Глава 17

Прыгая то на одной ноге, то на другой, я надела туфли и поспешила из спальни, чтобы забрать Нолу и мать. Мы втроем собрались к Джулии Маниго на первый урок музыки. Мы называли его между собой уроком фортепиано/вокала, пока Джулия или Нола не решили, на чем сосредоточиться в первую очередь. Остановившись у открытой двери Нолы, я подняла руку, чтобы постучать в дверную раму, когда изнутри донеслись приглушенные звуки разговора. Я сунула голову в дверной проем, чтобы привлечь ее внимание и указать на часы – мол, смотри, мы рискуем прийти вовремя, а не заранее, как то было в моих привычках.

Нола сидела на полу спиной ко мне. Перед ней стоял открытый рюкзак, а все его содержимое, включая ноты ее матери, было разбросано вокруг нее. К ее уху был прижат новенький айфон, пришедший на смену дешевенькой «раскладушке» как часть сделки, которую она заключила с Джеком в обмен на согласие попробовать уроки музыки. Они что-то очень тихо говорила в трубку. Предположив, что это Олстон, и не желая подслушивать, я тихо попятилась от двери, но мгновенно застыла на месте, услышав, как Нола всхлипнула.

– Я же сказала, она ни над чем не работала. Я бы знала. – Она покачала головой: – Да, возможно, когда я днем была в школе, но она вряд ли стала бы скрывать это от меня. Она всегда делилась со мной тем, над чем работала, потому что… – Нола всхлипнула, – потому что, по ее словам, у меня хороший слух.

Она умолкла, слушая собеседника на другом конце линии.

– Я же сказала, я все обыскала и ничего не нашла. Я обещаю позвонить, если найду. И ты пока… – Она потерла глаз тыльной стороной ладони. – Дай мне знать, что ты узнаешь о Джимми Гордоне? Кто-то должен рассказать миру, что он ходячий фейк.

Возникла еще одна короткая пауза, а потом она попрощалась.

Я почти скрылась из ее поля зрения, когда сидевший на ее кровати плюшевый мишка внезапно пролетел через всю комнату и упал у моих ног. Нола тотчас повернула голову и заметила в дверном проеме меня. Я наклонилась, чтобы поднять медведя и хотя бы пару секунд не смотреть ей в глаза, пока я судорожно пыталась найти оправдание факту подслушивания. С другой стороны, как исполняющая обязанности родителя разве я не имею права знать?

Я посмотрела на облезлого плюшевого мишку в футболке с нашитыми вручную цифрами, одновременно пытаясь увидеть периферийным зрением, в комнате ли Бонни, и недоумевая, почему она швырнула в меня медведя. Мне показалось, что кто-то напевает приятную мелодию, но, когда я повернула голову, пение прекратилось.

Нола встала, вытерла руками лицо и посмотрела на меня.

– Некрасиво подслушивать разговоры других людей, – сказала она.

– Ты права, извини. Просто я услышала, как ты плачешь, и меня это обеспокоило. Кто это был?

Сначала я подумала, что она мне не скажет. Однако Нола прикусила нижнюю губу и нехотя сказала:

– Рик Чейз. Последний парень моей мамы. Хотел узнать, где я и как у меня дела.

– Как он узнал номер твоего телефона? – осторожно поинтересовалась я.

Вместо ответа Нола устроила целое шоу – долго выуживала из-под кровати ботинки, а затем еще столько же времени рассматривала шнурки.

– Вообще-то, это я позвонила ему. Он нашел меня в Фейсбуке и отправил мне сообщение.

Я вопросительно подняла брови. На данный момент у Нолы не было компьютера, а Фейсбук не входил в число приложений, которые Джек разрешил ей установить на телефоне. Он регулярно это проверял.

– Олстон разрешила мне создать учетную запись с ее ноутбука.

– Без надлежащих настроек безопасности, раз он смог найти тебя и отправить тебе сообщение.

Она хмуро посмотрела на меня из-под насупленных бровей:

– Я не дура набитая. Я не стала бы отвечать незнакомому человеку. Но я его знаю, и он оставил свой номер телефона, чтобы я могла ему позвонить.

У меня слегка отлегло от души. Тем не менее мне придется сказать Джеку, чтобы он установил параметры для Нолы, чтобы ограничить доступ к социальным сетям. Знай я, как это делается, я бы наверняка выяснила, нет ли у нее аккаунта и в Твиттере. Ладно, разберемся с этим позже.

– Что там с Джимми Гордоном? – тихо спросила я.

Она смерила меня недобрым взглядом. Лицо ее было перекошено яростью.

– ЗССД. Может, мы закончим этот разговор и отправимся на дурацкий урок музыки?

Она прошла мимо меня. Мне было слышно, как ее ботинки топают вниз по лестнице. Я же стояла, ломая голову, что такое ЗССД.

Когда мы с матерью вышли из дома, Нола ждала у моей машины. Я посмотрела на ее ноги.

– Это меньше мили, поэтому мы пойдем пешком, потому что еще не жарко. Мы подождем, если ты захочешь сменить обувь.

Она посмотрела на меня, как будто я выжила из ума:

– Пешком?

– Да. Ты же знаешь, как это делается: ставишь одну ногу перед другой, потом делаешь это снова и снова. Это называется «пешком». Своим ходом. На своих двоих. Мне казалось, ты делаешь это с тех пор, как научилась ходить. – Я была готова одобрительно похлопать себя по спине. Мне, конечно, далеко до Нолы по части сарказма, но в целом получилось неплохо.

– В Лос-Анджелесе никто не ходит пешком. Это просто… отстой.

Я зашагала по тротуару.

– Мы не в Лос-Анджелесе, поэтому мы ходим пешком. Это займет меньше пятнадцати минут, но, если ты будешь и дальше тянуть резину, тебе придется догонять нас трусцой.

– Пойдем, – моя мать протянула Ноле руку. – По дороге ты сможешь полюбоваться домами и палисадниками.

– Это ж надо! Не могу дождаться. – Нола нехотя позволила моей матери оторвать ее от моей машины. Сокрушенно вздохнув и по привычке закатив глаза, она зашагала рядом с ней. – Кстати, к вашему сведению, я пошла в девять месяцев. Не то чтобы я сама это помню, но так сказала мне мама.

Я искоса наблюдала за Нолой. Интересно, поняла ли она, что только что поделилась воспоминанием о матери и их общем прошлом без намека на враждебность или обиду. Возможно, Нола прожила в Чарльстоне уже достаточно долго и потому начала воспринимать свою прежнюю жизнь сквозь всепрощающий фильтр времени. Или же был в ее жизни с Бонни период, когда все было не так уж и плохо.

– Похоже, ты развивалась очень быстро, – сказала моя мать, осторожно перешагивая через трещину в тротуаре.

– Вся в отца, – пробормотала я себе под нос, в ответ на что моя мать ткнула меня в спину.

– Мелли тоже, – добавила она. – В два года она уже говорила полными, связными предложениями. Ее отец считает, это потому, что она была обласкана вниманием обоих родителей, которые никогда не сюсюкали с ней как с малым ребенком. Мне же кажется, это потому, что даже тогда она знала, чего хочет в жизни, и желала, чтобы все тоже об этом знали.

Я посмотрела на мать, слишком удивленная, чтобы обидеться на нее. Я мало что знала о своем раннем детстве. После того как она ушла, мой отец не был склонен к сентиментальным воспоминаниям, поэтому мои самые ранние воспоминания были обо мне как о ребенке без матери. Мое появление в этом мире и мои первые шаги и слова в нем были частью канувшего в небытие прошлого.

Я впилась глазами в тротуар перед собой, стараясь ставить каждую ногу впереди другой. Я обязательно расскажу Джеку о том, что Нола пошла в девять месяцев, потому что ему положено это знать. Потому что, когда она подрастет, ей будет приятно знать, что кто-то это запомнил и при случае может рассказать другим.

– Что это за звук? – спросил Нола.

Я остановилась, пытаясь понять, что она имела в виду.

– Какой звук?

– Как будто звонят колокола или что-то в этом роде.

Я живу в Чарльстоне достаточно долго и потому не обращала внимания на колокола многочисленных церквей, которые звонили по всему городу через каждые пятнадцать минут.

– Это колокола… церковные колокола. У нас так много церквей, что Чарльстон называют Святым городом.

Ее ботинки гулко цокали по тротуару.

– Это как Лас-Вегас, который называют Городом греха?

От меня не скрылось, как моя мать попыталась скрыть улыбку, пока убирала от лица желтую лантану, протянувшую ветку сквозь кованый забор на Ратледж-авеню. Проходя мимо, я заглянула внутрь и увидела ползучий гелиотроп и желтые колокольчики, растущие вперемешку вдоль безупречных кирпичных дорожек. Я вспомнила время, когда единственным цветком, который я могла назвать, была роза. Странно, но неким загадочным образом я превратилась в человека, который возжелал видеть в своем саду глицинии и османтус. Османтус из-за его весенних ароматов, а глицинии из-за пурпурных цветов, украшающих собой старые стены моего любимого города уже в марте. Когда я колесила с моим отцом по всему миру, я всегда помнила глицинию, даже не зная ее названия. Мне кажется, что домой меня привел именно весенний Чарльстон.

– А как называют Лос-Анджелес? – не унималась Нола.

Я перехватила взгляд матери. Мы обе вспомнили, как мой отец называл этот город землей чокнутых.

– Чувствуешь запах жасмина? – спросила я Нолу, пытаясь отвлечь ее.

Она с нарочитым презрением фыркнула:

– Я чувствую запах духов.

– Именно. – Я подняла ветку белых цветов в форме звездочки, цеплявшуюся за низкую кирпичную стену. – Этот?

Упершись ладонями в драные чулки, которыми были обтянуты ее тощие, засунутые в солдатские берцы ноги, и убрав за уши блестящие черные волосы, она наклонилась, чтобы понюхать цветы жасмина. Да, зрелище впечатляло! Я пожалела, что у меня нет с собой фотоаппарата, чтобы потом показать Джеку снимок. Нола глубоко вдохнула, после чего удивила меня, улыбнувшись от уха до уха.

– Ух, ты! Совсем как флакон духов. – Она сердито сдвинула брови. – Что-то я не припомню цветов у нас в Лос-Анджелесе.

Я отметила это «у нас в Лос-Анджелесе», но комментировать ее слова не стала. Мы почти дошли до дома Джулии Маниго, причем Нола шагала без видимой неохоты. Я не хотела давать ей поводов, так как не знала, сможем ли мы с матерью затащить ее на крыльцо, если она вдруг начнет упираться и даже брыкаться. Не скажу, что горела желанием снова войти в дом и пообщаться с его живыми или неживыми обитателями. Впрочем, вспомнив обгоревший ковер и поцарапанные стены в доме моей матери, я поняла: это очередной призрак, которого я никак не могла игнорировать. Может, на этот раз все будет проще, так как я не родственница этим призракам и не имею отношения к тем вещам, за которые они могут цепляться. Иное дело Бонни, но с ней я разберусь позже.

Мы поднялись на крыльцо, но, прежде чем я успела позвонить в дверь, мать схватила меня за руку:

– Ты чувствуешь?

Я кивнула. Как только мы свернули на Монтегю-стрит, по моему позвоночнику пробежали ледяные иглы.

– Это напоминает мне Роуз, – сказала мать, имея в виду последнего призрака, которому мы пытались помочь, хотя сама Роуз яростно этому сопротивлялась. – Помни, Мелли. Мы сильнее их.

Я снова кивнула и позвонила в дверь. Пока мы ждали, когда Ди откроет нам, я украдкой взглянула на Нолу. Она стояла, широко расставив ноги в огромных военных ботинках и решительно вскинув подбородок, словно собиралась ринуться в бой. Правда, я с удивлением отметила, что уголок ее рта чуть приподнят, что очень подозрительно напоминало полуулыбку. Я вспомнила слова Джека о том, как Нола считала музыку любимым чадом своей матери и что в сравнении с музыкой она всегда ощущала себя некрасивой сводной сестрой. Возможно, она примирилась со своим присутствием здесь, решив, что это ее шанс победить в этом соперничестве и в конце концов забыть о нем.

Услышав за дверью шаги, я вновь переключила внимание на дверь, но как только скрипнули засовы, оглянулась на Нолу и увидела Бонни. Та стояла позади дочери точно с такой же улыбкой. На короткий миг наши взгляды встретились, и она исчезла. Я же впервые в моей жизни поняла, что именно призрак пытался сказать мне, не говоря ни слова. За эту короткую секунду я ощутила всю силу материнской любви, со всей ясностью поняла, что она сильнее смерти. Более того, я знала, что Нола это тоже почувствовала. По крайней мере, когда Ди Давенпорт открыла дверь, она без колебаний вошла в дом Джулии Маниго.

– А вы рано! Мисс Джулия это оценит. Она терпеть не может, когда кто-то опаздывает. Входите, прошу вас, – сказала Ди, впуская нас в затхлое фойе. – У меня в гостиной есть печенье. Вы, дамы, можете посидеть там, пока мисс Джулия и Нола удалятся в музыкальную комнату.

Нола испуганно посмотрела на нас. Увидев это, моя мать сочла своим долгом вмешаться:

– Вообще-то, я надеялась присутствовать на ее первом уроке. Ведь если я увижу, как мисс Джулия будет учить Нолу, я потом смогу помочь ей дома.

Ди задумчиво опустила голову на пышную грудь.

– Вам придется поговорить об этом с мисс Джулией. Она обычно не любит, когда…

– Она мне позволит, – перебила ее моя мать. Ее слова прозвучали мягко, но их смысл был очевиден. Ди сделала недовольное лицо, однако повела нас по длинному коридору к жуткой рождественской комнате.

От меня не скрылось, как моя мать разглядывает темные панели и мрачный цвет стен, тяжелую мебель и задернутые шторы, паутину и пыль. Здесь не было ни ковров а-ля зебра, ни обивки цвета «вырви глаз», какие она обнаружила в своем доме, когда купила его, но, когда она оглянулась на меня, я почти увидела, как она мысленно меняла интерьер каждой комнаты, мимо которых мы проходили. Я быстро качнула головой, давая ей понять, что в мои планы не входит вновь проходить этот путь.

Как и в первый раз, мисс Джулия сидела в инвалидной коляске. Несмотря на тепло, на ноги ей было наброшено серое одеяло.

– Эммалин, я рада, что ты все осознала и решила прийти. – В ответ на наше приветствие она также кивнула мне и моей матери. – Дамы, прошу вас, – добавила она, указывая на диван и кресло, набитое конским волосом. Рядом на низком кофейном столике стоял поднос с печеньем.

Моя мать обвела глазами комнату, поочередно задерживая взгляд на Санта-Клаусах, снеговиках, на красных и зеленых блестящих безделушках, украшавших комнату, как конфетти.

– Я помню, как сильно вы любили Рождество. Я тоже любила ходить в эту комнату на уроки, потому что здесь всегда царило Рождество.

Хозяйка дома дрожащими руками подняла костяную чашку с узором, изображающим падуб.

– Мой отец не верил в празднование Рождества. Называл этот праздник языческим. Думаю, это был мой единственный бунт. Правда, он начался лишь спустя несколько лет после его смерти, поэтому я не знаю, можно ли его так назвать.

Нола посмотрела на тарелку с печеньем:

– Оно с сахаром?

– Конечно, Эммалин, – резко ответила Джулия. – Почему ты спрашиваешь? У тебя диабет?

– Нет… мэм. – Она добавила слово «мэм» в самый последний момент, после того как моя мать одарила ее укоризненным взглядом. Я ждала, когда Нола объяснит старухе свои предпочтения в пище, но, на мое счастье, она промолчала.

– Итак, – сказала я. – Как вы предпочтете? Моя мать хотела бы посидеть на уроке и потом пешком вернуться с Нолой домой. У меня через час назначена встреча, поэтому я уйду раньше.

Мисс Джулия поджала губы, и будь я моложе, я бы с опаской ждала, что она скажет. С очевидным усилием она изобразила улыбку, больше похожую на гримасу.

– Джинетт, у меня на маленьком столе у двери лежит стопка нот. Пожалуйста, возьмите их и покажите их Ноле в музыкальной комнате. Я же пока хотела бы поговорить с мисс Миддлтон.

Моя мать встала и, помедлив лишь мгновение, взяла стопку потертых книг с нотами. Она была без перчаток, и как только она дотронулась до них, я поняла, что они пытаются ей что-то сказать. Она крепко закрыла глаза и на пару секунд застыла в неподвижности. Костяшки ее пальцев, сжимавших ноты, побелели, губы беззвучно двигались. Затем она как будто стряхнула что-то с себя, заставляя вновь открыть глаза. Она повернулась к Ноле и быстро вручила ей книги:

– Возьми.

Нола взяла их без всяких протестов, лишь с любопытством посмотрела на мою мать. У меня еще не было возможности объяснить ей способности моей матери, но я подумала, что сейчас это не нужно. Они уже направились к открытой двери, как вдруг моя мать остановилась и повернулась к мисс Джулии:

– Ваш брат Уильям. Он играл на пианино?

Лицо старухи окаменело, кожа сделалась цвета пергамента.

– Да. Причем очень хорошо – намного лучше меня. Вообще-то, это его ноты. Не то чтобы он нуждался в них. Ему было достаточно услышать песню всего один раз, и он мог отлично сыграть ее на слух, нота в ноту. А вот я без нот не могла. – Она на миг умолкла. – Почему вы спрашиваете?

Моя мать посмотрела ей прямо в глаза.

– Просто любопытствую, – ответила она и, прочистив горло, добавила: – Мы с Нолой пока полистаем эти ваши книги, поищем вокальные упражнения для начинающих и гаммы. Мы будем ждать вас в музыкальной комнате.

С этими словами она вывела Нолу из комнаты. Ди последовала за ней и закрыла за ними дверь.

Я уставилась в свою чашку, вспоминая призрака в верхнем окне и впечатления от кукольного домика. Интересно, это был Уильям? Я ждала, что Джулия расскажет мне о нем и что могла увидеть моя мать, когда коснулась его музыкальных книг. Но Джулия ничего не сказала, и тогда я спросила:

– Так что вы хотели мне рассказать?

Она ответила не сразу:

– Эммалин очень одаренная. Ей нужно обучение, особенно если она надеется пойти осенью в Эшли-Холл.

Я сунула в рот лимонное печенье и задумчиво пожевала.

– Думаю, и это тоже. Но, как мне кажется, другая часть связана с кукольным домиком. – Я выразительно умолкла, ожидая, что выражение ее лица мне что-то подскажет. Но увы. – Почему вы избавились от него?

Моего затылка коснулся порыв холодного ветра, но я не отвела взгляда от Джулии.

Ее губы задвигались. Казалось, она пережевывала слова, прежде чем их произнести.

– С ним было что-то… не так.

– Вы имеете в виду призраков?

– Да. Наверно, можно сказать и так. Вещи перемещались, фигурки принимали невероятные позы. Я попросила отца избавиться от домика.

Взвесив все «за» и «против» новых вопросов, я решила рискнуть:

– Это было в 1938 году, в том самом году, когда исчез ваш брат, верно?

На ее щеках выступили красные пятна.

– Да, но эти события не взаимосвязаны. Мой брат наконец устал от того, что не оправдал надежд нашего отца, и потому ушел.

– Просто ушел?

Джулия кивнула:

– Да. Я слышала, как они спорили в тот последний вечер, когда он был дома, а потом… потом он исчез.

– Вы когда-нибудь слышали о нем снова?

Мне пришлось наклониться вперед, чтобы услышать ее ответ.

– Нет.

Я откинулась на спинку стула. Я могла бы прямо сейчас встать и уйти, и притворяться и дальше, что Нола здесь лишь за тем, чтобы раскрыть свои музыкальные способности. Или же я могла попытаться помочь беспокойным духам, витавшим вокруг Джулии Маниго, обрести покой, независимо от того, хотела она или нет их признать. Я вспомнила, как Нола сказала мне, что, по ее мнению, помогать призракам обрести покой – это круто. Хотя я все еще была не до конца в этом уверена, было невозможно отрицать удовлетворение, которое я испытала, отправив Мэри Гибсон и моего гессенского солдата на небеса. Неудивительно, что я начала подозревать, что кукольный домик оказался на моем жизненном пути неспроста. В конце концов, в моей жизни было немало вещей, которые не поддавались объяснению: моя способность видеть призраков и противостоять чарам Джека Тренхольма – всего лишь две из них.

Но если у Джулии имелись причины желать встречи со мной, то пусть она меня спросит. Я не была настолько одержима борьбой с призраками, чтобы добровольно предлагать свои услуги. Что, если я неправильно поняла ее намерения? Я поставила чашку и блюдце на кофейный столик.

– Что вам от меня нужно, мисс Маниго?

Она как будто еще сильнее вжалась в свое инвалидное кресло, словно просьба о помощи уменьшила ее рост.

– Как я понимаю, вы… общаетесь с мертвыми. Я хотела бы поговорить с моим братом Уильямом.

А-а-а! Все ясно. Я кивнула:

– Понятно. Но вы должны знать, что в том, что касается духов, это улица с двусторонним движением. Есть ли причина, по которой он не захотел бы говорить с вами?

Ее глаза потемнели, и на мгновение я испугалась, что она расплачется. Я даже приподнялась со стула, чтобы позвать Ди. Но Джулия подняла руку, и я снова опустилась на стул.

– Нет. Конечно, нет. – Поймав мой пристальный взгляд, она поспешила отвести глаза.

Я прочистила горло:

– Не думаю, что Уильям тут один. Есть еще один дух – я видела его здесь, в вашем доме. Он выглядывал из окна башни.

В ее глазах промелькнула тревога, она впилась в подлокотники кресла, и ее пальцы напомнили мне хрупкие веточки.

– Джонатан? – спросила она едва слышным шепотом.

– Кто такой Джонатан?

– Мой жених. Он умер… умер в том же году, когда пропал Уильям.

Я покачала головой:

– Человек, которого я видела в окне, был намного старше. Я думала, это, может быть, ваш отец.

Джулия Маниго нахмурила брови. При этом кожа ее лица натянулась, отчего казалось, будто оно тает.

– Я не хожу в ту часть дома. Это было крыло моих родителей. Но сюда он ни за что не придет. Слишком много тут Рождества. – Она рассмеялась резким, неприятным смехом. Впрочем, он быстро оборвался. – Мне неинтересно с ним разговаривать. – Она постучала пальцами по подлокотникам кресла. – Если вы поможете мне поговорить с Уильямом, я окажу вам ответную услугу.

Ответную услугу? При мысли, что мне грозит унаследовать очередной полуразрушенный дом в Чарльстоне, я поежилась.

– Мне ничего не нужно, мисс Джулия, – быстро сказала я. – Я просто ищу возможность помочь духу угомониться.

– И если вы попутно узнаете… некую информацию, что вы с ней сделаете?

Я с удивлением посмотрела на нее:

– Честно говоря, пока мой опыт был чисто личным. Но, разумеется, все, что я обнаружу, будет совершенно конфиденциальным. Хотя мне будет гораздо легче, если вы все расскажете мне заранее. Не хочу давать призракам преимущество.

– Вам нечего знать, мисс Миддлтон. Все, что я хочу, – это поговорить с Уильямом.

Я с сомнением посмотрела на Джулию. За ее спиной, напоминая мне о времени, звякнули каминные часы в виде саней Санты.

– Мне пора. Если вы что-то решите, дайте мне знать. А я пока постараюсь поговорить с Уильямом. – Я встала. – Вас отвезти в музыкальную комнату?

Она кивнула. Открыв предварительно дверь, я выкатила ее инвалидное кресло. В дверях музыкальной комнаты я на миг застыла на месте, любуясь представшей мне картиной. Склонив головы, моя мать и Нола сидели на скамейке перед роялем и на два голоса что-то напевали под музыку, которую я не узнала.

– Я ухожу, – объявила я, подталкивая каталку с мисс Джулией к роялю, после чего повернулась к Ноле: – Твоя бабушка приедет за тобой примерно в четыре часа, чтобы ты провела с ними остаток уик-энда. Она купила футон, на котором можно спать в гостиной, так что у тебя будет свое место. Не забудь, что завтра утром у тебя вступительные экзамены в Эшли-Холл, поэтому обязательно выспись как следует.

– Да ладно, – сказала Нола, закатывая глаза.

– Куда ты собралась? – спросила моя мать.

Я демонстративно занялась инвалидной коляской, пытаясь поставить ее в правильное положение.

– Я обедаю с Джеком. Нам нужно кое-что обсудить.

Брови моей матери поползли вверх, но я сделала вид, будто этого не заметила.

– Это недолго.

– Не торопись, Мелли. Нам с Нолой неплохо и вдвоем, – улыбнулась она.

Я попрощалась и повернулась, чтобы уйти. Я уже дошла до входной двери, но остановилась и даже вернулась назад.

– Мисс Джулия, если ваш брат хотел бы вам что-то сказать, это могли быть слова «останови ее»?

Джулия Маниго поджала губы, и они как будто исчезли с ее лица.

– Я абсолютно уверена, что не знаю, что это значит.

Я кивнула и шагнула за порог, зная о Джулии Маниго две вещи: она была ужасной лгуньей и она почти так же боялась Уильяма, как и я.