Я отвез нас в Sprinkle Cupcakes и припарковался на глухой улочке. Казино Harrah’s Casino возвышалось справа, а бульвар Стрип был прямо на запад от маленькой кондитерской. Было поздно, она не работала, и Кейси расстроилась, пока я не показал ей автомат.

– Это как банкомат, но с кексами? – удивилась она, глядя на ярко-розовый автомат, встроенный в стену закрытого магазина, – о боже, это лучшее, что есть на свете.

– Знал, что тебе понравится, – я сунул свою карточку в щель для оплаты, и экран меню засветился, – выбирай.

Она ввела свой заказ на экране. Внутри банкомата что-то зажжужало, и маленькая дверца скользнула вверх, выдавая кекс: красный бархат с глазурью из сливочного сыра.

– Это так здорово.

Мне пришлось заказать простой ванильный кекс. Я отвернулся от банкомата, жонглируя бумажником и десертом, как раз в тот момент, когда Кейси отломила кусок красного бархата и предложила мне.

– Хочешь попробовать?

– Подожди… – я попытался засунуть бумажник в задний карман джинсов, но проклятая штука не поддавалась. Кейси встала на цыпочки и поднесла маленький кусочек торта к моему рту. У меня не было выбора, кроме как съесть его с ее пальцев.

Она склонила голову набок, ее глаза ярко блестели под янтарными уличными фонарями.

– Вкусно, правда?

Я кивнул, хотя вообще не ощущал вкуса.

– У тебя тут немного глазури… – она снова потянулась, и ее пальцы коснулись уголка моего рта.

Шепчущее прикосновение, которое почти потрескивало, отдалось маленьким электрическим разрядом в паху, где сидело что-то тяжелое и теплое. Я предложил ей свой кекс.

– Попробуешь?

Все, что я смог сделать. Предложил ей попробовать. Я усмехнулся про себя. «Я Тарзан, ты Джейн».

Кейси откусила маленький кусочек от кекса, и я наблюдал, как она облизала губы.

– Ну как? – спросил я, за долю секунды до того, как мой взгляд потребовал бы объяснений.

– Хороший, – Кейси отступила назад и одарила меня улыбкой, – у тебя превосходный вкус, Флетчер.

Мы двинулись на запад, в сторону Стрип, неторопливо шагая по дороге между магазинами и ресторанами, вдоль которой росли растения в горшках и какие-то деревья. Было воскресенье, перевалило за одиннадцать, но Вегас бодрствовал. Парочки, группы смеющихся друзей и туристов, говорящих на разных языках, проходили мимо или расступались перед нами. Мы прогуливались и ели кексы, направляясь через бульвар к Дворцу Цезаря. Потом повернули на юг.

Я хотел показать ей отель «Белладжио».

– Давай остановимся здесь, – предложил я. Мы приложили руки к белой цементной стене, которая ограждала пруд перед «Белладжио». По ту сторону отель был освещен золотым и розовым светом, изгибаясь в небольшие здания казино под ним, словно открытая книга.

– Это прекрасно, – сказала Кейси. Она обернулась. Небольшая Эйфелева башня светилась перед Парижским отелем и казино через дорогу, – Италия с одной стороны, Франция – с другой, – сказала она.

– Ты действительно никогда не была в казино?

Она покачала головой.

– Наш график гастролей настолько сумасшедший, что у нас не было свободного времени до вчерашнего дня. Вот почему мы здесь до вторника – чтобы Джимми успел походить по стрип-клубам и поиграть в казино. В последний раз, когда я была здесь, я была слишком молода, чтобы позволить себе веселиться.

– Ты приезжала сюда с родителями?

– Нет, – ответила Кейси, переводя взгляд на неподвижную темную воду перед нами, – я давно их не видела.

– Слишком занята с группой? Ваш тур будет проходить через Сан-Диего?

Я откусил кусочек кекса. А когда поднял глаза, обнаружил – что-то поменялось. Кейси обхватила себя руками несмотря на то, что ночь была теплой. Свет в ее глазах потускнел, она бросила взгляд на темную воду.

– Нет, это не из-за расписания, – сказала она, – я не видела своих родителей четыре года. Мой отец выгнал меня из дома, когда мне было семнадцать.

Я чуть не уронил свой десерт, и кусочек во рту показался острым камнем. Я с трудом проглотил его.

– Он выгнал тебя из дома? В семнадцать лет?

Мой голос был слишком громким и жестким. Я требовал ответа от ее ублюдка отца, а не от нее. Но Кейси не дрогнула и не отступила. Я думаю, она поняла мое возмущение, может быть, даже почувствовала, что так я ее поддерживаю.

– Однажды ночью я тайком провела своего двадцатидвухлетнего парня домой через окно своей спальни. Мои родители застали нас… в неловком положении, и это было что-то. Мой отец никогда не одобрял того, что я делала: он ненавидел и мою игру на электрогитаре, но это было последней каплей.

Он позволил мне собрать сумку и запер за мной дверь. Я даже не окончила среднюю школу.

Я выбросил остатки кекса в ближайшую мусорную корзину, аппетит пропал.

– Что за мудак выставляет свою дочь на улицу? А как же твоя мама? Она тебе не помогла? – плечи Кейси дрогнули, когда она откусила немного от кекса.

– Она не сказала ни слова. Она никогда этого не делала. Она тихая и кроткая. Мой отец не бьет ее или что-то такое. Но он может выключиться, как перекрывают воду в кране. Холодное молчание висит дома несколько дней, если он действительно зол. Моя мама не может справиться с этим.

– И она отпустила тебя?

Может, мне и не следовало спрашивать, но я ничего не мог с собой поделать. Я не понимал, как люди могут отвернуться от собственного ребенка. Такая родительская ошибка, нет, надругательство – совсем чуждое явление для меня. Мое детство было до смешного свободным от проблем. Конечно, папа был строг с Тео, а мама была навязчивой наседкой, но это все, на что я мог жаловаться. Мои родители были хорошими людьми.

«Они должны были быть твоими», – подумал я, глядя на Кейси. По странному повороту судьбы каждый из нас оказался с неправильным набором родителей. Мои бы любили и души в ней не чаяли. Они бы лелеяли ее талант и гордились ее достижениями. Вместо того чтобы вышвырнуть из дома, они бы потребовали соблюдения строгой и уместной дисциплины.

Смертельно больной ребенок – это то, чего заслуживают ее родители. Если бы я в своем положении был ребенком такого жестокого отца и бесхребетной матери, это имело бы больше смысла. Если мы с Кейси поменяемся семьями, я больше не буду бояться эмоционального бремени, которое оставляю позади, а ее будут любить вечно.

– Моя мама не боролась за меня, – продолжала Кейси. Она тоже отшвырнула свой кекс, – она потеряла свой голос, когда вышла замуж за моего отца. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить ее. Но даже так, я все равно иногда звоню ей. Она мало говорит, но мне кажется, ей нравится, когда я звоню. Так она узнает, что я все еще жива.

– Как ты выжила на улице?

– Я не была на улице. Я оставалась с Четтом, парнем, с которым меня застали родители. Он сказал, что хочет жениться на мне, и я последовала за ним, пробуя одну схему быстрого обогащения за другой. Мы приехали с ним сюда. У него кончались деньги, и он решил, что я могу стать моделью, – она показала кавычки, – и я немедленно прекратила это дерьмо.

– Хорошо, – мои руки сжались в кулаки, и я засунул их в карманы.

– Но как только я сказала Четту, что не собираюсь участвовать в его делах, все пошло прахом. Я была несовершеннолетней. Я не могла пить, играть в азартные игры или даже попасть в клуб восемнадцать и старше. Он очень быстро устал от меня. Бросил, когда встретил другую. Какую-то танцовщицу.

– Что ты сделала после?

– Я добралась автостопом до Калифорнии, думая, что попробую еще раз поговорить с родителями. Хотела вернуться в школу. Вообще-то, я очень хорошо училась.

– Верю, – сказал я.

Кейси благодарно улыбнулась.

– Я добралась до Лос-Анджелеса. Остановилась в юношеской христианской общине, там и встретила Лолу. Ей было девятнадцать, и она была в той же тонущей лодке, что и я. Она только что наскребла достаточно денег, работая официанткой, чтобы снять дешевую однокомнатную квартиру, и позволила мне переночевать у нее. Когда мне исполнилось восемнадцать, я устроилась на работу в тот же ресторан, и мы целыми днями гуляли по паркам.

Я пела и играла на гитаре, а Лола играла на барабанах. Несколько месяцев спустя мы нашли объявление от девушки, которая хотела собрать группу, а остальное – уже другая история, – она подняла руки вверх, – вот почему я до сих пор ни разу не была в казино.

Я рассеянно кивнул, мои эмоции переросли в бурлящую ярость, направленную на мужчин в жизни Кейси, которые так чертовски подвели ее.

– Что стало с Четтом?

– Даже не знаю. Мне все равно, – она сказала это достаточно спокойно, но я уже понял, что все, что чувствовала Кейси, можно прочесть в ее больших, сияющих глазах. Ее заботило многое, очень сильно.

«Она всегда ходит по краю».

Эта мысль помогла подавить гнев, который опалял меня изнутри.

– Чувствуешь это? – спросила Кейси, – ночь, умирающая медленной и мучительной смертью из-за моей плаксивой истории.

– Прости, что вынудил тебя рассказать все это.

Она отмахнулась от моих извинений:

– Я не возражаю. Мне нравится с тобой разговаривать. Обычно я не говорю о своей жизни. Никогда, на самом деле. А потом внутри закипает, и я делаю какую-нибудь глупость, например, звоню родителям. Получаю отказ, который заставляет меня напиться до одури, поднимаю бунт в зеленой комнате и просыпаюсь на диване водителя лимузина, ничего не помня.

– Порочный круг.

– О, не знаю, – сказала Кейси, – диван был не так уж плох.

Наступило короткое молчание. Несмотря на все попытки придерживаться графика и не приближаться к девушке, которая уезжала через два дня, я почувствовал, что становлюсь к ней все ближе, желая облегчить боль, которую она мне доверила. Я хотел дать ей что-то взамен.

– Как насчет того, чтобы завтра пойти со мной в мастерскую? – спросил я. – Ты могла бы увидеть, как это работает, или, может быть, посмотреть, как я делаю что-то…

Я почувствовал, как у меня покраснела шея. Я говорил высокомерно и в то же время скучно. Как будто попросил посмотреть, как я полирую свою коллекцию монет.

Но тут Кейси хлопнула в ладоши.

– Ты что, шутишь? С удовольствием!

– Правда?

Указательным пальцем она приподняла свою темную бровь, изогнув ее дугой.

– Правда.

Я рассмеялся, откинувшись назад. Мне не было так весело уже многие месяцы. Ржавые шестеренки механизма счастья внутри меня заскрипели, и мое смущение исчезло.

– Я умираю от желания посмотреть, как ты делаешь это прекрасное стекло, – сказала Кейси, – я уже начала думать, что это для галочки, Флетчер. Ты заказал их на Etsy и выдал за свои, чтобы производить впечатление на цыпочек.

– Клянусь, я честный человек и живу по законам.

Ее смех эхом разнесся по пруду, и в нем я услышал следы прекрасного певучего голоса.

Она начала говорить что-то еще, когда музыка заполнила площадь перед «Белладжио»: партия флейты в «My Heart Will Go On».

Кейси схватила меня за руку.

– Это песня из «Титаника»? О боже, так и есть. Почему они?.. – Ее слова затихли, когда голос Селин Дион зазвучал и фонтаны «Белладжио» начали свое шоу. Струи воды поднимались из пруда дугами, покачиваясь в такт. Сначала они двигались мягко, почти робко, как пары на первом свидании, едва касаясь друг друга, а затем падая на водную гладь. Синий свет освещал их снизу. По мере того как песня развивалась, все больше струй поднималось выше и разбивалось, создавая облака тумана. Цвета сменились на красный, бледно-фиолетовый и серебристо-белый. Музыка достигла крещендо, и Кейси крепче сжала мою руку. Ее глаза смягчились, она смотрела, как танцует вода, а я не мог смотреть ни на что, кроме нее. Шоу было на периферии, фоном.

Зазвучали спокойные последние ноты, и высокие струи воды снова стали изящными дугами, пересекая друг друга, словно были танцорами или любовниками, и ускользнули под воду, когда песня закончилась.

Кейси шмыгнула носом и потерла глаза.

– Я этого не ожидала, – она посмотрела на меня снизу вверх, – это было прекрасно.

– Да, – тихо ответил я, – прекрасно.

Я отпер дверь квартиры и распахнул ее для Кейси. Войдя, она почти застенчиво улыбнулась.

«Черт возьми, это свидание», – подумал я, запирая дверь. Я пригласил Кейси на свидание и теперь… это конец свидания.

– Спасибо за кекс, – сказала она из гостиной, – и водное шоу. – Ты это планировал?

– Я знаю этот город. Кроме того, что я учился в аспирантуре, я прожил здесь всю свою жизнь. И это часть моей работы – знать, где находятся лучшие шоу.

– Ты хорошо справляешься со своей работой, – сказала Кейси, – на самом деле даже лучше, чем следовало бы, – она придвинулась ближе, положила руки мне на предплечья и наклонилась, чтобы поцеловать в щеку, – спокойной ночи.

Я ждал, пока она отступит, чтобы ответить, не доверяя себе открыть рот, когда ее губы были так близко.

– Спокойной ночи, – сказал я. Она вошла в мою спальню. Через несколько минут она будет в моей постели, ее волосы рассыплются по моей подушке…

Это плохо. Очень, очень плохо. Я переоделся в пижамные штаны и футболку, которые спрятал в шкафу в прихожей, и откинулся на спинку кресла. Моя рука легла на сердце, которое болело по причинам, не имеющим ничего общего с моей больничной картой или диагнозом, или с какой-нибудь ужасной биопсией. Было больно, потому что я все еще чувствовал мягкие губы Кейси на щеке и скучал по ней.

Она была в пяти метрах от меня и еще не покинула Вегас с группой, но я все равно скучал по ней.