Глава 20

Сумерки в Чарльстоне опускаются на город, словно неожиданный сюрприз, окрашивая церковные шпили и оштукатуренные дома оттенками розового и фиолетового, окутывая город шалью эфирного света. Меня постоянно мучил вопрос, не эта ли красота и есть одна из причин, почему так много бывших жителей отказывались покинуть город даже после смерти.

Я застала мать в палисаднике перед домом, где я сама когда-то проводила много времени с бабушкой. Должно быть, это место было особенным и для моей матери, поскольку она поручила отцу воссоздать точную копию сада моего детства.

Перед ней стояла нетронутая чашка чая с опавшими сливками поверх остывшей жидкости. Лежащий у ее ног Генерал Ли несколько раз лениво помахал в знак приветствия хвостом, затем снова опустил голову и закрыл глаза.

Моя мать посмотрела на меня, но, лишь сев с ней рядом, я в тусклом свете увидела, что на ее лице нет улыбки. Ее руки были сложены на коленях, на кованом железном столике перед ней стоял бумажный пакет. Рядом лежали перчатки, которые она обычно носила, чтобы не касаться вещей, которые могли бы ей что-то сказать.

– Как прошел твой день? – спросила она, когда я потрогала бок керамического графина, холодного на ощупь.

– Как обычно. Куча приезжих, ищущих выгодные предложения и уезжающих разочарованными. Моя новая офис-менеджер Шарлин – кстати, без моего согласия – отменила предварительный просмотр дома, поэтому у меня было время заняться с ней йогой. Софи звонила не менее трехсот раз, чтобы спросить о цветах для свадьбы. Когда Шарлин вызвалась помочь, заявив, что раньше занималась организацией свадеб, я просто передала ей телефон. Убила двух зайцев одним выстрелом.

Губы матери тронула легкая улыбка.

– А еще я все-таки продала лофт в бывших складских помещениях на Ист-Бэй-стрит и заработала неплохие комиссионные. – Моей улыбки как не бывало, стоило мне подумать о том, сколько денег из этих комиссионных уйдет на новый фундамент дома на Трэдд-стрит.

Мать ничего не сказала. Посмотрев на нее внимательнее, я заметила, какая она сегодня усталая, подавленная и бледная. Я осторожно наклонилась к ней.

– В чем дело? – спросила я, сосредоточив внимание на пакете.

Она вопросительно подняла брови:

– Похоже, тебе пора задуматься об этом всерьез.

– О нет, только не это. – Я покачала головой и, открыв пакет, заглянула внутрь. Там, прижатые друг к другу, как дрова, лежали четыре игрушечных члена семьи из кукольного домика. – Зачем ты их трогала? Особенно без меня?

– Я без перчаток прикасалась только к матери. Она была самой слабой, поэтому я сочла ее самой безопасной. Но они постоянно приходили ко мне. В моих снах, вернее, кошмарах. Мать, Энн, все время хочет мне что-то показать, но Уильям и Гарольд не дают ей это сделать. Как будто они отчаянно хотят что-то скрыть.

– Почему ты ничего не сказала мне о своих снах?

– Я думала, что у тебя твои собственные сны, просто ты ничего о них не говорила. Пока этим утром Нола не сказала мне, что ей приснился плохой сон, и это был тот же сон, что постоянно снился и мне, и я поняла, что по какой-то причине они выбрали Нолу и меня.

– Нолу? Зачем она им?

Мать пристально посмотрела мне в глаза:

– Потому что она уязвима. – Она устало откинулась на спинку стула. – Нола сказала мне, что во сне приходила ее мать и прогнала их.

– Как ангел-хранитель, – тихо сказала я. – Я сказала Ноле, что, возможно, именно поэтому Бонни все еще здесь. Чтобы присматривать за ней. Думаю, когда я это сказала, Ноле стало легче. – Вспомнив свое недавнее посещение кладбища и фото, которое мне показала девочка-подросток, я рассказала о них матери. – Она защищала меня от Гарольда, но я не знаю почему. Нолы даже не было со мной рядом.

Мать поерзала на стуле, как будто ее что-то встревожило.

– Это точно была Бонни?

Я кивнула:

– Точно. Я видела ее достаточно часто рядом с Нолой. Так что да, это была она.

– Похоже, рядом с тобой она испытывает материнские чувства, но по какой причине, я даже ума не приложу.

Мать продолжала в упор разглядывать меня. Я даже почувствовала себя неловко.

– Тогда почему они приходят во сне к тебе и Ноле, а не ко мне?

– Они пытаются отпугнуть нас.

– От чего? – спросила я, бросив пакет на стол – не хотела прикасаться к нему дольше, чем то было необходимо.

– Они знают, что ты самая сильная, что ты можешь разыскать Энн и изолировать ее, найти то, что они всеми силами пытаются скрыть. Похоже, они считают, что мы с Нолой остановим тебя.

Останови ее.

– Так вот что означали слова на сгоревшей ковровой дорожке и начертанные на стене Нолы? Как ты думаешь?

Мать покачала головой:

– Не знаю почему, но я так не думаю. В конце концов, ты пока не сделала ничего такого, чтобы они видели в тебе реальную угрозу. Думаю, происшедшее на кладбище – это скорее случайность, нежели нечто большее.

– Скажу честно, они убедили меня прекратить любые попытки. И если бы этот кукольный домик не нравился Ноле так сильно, я бы предложила вернуть его Амелии, чтобы она продала его, и поставить на этой истории точку.

Мать глубоко вздохнула:

– С этим кукольным домиком связаны несколько очень несчастных духов, Мелли. И есть крайне несчастная женщина, которая все еще жива и хочет поговорить со своим братом. Мы можем им помочь. Скажи, разве ты не чувствуешь себя хотя бы немного обязанной?

Мое твердое «нет» застыло на моих губах, словно, произнеси его вслух, я бы выставила себя лгуньей. Но тут мне в голову пришла другая мысль:

– Почему Нола не рассказала мне о своих снах?

– Потому что, – сказала мать, едва заметно улыбнувшись, – если ты прогонишь семью Маниго, то, скорее всего, прогонишь и ее мать. А Ноле приятно, что та еще здесь.

– И это проблема? Быть рядом с любимым человеком?

– У меня нет ответа, Мелли. Не забывай, для того дела, которое мы делаем, нет никаких учебников. Но, судя по моему опыту, остаются только те духи, которым что-то не дает покоя, но, как только они получают ответы на интересующие их вопросы, они внезапно видят свет и следуют за ним. Бродить по миру живых – это временное состояние, мешающее им переступить границу между жизнью и смертью.

Солнце опустилось еще ниже. Я смиренно вздохнула:

– Ты поможешь мне вступить в контакт с Уильямом? Если мы сумеем отпугнуть Гарольда, возможно, он передаст нам сообщение для Джулии.

– Я тоже думала об этом, так как связаться с Энн не получилось.

Я встала и взяла пакет с игрушечными фигурками.

– Надень перчатки. Твоя попытка общаться с Энн уже ослабила тебя. Ты не готова к разговору с Уильямом. Давай я попробую сама… а ты просто будешь со мной в комнате. Я не такая сильная.

Мать безропотно надела перчатки и, опершись на стол, поднялась со стула.

– Желаю удачи, – сказала она. Ее голос звучал гораздо увереннее, чем ее внешний облик.

Мы включили свет в зале, а все остальное оставили в темноте. Судя по тем фильмам о призраках, которые я видела по телевизору, Голливуд считал, что призраки в большинстве своем предпочитают темноту. Думаю, это имело смысл. Когда-то они были живыми людьми, а большинству людей, которых я знала, не нравился яркий дневной свет, выставляющий напоказ все их пороки и недостатки. Вряд ли мертвые сильно отличаются от них в том, что касается света, а их самый очевидный недостаток – неспособность умереть полностью.

Мы медленно вошли в гостиную, Генерал Ли побежал следом за нами. Толстый обюссонский ковер приглушал наши шаги. Сквозь витраж в комнату проникал свет уличных фонарей, отбрасывая на стены и мебель цветные пятна. А вот кукольный домик, теперь отодвинутый к дальней стене, оставался в темноте, занимая свое собственное черное пространство.

– Достань из пакета Уильяма, – велела мне мать. – Затем сложи верх и поставь пакет с остальными на столе в коридоре.

Я отнесла пакет обратно в коридор, чтобы лучше рассмотреть фигурки. Заглянув внутрь, я была готова поклясться, что Гарольд сердито посмотрел на меня. Быстро найдя Уильяма, я вытащила его из пакета, одной рукой скатала бумажный верх и поставила пакет на чиппендейловский столик.

Мои пальцы гудели и вибрировали, их кончики ощущали тепло, как будто я касалась живого, дышащего человека. Желая поскорее избавиться от него, я быстро вернулась в гостиную и поставила фигурку на кофейный столик.

– Что мне делать теперь?

Я скорее ощутила, нежели увидела неодобрительный взгляд матери, которым та меня удостоила:

– Что ты делала с гессенским солдатом и Мэри Гибсон?

– Я лишь говорила с ними, как сейчас говорю с тобой.

– Вот и давай. Поговори с Уильямом. Скажи ему, что тебе нужно.

Я села на диван напротив матери и глубоко вздохнула. Фигурка Уильяма стояла на столе между нами. Положив обе руки на колени, я прочистила горло.

– Уильям Маниго? Ты здесь?

Ничего не случилось. В комнате слышалось лишь тиканье каминных часов да сопенье Генерала Ли, который взялся вылизывать себя. Я сердито посмотрела на пса, затем повернулась лицом к кукле:

– Уильям Маниго, у меня есть сообщение от твоей сестры Джулии. Ты можешь говорить со мной?

Температура в комнате резко упала, а на башне кукольного домика вспыхнул крошечный лучик. Он начал на глазах расти и мерцать, постепенно превращаясь в столб света, подрагивавший между полом и потолком рядом с кукольным домиком. Генерал Ли заскулил, а затем и вообще пулей выскочил из комнаты, трусливо поджав хвост.

– Уильям? Это ты?

Свет начал принимать очертания человека. Сначала у него появились руки и ноги, а затем голова, правда, согнутая под странным углом. Его костюм был в стиле тридцатых годов, волосы аккуратно расчесаны на прямой пробор, его тело было вполне осязаемым, и, если бы он не светился, его можно было легко принять за реального человека.

– Ты видишь его? – тихо спросила я, слегка повернув голову к матери.

– Да, – прошептала она. – Он тот, кого я видела во сне.

Уходи.

Я скорее почувствовала слова, нежели услышала их. Звучавшая в них угроза не оставляла сомнений. На меня налетел порыв ледяного ветра – довольно сильный, он даже взъерошил мне волосы.

– Твоя сестра, Джулия, хочет получить от тебя весточку. Ты хочешь ей что-то сказать?

Останови ее. Я встала. Моя мать тоже встала рядом со мной. Она потянулась за моей рукой и крепко ее сжала.

– Мы сильнее тебя, – сказала я вслух.

Неправда.

Рука матери еще сильнее сжала мои пальцы.

– Есть ли что-то, что ты хотел бы сказать своей сестре? – повторила я свой вопрос. – Она желает поговорить с тобой.

Останови ее.

Я крепко стиснула зубы, чтобы мой подбородок перестал дрожать. Между тем в комнате стало еще холоднее.

– Почему ты хочешь остановить ее?

Она знает. Если она не остановится, в будущем ждут страдания.

– Почему ты еще здесь? Есть ли что-то, что тебе нужно завершить, прежде чем ты сможешь двигаться дальше?

Он повернул голову, и я увидела на его шее темный, черный с синим рубец. Я вспомнила фигурку Уильяма из кукольного домика и полоску клея, которым голову приклеили к шее. Он не позволит мне.

– Кто, Уильям? Твой отец?

Останови ее. Если она этого не сделает, будет только хуже.

– Что с тобой случилось, Уильям? Я думаю, Джулия хочет это знать, чтобы обрести покой. Ты можешь мне это сказать?

В темной комнате прозвучал смех – если это можно назвать смехом.

– Что она знает?

Свет начал мерцать и ослабевать, исчезая в чернильной темноте, как кислород в огне.

– Подожди! – Я шагнула вперед, и моя мать, все еще державшая меня за руку, вместе со мной. – А как же письмо? То, которое Джулия хранит в коробке в виде головы Санта-Клауса. Что это такое?

Сердцевина сжимающегося света на миг вспыхнула ярче.

Она считает его доказательством невиновности, хотя это не так. Но пусть она и дальше верит в это. Заставь ее остановиться.

– Зачем? – спросила я в очередной раз, но свет исчез. В комнате уже становилось тепло. Я упала на диван, усталая и расстроенная. – Да, поговорили, называется. Вот это облом.

Мать встала, чтобы включить люстру, и замерла перед дверью, ведущей в коридор.

– Не совсем.

Почувствовав запах дыма, я бросилась к ней. Мы обе увидели тлеющий пакет на чиппендейловском столике. Центральная его часть выглядела целой, но загнутый край светился красным, причем свечение то исчезало, то делалось ярче, как будто пакет дышал.

Думая главным образом о спасении мебели, я сбросила пакет на сосновый пол и принялась затаптывать его тлеющий край, пока красное огненное пятно не погасло, а подошва моей сандалии от «Бруно Мальи» не покрылась слоем пепла.

В воздухе повис запах горелой бумаги. Я посмотрела на мать:

– Замечательно. Ничего не скажешь. Похоже, мы кого-то разозлили… скорее всего, Гарольда. И мне очень, очень не нравится, когда он злится.

Мать наклонилась, чтобы поднять пакет.

– Знаю, дорогая. Но ты молодец и заслужила спокойный вечер. Иди набери себе ванну и понежься в ней подольше. Больше никаких призраков сегодня вечером.

Не успела она это сказать, как радио в комнате Нолы ожило, заорав на всю громкость: «Я только начинаю». Эти слова были так хорошо мне знакомы, что я уже помнила их наизусть.

– Только не это! – прошептала я, устало поднимаясь по лестнице, с завистью вспоминая мою прошлую жизнь, когда голоса мертвых были чем-то таким, что я могла легко пропустить мимо ушей.

Я изо всех сил пыталась одновременно закрыть зонтик и войти в дверь кондитерской Рут, не намокнув под дождем и не уронив сумочку и портфель. В следующий момент в дверь просунулась сильная рука и забрала у меня зонт, давая мне возможность проникнуть внутрь. Я повернулась, чтобы поблагодарить моего благодетеля, но моему взгляду предстала его широкая спина. Осторожно сложив мой зонтик, он прислонил его к стене рядом с дверью и повернулся ко мне. Моей заранее наклеенной улыбки как не бывало. Передо мной стоял Джек, и, судя по его лицу, он ничуть не удивился, увидев меня. Хотя и не слишком обрадовался моему появлению. Он напомнил мне мальчишку, которого отправили в кабинет директора, но который настроен, несмотря ни на что, постоять за себя.

– Доброе утро, Мелли.

Я посмотрела на Рут, стоявшую за стойкой. Ее глаза блестели. Она тайком пригладила волосы и поправила воротничок рубашки. Не будь ее кожа такой темной, я готова поклясться, она зарделась румянцем. Я же невольно задалась вопросом, найдется ли хоть одна женщина, кроме Нолы, невосприимчивая к обаянию Джека.

– Что ты здесь забыл? – спросила я, подойдя к стойке за моим утренним заказом, пончиками и капучино, которые обычно в семь тридцать уже ждали меня на стойке Рут.

– Я думал, это общественное заведение, – ехидно произнес Джек, садясь за один из двух столиков.

Оторвав глаза от сумочки, из которой я выуживала купоны, которые каждую неделю вырезала для Рут из непрочитанной воскресной газеты, я поймала на себе ее хмурый взгляд.

– Где ваши манеры, барышня? Этот джентльмен пытался проявить галантность, а вы ему нагрубили. А ведь мать наверняка учила вас другому.

Я со шлепком положила купоны по стойку, в надежде на то, что она не станет грозить мне пальцем, чего я искренне опасалась.

– Все в порядке, Рут, – сказал Джек, вытягивая под столом длинные ноги. – Мне не привыкать.

Я порылась в сумочке в поисках бумажника и улыбнулась Рут. В ответ та лишь странно поводила бровями и, указав на безымянный палец левой руки, мотнула головой в сторону Джека.

Я прищурилась, пытаясь понять, что она пытается мне сказать. Рут с еще большей выразительностью повторила свои мимические упражнения.

– Нет, Рут, я не женат, – сказал Джек за моей спиной. – Мелли в курсе этого факта, и мне неоднократно приходилось отражать ее поползновения. Я просто счастлив, что остался относительно цел и невредим, что все мои конечности при мне, а большая часть моей одежды в целости и сохранности.

В мои планы не входило доставить ему удовольствие, споря с ним, поэтому, вновь повернувшись к Рут, я спросила:

– Мой заказ готов? Сегодня утром у меня совещание, и, чтобы выжить, я должна получить хорошую дозу сахара и кофеина.

Рут поджала губы, всем своим видом показывая, что разочарована во мне.

– Нет, пока не готов, и это займет какое-то время, так что можете присесть. Сначала я обслужу этого джентльмена.

Мои брови взлетели вверх напрасно: не удостоив меня даже взглядом, Рут нарочито медленно взялась складывать из плоского картонного листа коробку для пирожных. Вздохнув, я отступила к соседнему с Джеком столику, демонстративно проигнорировав второй стул за его столом, выдвинутый в явном приглашении сесть.

Положив сумку и портфель на стул, я повернулась к Джеку:

– Итак, почему ты здесь?

– Я пообещал Ноле, что принесу ей завтрак, а ты говорила, что она обожает пончики с сахарной пудрой из пекарни Рут. Я должен расспросить ее о Бонни. Вот я и решил воспользоваться твоим советом и подлизаться к ней. Я планировал поговорить прошлым вечером, но мы так классно проводили время, что я не осмелился портить ей настроение расспросами о ее матери.

Нола ничего не сказала о том, чем они занимались с Джеком, поэтому я предположила, что они провели весь день, смотря на DVD «Сумерки» и поедая попкорн. Будь я до конца честна сама с собой, я бы призналась себе, любимой, что чувствую себя слегка обделенной. Втроем мы бы провели время гораздо веселее – и они, и я, которая вместо этого расставляла на полке специи миссис Хулихан.

– Чем вы занимались? – Я поймала себя на том, что задала вопрос.

– Я свозил ее на фестиваль искусств. Купил несколько билетов на мюзикл «Евангелие в Колоне» в концертном зале «Гайяр», и, знаешь, ей понравилось. Что касается искусства, у нее довольно эклектичные вкусы, и я подумал, что Сполето для нее идеальное место.

Разумеется, он был прав. Фестиваль искусств ежегодно притягивал к Чарльстону внимание всей страны. В течение двух недель в нашем городе было не протолкнуться от толп туристов. Я никогда не посещала концерты, спектакли или художественные выставки, избегая многолюдных мест и продолжая жить в прежнем ритме. Но сегодня я даже пожалела, что не побывала на фестивале вместе с Нолой и Джеком.

– Я рада, что она хорошо провела время. – Я посмотрела на Рут. Та была занята тем, что острым краем ножниц мучительно, медленными движениями украшала упаковочную ленту фестончиками. Для коробки с пончиками для Джека. За все годы, когда я ежедневно приходила к Рут, я ни разу не видела ни дюйма никаких ленточек.

Я снова повернулась к Джеку:

– Ты узнал, кто такой этот Рик Чейз? Я не слышала, чтобы Нола снова разговаривала с ним по телефону, но мне кажется, она просто старается не делать этого в моем присутствии.

Джек побарабанил кончиками пальцев по столу.

– Да, узнал. Это последний бойфренд Бонни. А еще он автор слов и музыки хита Джимми Гордона – того самого, который все время крутят по радио.

– «Я только начинаю»? – спросила я. – Это песня всегда звучит, когда радио Нолы включается само по себе. Что это должно означать?

Джек пожал плечами:

– Я просто думаю, что Нола не случайно ненавидит этого певца, чья песня имеет отдаленную связь с Бонни. Я хочу спросить ее об этом, а заодно выяснить, что значат для нее слова «глаза моей дочери».

– Пожалуйста, сообщи мне, если что-то узнаешь… хоть что-нибудь. Это поможет мне найти подход к Бонни, если у меня получится подольше задержать ее рядом с собой и поговорить.

– Ты часто видишь ее?

Я кивнула:

– Часто. Главным образом рядом с Нолой или в ее комнате, в углу, где та хранит гитару матери и ее ноты. А также ее рюкзак и плюшевого мишку. Кстати, на нем надета футболка с надписью «Университет Южной Каролины», ты это знал?

Джек покачал головой:

– Какой номер на этой футболке?

Я на мгновение задумалась.

– Знаешь, забавно, что ты упомянул это. На вид это обычная футболка студенческой команды, но номер, похоже, вышит вручную. Кстати, имени на ней нет. Как будто Бонни купила обычную футболку, а потом сама вышила на ней номер.

Я снова посмотрела на Рут. Та двигалась как сонная муха. Я даже собралась подойти к стойке и помочь ей.

– Раз уж мы говорим о Бонни, хотела тебя кое о чем спросить. Когда ты ее знал, была ли она склонна к материнским чувствам?

Джек как-то странно посмотрел на меня.

– Я бы не сказал… в конце концов, мы оба были студентами, у нее было не так много возможностей проявить материнские качества. Но она всегда была очень заботливой… внимательной к людям. Всегда ставила интересы других выше собственных. Думаю, это одна из причин, почему она ушла, не сказав мне о Ноле. Это не эгоизм, просто она не хотела обременять меня браком. В ее планы не входило выходить замуж или оставаться в Южной Каролине. – Джек на мгновение задумался. – Но, судя по всему, она была замечательной матерью. Несмотря на свои недостатки, Бонни правильно воспитывала Нолу, раз та выросла такой сильной. – Он наклонил голову: – Почему ты спрашиваешь?

Я рассказала ему о случившемся на кладбище Круглой церкви и о том, как Бонни вмешалась, чтобы защитить меня. Джек открыл было рот, чтобы что-то сказать, но снова закрыл.

– Не важно, – секунду помолчав, сказал он.

– Нет, говори. Что ты хотел сказать?

Джек едва заметно улыбнулся:

– То, что ты и Бонни могли бы стать подругами.

– Почему ты так думаешь?

Он пожал плечами:

– По той же причине, по которой вы дружите с Софи. Но также потому, что она воспринимала бы тебя как очередной свой проект, как кого-то, кому нужно что-то поменять в своей жизни.

– Кто сказал, что мне нужно что-то менять в жизни? Мне хорошо и так.

Рядом со столом Джека появилась Рут и поставила перед ним перевязанную лентой коробку.

– Я не собираюсь занимать ничью сторону, сэр, даже если вы правы. Она мой постоянный клиент.

Джек рассмеялся и откинулся на спинку стула. Я осталась сидеть, пытаясь найти ответ – в духе комментария Рут, но без личного оскорбления.

– Спасибо, Рут. Я уверен, моей дочери понравятся ваши пончики.

Джек застегнул молнию на куртке и поднял воротник, готовясь выйти под ливень. Затем надел красную бейсболку колледжа Южной Каролины и, словно футбольный мяч, взял под мышку коробку с пончиками.

– Да, и еще одна вещь. Занимаясь поисками Рика Чейза, я заодно погуглил фамилию Маниго и обнаружил в округе Джорджтаун их семейную плантацию, где застройщики готовятся очистить землю.

Я резко вскинула голову:

– Как ты узнал об этом? По словам Ивонны, ты не жаловал ее своим вниманием с тех пор, как впервые спросил о Маниго.

– От Нолы. Она слышит намного больше, чем готова в том признаться. В любом случае, Ивонна обмолвилась о протестующих экоактивистах, что привлекло внимание Нолы, и та рассказала мне. Я выяснил кое-что очень интересное про главный дом, который сгорел дотла. – Джек для пущего эффекта выдержал паузу. – Угадай, в каком году это случилось?

Я нахмурилась, но тотчас вспомнила мой разговор с Ивонной о том, каким тяжелым выдался год для Джулии – брат исчез, жених умер, а в следующем году ушли из жизни оба родителя.

– В тысяча девятьсот тридцать восьмом?

– Бинго.

– Совпадений не бывает, – медленно сказала я.

– Верно, не бывает.

Мы пристально посмотрели друг на друга.

– Так что же будет дальше? – спросила я.

Джек взялся за дверную ручку.

– Это решать тебе, Мелли. – Он помахал Рут и открыл дверь. – Увидимся, – сказал он и шагнул за порог.

Я повернулась к Рут, которая с деланым усердием заворачивала верх моего пакета с пончиками. Заплатив ей за них и кофе, я вышла из магазина без зонтика, ломая голову над тем, что имел в виду Джек – темные семейные тайны Маниго или что-то еще.