Глава 2
— Тринадцатая бригада, вызов, один-три!
Ярослав с трудом разлепил налившиеся свинцовой тяжестью веки. Голова трещала и раскалывалась; он не сразу сообразил, что неприятный пронзительный писк издает навигатор, лежащий рядом с подушкой. Нащупав кнопку приема вызова, Ярослав оборвал назойливую трель и потряс головой, разгоняя остатки ночного кошмара.
Сон был реалистичен до мельчайших подробностей; обычно, Ярослав смутно помнил сны, но этот все еще стоял у него перед глазами. Более того, он был почти уверен, что видел его раньше, и не раз, вот только почему-то забывал сразу после пробуждения. Странная вещь — сны…
— Тринадцатая, один-три! — снова рявкнул динамик над головой.
Ярослав, морщась (голова болела на самом деле), втиснул ноги в растоптанные кроссовки.
— Да иду я, иду…
Окно диспетчерской светилось в конце коридора, залитого бледным матовым светом люминесцентных ламп. На подстанции царила тишина, электронное табло над дверями показывало пять тридцать.
— Долго спишь, Логинов! — Петровна, ночной диспетчер, неодобрительно уставилась на него поверх очков.
Ярослав готов был огрызнуться, что спал он не более пары часов, вернувшись с последнего вызова, но ограничился тем, что пожал плечами и придвинул к себе распечатанную карту вызова.
— Варшавка? Опять не наш район! — возмутился он.
Петровна развела руками. — Что регион прислал, то и даю!
— У них своих бригад нет, что ли?
Петровна выразительно пожала плечами.
Ярослав вздохнул. Ехать в такой час за другую подстанцию было форменным издевательством со стороны регионального диспетчера, направившего вызов на подстанцию другого района. Понятно, своих бережет, а другие должны отдуваться…
— Варшавка, сорок! — бросил он Богдану, плюхаясь на холодное сиденье непрогретого скоропомощного мерседеса, и запахивая плотнее куртку.
— Тю! Опять за чужую подстанцию? — возмутился Богдан, заводя мотор. — А своих бригад у них нема?
— Спроси у Центра, — буркнул Ярослав, вставляя наушники.
«Ночь коротка, цель далека, ночью так часто хочется пить, ты выходишь на кухню, но вода здесь горька, ты не можешь здесь спать, ты не хочешь здесь жить…»
Под аккомпанемент Цоя, за стеклом мелькали высотные дома, сверкающие огни неоновых рекламных вывесок, павильоны метро. Редкие в этот ранний час прохожие провожали взглядами мигающую проблесковыми маяками машину скорой помощи, проносящуюся мимо них.
Ярослав снова вернулся мыслями к недавнему сну. Теперь ощущение реалистичности несколько поблекло, остались только отдельные фрагменты картины, которые тоже постепенно исчезали из памяти. Вот только виски все еще немного ломило — видимо, давала о себе знать смена, проведенная почти без сна.
А ведь с утра еще пары в институте, а после, вечером — в ночь.
Ярослав вздохнул. Этот месяц выдался напряженным. Зря, все-таки, наверное, он согласился перевестись на полную ставку. Правда, заведующий уверял, что это только на пару месяцев, а к сессии снова будет половина. С другой стороны, платить за квартиру нужно и во время сессии, а после ведь захочется и съездить отдохнуть, тем более, что у Алены как-раз будет отпуск, а ей вечно не сидится в Москве…
Погруженный в размышления, он не сразу понял, что водитель обращается к нему.
— Что?
— Я говорю, не торопись там, на вызове-то, — повторил Богдан. — Посиди, время потяни — как-раз к пересменку вернемся, а то еще вызов впарят. Что там за повод-то?
— Высокое давление, как обычно, — Ярослав развернул карту вызова. — Женщина, семьдесят пять лет, вызывает сама.
Богдан удовлетворенно кивнул. — Ну, вот и полечи бабушку. Главное — не спеши.
Они уже свернули с основной дороги и теперь пробирались по дворам, лавируя между рядами припаркованных автомобилей. Проехав под высокой аркой, они оказались внутри кирпичной коробки домов, с миниатюрной детской площадкой в центре, и редкими клумбами с талыми чернеющими сугробами.
Перебросив через плечо ремень кардиографа, с медицинским ящиком в одной руке и коммуникатором в другой, Ярослав двинулся к подъезду.
Набрав номер квартиры по домофону, он терпеливо выслушивал длинные гудки.
Уснула бабка, что ли?
Он уже решил отзваниваться на подстанцию, чтобы оформлять вызов как безрезультатный, когда домофон вдруг разродился торопливым писком, дверь открылась, и из подъезда вышло двое молодых ребят. Оба были одеты одинаково и явно не по сезону — черные легкие куртки, такого же цвета брюки, аккуратные галстуки, за которым проглядывали белые воротнички.
При виде Ярослава они почти синхронно улыбнулись, и один любезно придержал ему дверь.
Чего, интересно, они тут забыли в такую-то рань? Хотя, возможно, работают в одном из офисов неподалеку, а здесь снимают жильё. Или, наоборот, мотаются на машине через всю Москву, и хотят успеть на работу до утренних пробок…
Дом был старый, сталинской застройки, с высокими этажами и медлительным скрипучим раритетным лифтом.
С лязгом захлопнув за собой тронутые ржавчиной двери, Ярослав вдавил кнопку этажа и кабина, скрежеща, медленно поползла вверх, преодолевая один пролет за другим. Наконец, на последнем этаже лифт с грохотом остановился и, конвульсивно дернувшись, замер.
На лестничной площадке было всего три двери, самая древняя из которых, обитая старомодным дерматином, принадлежала, по-видимому, бабке.
Электрический звонок, судя по всему, давно вышел из строя — из-за двери не доносилось ни звука.
Выждав немного, Ярослав постучал. Тишина. Раздосадованный, он забарабанил кулаком по косяку. Ну, точно — спит! Стоило только мотаться туда-сюда…
Он уже собирался уходить, когда за дверью раздались шаркающие шаги.
Звякнула дверная цепочка, однако хозяйка явно не спешила открывать. Наверняка стоит и разглядывает в глазок, кто там. Как будто в это время может быть кто-то еще, кроме бригады, которую сама же вызвала! Если вообще об этом помнит…
Ярослава охватило усталое раздражение. Какого ляда бабка тянет?!
Он снова постучал.
— Убирайтесь! — неожиданно прозвучало из-за двери.
— Что? — Ярослав опешил.
— Убирайтесь, я вам сказала! — надтреснутый старческий голос срывался на фальцет. — Я сейчас вызову милицию!
Ясно. Ярослав вздохнул. Похоже, у бабки проблемы не только с памятью. Самое досадное, что, если сейчас развернуться и уйти, не факт, что не вызовет снова.
— Вы скорую вызывали? — осведомился он.
— Скорую? — бабка замолчала, словно что-то припоминая.
— Скорую помощь, — нетерпеливо повторил Ярослав. — Вызывали, или нет?
После непродолжительной паузы дверь немного приотворилась. В образовавшейся щели появилось настороженное лицо старухи.
Ярослав помахал рукой.
— Так вы — врач? — осведомилась старуха, окидывая его подозрительным взглядом. — Один?
— Фельдшер, — буркнул Ярослав. — Вам помощь нужна медицинская?
Старуха пристально изучала его лицо. Наконец, приняла решение и, звякнув цепочкой, открыла дверь шире.
— Заходите, молодой человек.
Она посторонилась, пропуская его внутрь, и тут же захлопнув дверь, защелкала замками.
В прихожей царил полумрак. Коридор, в котором они находились, был широким и длинным, но расположенные вдоль стен остатки старинного гарнитура, полки и кресла, заваленные кипами бумаг, старых журналов и еще каким-то древним хламом, делали его настолько узким, что пройти по нему с ящиком в руках можно было лишь боком.
Пробираясь следом за кутающейся в старую шерстяную шаль старухой, он чихнул, подняв облако пыли с вазы с засохшими цветами.
Однако, несмотря на беспорядок и запустение, квартира, по современным меркам, была роскошной — судя по количеству дверей, бабка жила минимум в пяти комнатах — просторных, с высокими потолками и широченными окнами.
В гостиной стоял застарелый въевшийся запах кошачьей мочи, рассохшегося дерева и старости.
Здесь, однако, было светлее и чище — свет падал из огромного, во всю стену окна, частично прикрытого тяжелыми портьерами.
Покосившаяся деревянная тахта с подушками, накрытыми узорчатой салфеткой, деревянный стол овальной формы, уставленный коробками с шитьём и стопками газет и журналов, традиционный сервант в углу с чайным набором и пожелтевшими фотографиями в рамках.
В противоположном углу, из-под линялого полотенца, на Ярослава строго и печально взирал лик какого-то святого.
Старуха опустилась на край тахты и кивнула Ярославу.
— Присаживайтесь, молодой человек. Извините за резкость, я приняла вас за одних из этих… Которые ходят по квартирам.
— Ничего, бывает. — Ярослав взялся за стул с высокой резной спинкой и потрепанной серой подушкой на сиденье, но чуть не выронил его от неожиданности, когда подушка внезапно ожила и с недовольным мявом сиганула на пол, а затем — под тахту.
— Зараза! — вырвалось у него, на что старуха неодобрительно поджала тонкие губы.
— Представьтесь, пожалуйста, — бросил Ярослав, пытаясь скрыть досаду за испуг.
— Беззубцева Лукерья Филипповна, — с достоинством промолвила старуха.
— Год рождения?
По лицу старухи пробежала тень.
— Одна тысяча девятьсот…
Она нахмурилась, шевеля губами.
Забыла, что ли? Определенно, с памятью у неё проблемы. Ладно, потом выясним.
— Сколько полных лет? — уточнил он вслух.
Беззубцева выглядела неуверенной. — Семьдесят… семьдесят пять, — пробормотала она.
— Хорошо выглядите! — подбодрил её Ярослав.
Действительно, для своего возраста, сохранилась неплохо. Осанка прямая, лицо почти без морщин — если бы не строгий пучок седых волос и старомодная шерстяная шаль, в которую она куталась, ей можно было дать и меньше.
— На что жалуетесь? — спросил он, извлекая из ящика тонометр с фонендоскопом.
Беззубцева непонимающе уставилась на него.
— Что беспокоит? — повторил Ярослав. — Скорую из-за чего вызвали?
— Ах да, скорую… — рассеянно проговорила она. — Вы знаете, что-то не так, молодой человек… Я чувствую, что со мной что-то происходит, но не могу объяснить.
На её лице вдруг появилось тревожное выражение.
— Они что-то сделали, молодой человек! Что-то стало не так!
— Разберемся, — успокоил ее Ярослав, накладывая манжетку тонометра на худое плечо.
Очевидно, бабушка — клиент невролога, если не психиатра.
Уровень артериального давления был почти идеальным, что лишь подтверждало его предположение.
На всякий случай можно снять кардиограмму, тем более, что это еще позволит немного протянуть время.
Он велел Беззубцевой раздеться, пока готовил аппарат. Старуха стыдливо прикрылась полотенцем, что несколько затрудняло постановку электродов, но с этим еще можно было смириться, однако, сверху на полотенце лежал массивный нательный крест на цепочке.
— Лукерья Филипповна, крест нужно снять, — сказал он.
— Снять? — переспросила бабка, неожиданно насторожившись.
— Да, он будет создавать помехи. Давайте, я вам помогу…
Он успел только протянуть руку, как старуха, с неожиданной прытью подскочила на тахте и отпрянула от него.
— Нет! Не смейте!
— Да я ведь только хотел… — начал Ярослав.
— Я сказала — не смейте! — яростно выкрикнула старуха, выставив перед собой растопыренную пятерню. — Убирайтесь из моего дома! Вон! Слышите?!
«Все-таки, психиатр» — подумалось Ярославу. Он отступил на шаг от тахты и медленно развел руками, показывая, что не собирается посягать на имущество старухи.
— Хорошо, хорошо, — примирительно сказал он. — Ухожу, только успокойтесь пожалуйста…
— Вы тоже — из них! — Беззубцева не собиралась успокаиваться, напротив — распалялась еще больше. — Только ничего вы не получите, ясно?! Она даже замахнулась на него костлявым кулаком.
В этот момент что-то толкнуло Ярослава в ногу. Опустив глаза, он с удивлением увидел, как серый кот, прятавшийся и шипевший до этого под тахтой, теперь трется головой о его штанину, оставляя клочья серебристо-серой шерсти, и урча, как трактор.
«Валерьянку учуял» — мелькнуло у него в голове.
Он осторожно шагнул к ящику, бросив на старуху опасливый взгляд и замер, в очередной раз опешив от перемены в ее лице.
Лицо Беззубцевой, секунду назад пылавшее гневом, неожиданно преобразилось. Теперь она смотрела на него едва ли не с умилением, губы расплылись в диссонировавшей с ее образом плаксивой улыбке.
— Котик мой, Мурзинька! — запричитала она. — Признал, родимый, ты ж мой хороший!
Она всплеснула руками. — Да что ж это я, дура старая! Вы уж простите меня, молодой человек… Как вас зовут?
— Ярослав, — тупо ответил Ярослав. Похоже, бабку клинит серьезно. Такие перепады настроения, от немотивированной агрессии до сентиментального сюсюканья — это уже не просто старческая деменция, тут более серьезная органика намечается…
— Ярослав… — Беззубцева покачала головой. — Простите меня, — повторила она еще раз.
— Да ничего, — Ярослав помедлил, соображая, не лучше ли воспользоваться передышкой и уйти.
Казалось, Беззубцева хотела сказать что-то еще, но вдруг, побледнев, схватилась за сердце.
— Что с вами, Лукерья Филипповна?
Старуха, не отвечая, лишь помотала головой. Взгляд ее сделался пустым, расфокусированным. Она что-то невнятно пробормотала и осела на подушки.
Да твою ж перемать! Этого только не хватало! Да еще в конце смены!
Подхватив обмякшее тело бабки, Ярослав аккуратно уложил ее на тахту. Проверил пульс — он был ровный, полный. Перемерил давление — те же цифры.
— Лукерья Филипповна, вы меня хорошо слышите?
Кивок.
Быстро проверить рефлексы. Очаговой неврологической симптоматики вроде нет.
Аггравирует бабка, что ли?
Чертыхаясь про себя, Ярослав снова полез доставать уже убранный в сумку кардиограф.
Беззубцева, казалось, не обратила внимания, когда он накладывал электроды.
Крест он осторожно отодвинул в сторону с груди, но и на это старуха никак не отреагировала.
Зажужжал кардиограф, выплевывая розовую ленту с росчерками линий. Ярослав повертел полученную пленку в руках и пожал плечами. Кардиограмма была, можно сказать, образцовой, как по учебнику. Но на всякий случай, хорошо бы сравнить со старыми образцами.
— Лукерья Филипповна, — позвал он, — у вас есть старые кардиограммы?
— Были, — неожиданно четко откликнулась Беззубцева. — Посмотрите в резной шкатулке на столе, там, в документах должны найтись…
Не без труда найдя на столе нужную шкатулку, Ярослав, действительно обнаружил в ней заветные розовые пленки, а вместе с ними — паспорт.
— На кардиограмме изменений нет, — бодро сказал он вслух. — С сердцем все в порядке!
— Хорошо, — тихо проговорила Беззубцева.
Ярослав открыл паспорт. Фотография в нем была довольно старой, Беззубцева на ней выглядела намного моложе.
Так, год рождения… Тысяча девятьсот двадцать седьмой.
Хорошо, это выяснили, теперь снять копию кардиограммы для бабки, оставить актив в поликлинику и можно уезжать.
Какая-то мысль не давала ему покоя. Что-то не сходилось. Стоп! Если бабка двадцать седьмого года, получается, что она участник войны, а в карте этого не было указано… Но тогда получается, что ей…
— Лукерья Филипповна, — снова позвал он, — так сколько лет вам полных?
Беззубцева покачала головой. — Не помню… Кажется, семьдесят…. Или восемьдесят?
— Восемьдесят пять, — уточнил Ярослав, кладя паспорт на стол.
Он снял электроды и снова убрал кардиограф в сумку.
— Вызову вам сегодня врача из поликлиники, покажете ему вот эту пленку, — начал он и осекся.
На отснятой им новой кардиограмме четко виднелись изменения, которых не было минуту назад.
Он торопливо развернул первую, сравнил обе. Сомнений не было — вторая пленка отличалась от первой, но странным образом.
— Что там, доктор? — подала голос Беззубцева.
Она, казалось, окончательно пришла в себя и теперь вопросительно смотрела на него, кутаясь в шаль.
— Все хорошо, — Ярослав сгреб пленки и спрятал их в карман.
С этим лучше разобраться позже. Поколебавшись, выложил первую пленку и взял вместо неё одну из старых, ничем не отличавшуюся.
— В общем, ждите сегодня врача из поликлиники, — повторил он.
Беззубцева покачала головой.
— Не надо врача, — сказала она твердо, — все равно умирать.
— Да что вы, Лукерья Филипповна, — возразил Ярослав, надевая куртку. — Вам еще рано!
Но Беззубцева покачала головой с каким-то отрешенным спокойствием.
— Я сегодня умру. А ты, — тут она устремила на Ярослава тревожный взгляд, — береги себя! Они пока тебя не знают, имени твоего…
— Конечно, конечно.
Ярослав поднял ящик, забросил на плечо сумку и направился к двери.
Кот, запрыгнувший на тахту к хозяйке, провожал его немигающим взглядом желтых глаз.
Выйдя на улицу, Ярослав с наслаждением вдохнул полной грудью прохладный воздух, казавшийся свежим и чистым после затхлой атмосферы квартиры.
Все-таки, по бабке плачет психиатр. Ну да это уже проблема участкового врача, а ему остался час до конца смены.
— Спас бабулю? — осведомился Богдан, когда Ярослав, хлопнув дверцей, плюхнулся на сиденье рядом с ним. Не дожидаясь ответа, он перевернул страницу какого-то глянцевого журнала и протянул ему пакет с печеньем. — Будешь?
— Откуда взял? — полюбопытствовал Ярослав, загребая крекер.
— А, ребята угостили, — махнул рукой Богдан. — Они тут за тебя спрашивали.
— Какие ребята? Что спрашивали? — Ярослав вдруг почувствовал неясный укол тревоги.
Богдан засмеялся. — Да якись баптисты, или кто. Вы, говорят, богоугодное дело делаете, молиться за вас будем. Чудные таки. Одеты як цуцики. Еще и имена в книжечку записали, чтоб не забыть. От ведь людям делать нечего в такую рань…
Он заметил выражение лица Ярослава и удивился. — Ты чего так напрягся?
— Поехали на подстанцию, — мрачно буркнул Ярослав. Есть печенье ему почему-то расхотелось.
