Под гнетом Стиллерова проклятия мы на следующий день вылетели домой. Сперва из Хьюстона в Нью-Йорк, где пересели на другой рейс. Прямой, до Стокгольма. Всю дорогу мы спали. Мое тело словно не могло вспомнить, что значит расслабиться, пока не отделилось от земли. Но речь шла не только о том, чтобы суметь расслабиться. Куда серьезнее обстояло с нечистой совестью. Стоило закрыть глаза больше чем на десять минут, стоило позволить себе заснуть, я чувствовал себя так, будто сознательно убиваю Беллу. Мне надлежало оставаться начеку и быть сильным. Все время быть готовым к действию.

Слова шерифа Стиллера эхом звучали в голове, меж тем как рокот двигателей самолета навевал сон. Что Стиллер знал о трудностях, ожидавших нас с Люси в Стокгольме? Да ни хрена не знал. В какой-то момент я вдруг проснулся и еще в полудреме выпрямился в кресле. Рядом крепко спала Люси. Глядя, как ее грудь поднимается и опускается в такт ровному дыханию, я успокоился. Я не одинок. Есть еще человек, на которого можно опереться. Разве что атомная бомба сможет оторвать меня от нее.

В три часа дня по шведскому времени самолет приземлился. Стокгольм встретил нас мелким дождем. Я вспомнил о солнцезащитных кремах и с грустью подумал, что Люси ими толком так и не воспользовалась. Когда все закончится, когда мы вернем себе собственную жизнь, мы с ней отправимся куда-нибудь на край света, на красивое побережье. Именно об этом я и шепнул ей на ухо, когда мы дожидались багажа.

— Сколько бы это ни стоило. Закроем контору и уедем. Ты, я и Белла. А больше никого.

Люси тускло улыбнулась и промолчала. Я говорил как человек, который по-прежнему верит, что жизнь всегда исполняет свое обещание счастливого конца.

Но сейчас я другой человек. Сомневающийся.

Прокатная машина стояла на парковке. Сущий сюрреализм — сесть в нее и поехать в город. Я осознал, что потерял счет дням. Как долго мы отсутствовали? Трое суток? Или четверо? Вдобавок перелеты.

— Куда поедем? — спросила Люси, когда мы подъезжали к центру Стокгольма.

Лишь через секунду-другую я сообразил, что́ она имела в виду.

— Я думал, поедем ко мне, — сказал я. — Или ты хочешь к себе?

Люси совершенно вымоталась. Я все время пытался понять, что побудило ее отправиться со мной в Техас. С мужчиной, который не пропускал ни одной юбки и редко бывал для нее хорошей опорой, когда ей приходилось туго. Неужели, несмотря на все мои изъяны, я сумел показать, что люблю ее? Потому что вправду люблю ее. Бесконечно. Если раньше я этого не понимал, то теперь понял. И, размышляя об этом, не был уверен, привлекает ли меня прежний образ жизни, совершенно естественный еще неделю назад. Только бы найти Беллу живой и здоровой, вызволить ее из кошмара — и я стану совершенно другим человеком.

Цельным.

— Едем к тебе, — сказала Люси. — Так будет лучше всего.

Она включила наши мобильники. И вскоре начали поступать сообщения, пришедшие во время полета. Звонил Борис. И Дидрик тоже. Тетка Беллы и моя мама.

Первым делом я позвонил Дидрику.

— Вы дома?

— Да. И огромное тебе спасибо за откровенность с Эстебаном Стиллером.

— А какого черта ты ожидал? Служба есть служба, хоть мы с тобой и знакомы. Когда звонит коллега из Штатов и задает о тебе вопросы, я не могу не сообщить ему, что де-факто ты подозреваешься в преступлениях, ведь это очень важно.

Я пытался одинаково внимательно следить за скользкой мокрой дорогой и слушать Дидрика.

— Стало быть, в мое отсутствие ничего не изменилось? Ты по-прежнему считаешь, что именно я задавил Бобби и Дженни?

— Это не телефонный разговор, — отрезал Дидрик.

— Тогда предлагаю назначить время встречи, — сказал я. — Можно прямо сегодня. Хоть я и подозреваю, что тебе без разницы, что я имею рассказать, мне надо убедиться, что мои данные введены в систему. В первую очередь на случай, если со мной что-то произойдет.

Дидрик постарался придать голосу сердечность:

— Конечно, давай встретимся. Когда можешь подъехать?

— Мы с Люси будем у тебя через полтора часа.

— Если успеете, но в случае чего я подожду.

Ждать ему не пришлось. Приоритеты составляют проблему только для тех, у кого времени пруд пруди. Когда же на счету каждая минута, сразу ясно, на что стоит потратить время. По дороге из аэропорта мы сделали все необходимые звонки. У Бориса никаких новостей не было, да я и не надеялся. Тетка Беллы по-прежнему пребывала в отчаянии и к концу разговора дошла чуть ли не до истерики.

Самым тяжким оказался разговор с Марианной. Она читала в газете о пожаре в шхерах, но не поняла, кто там погиб. Не поняла она и что Белла пропала. — Ох, Мартин… — едва вымолвила она и расплакалась.

— Я найду ее. Успокойся, найду.

Больше мы почти ничего не сказали. Закончив разговор, я тоже плакал. Каково будет моей маме, если с Беллой что-нибудь случится? От меня ей радости мало, а единственной дочери нет в живых.

Измученный, я смахнул слезинки. Настоящие воины не плачут. Они вооружаются.

Мы заехали ко мне домой, бросили вещи, переоделись и отправились в полицейское управление. Дидрик сам спустился в гараж, встретил нас. Печаль в его голосе была искренней, когда он выразил сочувствие по поводу случившегося с Беллой. Но в его сочувствии я не нуждался. Мне было нужно оправдание, и я хотел вернуть свою дочку.

На сей раз мы опять сидели в допросной, а не в кабинете Дидрика. Но многое все же было иначе. На встрече присутствовал один из коллег Дидрика, но держался он прямо-таки до смешного пассивно. Нам предложили кофе и бутерброды, мы отказываться не стали. Ничего не поделаешь, человек слаб. Не может обойтись без еды.

Дидрик коротко изложил выводы экспертов насчет пожара. Если бы не пропажа Беллы, они бы, вероятно, сочли пожар несчастным случаем. Но теперь склонялись к версии поджога с целью убийства.

— Вы провели токсикологический анализ трупов? — спросил я.

Бутерброд оказался неожиданно вкусным. В полицейском управлении таких не делают. Здешние бутерброды на вкус как старая резина.

Во взгляде Дидрика сквозила настороженность, и в других обстоятельствах я не оставил бы ее без внимания. Однако сейчас проморгал предостережение. — К чему этот вопрос? — спросил он.

— Странно, по-моему, четыре человека в доме спали так крепко, что ни один не сумел спастись от огня. Я бывал в том доме. На верхнем этаже для всех четверых не было места. Те, что находились внизу, успели бы выскочить наружу.

Дидрик сцепил руки на затылке. Делая такой жест, мой дед всегда говорил маме что-нибудь презрительное.

— То есть ты хочешь сказать, что, по-твоему, одному или нескольким погибшим сперва дали успокоительное или снотворное, чтобы они не смогли покинуть дом?

Я откусил еще кусок бутерброда.

— Именно так. Либо перед поджогом их избили до бесчувствия, — сказал я, глотая.

— Интересно, — сказал Дидрик. — Очень интересно.

— Почему? — спросила Люси.

Дидрик опустил руки.

— Потому что так оно и есть. У двоих мужчин, найденных внизу, обнаружены черепно-мозговые травмы, показывающие, что, когда начался пожар, оба они были без сознания.

Он замолчал, посмотрел на меня.

Я выронил бутерброд, и он упал на тарелку, на которой был подан.

— Черт побери, хочешь не хочешь, теперь тебе придется сдаться, — сказал я, стараясь не повышать голос. — Ты ведь не сочтешь подозрительным мое удивление, что никто из взрослых не выбежал из дома?

— Разумеется, не сочту, — спокойно отозвался Дидрик. — Ты мужик смекалистый. Да это и легко вычислить. Меня удивляет другое: ты не выказал ни малейшего интереса к тому, кто такие эти двое и что они делали в доме у деда и бабушки Беллы.

О черт.

Я изо всех сил старался не показать, что захвачен врасплох, а Дидрик продолжал:

— Или, может, в летнем доме уже было четверо взрослых, когда ты оставил там Беллу? — И сам же ответил на свой вопрос: — Но откуда же тебе знать? Учитывая, что ты передал Беллу деду на пристани.

Я прикидывал, что бы такое соврать. Что объяснило бы, почему я не удивился количеству взрослых в маленьком летнем доме. Можно бы сказать, что я говорил с Беллой по телефону и она сообщила, что у деда и бабушки гости. Но понятно ведь, это прозвучит неправдоподобно.

— Ладно, Мартин, — сказал Дидрик. — В этом поджоге я тебя не обвиняю. Так что выкладывай. Кто были эти мужики на первом этаже?

С Дидрика я перевел взгляд на окно. Откуда берется такая прорва туч? И этот окаянный дождь? Похоже, погодные божества твердо решили утопить весь город.

Я не имел представления, насколько полиции легко или трудно установить личность погибших. И не знал, сумеет ли полиция связать их с Борисом. Однако понимал: счет будет не в мою пользу, если выяснится, что у меня дела с русской мафией. Стало быть, надо отвлечь внимание Дидрика, перехватить инициативу.

— Что делали Дженни и Бобби на улице посреди ночи? В два, в полтретьего?

Дидрик прищурился.

— У нас есть свои версии.

— Их выманили?

— Может быть.

— Что значит «может быть»? Ведь совершенно очевидно, что они не случайно…

— Я не могу обсуждать с тобой этот вопрос. Пойми.

Конечно, я понимал. Понимал, что полиция располагает не более чем версиями, доказать они ничего не могут. Мне такие пробелы в расследовании только на руку. Каждый пробел — слабость. Каждая слабость — препятствие, не позволяющее взять меня под арест. Я беззвучно барабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— Знаешь, что мы с Люси делали в Техасе? — спросил я.

Дидрик развел руками.

— Мы посетили превосходную школу верховой езды.

Дидрик недоверчиво посмотрел на меня:

— Школу верховой езды?

— Да. Заехали по дороге в Галвестон.

— Вот как. И что вы там нашли?

— Место, где тебя может настигнуть весьма особенный блюз.