовую позицию в одной из воронок.

Под шквальным огнем американской пехоты двое солдат с противотанковым ружьем бросились вперед. Андреас наблюдал за ними, затаив дыхание. Вдруг сзади раздался нарастающий рев двух уцелевших «Мустангов". Вынырнув из облаков, они, как два разозленных шершня, начали пикировать на бронебойщиков. Все, кто был в окопах, перевели огонь на самолеты. Один из них вспыхнул, но другой, выпустив длинную очередь, изрешетил двух залегших в воронке солдат и опять ушел в облака.

Андреас отправил через вал Шулера и еще одного солдата; мельника средних лет.

— Уничтожить танки!

Американская пехота была уже совсем близко. Ее пули рикошетили по бетонным ограждениям на валу. Андреас, затаив дыхание, наблюдал за тем, как двое солдат бегут к позиции погибших бронебойщиков.

«Мустанг» на этот раз зашел сбоку. Немцы открыли по нему огонь из всего, что у них было, но истребитель опять успел выпустить очередь, искрошив на куски Шулера и мельника. Выругавшись, Андреас поднес к глазам бинокль и осмотрел поле. За первой цепью американцев шла вторая Хотя доты нанесли пехоте противника значительный урон «Шерманы» по-прежнему двигались вперед.

Громыхнул очередной взрыв: Над головой Андреаса просвистел рой раскаленной шрапнели.

— Мец! — крикнул он. — Передай в батальон, что нам нужна поддержка артиллерии. Мы не остановили танки. — Андреас повернулся к сержанту. — Рауш, отправляй еще один расчет.

Ни секунды не колеблясь, сержант похлопал по шлему молодого солдата и перепрыгнул вместе с ним через насыпь. Андреас стиснул зубы. Рауш был слишком ценен для того, чтобы проявлять подобный героизм.

Теперь всю огневую мощь немцы обрушили на американскую пехоту. На замену сильно поредевшей первой цепи сзади быстро наступала свежая волна с танками. Андреас нервно посмотрел в небо.

— Боже, пошли нам хотя бы пару «Юнкерсов».

Андреас опять впился взглядом в Рауша с помощником, которые благополучно добрались до воронки с противотанковым ружьем. Один из танков опять выстрелил, расколов прямым попаданием ближайший дот.

— Ну же, Рауш, давай, — прошептал сквозь стиснутые зубы Андреас.

От воронки вырвалась длинная вспышка огня, и через мгновение один из «Шерманов» взорвался. Андреас и его подчиненные в один голос радостно воскликнули. Рауш выстрелил во второй раз, заставив запылать еще один американский танк.

Наступающие пехотинцы бросились вперед. Андреас понял причину: за счет скорости они хотели наверстать потери в вооружении. Андреас отдал приказ активизировать еще один ряд мин. В небо взметнулись мощные взрывы, оставив в рядах американцев большие бреши.

Воткнув в свой «Шмайсер» новый магазин, Андреас занял позицию за фашиной и в этот момент увидел, как Рауш сделал третий выстрел. На этот раз он промахнулся и теперь оказался один на один с быстро приближающимся «Шерманом». Танк открыл огонь из пулемета, и Рауш, схватившись за плечо, откатился в сторону. Его товарищ тем временем пытался перезарядить ружье. Андреас, взяв в поддержку трех солдат, перепрыгнул через насыпь и под шквальным заградительным огнем бросился к Раушу. Вокруг него, чиркая по шлему и одежде, свистели пули. Двое из бежавших с ним солдат упали.

Впереди Рауш, истекая кровью рядом с уже убитым товарищем, с трудом перезарядил ружье и, пошатываясь, поднялся с ним в руках во весь рост. До приближающегося танка оставалось не более пяти метров.

— Нет, Рауш! — крикнул Андреас, но тот выстрелил в «Шерман» прямой наводкой. Танк взорвался, убив и Рауша, и оказавшихся рядом американских пехотинцев.

Закричав, Андреас услышал, как последний из его спутников, охнув, упал на землю. До американской цепи оставалось не более сорока метров. Рота Андреаса вела яростный заградительный огонь. К тому же ему была на руку густая дымовая завеса, разносимая ветром от пылающего танка.

Андреас оглянулся, собираясь броситься обратно к насыпи, но вдруг понял, что у него нет шансов. Американцы были слишком близко, и, оказавшись без дымового прикрытия, он становился для них отличной мишенью. Не раздумывая, Андреас нырнул в воронку. Вжавшись в землю, он установил у себя на локте «Шмайсер» и отстрелял последний магазин в размытые контуры приближающихся пехотинцев.

Дым выедал глаза, и Андреас, на мгновение зажмурившись, не заметил, как на него из-за белой пелены выскочила фигура в зеленой униформе. Откатившись на бок, он суетливо потянулся рукой к своей кобуре. Прямо перед ним появилось лицо молодого американца.

Андреас вскинул пистолет. Американец приложил к плечу приклад своего карабина. Андреас выстрелил первым но промахнувшись, быстро откатился в сторону. Американская пуля вонзилась в землю возле его плеча. Андреас откатился еще раз, и второй выстрел высек искры из камня в нескольких сантиметрах от его головы. Он выстрелил в ответ но опять промахнулся. Третья выпущенная американцем пуля просвистела возле виска Андреаса. Он опять вскинул свой пистолет.

В четвертый раз американец выстрелить не успел. Его карабин дал осечку, и ошеломленный молодой солдат на мгновение встретился взглядом с глазами Андреаса.

В этот момент земля затряслась от взрыва. Это открыла огонь немецкая артиллерия. В небо взметнулись огромные столбы земли, расшвыривая в разные стороны камни, большие комья грунта и кричащих американцев. Небо осветилось вспышками. Невидимая взрывная волна, словно ударом гигантского молота, отбросила Андреаса и его противника на дно воронки. В небе раздался визг пикирующих «Юнкерсов».

Закрыв голову руками, Андреас молился так быстро, как только мог. Вокруг рвались снаряды, окатывая его дождем из камней. Где-то рядом в землю вонзались смертоносные очереди, выпускаемые истребителями. Андреас изо всех сил прижался ко дну своей воронки. Ухнул еще один взрыв, и все затихло. Нигде не раздавалось ни единого выстрела.

Кашляя, Андреас медленно поднял голову, пытаясь что-нибудь увидеть за пеленой дыма и пыли. У него звенело в ушах. Казалось, его голова вот-вот лопнет. Осторожно высвободившись из-под слоя земли, Андреас встал на четвереньки, сжимая в вытянутой вперед, дрожащей руке пистолет. Оглядевшись в поисках своего американского противника, он никого не увидел. На поле не осталось ни одной живой души.

Андреас медленно распрямился во весь рост. Сквозь звон в ушах он едва расслышал радостные крики своих солдат у себя за спиной. Обернувшись, Андреас увидел, что они машут ему руками. И тогда он побежал — побежал так быстро, насколько только ему позволяли подкашивающиеся ноги.

* * *

Запись в дневнике от 27 декабря 1944 года:

Сегодня — наша первая годовщина свадьбы, а я целый день проплакала. Андреас написал мне прекрасный стих. Бумага его письма пропахла порохом. Я так сильно его люблю, но сейчас гибнет столько солдат, что я уже сомневаюсь, что мы увидимся. Газеты каждый день исписаны некрологами. Андреас приснился мне прошлой ночью. Я видела, как он собирает виноград и улыбается. Он пишет, что его солдаты надеются на то, что новые ракеты «Фау-2» изменят ход войны. Я тоже на это надеюсь.

Доктор Кребель говорит, что моя беременность протекает нормально. Меня это одновременно и радует, и печалит. А если у моего ребенка не будет отца? Что если американцы убьют меня после родов? Доктор Кребель ругает меня за подобные мысли. Он говорит, что дети — это Божий дар надежды. Именно поэтому, как он считает, Иисус пришел на землю младенцем. И еще он постоянно напоминает мне, что американцы — это нерусские.

Андреасу я до сих пор так ничего и не сказала. Я не уверена, что это нужно. Я надеялась, что он приедет домой на Рождество, но рассчитывать на это было, конечно же, глупо. В этом году солдатам не до Рождества. Доктор Кребель тоже не уверен, что я должна рассказать Андреасу о ребенке. Это может помешать ему сражаться. Папа тоже не советует мне этого делать. Я понимаю, что новость о ребенке может подорвать решимость Андреаса в бою, но, вдруг он погибнет, так и не узнав, что стал отцом?

Теперь все мы голодаем. Меня немного беспокоит, что мой малыш не получает достаточно питания. Продуктов в деревне с каждым днем становится все меньше. Тяжелые времена переживают даже фермеры.

Вокруг все только и говорят, что об убийстве солдатами СС евреев в Польше. Папа считает, что фанатики на такое вполне способны, но не стоит сбрасывать со счетов и преувеличения вражеской пропаганды. Он слышал по Би-би-си совершенно нелепые вещи. А вот Кэтхен подобные слухи только радуют. Она считает, что эта война началась именно из-за евреев. Кэтхен сильно их ненавидит. Я спросила об этом у Клемпнера, и он сказал, что Германия просто депортировала евреев в трудовые лагеря, где они шьют униформы и делают другие вещи, необходимые для фронта. Он спросил меня, какой может быть смысл в том, чтобы убивать работников в которых мы сейчас так остро нуждаемся. Я рассказала об этом Кэтхен. Она была разочарована.

Женщины в церковном швейном кружке рассказывали о так называемом «Плане Моргентау». Они говорят, это подтверждение того, что американцы — в союзе с евреями, которые намерены раз и навсегда уничтожить Германию, Меня больше всего беспокоит та часть плана, в которой сказано, что каждому немцу следует разрешить получать в день не более тысячи калорий. Неужели они подразумевают также и детей? Мы же просто вымрем от голода. Фрау Викерс говорит, что американцы хотят лишить нас всей промышленности u разбить Германию на небольшие фермерские районы. На мой взгляд, для американского президента рассматривать такие планы — настоящий позор. Неужели их никто не остановит?

На прошлой неделе приезжала мама. Она хочет, чтобы поехала с ней и ее новым мужем в Дрезден, чтобы дождаться там окончания войны. Она говорит, что между правительствами Германии и Британии есть какое-то секретное соглашение. Фюрер согласился не бомбить Оксфорд, а Черчилль — Дрезден. Я сказала, что не могу оставить папу, и что Черчиллю нельзя ни в чем доверять. Но мама все равно едет в Дрезден. Значит, так тому и быть.

Папа и Оффенбахер сегодня занимались строевой подготовкой на рыночной площади вместе с другими ополченцами Вайнхаузена. Как по мне, это выглядело просто нелепо. Униформа висит на них мешками, а пастор с винтовкой в руках — это вообще слишком. Впрочем, как мне показалось, папе это нравится. Наверное, с оружием в руках он чувствует себя сильным. Бибер же ходит злой, как шершень, потому что Клемпнер не зачислил его в состав ополченцев из-за возраста. Ганс говорит, что, несмотря на свои семьдесят семь, он еще не забыл, как правильно стрелять. Конечно, старики и школьники — неровня настоящим солдатам, но, если сюда придут американцы, им придется сражаться.

Бедная Линди по-прежнему каждый день ходит на станцию, ожидая Гюнтера.

Весь мир сошел с ума.

Вчера, открыв свою Библию, я нашла те нарциссы, которые мне когда-то подарил Вольф. Меня чуть не стошнило, и я сразу же их выбросила.

Назад: Глава 30
Дальше: Глава 32