Глава 11

Я просыпаюсь и встречаюсь с внимательным взглядом ореховых глаз.

Я слепо оглядываюсь по сторонам, но всё размыто, как в тумане. Несколько раз моргаю, чувствуя, как по щекам струятся солёные капли. Дарен обхватывает моё лицо ладонями и, ничего не спрашивая, продолжает большими пальцами стирать слёзы. Я с трудом разжимаю зубы, которые, похоже, на протяжении всего сна держала стиснутыми, так что сейчас нижняя челюсть сильно болит.

Открываю рот и хочу всё рассказать, объяснить, но вместо этого захожусь новыми слезами. Обхватываю друга руками, утыкаюсь ему в плечо и продолжаю рыдать. Дарен не возражает, просто гладит меня по волосам, дожидаясь, пока я сама смогу успокоиться.

– Я уже думал, что в тебе от девчонки только длинные волосы, – спустя какое-то время, улыбаясь, говорит кахари, когда меня перестаёт бить дрожь от рыданий.

Едва слышно фыркаю ему в плечо на эту слабую шутку. Когда я наконец успокаиваюсь, мне становится стыдно за проявление слабости. Конечно, я плакала и раньше, но почти всегда одна и только в первые несколько лет жизни на Островах. Лайла иногда будила меня посреди ночи, когда я заливалась слезами и кричала от каких-то кошмаров, которые уже через несколько минут после пробуждения не могла вспомнить. Лишь рыдания остановить я никак не могла. Поэтому теялийка не раз сидела со мной в такие мрачные моменты, пока я вновь не засыпала. Возможно ли, что я видела именно этот сон? И был ли он действительно сном или воспоминанием?

Получается, что у меня были мама и папа. На меня и маму напали.

Кто тот мужчина, при мысли о котором сжимается сердце?

Маму убили, а я как-то уцелела после падения в залив?

Может ли вообще кто-то выжить после удара о воду с такой высоты? Наверное, мне это удалось благодаря Дару исцеления. И это объясняет шок, отсутствие ран и наличие крови на одежде, когда меня нашли Сесциа. Значит, есть вероятность, что мой отец жив. Может, есть ещё какие-то члены семьи?

Вопросы с львиной долей сомнения вертятся в голове, которая и так нещадно болит после пролитых слёз. У меня нет ни одной подсказки, кроме этих странных или жутких снов, которые вполне могут оказаться воспоминаниями или просто игрой воображения. Однако нельзя отрицать, что с тех пор, как мы с Дареном ступили на Континент, кошмары стали отчётливее, яснее и появляются всё чаще. Вероятно, повлияла знакомая обстановка. А сейчас, находясь в родном Илосе, есть надежда, что память полностью вернётся. Хоть я и желаю вспомнить всё, но после сегодняшнего сна страх холодным ознобом прокатывается по позвоночнику. Я боюсь того, что ещё со мной могло произойти в прошлом.

Погрузившись в мысли, я не замечаю, что всё это время так и остаюсь в том же положении. Всё так же сижу, утыкаясь другу в шею и обвивая его руками. Я резко отшатываюсь от Дарена в смущении. Он напоследок приникает губами к моему лбу. Скорее всего, это лишь знак поддержки, но от этого к щекам приливает краска, и я неловко комкаю лёгкую ткань одежды, стараясь это скрыть.

Отойдя от кошмара, я вновь начинаю ощущать своё тело: ноги сильно затекли, шея и спина невыносимо ноют. Похоже, я всё время проспала, сидя с опущенной головой. Пытаюсь размять мышцы, но они отзывается резкой болью, а от покалывания в ногах я заваливаюсь на бок. Поскуливая, стараюсь не двигаться, лишь молюсь про себя, чтобы кровообращение вернулось как можно скорее. Когда тело снова мне подчиняется, я нетвёрдо встаю и оглядываюсь вокруг.

Буря закончилась. Солнце больше чем наполовину появилось из-за горизонта, а это значит, что уже через несколько часов мы окажемся под палящими лучами и узнаем, какой он – настоящий зной пустыни. По моим подсчётам, мы проспали максимум несколько часов, и нужно выдвигаться, пока это возможно. Воды надолго не хватит.

Мысль об этом всё только усугубляет, потому что со слезами я потеряла больше жидкости, чем могу себе позволить. Язык становится сухим и шершавым, во рту пересохло. Достав флягу, я жадно припадаю к горлышку, наслаждаясь влагой. За ночь содержимое успело хоть немного охладиться и сейчас доставляет настоящее удовольствие. Я протягиваю ёмкость другу, и тот с не меньшим удовольствием утоляет жажду. Мы отряхиваем от песка покрывало и тёплые мантии, вновь убираем их в сумки. Днём они точно не пригодятся.

– Пока мы шли, я примерно запомнила, в каком направлении нужно продолжать двигаться. Не уверена, насколько оно точное, но оставаться на солнцепёке тоже не следует. – Я рукой сбиваю пыль с сумки и накидываю её на плечи.

– Да, я тоже наметил маршрут. И, похоже, перед самой пустыней есть небольшие скалы. Мы как раз должны добраться к полудню. Если повезёт и скалы окажутся достаточно высокими, мы сможем укрыться под ними и отдохнуть какое-то время. – Дарен засовывает в рот несколько сухофруктов и протягивает остаток мне. – Вот бы найти чего-нибудь посвежее. Пожарим дичь, если встретим по пути?

– Если встретим, – я улыбаюсь другу в ответ, не решаясь лишать его надежды, и приступаю к скудному завтраку.

Скорее всего, до самой Паргады никакой живности мы не встретим.

Мы продолжаем путь, ориентируясь по дальним скалам, которые ночью маячили как раз в нужном нам направлении. Теперь, оглядываясь вокруг, мы видим практически одинаковый пейзаж. Разнообразие вносят редкие камни да едва заметные дюны, очертания которых почти растворяются в дымке от зноя пустыни. Они слишком далеко от нас. Ветра нет, что, скорее всего, к лучшему. Небо чистое и до рези в глазах насыщенно-голубое, а солнце кажется раскалённо белым и медленно приближается к полудню, обещая самые жаркие часы. Температура растёт, а я и Дарен покрываемся по́том. Наша лёгкая одежда в некоторых местах неприятно прилипает к телу. Я убираю волосы в свободный пучок на голове, чтобы шее стало прохладнее. И первые пятнадцать минут действительно чувствую себя лучше. Но спустя некоторое время выбившиеся пряди начинают липнуть к влажной от пота коже.

Вначале мы достаточно бодро общаемся. Я рассказываю другу свой последний сон, мы вспоминаем прежние моменты из жизни на Островах и пытаемся предсказывать, как может выглядеть Паргада, Дарен делится историями, которые слышал с самого детства. По его словам, местные города находятся под песками, поэтому только знающие могут найти илосийцев.

– А что говорила твоя мама? Это правда, что они живут под поверхностью?

– Она лишь улыбнулась. Но и «нет» не сказала, а значит, что-то в этом есть, – Дарен пожимает плечами. – Об устройстве городов Илоса она даже со мной не делилась. Не уверен, в чём именно заключается причина излишней скрытности. Либо у них такой закон – хранить секреты, либо илосийцы сами подобным образом оберегают безопасность своей страны, ведь все эти столетия именно Илоса считают убийцей Теялы. Это тенью падает на весь его род и всех жителей. Поэтому не факт, что хоть кто-то за них заступится при нападении того же Каидана.

Я кривлюсь при одном упоминании об этом, а Дарен тем временем продолжает:

– Либо… – он рукой убирает влажные от пота волосы назад, открывая высокий лоб, – Паргада настолько прекрасна, что мама хотела, чтобы я всё увидел своими глазами. Она всегда говорила, что представляет меня путешественником. Её мечта отчасти сбылась, но не так, как хотелось бы.

Парень продолжает уверенно шагать вперёд, но когда он говорит о матери, его плечи поникают. Заметно, что он переживает за родителей и скучает по ним. Я на мгновение сжимаю ладонь Дарена, пытаясь оказать хотя бы мимолётную поддержку. Он отвечает на пожатие, а потом выпускает мою руку.

После этого мы идём молча. Жара выматывает, и все силы мы тратим на то, чтобы продолжать переставлять ноги. Я замечаю, что даже мой выносливый друг стал поднимать больше пыли при каждом шаге. И ему ноги кажутся какими-то неестественно тяжёлыми?

Скалы, к которым мы направляемся, увеличиваются, доказывая, что мы всё-таки движемся вперёд, а не топчемся на одном месте. Примерно через три часа после полудня мы добираемся до невысоких каменных препятствий, которые извещают об окончании пересохшего озера. Значит, впереди остаётся ещё где-то полтора дня пути по пустыне. Мальта говорила, что на третьи сутки мы найдём оазис и тогда будем спасены. У нас ещё есть вода. На сегодня и завтра её хватит, но если дорога затянется? Мы с Дареном оба догадываемся об исходе подобного варианта, но обсуждать его вслух не стремимся.

До смерти утомлённые, мы усаживаемся прямо на песок под самой большой тенью, которую только смогли найти, и облегчённо выдыхаем. Нет, здесь ничуть не прохладнее и не свежее, но зато можно скрыться от солнечных лучей, из-за которых нещадно болят глаза. Одежда уже почти вся прилипает к телу, пот неприятными струйками стекает по вискам и ниже по спине. Из-за долгого пути по жаре вода во флягах стала тёплой и приобрела неприятный привкус, но нам ничего не остаётся, кроме как довольствоваться тем, что есть. Разговаривать всё так же не хочется, а желудки сводит от голода. Поэтому мы молча принимаемся набивать животы. У нас всё ещё остаётся сыр, вяленое мясо и немного лепёшек с фасолью и пряностями. Они уже немного чёрствые, но в нашем нынешнем положении это не имеет никакого значения. Медленно пережёвывая пищу, я бездумно наблюдаю, как слабый ветер гоняет песок и пыль по засохшему озеру.

После еды мы принимаем решение не покидать этот спасительный тенистый уголок и готовимся немного вздремнуть. Неизвестно, куда нужно двигаться дальше, а потому лучше дождаться, пока солнце уйдёт за горизонт и вновь зажгутся звёзды. Подложив под спины мантии, мы откидываемся на камни и хоть немного расслабляемся.

Ещё на первом привале Дарен по незнанию попробовал облокотиться о камень, но тут же отпрянул. Камни оказались нагреты солнцем, и ему повезло, что он не коснулся их открытой кожей, иначе тут же получил бы ожог, а так было просто очень горячо. Я, конечно, посмеялась над другом и предложила использовать мантии. Плотный материал, может, и не сдержит жар, но спасёт от ожогов.

Парень закрывает глаза, откидывается назад, постанывая от возможности расслабить спину и вытянуть ноги. Выбранная нами скала отлично защищает от палящих лучей, а когда солнце приближается к горизонту, тень, в которой мы укрылись, всё больше удлиняется. Я сажусь напротив друга и по одному снимаю ботинки, чтобы вытряхнуть оттуда набившийся песок. Кахари прищуривается, наблюдая за мной.

– А тебе даже идёт, – комментирует наконец он.

– Что идёт? – не оглядываясь, спрашиваю я и продолжаю стучать ботинком по обезвоженной земле, вытряхивая пыль.

– Твой глаз.

Я резко вскидываю голову, уставившись на друга, и несколько прядей падают прямо на лицо, выбиваясь из пучка на голове. Я забыла. Совсем забыла о настойке. Он уже знает про мой странный изъян. Но одно дело смотреть при свете луны, а совсем другое сегодня, в дневной период, да и сейчас всё хорошо видно. Бросив обувь, я закрываю левый глаз ладонью и кручу головой в поисках сумки. Сколько времени я уже так иду? Пару часов, полдня или даже весь день? Когда я вообще в последний раз капала настойку? Кто-то мог увидеть! Хотя мы здесь одни, но как я могла так просто забыть? Вероятно, жара или сны совсем сбили меня с толку, раз я умудряюсь легко забыть столь привычное дело. Я злюсь на себя, но перестаю искать лекарство, когда Дарен обхватывает меня за плечи, заставив остановиться и посмотреть ему в глаза.

– Тебе не нужно волноваться, здесь никого нет.

– Почему ты не сказал раньше? Наверняка же заметил, – от неловкости на щеках выступает румянец.

Парень хмурится и убирает от лица мою ладонь, которой я продолжаю прикрывать свой изъян. Вначале я сопротивляюсь, но друг шикает на меня и упорствует, пока не побеждает в немом споре, а потом смотрит прямо в мои разноцветные глаза. Бледно-серый и тёмно-карий.

– Потому что это ты. Настоящая.

Он не улыбается, не шутит и не насмехается. Дарен полностью серьёзен.

– Хотя бы здесь, пока никто не видит, позволь себе быть настоящей.

Я дёргаюсь. Кажется, я уже слышала эти слова раньше. Как будто в голове два голоса произносят одну и ту же фразу.

«Пока никто не видит, позволь себе быть настоящей». Кто-то уже говорил мне это. Приятный баритон молодого мужчины. Я помню один лишь тембр. И от него мне почему-то сдавливает сердце в груди.

Я нервно озираюсь по сторонам, словно могу увидеть человека, что однажды сказал мне эти слова.

– Всё в порядке? – возвращает меня к действительности Дарен, и я вновь концентрирую внимание на нём.

– Да… да, всё хорошо. Просто показалось.

Друг отпускает меня, садится на своё место и вновь откидывается назад, закрывая глаза. Я по-прежнему краснею от смущения и, чтобы закрыть тему, вновь беру ботинок и нарочито равнодушно продолжаю вытряхивать песок. Но теперь, зная о своём глазе, долгое время стараюсь всё же держать голову опущенной и смотреть только вниз. Однако минуты бегут, и я отвлекаюсь на другие мысли, забываю о произошедшем и опять начинаю вести себя как прежде. Занимаясь вторым ботинком, я едва замечаю, как уголки губ Дарена вновь поднимаются в улыбке.

Уставшие, мы оба засыпаем без сновидений и пробуждаемся, когда небо окрашивается золотым и оранжевым, а солнце касается горизонта. Тогда мы решаем, что пора двигаться дальше. Нужно забраться на скалы, которые отделяют нас от пустыни, и хоть в закатном свете взглянуть на то, что же представляет собой Илос.

Подъём занимает не дольше нескольких минут. Каменная гряда оказывается не слишком высокой и имеет множество выступов, чтобы ухватиться руками или поставить ногу. Дарен взбирается первым, отыскивая лучший путь, я – за ним следом. Только в самом конце восхождения я чувствую дрожь в руках, когда случайно смотрю вниз. Я не уверена, боюсь ли высоты, но после сна о падении при каждом взгляде вниз в горле встаёт ком. Лететь здесь невысоко, но ногу сломать можно. Или обе сразу. От этой мысли меня отвлекает протянутая рука друга. Он первым забирается на самую вершину и теперь готов помочь мне подтянуться. Я хватаюсь за предплечье парня, на секунду задерживая внимание на крепких мышцах, а потом он легко подтягивает меня наверх.

Заметив раскинувшийся перед нами пейзаж, я замираю.

Здесь гуляет ветер, приятно освежая вспотевшие тела. Сложно подобрать слова, чтобы описать чувство, которое разливается в моей душе знакомым теплом. Я слегка щурюсь, втягивая носом сухой воздух. Это она. Моя родина.

Мой дом.

Возможно, я не помню его, но зато чувствую.

Частица, которой всё это время недоставало в моём сердце.

Я делаю несколько шагов вперёд, ощущая, как ботинки проседают и погружаются в песок. Предо мной раскинулось море. Золотые волны мягких дюн сменяются высокими барханами и уходят вдаль во все стороны, закрывая собой всё пространство в пределах видимости. Ярко-оранжевый шар солнца уже касается горизонта, окрашивая редкие облака в розовый цвет на фоне всё ещё голубого неба. Я опускаюсь на колени и погружаю ладони в тёплый песок, ощущая уже не обжигающее, а приятное тепло. Дарен следует моему примеру и, зачерпнув горсть песка, медленно разжимает пальцы, наблюдая за тем, как ветер уносит высыпающиеся песчинки.

– Невероятно… – кахари едва слышно выдыхает, оглядывая раскинувшийся перед ним вид.

Он тоже находится под впечатлением, и наверняка никогда раньше не видел такого пейзажа. Даже в голове не укладывается, что кто-то может здесь выжить, не говоря уже о целом народе, который не просто выживает, но и, по слухам, развивается и процветает. Здесь выросла мама Дарена, а значит, это и его дом. Хоть и наполовину, но его. Я смотрю на восторженное выражение лица друга, и у меня в груди разливается приятное чувство гордости, что такое удивительно прекрасное и страшное место он тоже может назвать своим домом. Надеюсь, ему уже не терпится узнать, какие люди могут жить в таком месте.

– Вот они! – я киваю в сторону горизонта. – Столбы! Мальта говорила, что звезда должна светить прямо между ними.

Дарен смотрит в указанном направлении и тоже замечает их. Сложно разобрать, является ли увиденное прерывающейся цепью скал или же грядой невысоких гор, но среди них отчётливо просматриваются два огромных возвышения, выделяющихся на фоне остальных камней, практически одинаковой толщины, что делает их похожими на те самые столбы. Они едва различимы: находятся слишком далеко. Расстояние мешает понять, сотворены они человеком или же природа так странно сточила камень, создав обман зрения. Я поражаюсь высоте этих формирований, раз их можно увидеть даже на таком расстоянии.

Мы проводим остаток вечера в воодушевлении, ожидая появления звёзд на темнеющем небосклоне. А когда красная звезда зажигается, выдвигаемся в путь, стараясь преодолеть как можно большее расстояние под покровом ночи, наслаждаясь её прохладой. Воду мы экономим и идём дальше, переговариваясь. Подставляем лицо лунному свету и, поднимая ногами песок, заворожённо разглядываем переливающееся над головой небо, которое меняет оттенки от чёрного к синему, затем к фиолетовому и обратно.

Мы делаем только один привал, а перед самым рассветом останавливаемся на небольшой ночлег. Нам опять везёт найти несколько больших камней, которые дают тень, исчезающую к полудню. Там мы и спим, пока солнце не поднимается высоко и не начинает немилосердно обжигать наши лица. А потом, собрав вещи и накинув на головы капюшоны, мы двигаемся дальше.

Иногда путь по покатым песчаным холмам кажется лёгким, но чаще всего приходится перебираться с одного высокого бархана на другой, оставляя за собой цепочку следов. Несколько часов подряд мы идём по самому верху барханной гряды, которая виляет из стороны в сторону, и одежда вновь вся намокает от пота. Теперь у нас есть ориентиры, но запасы почти закончились. Шаги постепенно становятся уже не такими быстрыми и уверенными, а дыхание – тяжёлым и загнанным, но мы двигаемся, зная, что только в этом заключается спасение. Когда пустыня вновь окрашивается в оранжевые предзакатные цвета, мы решаем передохнуть. Столбы всё так же очень далеко, но выглядят уже гораздо более высокими, доказывая, что мы на правильном пути.

– Мы здесь недолго, но кажется, словно я уже месяц не видел других людей, – Дарен устало опускается на невысокий камень, кидая свою сумку рядом.

Это первые слова, которые друг произносит за последние часы. Он задумчиво потирает подбородок, где уже появилась приличная щетина.

– Время здесь как будто замерло, – хрипло соглашаюсь я и морщусь, когда облизываю пересохшие губы. – Я даже не уверена, что заметила хотя бы одну птицу или другую живность.

В отличие от приятеля я сажусь прямо на песок и устало опускаю голову, закрывая глаза. Так мы и молчим, отдыхая. Сегодня закат другой: поднятый где-то вдалеке ветром в воздух пыльный шлейф скрывает голубизну неба. Горячее солнце опускается к горизонту, словно в дымке, а в мире будто не осталось других цветов помимо жёлтого, оранжевого и красного. Когда дневное светило наполовину скрывается из виду, Дарен снова начинает говорить:

– Мама рассказывала мне легенды об этом месте. О карликовых лисах с большими ушами, чей бежевый мех позволяет им сливаться с пустыней. О демонах, чьи руки вылезают из-под песка и утягивают тех, кто желает причинить вред потомкам Илоса. О тёмных джиннах, которые в ночи появляются в виде чёрных вихрей над барханами, как маленькие ураганы под луной. Мама рассказывала мне сказки, что они высасывают души, если ты заснёшь на их территории. Однако если удастся сбросить насланный ими морок и ухватить вихрь, то джинн должен будет выполнить одно желание. Она также говорила о легендарном единороге, у которого рог с сорока двумя полостями, и когда ветер проходит сквозь эти полости, то раздаётся прекраснейший звук.

Я не двигаюсь, но слушаю очень внимательно. Отчего-то все его слова тёплыми отголосками эха отдаются у меня в душе. Как будто я всё это знаю и уже слышала раньше. Эти истории вертятся у меня в голове размытыми картинками с набором нужных слов, но я не могу их ухватить, чтобы полностью вспомнить. Они ускользают, утекают сквозь пальцы подобно дыму от благовоний, который пытаешься поймать в кулак. А когда Дарен замолкает, растворяются и образы, как фигуры из песка рассыпаются под сильным ветром, словно ничего и не было.

– А ещё она говорила, что нет ничего опаснее для путника в пустыне, чем мираж, – добавляет Дарен.

– Видения?

– Да, – он смотрит на меня, а я так же внимательно разглядываю его.

Кахари замирает на какое-то время. В его глазах вдруг мелькает то же странное выражение, которое я уже замечала, когда мы переодевались на постоялом дворе в Теяле. Смутившись, я поднимаю руку, чтобы поправить причёску. Пучок на голове уже совсем растрепался, а выбившиеся пряди, что раньше липли к коже из-за пота, слиплись и повисли сосульками. В волосах полно песка, который нанесло ветром. Парень, повторяя моё движение, запускает руку в шевелюру и обнаруживает то же самое. Мы оба мотаем головами, вытряхивая песчинки. Вспомнив тему разговора, Дарен продолжает, лишний раз напоминая об опасности миража:

– Главное – не сбиваться с пути, даже если будет казаться, что мы видим город или воду. Мы не должны сворачивать.

Я киваю, соглашаясь с его словами, а в глубине души надеюсь, что мы не попадём в ситуацию, когда жажда станет настолько сильной, что мираж сможет нас обмануть.

Мы перекусываем, запивая еду небольшим количеством воды, чтобы хоть немного оставить на завтра. Даже неприятный тёплый привкус питья уже не беспокоит, ведь завтра не будет и этого. Я распускаю влажные от пота волосы и расчёсываю их пальцами, при этом морщусь всякий раз, когда натыкаюсь на колтун, и с тоской вспоминаю о купальнях в Теяле. Как же приятно быть чистым!

Кожа на лице сухая от постоянного солнца и шелушится на щеках. Песок находится везде, где только можно: в обуви, на теле, в волосах, во рту и даже в еде. Сейчас я бы не отказалась поймать джинна и загадать желание. Озираюсь по сторонам, проверяя, не обнаружится ли он случайно поблизости? Но, не заметив ничего, кроме камней и обычного песка, поднятого в воздух слабым ветром, тяжело вздыхаю.

Теперь нам вновь лучше дождаться наступления темноты, чтобы свериться с положением звезды и понять, не сбились ли мы с пути. Я ложусь на бок, подложив под голову сумку, и закрываю глаза, просто давая им отдохнуть. Но сама не замечаю, как погружаюсь в дрёму. И где-то между сном и явью мне чудится, что среди тишины помимо шороха песка можно различить приятную мелодию. Словно едва различимая песня. Пески ли это так странно звучат или человек? Может, ветер так поёт, проскальзывая по рогу волшебного единорога? Но слова… слова совсем странные. Я стараюсь напрячь полусонный разум, чтобы разобрать тихий шёпот.

Ветер шепчет нараспев то громче, то тише, иногда практически исчезая совсем, так что я скорее додумываю слова, чем слышу их. Или думаю, что слышу. Я ощущаю странное умиротворение, подыгрывая своему воображению, которое почему-то складывает из отдалённых звуков фразы. Похоже, я слишком устала от тишины пустыни, вот и слышится всякое.

Я слегка сдвигаю брови, чувствуя, как меняется настроение и тон. В словах проскальзывает шипение. А сами они становятся более резкими, при этом оставаясь по-прежнему далёкими.

Я вздрагиваю. Слова звучат резко, с неприкрытой яростью, будто гаркающие звуки из пасти кровожадных демонов.

Всё замолкает на мгновение. Мгновение звенящей тишины.

Вдруг издалека слышится какофония голосов. Я пытаюсь сдвинуться с места, но моё тело словно парализовало. Шипение перемешивается с хриплыми выкриками, кто-то от злости давится своей же слюной. Этот шум нарастает, как буря. Земля дрожит, будто от стука множества копыт. Они приближаются?

Если бы я могла, я бы уже закричала от натуги, пытаясь подняться с земли, чтобы схватиться за оружие. Внезапно неестественное чувство тяжести проходит, тело поддаётся, и я резко вскакиваю на ноги, вытаскивая один из клинков. Начинаю вертеться, оглядываясь вокруг в поисках врагов. Последние крики показались песчаной волной, которая прокатилась прямо по мне. Уверена, что чувствовала чьё-то горячее дыхание. Я загнанно дышу, а сердце болезненно быстро бьётся о рёбра.

Дарен, который задремал сидя, просыпается от моего резкого движения, тут же быстро вскакивает и, выхватив кинжал, осматривается по сторонам.

– Где они? – не заметив врагов, я менее нервно продолжаю озираться вокруг.

Пока мы спали, уже стемнело, и на небе появилась нужная нам звезда. Глаза медленно, но привыкают к скудному свету луны.

– Кто – они? – растерянно переспрашивает Дарен.

Я оторопело смотрю на друга, удивляясь вопросу.

– Голоса. Ты слышал их? – Я вспоминаю демонический шёпот, стараясь успокоить бешено стучащее сердце.

Теперь кахари непонимающе таращится на меня.

– Не было никаких голосов, Ойро.

– А песня?

– И песни не было.

– Мне показалось, я слышала… – я осекаюсь. Всё было таким реальным. Особенно в конце. Я так отчётливо различала каждое слово, каждый свист и нарастающий гул.

– Это был кошмар. Просто плохой сон. Ты устала, мы оба устали от жары, – выражение лица парня смягчается, он сочувственно улыбается.

Я силюсь ответить тем же, но выходит лишь кривая и натянутая гримаса, отдалённо напоминающая настоящую улыбку. Руки продолжают трястись, когда я убираю клинок обратно в ножны. Это был лишь сон.

Ещё немного. Буквально ещё один час, и мы выйдем к нему», – не перестаю убеждать себя я, когда в очередной раз с трудом поднимаю отяжелевшие ноги.

Наши запасы воды закончились в начале ночи. После того сна мы промочили горло в последний раз. Небольшой запас еды ещё есть. Однако без воды тяжелее всего было глотать на завтрак хлеб всухомятку. И всё же нам нужны силы, поэтому мы заставили себя жевать остатки лепёшек. Мы шли всю ночь и почти весь день.

Солнце стояло в зените уже три часа назад, а сколько ещё идти, мы не представляем. Голова кружится. Уже дважды я споткнулась и упала на ровном месте. Препятствий здесь нет, но ноги заплетаются. Каждый раз Дарен готов помочь мне подняться. Я благодарна за крепкую руку, на которую могу опереться, и ненавижу себя за слабость. Сумела бы я проделать этот путь в одиночку? Я уже сомневаюсь. Пустыня оказалась более жестоким местом, чем я представляла.

Я не перестаю убеждать себя, даже когда сил не хватает, чтобы поднять голову. Кажется, я всё время смотрю только под ноги. Друг идёт позади.

– Ойро…

Я не реагирую, продолжая бормотать себе под нос глупости о том, что осталось совсем немного, и мы найдём оазис.

– Ойро!

Мы так долго бредём в тишине под лёгкий шёпот слабого ветра, что я уже успеваю отвыкнуть от громких звуков. Голос Дарена раздаётся неожиданно и выбивает меня из колеи. Я пытаюсь обернуться, но отклоняюсь от верхушки бархана, неудобно ставлю ногу и неудачно наступаю на более крутую подветренную сторону. Бархан начинает осыпаться под моей ногой, мне не удаётся удержать равновесие, и я лечу вниз по склону, создавая небольшую песочную лавину.

Тело вращается так быстро, что я не успеваю зацепиться хоть за что-нибудь. Только пытаюсь защитить голову с шеей от травм. Под конец склон становится более пологим, и последние пару метров я проезжаю уже просто на заднице. Остановившись, облегчённо выдыхаю и откидываюсь назад на песок, поражаясь, что, кроме синяков, ничего серьёзного не заработала. Всю сонливость как рукой снимает, и благодаря адреналину сознание проясняется. Тут же рядом появляется Дарен, который аккуратно сбегает вслед за мной, создав ещё одну маленькую лавину. На его побледневшем лице читается волнение.

– Ты в порядке?!

Я просто киваю в ответ. Какое-то время он продолжает внимательно меня разглядывать, наверное, в поисках возможных переломов, но убедившись, что их нет… прыскает от смеха. Вначале один раз хрипло, потом второй, а после третьего начинает громко хохотать, упираясь ладонями в колени. Его смех неприлично громко разносится вокруг.

– Просто ты… тут шею сломать можно… а ты… – продолжает задыхаться от смеха Дарен, а я с недоумением таращусь на друга. – А ты просто на заднице прокатилась… как… на горке.

Ничего смешного в ситуации я не нахожу, но, наблюдая за смеющимся другом, неожиданно для себя хмыкаю. С губ срывается один кислый смешок, потом второй, а в следующее мгновение я уже захожусь от хохота, да так, что приходится согнуться пополам от рези в животе. Мы веселимся, пока не выдыхаемся и пока в пересохшем горле не начинает першить. А потом Дарен заканчивает свою мысль:

– Я позвал тебя наверху, потому что мы дошли, Ойро. Мы дошли.

Я смотрю на парня во все глаза, не понимая, о чём идёт речь, не смея даже надеяться, чтобы потом не испытывать разочарование. Но в ответ он обводит рукой горизонт впереди, и я замечаю нашу цель. Чуть ниже среди барханов лежит оазис – большое голубое озеро, по краю которого раскинулась зелень: цветы, трава, пальмы, кустарники. Её не слишком много, но цвета жгут глаза своей насыщенностью, а вода манит как никогда. Среди растений виднеются развалины старых построек из камня, возможно, старые храмы или дома. Сейчас от большинства остались лишь стены да колонны. Возможно, будь в моём теле хоть немного жидкости, я бы расплакалась.

Мы дошли.