Глава 3

На подстанции царила утренняя суета. Обычно пустовавший двор в эти минуты был полон машин. Сновали санитары с ведрами, отмывавшие салоны после рабочей смены. В диспетчерской толклись водители с путевыми листами, тут же в углу заполнялись журналы сдачи и приема учетных препаратов, на столах у аптеки фельдшера пополняли израсходованные за сутки запасы лекарств.

Расписавшись в бумагах, и передав медицинскую укладку сменщику, Ярослав направился на кухню. Там, за кружками кофе, под гудение микроволновок и фырчание чайников, обсуждались новости и случаи на вызовах, травились байки и анекдоты, и здесь же можно было получить консультацию и совет более опытных товарищей.

Народу на кухне было немного, но Ярославу повезло — у окна, над огромной чашкой крепко заваренного чая и внушительных размеров горой бутербродов, восседал Давид Аркадьевич Коган, анестезиолог-реаниматолог, неофициально считавшийся одним из самых светлых умов подстанции.

В данный момент, светлый ум оживленно комментировал утренний выпуск новостей, потрясая при этом бутербродом с колбасой.

Сидевшая рядом с ним Ирина, его постоянный фельдшер, рассеянно кивала в такт взмахам бутерброда, проворно перебирая наманикюренными пальцами по экрану смартфона.

— Привет, Ярик, — бросила она, одарив его мимолетной улыбкой, когда Ярослав приблизился к их столу.

Всякий раз, встречая Ирину, Ярослав невольно задавался вопросом, что она вообще забыла на скорой. С ее данными и внешностью, её куда легче было представить где-нибудь на подиуме, на красной ковровой дорожке в Каннах, или на развороте гламурного журнала. Тем не менее, она работала фельдшером на БИТ бригаде и, что удивительнее всего, казалась вполне довольной этим.

— Доброе утро, Ярослав, — Коган слегка приподнялся, пожимая ему руку.

— Давид Аркадьевич, — сразу перешел к делу Ярослав, — пленку не посмотрите?

— Давай, показывай, что там у тебя, — благодушно откликнулся Коган. Отложив бутерброд, он степенно извлек из нагрудного футляра очки, не спеша взял в руки протянутую Ярославом кардиограмму, развернул и оценивающе сощурился.

— Так, ну ритм правильный, это ты и сам видишь… Нормосистолия, чэ-эс-эс семьдесят пять — восемьдесят… Ага, рубцовые изменения старые, комплекс ку-эр-эс деформирован, возможно, неполная блокада… В общем, ничего криминального, — заключил он, возвращая пленку. — А что тебя тут смутило?

— Да понимаете, — Ярослав кратко рассказал о том, что произошло в квартире у бабки. — Вот старая пленка, — добавил он, кладя ее на стол. Я снял такую же, вообще никаких отличий! А потом вот вылезло это…

— Да, странно, — Коган пробежал глазами пленку, взятую Ярославом из шкатулки. — Говоришь, такая же была? Но здесь вообще ничего. А снята когда? — он посмотрел запись на обороте. — Месяц назад… Хм. Может, ты по ошибке сделал копию из памяти кардиографа, от другого пациента?

Ярослав помотал головой. — Нет, я точно помню, хотел посмотреть динамику. Все-таки, она на сердце жаловалась.

— Но здесь рубцовые изменения старые, однозначно, — Коган пожал плечами. — Это не острая патология, видишь — сегмент ST на изолинии, зубец Т в норме. Деформация комплекса QRS, но явно давняя.

— Может, блокада, все-таки? — заметила Ирина.

— Непохоже… — критически отозвался Коган.

— Тогда точно нажал на копию, вместо записи, — пожала плечами Ирина. — Других вариантов не остается. Чудес не бывает.

— Похоже на то, — согласился Коган. — Да и интервалы на этой пленке другие, и ритм отличается. Я бы сказал, с уверенностью процентов на девяносто, что это кардиограмма другого пациента.

Ярослав пристыженно убрал в карман обе пленки. Получилось, что выставил себя идиотом. Теперь он уже сам не был уверен в том, что снимал запись, а не копию. Скорее всего, Ирина действительно права, и он перепутал кнопки, в такую рань, в конце смены — это более чем вероятно.

— Бывает, — утешил его Коган. — Главное, что у бабули кардиограмма хорошая. Можно сказать — идеальная для её-то возраста. Сколько ей — семьдесят пять?

— Восемьдесят пять, — машинально ответил Ярослав.

— Да? А вроде на пленке было написано семьдесят пять, — удивился Коган.

Ярослав снова полез в карман и неверяще уставился на кардиограмму.

Ручкой на обороте, согласно правилам, были выведены фамилия, инициалы, возраст и диагноз пациента.

Неизвестный коллега добросовестно выполнил все предписания, и сейчас Ярослав тупо смотрел на цифры возраста — семьдесят пять.

— Но… Я же видел паспорт… — пробормотал он неверяще. Дичь какая-то!

— Что ты говоришь? — переспросил Коган.

— Нет, ничего… — Ярослав сунул злосчастную пленку в карман. — Спасибо, Давид Аркадьевич, я пойду.

— Удачи! — напутствовал его Коган, а Ирина, на миг оторвавшаяся от телефона, сочувственно кивнула.

Переодеваясь, Ярослав снова и снова прокручивал в голове последний вызов.

Хорошо, пусть с пленкой он ошибся и действительно нажал не на ту кнопку. Но паспорт — он помнил совершенно четко! Двадцать седьмой год. Или нет? Теперь он уже ни в чем не был уверен. Может, все-таки, тридцать седьмой? В квартире было душно, он невыспавшийся, и голова тогда побаливала… Вполне мог принять тройку за двойку — только так можно было все объяснить. Но где-то внутри его мучили смутные сомнения, что-то не укладывалось во всех этих объяснениях, вообще весь этот вызов был каким-то странным. Так и не придя ни к какому выводу, Ярослав решил выбросить это все пока из головы, по крайней мере, до тех пор, пока не отоспится, как следует.

На улице, около бригадной машины курил Мансур, которому он сдал смену.

— Домой?

— Если бы, — Ярослав вздохнул. — На пару, в институт.

Мансур сочувственно поцокал языком. — Тяжело, брат. А на смену когда?

— Сегодня, в ночь, — мрачно сказал Ярослав.

Мансур покачал головой. — Ого! Ну, удачи, брат! Увидимся.

Ярослав кивнул и зашагал в сторону метро.