Часть четвертая
Шепчущий во тьме

1

– Ты в этом уверен? – то ли крикнул, то ли прошептал я.

В середине августа 1999 года мне уже шел семнадцатый год. Я сидел на корточках на крыше нашего дома, весь в поту, с прилипшими ко лбу волосами. С этой точки я видел задние дворы всех наших соседей – ярко-синий бассейн слева, заваленный игрушками двор справа и беседку с причудливой верандой напротив.

Мой Друг, паривший в воздухе в нескольких футах от края крыши, протянул ко мне руки.

– Хорошо, я тебе доверяю, – сказал я.

Мой Друг дважды хлопнул лапами, затем снова вытянул их, словно отец, уговаривающий ребенка прыгнуть в бассейн. Я отступил на три шага, вытер пот с лица и бросился вперед. Оттолкнувшись от края крыши, я раскинул руки, как птица, и на мгновение ощутил чувство полета. Затем резко остановился в воздухе, когда существо поймало меня, ухватив лапами за подмышки.

Теперь мы парили вместе – лицом к лицу. Рот существа распахнулся в глупой ухмылке, и я почесал его за ухом. Оно потянулось головой к моей руке.

– Отличная работа, – похвалил я. – Но нельзя ли ловить так, чтобы не было больно? А то у меня появятся синяки.

Мой Друг подплыл к крыше и опустил меня на нее. Затем вернулся на прежнее место и вновь дважды хлопнул лапами, прежде чем протянуть их ко мне. Давай!

Я потряс руками, пытаясь избавиться от боли в плечах, затем сделал два глубоких вдоха и закрыл глаза. Даже на такой жалкой высоте – всего в два этажа – я не мог избавиться от страха переломать все свои кости. Если я хочу играть в эту игру чаще, то мне придется научиться бесстрашию.

Я попятился к вершине крыши и вновь побежал к ее краю. В этот раз я немного согнул ноги и оттолкнулся сильнее. И снова взлетел, раскинув руки, и снова стал падать. Внутри закопошилась паника, но я закрыл глаза и представил себя мифическим героем: Дедалом, сбегающим с острова Крит на крыльях из воска и перьев – руки раскинуты, голова поднята. Словно красивый силуэт на фоне луны. В этот раз вместо резкого рывка я почувствовал плавное изменение веса, как в воде. Существо мягко подхватило меня и медленно закружило на месте. Я открыл глаза и хотел что-то сказать, но, увидев лицо существа, передумал. На мгновение – вероятно, меньше секунды – у меня возникло чувство, будто я смотрю на лицо человека, а не на морду животного. Такое случалось время от времени – словно что-то мелькнет на краю зрения и пропадает сразу, как только пытаешься сосредоточиться на деталях.

– Хорошая работа, – снова сказал я и опять почесал его за ушами. – На сегодня, пожалуй, закончим.

Мы вернулись через окно моей спальни. Существо плюхнулось на кровать, которая сразу же заскрипела под его весом. Я спустился вниз, сделал себе сэндвич на кухне и вернулся обратно. Зайдя в комнату, я обнаружил конверт, который, должно быть, подсунули под дверь. Я взял его, отнес к столу и сел читать, пока ел сэндвич:

Дорогой Ной!

Сегодня я занималась геологией, смотрела в окно и думала о всех этих слоях земли, о том, как мы копаем, бурим и всякое такое ради того, чтобы вытащить оттуда новые для нас вещи, которые на самом деле являются очень древними.

И меня посетила мысль: а разве люди – это не то же самое? Каждая особенность личности, каждый талант и недостаток уже заложены в нас и ожидают своего раскрытия. Например, моя любовь к писательству: не существовала ли она уже с момента моего рождения? Или сформировалась после того, как папа купил мне первый компьютер? Мне нравится думать, что она была во мне, а папа просто знал, где следует копнуть.

Конечно, не все старатели так же добры. Большинство людей выкапывают из нас то, что им нужно: секс, внимание, улыбку, разрешение сменить полосу на шоссе. Они охотятся за тем, что можно взять, а не отдать.

Когда эта мысль пришла ко мне в голову, я почувствовала сильнейшую слабость. Сколько еще пройдет времени, прежде чем мир окончательно меня опустошит?

Я знаю, что последние несколько лет находилась не в лучшей форме. Я ходила по врачам и принимала таблетки, как примерная девочка, и теперь, по большей части, могу вставать с постели и проявлять какую-то физическую активность. Но я больше не чувствую себя собой, Ной. Мне уже не так грустно, как раньше, но в то же время я уже давно не ощущала себя счастливой. Быть может, я уже опустошена?

Твоя (хоть это и глупо)

Юнис.

Каждый из нас по-своему пережил то, что случилось с Сидни. В 1989 году мама заявила в полицию о ее исчезновении и даже рассказала без утайки о моих криках, отключившемся свете и разгроме в спальне. Вскоре после этого мы пережили нашествие телерепортеров, перегородивших всю улицу своими фургонами. На какое-то время мы даже перестали смотреть телевизор, поскольку наши лица мелькали во всех местных (и не только) новостях. Но по мере того как проходили недели, а за ними и месяцы без всяких зацепок о возможном местонахождении моей сестры, общественный интерес ослабевал. Фургоны телевизионщиков разъехались. Полиция еще рассказывала про продолжающиеся следственные мероприятия, но никакой активности с их стороны я уже не замечал.

Примерно в то же время Юнис пережила свой первый серьезный приступ депрессии. Маме пришлось ненадолго положить ее в больницу, а потом лечить медикаментами. Врачи немного помогли, но как бы они ни старались подобрать правильные лекарства, у нее все равно начались проблемы с функциональной деятельностью в этом мире. Ни на одной работе она не выдерживала больше нескольких недель. Юнис по-прежнему великолепно проходила любые тесты, но больше ни на чем не могла сосредоточиться. Она окончила среднюю школу на год позже, чем планировала, и после первого же семестра в Техасском университете в Остине лишилась полной стипендии. С тех пор Юнис так и жила в своей старой детской спальне, пытаясь получить образование юриста в колледже Вандергриффа, где посещала один или два учебных курса за семестр. Временами она подрабатывала в магазине «Стук в ночи» или в «Блуждающей тьме», если по какой-то причине ей хотелось добыть для себя карманные деньги.

Именно в этот период стали появляться ее «суицидальные записки». Даже не знаю, зачем я их хранил. Наверное, просто хотел общения с Юнис, пусть даже в такой форме. Время от времени у нее мелькала мысль о самоубийстве, как о чем-то таком, что она всегда держит напоследок, но я с трудом мог представить, чтобы моя добрая милая сестра была способна причинить кому-то вред, а особенно себе.

Я дважды перечитал последнюю записку и сунул ее обратно в конверт, после чего положил к остальным – в коробку из-под обуви, стоявшую под кроватью. Я ненадолго задержал руку на конвертах, ощутил их сухость и упругость, после чего закрыл крышку своего тайника. Мой Друг немного поворчал, когда я плюхнулся на кровать рядом с ним, но все же подвинулся, чтобы освободить мне место.

– Как всегда, огромное спасибо, – сказал я.

Вместо ответа он дернулся и прижался ко мне спиной. От его тепла, проникавшего сквозь плащ и мою одежду, меня бросало в пот, но все равно это было приятно – как вернуться в спокойный уютный дом. Оно настолько быстро погрузило меня в сон, что я даже не успел сделать мысленную заметку о том, чтобы проверить утром Юнис.

2

Словно в насмешку над случившимся несчастьем, финансовое положение нашей семьи значительно окрепло после исчезновения Сидни. В первые два года «Блуждающая тьма» привлекла большие толпы посетителей, а магазин «Стук в ночи» на фоне бума комиксов в начале 1990-х впервые за свою историю стал приносить прибыль. В результате мы переехали из квартиры в дом с четырьмя спальнями. Соавтор успеха Салли Уайт в своих жизненных переменах пошла даже дальше: хотя она еще пыталась сохранить полудружбу-полупартнерство с моей мамой после исчезновения Сидни, но в конце концов устала от ее постоянных нервных срывов. В 1993 году она продала принадлежавшую ей долю «Стука в ночи» и переехала со своим женихом в Индиану. Хотя мы получили приглашение на их свадьбу, но наша семья там не присутствовала.

Мы не были счастливы, зато состоятельны, а после детства, проведенного в бедности, это можно было считать почти одним и тем же. В 1999 году мама согласилась, наконец, нанять меня и Кайла Рэнсома для работы в «Блуждающей тьме». В качестве первого задания мы должны были сходить на постановку отца Кайла «Суровое испытание» в Вандергриффской школе и постараться присмотреть там новые таланты. В день премьеры мама вручила нам по стопке рекламных листовок и буквально вытолкала за дверь.

Я всегда ненавидел «Суровое испытание». По мне, это абсолютно безрадостная тягомотина. Единственная хорошая идея пьесы, помимо того что в Салеме, возможно, колдовали настоящие ведьмы, состоит в метафоре идей маккартизма. Кроме того (возможно, вы сочтете меня сумасшедшим), я терпеть не могу истории про «бедного невинного парня, ложно обвиненного сексуальной молодой девчонкой».

Мистер Рэнсом придумал довольно интересную декорацию: огромное дерево, господствовавшее над сценой, на ветвях которого сидели судьи, но игравшие в пьесе актеры выдавали слабую игру. Они бестолково топтались на сцене и неубедительно выкрикивали друг другу обвинения. У девушки, игравшей Абигайль, были настолько светлые волосы, что в свете софитов казались почти серебряными. Она выглядела даже не хуже Сью Лайон в «Лолите», но к тому времени, когда прыщавый Джон Проктор предпочел повеситься, вместо того чтобы подписать признание, мы с Кайлом уже сидели, подперев щеки ладонями, и молились о том, чтобы занавес опустился как можно скорее.

После спектакля мы нашли мистера Рэнсома возле сцены, он пожимал руки и принимал поздравления.

Сразу после исчезновения Сидни с ним случился инфаркт. После операции и некоторых серьезных изменений в диете он сильно похудел и стал выглядеть еще болезненней, чем раньше. Кожа лица обвисла, талия растеклась, как расплавленная свечка, а прежний румянец сменился сильной бледностью, делавшей его похожим, скорее, на гриб, чем на человека. Он стал единственным участником триумфального открытия «Блуждающей тьмы», которого не пригласили на следующий сезон.

Мы подошли к мистеру Рэнсому с листовками в руках. Миссис Рэнсом почему-то нигде не было видно. Когда я сказал об этом Кайлу, он смутился.

– У мамы занятия по четвергам, – пояснил он. – Она придет на субботний спектакль.

– Это очень важная история, – говорил мистер Рэнсом, пожимая руку чьему-то дедушке.

– Полностью согласен, – отвечал старик, – но что на это скажут подростки? – Он бросил выразительный взгляд на почти пустой зал.

Мистер Рэнсом натянуто улыбнулся.

– Огромное спасибо, что пришли, – сказал он. Затем повернулся и, увидев нас, заставил себя сделать лицо повеселее. – А вы что скажете, молодые люди?

– Напряженно, – сказал я.

– Весьма мрачно, – сказал Кайл.

– И очень близко к тексту, – добавил я.

– Это одна из величайших американских пьес, – сказал мистер Рэнсом. – Кто я такой, чтобы ее кромсать?

Из-за кулис вышла девочка, сыгравшая Абигайль, – уже без костюма, но еще в гриме. Вблизи она оказалась очень хорошенькой – с блестящими волосами и ярко-голубыми глазами. Увидев нас с Кайлом, она остановилась.

– Привет, Кайл, – сказала она. Затем кивнула мне: – Привет, Ной!

– Мы что, знакомы? – спросил я, застигнутый врасплох.

Она ударила меня по руке.

– Ну же, перестань!

– Перестать что?

Она недоверчиво округлила глаза.

– Мы сидели в двух рядах друг от друга на уроках английского у миссис Тёрстон. Весь восьмой класс. – Она прижала руки к груди. – Донна Харт. Не помнишь?

– Ах да, – протянул я, понимая, что это звучит фальшиво. – Извини, просто я вечно витаю в облаках…

Затянулась неловкая пауза.

– Пьеса была напряженной, – прервал наконец молчание Кайл.

– И очень мрачной, – согласился я.

– Невероятно близко к тексту, – сказал Кайл. – И ты сыграла просто супер!

– Потрясающе! – добавил я, потому что хотел хоть как-то загладить неловкость.

Донна снова шлепнула меня по руке.

– Перестань! – повторила она, но в этот раз явно польщенная.

– Раз такое дело, – сказал Кайл, протянув ей листовку, – приходи через пару недель в «Блуждающую тьму» на прослушивание.

– Это такой «Дом с привидениями». Им управляет моя семья, – объяснил я.

– Я знаю, что это, – ответила она, разглядывая листовку. – Не вчера же родилась.

– Мы всегда нуждаемся в актерах, – добавил я.

Кайл потянул меня за руку.

– Нам нужно идти.

Намек понят.

– Увидимся, Донна Харт.

– Конечно, – ответила она. – Кто знает, может, в следующий раз ты меня даже вспомнишь.

Мы пошли по ступенькам на сцену, и, когда оказались за пределами слышимости, Кайл меня остановил.

– Ты что, серьезно, никогда ее не замечал? – спросил он.

– Замечал, – солгал я. – Просто забыл, как ее зовут.

– Блин, как можно забыть имя такой девочки?

Хороший вопрос. Донна была очаровательна и притягивала взгляд, но даже сейчас ее образ словно стирался в моем сознании.

– У меня слишком много забот, – сказал я.

– Например, каких? – Я не ответил, и он усмехнулся. – Не понимаю тебя. Совсем не понимаю. Если бы в моем классе училась такая девчонка, я бы только о ней и думал. Блин, я и так не могу больше думать ни о чем другом.

Он закрыл глаза.

– Кайл! – позвал я.

– Тсс, – ответил он, затем протянул мне стопку листовок, так и не открыв глаз. – Иди размышляй о своих заботах и раздавай листовки. А я подумаю о Донне. За нас обоих.

3

Когда мы с Кайлом вернулись к нам домой, на подъездной дорожке позади универсала Юнис стояла незнакомая «Хонда CR-X». Хэтчбек был покрыт наклейками таких групп, как «AFI», «Bikini Kill», «MxPx» и «Misfits», а на бампере красовалась огромная надпись: «ПОРНОГРАФИЯ НАСИЛУЕТ МОЗГ». Внутри я услышал звук настолько редкий, что поначалу даже его не узнал: это смеялась Юнис.

Она сидела за обеденным столом вместе с полной коренастой девушкой с синей лохматой прической. Девушка была одета в толстовку с заплатами, пришпиленными к рукавам. Они сидели, склонившись над учебниками, и взглянули на нас, только когда мы вошли. На лице девушки-панка играла легкая улыбка, но Юнис сидела вся красная от смеха и вытирала глаза рукой.

– Ной! – прохрипела она. – Как дела?

– Отлично. Я раздал большую часть листовок, – ответил я и положил оставшуюся пачку на стол.

Юнис указала на незнакомку, сидевшую рядом с ней.

– Это Брин. Она учится в моем классе английского.

Мы обменялись приветствиями, и я предложил Брин листовку.

– «Дом с привидениями»? – удивилась она.

– Это наш семейный бизнес, – пояснил я.

Юнис смутилась, словно не хотела, чтобы я об этом рассказывал.

– Ну что ж, – сказала Брин и принялась рыться в своей сумочке, – раз уж мы обмениваемся рекламками…

Она протянула мне помятую бумагу размером с четверть стандартного листа. Качество ксерокопии было такое, что вначале я подумал, что это реклама какого-то панк-рок-шоу – фоном служило изображение гигантской морской звезды с нарисованным поперек нее транспарантом. Но приглядевшись к буквам, я понял, что на транспаранте написано: «ЦЕРКОВЬ БИБЛЕЙСКОГО ИСКУПЛЕНИЯ». А под ним вместо списка музыкальных групп еле разборчивыми белыми буквами – расписание церковных служб и других религиозных мероприятий.

– Ты туда ходишь? – спросил я.

– И вы сможете, если захотите, – ответила она, взглянув сначала на меня, потом на Юнис. – Возможно, это изменит ваши взгляды на жизнь.

Беспокойство на лице Юнис усилилось, но она улыбнулась:

– Да, возможно.

Прежде чем я успел ответить на это приглашение (скорее всего, грубо), в гостиную вошла мама. Губы ее были крепко сжаты, лицо бледнее, чем обычно.

– Мам, это Брин… – сказала Юнис.

– Мы раздали большую часть листовок, – сказал я, но мама отмахнулась от нас обоих.

– Ной, пора готовиться ко сну. Кайл, тебе уже пора домой, мать наверняка волнуется. Брин, возможно, пора и тебе.

– Что происходит? – спросила Юнис.

Мамины губы слегка шевельнулись, а когда она заговорила, ее голос сорвался:

– Сегодня пропала маленькая девочка.

К следующему утру эта история неизбежно появится как в местных, так и в национальных новостях, а пока мама рассказала присутствующим все основные, жизненно важные факты: сегодня утром девятилетняя Мария Дэвис и ее пятилетний брат Бобби поехали на велосипедах к старому закрытому супермаркету «Винн-Дикси», расположенному в нескольких кварталах от их дома. Через двадцать минут Бобби развернулся и поехал обратно, но Мария к обеду домой не вернулась. Приехав к магазину, ее родители нашли только велосипед на стоянке, но самой Марии нигде не было видно. Они позвонили в полицию, а те вызвали ФБР.

Мама стояла за стулом во главе обеденного стола и рассказывала нам об этом, сжимая его спинку побелевшими пальцами. После того, как она закончила, мы все погрузились в ошеломленное молчание, включая Брин и Кайла.

Я заговорил первым.

– Они же не думают, что это как-то связано с Сидни?

– Пока что неизвестно, – ответила мама. – Но полиция не стала бы мне звонить, если бы там считали, что это невозможно.

Кайл и Брин одновременно пожелали нам спокойной ночи. Брин и Юнис обменялись напоследок продолжительными улыбками, смысла которых я не понял. Впрочем, у меня и без них было о чем поразмышлять.

Когда гости ушли, мама, Юнис и я просидели в гостиной в полном молчании почти два часа, уставившись в телевизор. Сомневаюсь, что кто-то из нас знал, что следует говорить в такой ситуации или хотя бы думать. Мы никогда не оставляли надежду на то, что Сидни просто сбежала, а ее прощальный крик стал частью тщательно продуманной мистификации рассерженного подростка, который всю жизнь питает любовь к «Домам с привидениями». Я втайне надеялся, что она уехала в Лос-Анджелес и однажды я увижу ее на экране или, может, прочитаю ее имя в титрах. Но теперь, когда пропала еще одна девочка, в эту фантазию стало гораздо труднее верить.

Когда мама отправила меня спать, Юнис последовала за мной наверх и даже вошла в мою комнату, чего давно уже не делала. Затем она села на мою кровать и стала смотреть, как я снимаю туфли.

– С тобой все в порядке? – спросила она.

– Вроде бы.

Она немного помолчала, водя туда-сюда рукой по одеялу.

– А как насчет тебя? Все нормально? – спросил я.

Она задумалась.

– Что ты думаешь о Брин? – вдруг спросила она.

Это было не совсем то, что я ожидал.

– О той девушке? Ничего не думаю. Наверное, она хорошая. Религией опять же интересуется.

– Она говорит, что в последнее время ходит в церковь только ради развлечения, – сказала Юнис. – Там до сих пор тусят многие ее друзья со школы. У них церковная панк-рок-группа или что-то вроде этого.

– Теперь тебе нравится панк-рок? – спросил я.

Юнис улыбнулась, глядя в пол, и встала.

– Тебе пора отдыхать. Спокойной ночи, Ной!

Она быстро поцеловала меня в щеку и вышла за дверь.

Я подождал, пока она не закрылась в своей спальне, и только потом позвал монстра.

– Ты тут?

Обычно после этих слов мой Друг появлялся из шкафа или из-под кровати, но сегодня я ответа не дождался.

Такое порой случалось. Иногда существо приходило поздно, когда я уже засыпал, а иногда не приходило вовсе. Но в этот вечер мне не помешала бы компания хоть кого-то, кто не страдает так же, как моя семья. Я заснул, сидя у окна спальни в ожидании возвращения Друга.

4

В дни, последовавшие за исчезновением Марии Дэвис, по мере того как новости в телевизоре становились все более одержимыми этим загадочным случаем, эмоциональная атмосфера в Вандергриффе заметно поменялась. Этот город никогда не напоминал идиллию, в которой все непрерывно друг другу улыбались, но теперь на лицах горожан явно виднелась тревога. Днем в парках и на лужайках перед домами теперь играло меньше детей, а по ночам на улицах стало заметно тише. Смех в городе раздавался еще реже, хотя в школьных коридорах – совсем наоборот. Мы, и без того взвинченные подростки, в которых бурлили гормоны, пока еще были слишком молоды, чтобы воспринимать такие вещи всерьез. В школьном актовом зале состоялось собрание, на которое пришел полицейский из местного участка и сообщил нам, что в здании и на парковке будут дежурить его коллеги. А еще он напомнил, что нельзя брать еду у незнакомцев или садиться к ним в машину – будто мы бестолковые первоклашки. В довершение своей речи полицейский поднял над собой плакат с номером телефона и убедительно просил звонить, если мы увидим что-нибудь подозрительное.

– Даже если вы не уверены, что это важно, обязательно звоните. Таким образом вы можете спасти собственную жизнь.

Все это представление выглядело как неудачная шутка, которую рассказывают, когда уже знают, что шутка-то плохая, но остановиться никак не могут. Можно подумать, эти меры помогут вернуть Марию домой или предотвратить новое исчезновение. После пропажи Сидни были точно такие же школьные собрания и куча репортажей в национальных новостях.

Мама, Юнис и я несколько раз обсуждали вопрос, стоит ли в этом году открывать «Блуждающую тьму». Хотя по чисто эгоистическим причинам я очень хотел, чтобы мы открылись, но вместе с тем был вынужден признать, что существуют веские причины этого не делать. В конце концов, большинство наших работников были старшеклассники, и у нас реально могли возникнуть проблемы с заполнением актерских вакансий, если их родители сочтут небезопасным отпускать детей работать по вечерам в течение шести недель подряд. Каждый раз, когда поднималась эта тема, мы принимались обсуждать ее заново, но я чувствовал, что наши шансы на открытие сезона 1999 года тают на глазах.

Кроме разговоров о работе других бесед мы почти не вели, разбредясь по разным углам большого дома: мама проводила время внизу у телевизора, Юнис в своей комнате, а я в своей. Я очень скучал по своему монстру и уже почти потерял надежду увидеть его снова, когда через неделю после его последнего появления вдруг проснулся от царапания в окно спальни. Существо сидело на крыше снаружи и водило когтем вверх и вниз по стеклу.

Я открыл окно и распахнул его настежь. Потом отступил на шаг и сделал строгое лицо, когда существо забралось ко мне в комнату. Я хотел накричать на него, отругать и потребовать подробного отчета о том, где оно пропадало всю последнюю неделю, но на деле просто обхватил его руками и крепко обнял за талию. Существо обняло меня в ответ, и прежнее чувство комфорта и блаженства нахлынуло на меня, смешавшись с запахом меха и заплесневелого плаща. Мой гнев рассеялся, и я почувствовал облегчение.

– Я так по тебе скучал, – сказал я, уткнувшись в его грудь, – так волновался.

Я хотел сказать больше, но мой Друг сжал меня крепче, и ноги оторвались от ковра. Мы взлетели в воздух, и моя голова оказалась в нескольких дюймах от потолка.

Мой Друг осторожно вынес нас из окна в теплую летнюю ночь. Вначале я подумал, что он вновь собирается сыграть в «прыжки и ловлю», но вместо этого он перехватил меня так, что я прижался к его боку, и взлетел со мной в небо. Ветер засвистел у меня в ушах и растрепал волосы. Город уменьшался под нами, превращаясь в маленькое созвездие огней, а воздух становился все холоднее и разреженней. Мне приходилось дышать все глубже, чтобы наполнить легкие.

Монстр прекратил наше восхождение в ночные небеса и завис на месте, медленно описывая круги. В стороне Далласа я увидел «Башню воссоединения», а в Форт-Уэрте – правильный прямоугольник Беннет-Плаза. Вандергриффский парк развлечений «Веселые горки» оказался прямо под нами. Несмотря на то что парк был закрыт на ночь, аттракцион «Парашютный спуск» горел огнями.

Не предупредив, существо разжало хватку. Парк полетел на меня, как увеличивающийся кусок фотографии. Я закувыркался в небе и камнем падал прямо на «Парашютный спуск», торчавший из земли подобно острому мечу. Из горла вырвался крик, и я замахал руками в попытке за что-нибудь ухватиться.

О Господи! Господи Иисусе, вот и все, сейчас я умру. И хуже всего, что это будет больно…

Но, прежде чем каждая косточка моего тела раздробилась об аттракцион, существо догнало меня, обхватило за талию и понесло полукругом вокруг башни, сверкавшей неоновыми огнями на периферии зрения. Вопль ужаса, который я издавал, превратился в крик восторга. Через все тело пронеслась энергия. Я выл и хохотал одновременно. Существо усилило хватку, и от нашей точки соприкосновения запульсировали волны тепла. Мир приобрел золотистый оттенок, в моей груди бешено заколотилось сердце. Затем существо снова меня отпустило.

В этот раз я не упал, наоборот, начал подниматься. Я двигался не особенно быстро, но двигался сам, взлетая вверх по широкой спирали. Мой Друг держался позади и ниже. Он не отставал, но и не трогал меня. Я летел по собственной воле. Тогда я повернулся лицом к существу.

– Как ты это сделал? – спросил я. – Это же невероятно!

Но как обычно, он мне не ответил. Я отклонился от башни и полетел над шоссе. Я двигался медленнее и топорнее, чем существо (как оказалось, учиться летать – это примерно как учиться плавать), но мне удавалось держаться в воздухе и двигаться в нужном направлении. Внезапно все волнения и тревоги прошедшей недели перестали иметь значение. Все, что теперь было важно – только этот полет, это ощущение полной власти и свободы.

Возбуждение в конце концов исчезло, уступив место восхитительному изнеможению. К тому времени, когда мы вернулись домой, моя временная способность к полету стала ослабевать. Я подпрыгнул и задергался в воздухе, как пьяное насекомое, потом споткнулся о крышу и упал на четвереньки. Существо приземлилось рядом со мной. Я, скорее, почувствовал это, чем услышал – по легкому движению воздуха.

– Как здесь жарко, – сказал я. – Тебе жарко?

Ответа существа я дожидаться не стал, просто залез обратно в спальню и разделся до трусов. Даже будучи обнаженной, моя кожа ощущала противоестественный жар. Мое лицо пылало, а трусы встали колом. Я прислонился к столу и сделал пару глубоких, но бесполезных вдохов – остыть никак не получалось. Я обернулся и увидел, что существо последовало за мною внутрь.

– Кажется, ты переборщил с пыльцой феи, – сказал я. – Я чувствую себя… Хм…

От полученных впечатлений у меня уже голова шла кругом.

Во взгляде существа мелькнула тревога. Оно коснулось моего лица, а потом груди, задержав там лапу. Мое сердце продолжало бешено биться, лицо горело от жара. Существо взяло ручку и лист бумаги с моего стола и написало:

«ДРУГ ПОМОЧЬ?»

– А ты можешь помочь? – спросил я, удивившись звучанию своего голоса. Он стал отдаленным и искаженным, словно обработанным на синтезаторе.

Существо отодвинуло ручку и бумагу. Затем положило одну лапу мне на плечо, а другую – в область паха. Комната загудела вокруг нас, и мой живот снова сжался. Мир стал тусклее и как будто меньше.

– Ты уверен, что хочешь быть… для этого? – спросил я, одновременно смущенный и взволнованный этой перспективой.

Существо уткнулось мокрой мордой мне в лицо, его шерсть коснулась моей пылающей щеки. Я стянул трусы до лодыжек, обхватил себя кулаком и принялся дергать, испытывая ощущения как внутри, так и снаружи своего тела. Это не заняло слишком много времени. Когда я напрягся, готовясь к оргазму, мой Друг сжал меня за плечо. Мое внутреннее зрение рассыпалось на десятки осколков, превратилось в калейдоскоп, залитый золотистым светом. Каждая искаженная версия меня извивалась в экстазе и уплывала в бесконечность.

Подавшись вперед, когда все закончилось, я чуть не свалился на пол, но мой Друг подхватил меня и прижал к пахнущему плесенью плащу. Он положил меня на кровать и прижался сзади, обхватив за талию. Тепло больше не жгло изнутри. Оно циркулировало между нами, как личная обуза, превращенная прикосновением в общую отраду.

– Спасибо, – прошептал я, уплывая на затухающей пульсации оргазма в бесконечное море сна. Прежде чем окончательно провалиться в небытие, я ощутил на щеке поцелуй мягких человеческих губ.

5

На следующее утро я проснулся с идеей, как сохранить «Блуждающую тьму» и по возможности обезопасить сотрудников. Мы могли бы ввести систему, согласно которой несовершеннолетние работники звонили и предупреждали, когда направляются на работу или возвращаются домой. Мама мою идею одобрила, и мы вернулись к делу. На этой же неделе мы начали работу по подготовке к сезону 1999 года.

За десять лет «Блуждающая тьма» значительно расширилась, теперь здесь было не шесть комнат, а целых пятнадцать. Четыре располагались на втором «этаже», который мы построили в 1995-м, так что, даже учитывая комнату отдыха для сотрудников, гардеробные, гримерные, санузлы, комнату охраны и лабиринт Монстра, мы все еще задействовали не более двух третей от общего доступного нам пространства. Я уже начал набрасывать идеи, как можно использовать оставшуюся треть. Рабочим названием стало «Вечеринка с бензопилой и погоней», и я немного переживал, так как мама не спешила высказывать по этому поводу свое мнение.

Мы с Кайлом проводили целые дни и вечера, подметая и вытирая пыль с аттракционов, затем приступили к осмотру фонарей и механической оснастки (например, в «Головокружительном туннеле»), ремонтируя или заменяя по мере необходимости детали. Юнис в один из своих деятельных периодов тоже захотела прийти на помощь при условии, что мы пригласим Брин.

– Она согласилась посмотреть на «Тьму», если я когда-нибудь соглашусь сходить с ней в церковь, – сказала она.

– Зачем тебе туда идти? – спросил я. – Тем более что это панк-рок-церковь. Ты ненавидишь и то и другое.

– Я пытаюсь узнавать что-то новое, – ответила она. – Почему бы тебе не попытаться вести себя мило?

Но как только Брин вошла в здание, на ее лице отразилось легкое отвращение.

– И вот за это вы берете с людей деньги? – спросила она.

– Мы никого сюда насильно не тащим, – огрызнулся я.

– Пойдем, я все покажу, – сказала Юнис.

Брин позволила увести себя в лабиринт, и они обе скрылись с глаз. Пока мы с мамой и Кайлом работали, нас постоянно прерывал раскатистый смех – Брин своими шутками доводила мою сестру до истерики.

– Нет, ну что за херня, – вздохнул я спустя час.

– Следи за языком! – сделала замечание мама, не прекращая отмечать что-то в своем планшете. Мы находились в «Кабинете профессора». Кайл гасил и включал оранжевые лампочки в камине. – У Юнис почти нет друзей. Пусть Брин – девица слегка невоспитанная, но Юнис хотя бы с ней радуется жизни. Оставь их в покое.

– Хоть кто-нибудь обратил внимание, как я ловко орудую лампочками? – поинтересовался Кайл, присаживаясь перед камином на корточки.

– Да, ты отлично справляешься, – сказала мама, даже не потрудившись взглянуть в его сторону. – А теперь заткнитесь оба. Мне надо подумать.

Прослушивание состоялось в выходные сразу после окончания ремонта. Мы с мамой сели за стол в танцевальном зале, и Кайл ввел стайку подающих надежды ребят из драмкружка. Донна Харт вошла первой. Она исполнила монолог Абигайль «Я больше не могу выносить похотливых взглядов, Джон» из «Сурового испытания» и спела арию «Я не знаю, как его любить» из рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда». Она играла нарочито эмоционально и громко, поскольку привыкла к большому залу средней школы.

Мама не отрывала взгляда от планшета и продолжала делать в нем пометки в течение десяти или пятнадцати секунд после того, как Донна закончила петь. Затем подняла глаза, потерла нос тыльной стороной ладони и спросила:

– А не слишком ли громко?

– Мне кажется, нормально, – ответила Донна, разгладив складки на юбке.

Мама вяло махнула рукой.

– Тогда продолжай.

Донна откашлялась и издала кристально пронзительный крик.

Мама вернулась к планшету.

– Спасибо, Донна. Мы тебе позвоним.

Донна улыбнулась мне, выходя из комнаты. Я улыбнулся в ответ, поскольку посчитал это вежливым, и, убедившись, что мама не смотрит, показал ей большой палец.

После прослушивания мама, Кайл и я сели в кружок в танцевальном зале и сравнили наши заметки.

– В первую очередь, – сказала мама, – надо разобраться с вашими ролями.

Кайл откинулся назад.

– Блин, как долго я ждал этого вопроса! – Он закрыл глаза. – Профессор. Я хочу быть Профессором. На полную ставку!

– Посмотрим, что можно будет сделать в этом году, – сказала мама. – А ты, Ной?

Я тоже ждал этого вопроса. И давно знал свой ответ, но мне было немного неловко произносить его вслух. Я очень хотел эту роль, но боялся получить отказ. А еще я боялся, что моя семья может подумать обо мне плохо, если я об этом заговорю.

– Монстр, – сказал я. – Я хочу сыграть Монстра.

Кайл сделал сочувственное лицо.

– Бедный домашний мальчик. Это его единственный шанс.

Но никто не засмеялся. Мое лицо горело, и я уставился в пол.

– Монстр так Монстр, – произнесла мама абсолютно ровным голосом.

6

Позже, когда мы ехали домой в «Форде Пинто» Кайла, он поднял свою излюбленную тему – о Донне Харт.

– Повезло тебе, дураку, – сказал он. – Ты нравишься Донне.

– Совсем нет, – ответил я.

Он бросил на меня тяжелый косой взгляд.

– Почему ты так себя ведешь?

– В смысле?

– Я понимаю, ты стесняешься и все такое, но должен же ты когда-нибудь начать с кем-то встречаться. Ты ведь не гей?

– Да пошел ты! – огрызнулся я.

В Вандергриффе 1999 года подобные вещи не прощались. Меньше года назад двадцатилетнего гея Мэттью Девриса привязали к кузову грузовика и протащили несколько миль по двухполосному шоссе. Это случилось в Артемиде – городке примерно в двадцати минутах езды от нашего.

– Слушай, – сказал я. – Ты отстанешь, если я пообещаю, что начну флиртовать с красивой девчонкой?

Он хлопнул в ладоши и поднял руки над головой, словно собираясь объявить очки в соревновании.

– Стрелки на двенадцать, Супер Дэйв! – сказал я.

Я хотел поговорить об этом с Юнис, но дома ее не было. Вероятно, она гуляла где-то с Брин. И сам не знаю, почему прошел мимо комнаты Юнис – до двери в конце коридора.

Четвертую спальню в доме мама называла своим «домашним офисом». Там стояли картотека, стол, компьютер и искусственное растение в углу. Эта комната считалась маминой, но мне хватило бы пальцев на одной руке, чтобы пересчитать все случаи, когда я ее здесь видел. Гораздо чаще здесь бывали я или Юнис, используя компьютер для выполнения школьных заданий или игр. Но в основном комната пустовала – словно мы все понимали без слов, в чем состоит ее истинное предназначение, и только ждали предлога, чтобы убрать отсюда мебель и освободить ее для настоящего обитателя.

Кроме того, это была единственная комната в доме, где хранилась фотография Сидни. Она стояла на картотечном шкафу – школьный портрет двадцать на двадцать пять сантиметров в «золотой» рамке. На ней Сидни в сарафане, с пышными волосами, покрытыми лаком, стояла лицом к камере с ослепительной сценической улыбкой на устах. Я не очень понимаю, почему мама выбрала именно эту фотографию. Снимок был сделан в начале выпускного класса Сидни, всего за два месяца до того, как она пропала, и эта фотография неизбежно сопровождала любые рассказы о ней по телевидению или в печати. Это фото стало миниатюрным воплощением Сидни после ее исчезновения из нашей жизни.

Я взял фотографию в руки, стараясь не заляпать стекло пальцами, и задумался, переживают ли прямо сейчас нечто подобное родители Марии Дэвис? Осталась ли у них фотография дочери, идеально запечатлевшая их потерю, сожаления, боль и осознание родительской неудачи?

Я приказал себе оставить эти мысли. Мария может быть еще жива… Как и Сидни, кстати. Ведь мне было не известно ничего ни в том, ни в другом случае. Хотя… Я поставил фотографию на шкаф и прошел мимо комнаты Юнис в свою. Мой Друг сидел на полу и хмуро глядел в раскрытый на коленях комикс. Когда я вошел, он указал на себя когтистым пальцем, а потом в ночное небо. Наружу?

– Не сегодня, – ответил я. – Мне нужно еще кое-что сделать. – Я подошел к столу и взял лист бумаги и карандаши. Существо пытливо смотрело на меня. – Я должен придумать новый костюм для Монстра в «Блуждающей тьме». Возможно, срисую дизайн с тебя.

Взгляд существа затуманился, и на мгновение в нем проскользнула тревога. Оно отложило комикс и потянулось за бумагой и карандашами, которые я держал в руке. Я отдал их, и оно написало: «ТЫ ХОЧЕШЬ БЫТЬ ПОХОЖИМ НА МЕНЯ?»

– Ну да, – ответил я. – Ты потрясающий. Почему бы и нет?

Мой Друг на мгновение задумался над моим вопросом, но, похоже, не смог придумать подходящего ответа. Он все так же обеспокоенно вернул мне карандаши и бумагу. Я сел напротив существа на пол и прислонился спиной к комоду. Он вернулся к чтению, а я начал рисовать. Рисование продолжалось несколько часов. Я настолько увлекся, что лишь смутно слышал другие звуки в доме: в основном маму, которая сначала ходила по кухне, а потом уселась перед телевизором.

Я никогда не умел хорошо рисовать, поэтому мне понадобилось несколько попыток, прежде чем на листе получилось что-то такое, что хотя бы отдаленно напоминало существо. Мне хотелось запечатлеть его массивную фигуру и спутанный мех, сверкающие угрозой оранжевые глаза, но все, что я рисовал, походило, скорее, на собаку в толстовке. Я все еще пыхтел над блокнотом, когда раздался стук в дверь, и, прежде чем я успел ответить, в комнату заглянула Юнис.

– Привет, – сказала она и тут же поморщилась. – С тобой все в порядке?

Я посмотрел на пустое место на полу, где только что сидело существо, затем повернулся к Юнис, сглотнув и облизав сухие потрескавшиеся губы.

– Все хорошо, – ответил я. – Ты меня напугала, только и всего.

Юнис вошла и села на кровать.

– Ого, какая теплая постель.

– Ага. Именно поэтому я сижу на полу.

Она встревоженно провела рукой по одеялу.

– У тебя температура? Такое чувство, будто здесь обжигали кирпичи.

– Все в порядке, – повторил я.

Она посмотрела на открытое окно и, как мне показалось, захотела что-то спросить, но вместо этого нахмурилась с обиженным видом.

– Ты что-то хотела? – спросил я.

Она несколько раз моргнула и встала с кровати.

– Да, наверное, ты прав. Уже поздно.

– Тебе не обязательно уходить, – сказал я. – Где ты была?

Она остановилась посреди комнаты со странно-болезненным сосредоточенным выражением на лице, но затем слабо и неуверенно улыбнулась и посмотрела в сторону, словно надеясь найти ответ в углу моей комнаты.

– Я сходила с Брин в ее церковь, – сказала она и снова села на кровать.

– В пятницу вечером?

– У них проходят всякие службы и мероприятия почти каждый день или вечер, – ответила она. – Брин говорит, что они хотят привлечь людей, работающих посменно, которые не могут посещать их в воскресенье утром или в среду вечером.

Я снова прислонился спиной к столу.

– Ну и как там?

Взгляд Юнис снова забегал. Как будто она избегала смотреть мне в глаза.

– Там… странно. Во-первых, «церковь» находится в паршивом торговом центре – между маникюрным салоном и организацией, оказывающей платные услуги по составлению налоговых деклараций. Витрина закрашена черной краской, чтобы ничего не было видно снаружи, а внутри – типичный панк-роковый клуб: просто кучка складных стульев перед небольшой сценой с разноцветными огнями и черным задником.

Все, кто пришел на службу, были похожи на Брин – татуированные, с торчащими волосами, с заплатами на куртках, но все принесли с собой Библии. Как в «Сумеречной зоне». Они все жали мне руку и приветствовали в «стае». Там была музыкальная группа, которая заиграла очень громкий и быстрый панк-рок. Я не могла разобрать ни слова. А потом все побежали к сцене и принялись скакать и толкаться.

– Ты тоже толкалась? – спросил я.

Я не мог себе этого представить. Костлявая хрупкая Юнис разбилась бы вдребезги среди бешеных панков.

– Нет, – ответила она. – Я сидела в кресле, пока Брин скакала. А потом, когда все впали в окончательное неистовство, вошел пастор, и в комнате воцарилась тишина. У него был спокойный умиротворяющий голос – словно он говорил, поднявшись на скалу. Пастор начал речь с того, как он счастлив нас видеть и что благословенно то место, которое дает возможность быть вместе и поклоняться Господу. Но потом все стало как-то странно. Он повторял одну и ту же фразу – о том, что не все из нас были движимы танцем Святого Духа. И в этот момент – я клянусь! – он смотрел прямо на меня.

«Надеюсь, в будущем ты найдешь в себе силы впустить в себя Святой Дух и позволишь ему собою двигать», – сказал он.

Я попыталась отшутиться. Я подумала, что таким способом он хочет показаться дружелюбным и поощрить меня к участию.

Но затем он начал разглагольствовать о людях, которые покинули их церковь и начали посещать другие места, и говорить о предательстве. Он называл имена людей по одному и отменял все благословения, которые они получали в его церкви. Например, «Джейн Данлоп, которая познакомилась со своим мужем в этой Церкви и крестила здесь ребенка, я аннулирую твой брак и твое спасение! Отныне ты проклята!». И так для двадцати разных людей, Ной. И каждый раз все присутствующие были этим довольны. Они кричали «Аминь!» и «Хвала Иисусу!».

– Даже Брин? – спросил я.

– Брин не кричала, – ответила Юнис. – Она сидела молча. Потом я сказала ей, что проповедь показалась мне странной и неправильной, а она ответила: «Теперь ты знаешь, как я отношусь к тому, чем твоя семья зарабатывает на жизнь». Поговорив, мы заключили с ней сделку: в этом году я немного отдохну от «Блуждающей тьмы», а она попытается найти для себя другую церковь. Не такую… враждебную и странную. И мы сможем с ней тусоваться, не чувствуя неловкости.

– Погоди, – сказал я. – Что значит «немного отдохнешь»?

– В любом случае в этом году я не особо вникала в дела, – ответила она. – У меня был сложный семестр. Мне кажется, я заслужила год отдыха.

– Да уж! Неужели ты позволишь каким-то чудикам-сектантам себя запугать? Юнис, это неправильно!

Она по-прежнему избегала смотреть мне в глаза.

– Это не увольнение. Просто… небольшой отпуск. – Она встала с кровати. – Ладно, уже поздно. Спокойной ночи, малыш. Не засиживайся допоздна.

Она поцеловала меня в щеку и ушла.

Я немного подождал, но в эту ночь мой Друг не вернулся.

7

На следующий день за завтраком я показал маме свой набросок, ожидая, что она утвердит его без возражений. Но вместо этого озабоченность на ее лице сменилась чем-то вроде тревоги.

– Где ты такое увидел? – спросила она.

Я сделал вид, будто изучаю рисунок.

– Не знаю, придумал. А что?

Она, казалось, хотела мне что-то сказать.

– Чего? – спросил я.

– Ничего, – ответила она.

– Мама, ты что-то скрываешь.

Почему она так встревожилась?

Мама провела пальцами по рисунку и вновь посмотрела на меня.

– Ты не… ты никогда раньше не видел это существо?

Мое любопытство усилилось до крайней степени.

– А ты? – спросил я.

Напряженная линия ее рта слегка расслабилась, когда она покачала головой.

– Нет. Конечно же нет. Просто вся эта история с Марией Дэвис выбила меня из колеи.

Я не знал, как на это реагировать. Какое отношение костюм Монстра может иметь к Марии Дэвис?

– Прости, – сказала мама. – От этого чудища у меня мурашки по коже.

Я понял, что она решила сдаться и позволить мне сделать так, как я хочу, поэтому не стал развивать эту тему дальше.

– В этом и смысл, – ответил я.

8

Я отказывался участвовать в репетициях, пока не получу свой костюм. Глупость какая – пытаться утаскивать людей в своей повседневной одежде. В таком случае мои коллеги не смогут воспринимать меня всерьез. Каким бы замечательным ни получился итоговый образ, мои жертвы все равно будут помнить меня как обычного потного Ноя. Когда они увидят меня в костюме в первый раз, я должен стать для них настоящим Монстром.

Поэтому, пока мои коллеги по актерскому составу изучали коммуникации и перекрытия, я запоминал лабиринт Монстра, позволявший ему незаметно следить за посетителями и появляться в неожиданных местах, чтобы пугать или утаскивать во тьму наших подставных персонажей, которые всегда носили имена Брэд или Кэтти. Я носился кругами, гулко топая по бетонному полу и деревянным ступенькам, сотрясая шагами хлипкие стены декораций. Мне придется передвигаться в этом пространстве в тяжелом костюме и маске, перекрывающей зрение, причем в темноте. Поэтому я бегал и бегал. К концу первой недели я уже мог перемещаться с закрытыми глазами.

В перерывах я садился у открытой гаражной двери, жадно поглощал воду и впитывал все, что приносил очередной день. Иногда со мной сидели Кайл и Донна (которой досталась роль Кэтти). В этих маленьких сценках Кайл играл роль «рубахи-парня», заводя разговоры возле Донны и отпуская шуточки. Я изо всех сил старался казаться «нормальным интересным чуваком».

Новый костюм подготовили к концу второй недели, и мы представили его на репетиции в пятницу. Не показав никому его заранее и даже не рассказав, что мы задумали, мама объявила, что с сегодняшнего дня актеры начнут репетировать с выключенным светом. «Брэды» и «Кэтти», собравшиеся вместе, чтобы сыграть «публику», получат по одному фонарику для перемещения по складу.

На этой первой репетиции с выключенным светом мама дала мне полный карт-бланш, позволив появляться там, где и когда я захочу. «Брэды» и «Кэтти» пошли по лабиринту, а я молча – возле них. При свете они ходили со скучающим высокомерием и уверенностью. Теперь же, в темной тишине, в их смехе зазвучали нервные нотки.

– Господи! – произнес один из «Брэдов», когда я впервые появился в кабинете Профессора. – Я знаю, что он не настоящий, но… Господи…

Донна светила фонариком своей группы взад и вперед, но после первого появления я скрывался долго. Я проследовал за ними в морг, потом в танцевальный зал, где оркестр заиграл свою безобразно громкую музыку, и танцующие актеры завальсировали по комнате, преграждая путь «Брэдам» и «Кэтти», подобно танцующему морю. По сценарной задумке данный зал с его тусклым освещением и широким полом должен был стать местом отдыха от невыносимого напряжения маленьких темных комнат, но так как я еще не выскочил, мои жертвы все больше раздражались из-за ощущения своей незащищенности. Словно живые сгустки нервной энергии, они прошаркали через весь зал, выключив на минуту фонарик, и достигли, наконец, двойных дверей с надписью «Выход» на противоположной стороне. Выйдя через нее, они снова погрузились в непроницаемую тьму.

– Донна, – прошептала одна из «Кэтти», – включи фонарик.

Донна включила свет и в нескольких дюймах от своего носа увидела мою морду.

– Бу! – сказал я.

Она издала такой визг, что я порадовался, что мои уши прикрывает глухая маска. Вслед за ней закричала вся группа. Я быстро нырнул в один из потайных выходов и вернулся в свой лабиринт.

– Ной, какой же ты урод! – крикнул кто-то мне вслед.

9

Этот крик, этот момент ужаса, виной которого я стал, вызвал в моей душе такое ликование, что в порыве маниакальной радости я решил, что пришло время подкатить к Донне. Когда мой Друг пришел ко мне после захода солнца, я сказал:

– Мне нужен самый красивый цветок из всех, которые ты знаешь. Что-нибудь такое, что очень трудно достать.

Существо взяло ручку и блокнот с моего стола: «ЗАЧЕМ?»

– Неважно, – ответил я. – Ты сделаешь?

Оно вздохнуло.

«ДРУГ ПОМОЧЬ, – написало оно. – СКОРО ВЕРНУСЬ».

Оно шагнуло к открытому окну и улетело в ночь.

Я ходил по комнате и ждал. Мой Друг вернулся примерно через полчаса с черным цветком на длинном стебле. Сердцевина бутона слабо светилась, как сувенирная свечка, которая вот-вот погаснет. Источник света был окружен шипами.

«НЕ ТРОГАЙ СЕРЕДИНУ, – написало существо. – И НЕ СМОТРИ ДОЛГО. МОЖНО ПОТЕРЯТЬ СОЗНАНИЕ. – Оно указало на цветок. – ДЛЯ ЧЕГО?»

– Для девушки, – неохотно ответил я. Мое лицо горело, но я все равно продолжил: – Мне нужно кое-что еще. Позволь мне сегодня опять полетать.

Существо уставилось на меня с недоумением.

– Что-то не так? – спросил я.

«ВСЕ ТАК, – написало существо. – ДРУГ ПОМОЧЬ».

Секунду спустя, получив от существа новый заряд энергии, я взмыл в небо, прижимая к груди черный цветок. Монстр следовал за мной на некотором расстоянии, чтобы убедиться, что я не свалюсь. Я помнил адрес Донны по ее заявлению об устройстве на работу в «Блуждающую тьму», но поскольку водительские права я получил совсем недавно, мне пришлось лететь низко и проверять названия улиц. В конце концов я оказался над улицей, застроенной почти одинаковыми одноэтажными домиками. Когда я завис над нужным мне домом, существо остановилось рядом.

– Интересно, какое окно ее? – проговорил я.

Существо облетело дом слева и указало на окно прямо за забором.

– Ты уверен? – спросил я.

Друг кивнул.

Я последовал за ним и опустился на землю.

– Держись поблизости, но на глаза не попадайся, хорошо?

Сердито взглянув на меня, существо повисело над моей головой, а потом уплыло во двор позади дома. Я постучал по стеклу, отступил назад и поднял цветок. Занавески зашевелились, а потом раздвинулись на долю дюйма. Мне стало нехорошо. С чего я вообще решил, что это нормальная идея? Какой девушке она может показаться романтичной? На такое способен только псих.

Между занавесок показалось лицо Донны – с затуманенными со сна глазами и с волосами, собранными на макушке в золотой пучок. На ней была футболка и пижамные штаны. Мое имя она произнесла как вопрос:

– Ной?

– Прости, – прошептал я. – Сейчас уйду.

Она подняла указательный палец вверх, что, должно быть, означало «одну минутку», и исчезла. А потом вернулась, жуя жвачку. Она разблокировала окно и медленно его открыла. Подняв до середины, она наклонилась и высунулась наружу.

– Ты что здесь делаешь?

– Я пришел, потому что… – проговорил я и закашлялся. Сейчас бы не помешало попить воды. – Ты отлично справилась с работой, и я хотел тебя поблагодарить.

Донна улыбнулась. Что ж, по крайней мере, она не огорчилась оттого, что меня увидела.

– Среди ночи?

– Ну, мы же настоящий «Дом с привидениями», – ответил я.

Она ткнула пальцем мне в грудь.

– А это что?

Ой, а про цветок-то я и забыл.

– Это тебе, – поспешно сказал я, глядя на его тусклое свечение, а не на нее. – Что-то вроде поздравления… наверное.

– Так ты отдашь его мне или так и будешь на него смотреть? – спросила она.

Я с трудом оторвал взгляд от гипнотического света и протянул ей цветок. Она заглянула в его бутон, и на ее лицо упали оранжевые блики. До чего же она милая. Почему я все время забываю, какая она красивая? Почему ее лицо не хочет запечатлеваться в моей памяти?

– Он прекрасен, – промурлыкала она. – А как называется?

– Эбеновая нежность, – ответил я, восхитившись своей спонтанной находкой. – Его создали в лаборатории НАСА – когда экспериментировали с растениями, которые способны жить на космических кораблях или астероидах, чтобы создавать пригодную для дыхания атмосферу.

Казалось, ей потребовались усилия, чтобы оторваться от цветка и взглянуть на меня.

– Ты надо мной издеваешься.

– Ни в коем случае, – ответил я. – Кстати, не трогай шипы в центре. Они ядовитые.

– Значит, ты разнес цветы всем «Брэдам» и «Кэтти»?

– Нет, только тебе, – сказал я.

Она схватила меня за ворот рубашки и притянула к себе. Мой первый поцелуй получился быстрым, крепким и закончился быстрее, чем я успел понять, что происходит. Донна отпустила меня, и я отступил на шаг.

– Увидимся на работе? – спросила она.

– Ага. Круто, – сказал я, проведя рукой по своим растрепанным от ветра волосам. – Мне все равно пора лететь домой.

Донна рассмеялась.

– Ты такой странный.

И прежде чем я успел сообразить, что ответить, она закрыла окно и задернула занавески. Я увидел, как отступает в глубь комнаты оранжевое сияние «эбеновой нежности». Странное воспоминание всплыло в моей голове: монахини, плывущие по проходам со свечками в руках во время увертюры к спектаклю «Звуки музыки», который в 1989 году поставил мистер Рэнсом. От этой мысли воодушевление предыдущей минуты совершенно улетучилось, и снова навалилась тяжесть. Едва переставляя ноги, я поплелся через заросший двор, пока не оказался почти под моим Другом.

– Поможешь немного? – спросил я.

С громким вздохом он опустился на землю и схватил меня за плечи. Огромный прилив энергии прокатился между нами. Мой желудок сжался, а сердце бешено заколотилось. Когда он отпустил меня, я согнул ноги, оттолкнулся и взмыл в воздух. Существо держалось на расстоянии во время всего полета домой и отворачивалось всякий раз, когда я на него смотрел. Когда мы прибыли домой, я влетел в открытое окно, а мой Друг остался снаружи.

– Ты на что-то сердишься? – спросил я.

Немного помедлив, он покачал головой.

– Значит, не сердишься?

Он покрутил головой еще раз.

– Так ты идешь в дом?

Существо снова покачало головой и, развернувшись, улетело в ночь.

Я закрыл окно и прошел по коридору в комнату Юнис. Я хотел поговорить о Донне и разделить с ней свой ночной триумф, но когда я постучал в дверь, мне открыла Брин с раскрасневшимся лицом и растрепанными волосами.

– Чего надо? – выпалила она.

– Ты что, прикалываешься? – спросил я.

Я сдвинулся в сторону, и она тут же шагнула наперерез, чтобы я не смог заглянуть за дверь.

– Одну секунду, Ной, – раздался голос Юнис откуда-то из глубины комнаты.

Она словно слегка запыхалась, и я начал догадываться, чем они занимались перед тем, как я постучал. Должно быть, моя догадка отразилась на моем лице, поскольку Брин наклонила голову и подняла брови.

– Ладно, забудь, – сказал я, вернулся в свою комнату, разделся и лег спать. Перед сном я прокрутил в памяти поцелуй Донны, пытаясь вытянуть из него побольше подробностей, но все оставалось как в тумане. К удивлению примешивалось удовольствие, но, скорее, интеллектуального свойства – от самого факта, что я поцеловал девушку. Физического наслаждения или страсти к той, кто подарила мне поцелуй, я почему-то в себе не ощущал.

Из коридора донесся приглушенный смех – это Юнис и Брин развлекались за закрытой дверью. Должно быть, их сделка – ни церквей, ни «Домов с привидениями» – сработала на отлично. Я положил подушку на голову, чтобы заглушить шум, и через некоторое время уснул.

Когда я проснулся на следующее утро и спустился вниз завтракать, я увидел маму и Юнис на диване в гостиной. Они сидели бледные и, почти не мигая, смотрели в телевизор. Там шли новости.

– В чем дело? – спросил я.

Юнис медленно отвела взгляд от телевизора.

– Это случилось снова.

10

Вторым пропавшим ребенком осени 1999 года стал двенадцатилетний мальчик по имени Брэндон Хоуторн. Накануне вечером Брэндон, как обычно, лег спать. Его родители немного посмотрели телевизор и тоже заснули без всяких происшествий. Около трех часов ночи проснулся отец Брэндона – он сходил в ванную, после чего решил проверить комнату сына. Окно было открыто, кровать пуста. Семья Хоуторнов вызвала полицию, но поиски пока не дали результатов. Мальчик просто исчез.

Было невозможно не обратить внимание на сходство между этим последним исчезновением и пропажей Сидни десять лет назад. Имя моей сестры и ее фотография вновь замелькали в новостях, и репортеры принялись звонить моей матери домой и на работу с просьбой дать комментарий или интервью. Она ничего мне об этом не говорила, но я слышал сообщения на автоответчике. Кое в чем я был с ними согласен: происходит что-то странное.

В следующие десять дней монстр ни разу не появился. С момента пропажи Марии Дэвис прошел уже месяц. Ни одного свидетеля отыскать так и не удалось, а если какие-то зацепки и существовали, то полиция не делилась ими с прессой. Я видел сны о том, как летаю над Вандергриффом и ветер вьет из моих волос птичье гнездо. Я видел сны о золотом свете – о зарождении и исполнении любых желаний. Я видел сны, в которых кричала Сидни – снова и снова. Мне снились открытые окна, но я ни разу не видел в своих снах Донну.

На работе актеры уже репетировали в костюмах. «Брэды» и «Кэтти» по очереди становились моими жертвами. Я научился ловко двигаться в своем костюме, приспособился к их попыткам от меня защититься. Но никто не умел вживаться в образ так, как это делала Донна. Она извивалась и била меня, когда я утаскивал ее во тьму. Однако в темноте лабиринта продолжала жаться ко мне, даже когда я опускал ее на ноги.

Иногда она пыталась со мной разговаривать: «Значит, это и есть логово Монстра? Если честно, я немножко разочарована. Я представляла себе что-то вроде «Баффи» или «Чужих». А в другой раз: «Помнишь тот цветок, который ты мне подарил? Я два дня забывала поставить его в воду, а он все равно не завял».

Я никогда ей не отвечал. Возможно, Донне мое поведение казалось странным, но она ничего не говорила по этому поводу. Днем мы вместе обедали и держались за руки на переменах, потом ехали вместе с Кайлом на репетиции. Должно быть, со стороны мы с Донной выглядели как совершенно обычная школьная пара, но все ее слова для меня звучали словно в тумане.

Мне хотелось поговорить об этом с Юнис, но каждый раз, когда я подходил к ее комнате, оттуда доносились ее разговоры с Брин, и я уже знал, что лучше не пытаться к ним входить. Вместо этого я терпеливо ждал, когда Юнис сама зайдет ко мне, что и произошло, наконец, в последнюю пятницу – перед открытием «Блуждающей тьмы».

В этот вечер я должен был пойти с Донной в кино, но позвонил ей и отменил встречу, сказавшись больным. Юнис позволила мне попрактиковаться в вождении, и я отвез ее в колледж. Потом мы заехали в закусочную, где взяли сладкую газировку (для меня) и кофе (для нее).

– Итак, – сказала она, выливая сливки в чашку и перемешивая жидкость до образования равномерного светло-коричневого цвета, – мне сказали, что ты закрутил роман с «Кэтти» по имени Донна.

Я слегка улыбнулся, прикусив соломинку. Я уже начал забывать, какой игривой она могла быть, когда чувствовала себя хорошо.

– Не знаю, – ответил я. – Наверное.

– Все в порядке, не стоит этого стесняться. Я рада, что ты наконец-то вышел в мир и начал общаться с людьми. А то я уже беспокоилась, что мои асоциальные наклонности передались и тебе.

– Дело не в стеснении, – ответил я. – В смысле, Донна очень милая, но… Мне трудно думать о ком-то, кроме Марии Дэвис и Брэндона Хоуторна.

Юнис перестала размешивать кофе и посмотрела на меня. Могло показаться, что впервые за вечер она, наконец, разглядела мое лицо.

– Это из-за Сидни?

Я пожал плечами.

– Наверное, да. Тебе не кажется, что детей забирает тот же самый человек?

Юнис глотнула кофе.

– Не знаю. Я стараюсь об этом не думать.

– Серьезно?

– Я знаю, что это звучит эгоистично, – ответила она. – Надеюсь, этих детей найдут и с ними все будет в порядке. Господи, я даже мечтаю когда-нибудь отыскать Сидни, но никак не могу на это повлиять. Теперь у меня есть свои собственные дела.

– И какие же… – я заколебался, потому что не понимал, к чему может привести открытое признание. – Ты имеешь в виду Брин?

Ее щеки порозовели. Она опустила взгляд в кофе, но все же кивнула.

– Кстати, где она сегодня? – спросил я.

– В церкви, – ответила Юнис.

– Я думал, она решила отдохнуть от всего этого.

– Это что-то вроде «последнего выдоха», – пояснила Юнис. – С некоторыми из этих людей она ходила в церковь в течение нескольких лет, и они уговорили ее прийти в выходные. Чтобы просто попрощаться. – А потом, то ли не заметив, то ли проигнорировав скептическое выражение моего лица, Юнис добавила: – А знаешь, я ведь даже не осознавала раньше, как мне одиноко. Смешно, правда? Брин меня понимает. И мне кажется, я ее тоже.

Я не стал говорить о своей неприязни к Брин.

– Рад, что у тебя появилась подруга, – сказал я.

Она обхватила обеими руками чашку и смущенно засияла от счастья. Я стал осторожно двигать свой стакан с газировкой по столу, пока он не звякнул о ее чашку.

– Твое здоровье, – сказал я.

11

«Блуждающая тьма» открылась и привлекла огромные толпы посетителей, несмотря на особый полицейский режим и непрекращающийся кошмар в нашем городе. Я выслеживал незнакомцев, колотил в стены, хлопал дверьми и собирал спелые, полные жизни панические крики. Иногда я даже не прикасался к «Брэду» или «Кэтти», а иногда уволакивал их, наводя ужас на посетителей. Непредсказуемость нервировала подставных актеров, что усиливало страх гостей и делало катарсис выхода на парковку – под присмотр наших охранников – намного слаще. Из меня получился хороший Монстр, и мне очень нравилась эта работа. Когда я надевал на себя костюм, отделенный от мира барьером меха, ткани и пластика, все остальное переставало иметь значение.

И только в конце вечера, когда я снимал с себя вторую кожу и вновь превращался в Ноя Тёрнера, я начинал испытывать смущение и тревогу. Мы с Донной по-прежнему держались за руки и украдкой целовались во время работы, но я ничего при этом не чувствовал. Я много думал о последней «суицидальной записке» Юнис, где она писала о людях, которые выкапывают из других то, что им нужно. Я ощущал себя пустой оболочкой, управляемой дистанционно. А чаще всего чувствовал зыбкий расплывчатый страх, как будто вот-вот произойдет нечто ужасное, и я не в силах это предотвратить.

Как оказалось, предчувствие меня не обмануло. Но произошло не одно, а целая серия событий.

В следующий понедельник после нашего открытия я вернулся домой из школы и обнаружил, что дверь в спальню Юнис закрыта. Я остановился перед ней, ожидая услышать приглушенный смех или шорох простыней, но там было абсолютно тихо. После этого я спустился вниз на кухню, чтобы приготовить себе что-нибудь перекусить. Проходя через столовую с бутербродом с арахисовым маслом и джемом, я заметил на столе белый конверт. Новая записка от Юнис? Я сел за стол и решил прочитать, пока ем. В конверте лежало несколько листов бумаги, но сверху оказалась записка, написанная незнакомым почерком:

«Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах, делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение. И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму – делать непотребства» – Римлянам 1:26–28.

Я раскаялась в своих грехах. Если тебя заботит спасение нашего мира, то ты раскаешься тоже. Пожалуйста, не звони мне больше.

Твоя сестра во Христе,

Брин.

Со следующей страницы начиналась записка Юнис:

Дорогой Ной,

Нелепая штука – любовь. Химический дисбаланс в организме, что-то вроде болезни. Мы подхватываем ее на некоторое время и сходим с ума, но что случается, когда она проходит? Если нам «повезет», мы лишь обременяем себя несовершенным браком, ипотекой и несносными, обиженными, вечно нуждающимися в чем-то детьми. Наши амбиции, мечты и потенциальное величие угасают под гнетом желания получить человеческий контакт и несколько оргазмов (каких-то кратковременных телесных сокращений, которые можно легко достигнуть самостоятельно). И все же 99 % музыки, живописи, литературы и кино посвящено любви. Люди продолжают делать вид, будто это самая лучшая, самая естественная вещь на свете. Мы посвящаем бесконечные песни болезни, оставляющей после себя множество шрамов.

А знаешь, что хуже заражения любовью? Болеть и делать вид, будто тебя это не касается. Сказать «отвали!» после того, как тебе решили открыться. Хуже всего, что в глубине души она знает правду о себе, но все равно позволила какому-то подонку себя запугать и вынудить написать все это. Почему у сволочей в этом мире так много власти? Я не понимаю.

В конце не было ни шутливого приговора, ни обнадеживающего послания. Письмо просто прерывалось. Я подошел к комнате Юнис и постучал в дверь. Она открыла мне растрепанная, с опухшим лицом.

– Чего тебе, Ной?

Я заглянул за ее спину в темную комнату, и на секунду мне показалось, будто я вижу широкое и глубокое пространство – огромный сказочный бальный зал с окнами от пола до потолка, полными лунного света. Я посмотрел на усталое, нетерпеливое лицо Юнис, затем снова в комнату. Впечатление пропало. Теперь комната выглядела как обычно: аккуратная, полная книг, с маленьким телевизором на комоде, из которого лился бледный голубой свет.

Я показал ей записку.

– Хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

– Все хорошо, – сказала она.

– По твоему виду не скажешь.

– Со мной все хорошо, – повторила она, отчеканив каждое слово. – Я думала, тебе нравится читать про то, что у меня на уме. Но если ты недостаточно взрослый, чтобы понять, о чем там…

Она протянула руку к записке.

– Нет, нет, – сказал я и отошел. – Наверное, я слишком остро отреагировал. Извини за беспокойство. И… за другое тоже… ну, ты поняла.

Она поморщилась.

– Поговорим позже.

12

На следующий вечер, когда ушли последние посетители, я отказался от позднего ужина в компании с Кайлом и Донной и задержался, чтобы помочь маме закрыть кассу. Она пересчитывала дневную выручку.

– Я переживаю за Юнис, – сказал я.

– Что так? – спросила она, не поднимая взгляда от денег.

Я рассказал ей о своих опасениях (скрыв сексуальность Юнис), и когда закончил, мама откинулась на спинку стула и потерла глаза тыльной стороной ладони. Я впервые заметил седые пряди в ее волосах и глубокие морщинки вокруг рта. В этом году ей исполнился пятьдесят один год, но до сих пор я не осознавал, что она действительно стареет.

– Юнис всегда была такой, – сказала она. – Ссора с подругой может обострить ситуацию, но пока она принимает лекарства, нам остается только ждать. Ничего, поправится.

– В этот раз все иначе, – сказал я.

Мама подняла брови.

– Иначе?

Неужели она действительно ничего не видит? Разве она не заметила перемены Юнис, когда в нашу жизнь вторглась Брин? Неужели ничего не подозревала?

– Ты правда ничего не понимаешь? – спросил я.

Мама холодно посмотрела на меня, словно призывая выкладывать все как есть, чтобы нарушить зону отчуждения, возникшую между нами после исчезновения Сидни. Но я все же смолчал, и она продолжила считать деньги.

– Я понимаю, что ты беспокоишься о своей сестре, но поверь, все будет хорошо.

Однако когда мы вернулись домой, на верхней полочке ванной комнаты я обнаружил новую записку Юнис, начертанную от руки:

«Чем больше он удалялся от окружающего мира, тем более чудесными становились его сны; и было бы совершенно бесполезным пытаться описывать их на бумаге» – Г.Ф. Лавкрафт, «Селефаис».

Я так и не понял, мне ли была адресована эта записка.

13

Неделя прошла без особых происшествий. Мой Друг по-прежнему не появлялся, и я проводил время за чтением или просмотром телевизора с приглушенной громкостью – чтобы следить за перемещениями Юнис. Она почти не выходила – только в ванную или на кухню. Волосы у нее стали сальными и взъерошенными, а глаза опухли – то ли от переутомления, то ли от недосыпа. Я сделал так, как сказала мама: оставил сестру в покое.

В следующий понедельник Кайл заболел, поэтому после школы мы с Донной пообедали в кафетерии без привычного буфера между нами. Мы молча поглощали остывшую пиццу, и даже сквозь туман беспокойства за Юнис и своего Друга я чувствовал, что у Донны что-то на уме.

– В тот вечер, когда Кайл отвозил меня домой, после закрытия… – заговорила она. – Ты еще остался, чтобы помочь маме. В общем, кое-что случилось, и я не знаю, как ты это воспримешь.

– О чем ты? – спросил я.

– Мы вроде как поцеловались.

– Вроде как?

Будто только эти два слова имели значение.

– Мы ничего такого не планировали. – Она впервые посмотрела на меня. – Я пригласила его к себе, чтобы показать «эбеновую нежность» – которая, кстати, еще не завяла, – и вот тогда… – Она замолчала, пожав плечами. – Я будто отключилась, а когда пришла в себя, мы уже целовались. Я знаю, это прозвучит странно, но я словно забыла, что у меня есть парень. Я вообще в последнее время много чего забываю.

Я не знал, что на это ответить и даже как себя чувствовать. Я перебрал в уме все сцены измен или разрыва, которые видел в кино или телесериалах, но решил, что повторять их не имеет смысла. От признания Донны мне даже стало легче. Теперь можно с этим покончить, и вовсе не по моей вине.

– Не переживай, – сказал я. – Все в порядке.

Я ткнул пальцем в пиццу. Кажется, мне действительно не хотелось есть.

– Правда?

– Ага. Все нормально. Все круто.

Оставив обед на столе, я вышел из кафетерия, уже думая о чем-то другом.

14

В ту ночь я встал на краю крыши и тихо позвал в ночь:

– Если ты здесь, ты мне нужен!

Вызов сработал. Мгновение спустя существо спустилось по воздуху и проплыло передо мной.

– Спасибо, что пришел, – сказал я. – Заходи в дом.

Я вернулся в спальню, и монстр последовал за мной. Но в этот раз он не занял свое обычное место на кровати, а остался стоять у окна, готовый в любую минуту взлететь.

– Я скучал по тебе, – сказал я, и в его позе что-то неуловимо смягчилось. – Где ты пропадал две недели?

Он взял со стола блокнот с ручкой и написал: «ТЕБЕ ЧТО-ТО НУЖНО?»

Я обратил внимание, что существо не ответило на мой вопрос, но решил об этом не говорить.

– Не знаю, в курсе ли ты, – сказал я, – но за последние несколько недель пропали двое детей. В городе все в шоке, и моя семья тоже. Но сегодня я вспомнил, что у меня есть лучший друг, который умеет летать и колдовать. Так что я подумал, вдруг ты сможешь помочь мне найти детей. Вернуть их домой.

Существо снова склонилось к блокноту и быстрыми решительными движениями нацарапало одно-единственное слово: «НЕТ».

– Нет? – переспросил я. До этого момента существо никогда мне не отказывало. – Этим детям нужна наша помощь. Даже если ты злишься на меня, при чем здесь они?

Он трижды подчеркнул слово «НЕТ». Затем дописал: «ПОПРОСИ ДОННУ».

– Донну? – тупо спросил я. – Между Донной и мной все кончено. Я прошу тебя.

Мой Друг на мгновение задержал на мне взгляд, и впервые за много лет мне стало не по себе от его внимательных глаз и от того, как он вздымает плечи, когда дышит.

Наконец он вздохнул и написал: «ЧЕМ МОГУ ПОМОЧЬ?»

По моей просьбе мы полетели в заброшенный «Винн-Дикси», возле которого был найден велосипед Марии Дэвис. Покружив немного, чтобы убедиться, что нас не преследуют полицейские машины, мы приземлились на стоянке. Вдоль стены стоял ряд фонарных столбов, но все они или не работали, или были выключены кем-то из владельцев здания. Единственный свет исходил с улицы, расположенной метрах в двадцати от витрины супермаркета. Глаза существа блеснули в почти полной темноте, когда оно бросило на меня вопросительный взгляд.

– Давай осмотримся, – предложил я. – Кричи, если что-нибудь увидишь.

Я включил фонарик и пошел в одну сторону, а существо – в другую. Автостоянка, освещенная широкой дугой света, была сверхъестественно чистой – прочесанной на сто рядов армией федеральных следователей. Дойдя до края бетонной поверхности, я выключил свет и обернулся, чтобы взглянуть на своего Друга. Существо наклонилось и с сопением уткнулось носом в землю.

Я попытался вспомнить, каким был тот день, когда похитили Марию. Было облачно, но солнце то и дело выглядывало из-за туч. Полузапретное удовольствие от езды на велосипеде по пустырю, по широкой бетонной площадке в полном одиночестве. Возможно, легкий ветер ерошил ее волосы при разгоне. Возможно, она ощутила любопытство, когда на площадке показался автомобиль и подъехал прямо к ней. Знала ли она водителя? Или это был незнакомец? Ее пригласили в машину или затолкали силой? Не проезжал ли похититель мимо дома Марии на обратном пути? Удалось ли ей бросить на него последний взгляд?

На другой стороне стоянки существо возвышалось смутным громоздким силуэтом. Оно ходило взад-вперед с громким сопением. Но вдруг звуки внезапно прекратились. Мой Друг остановился на середине стоянки, лицом ко мне.

– В чем дело? – спросил я. – Ты что-то нашел?

Существо еще пару раз понюхало землю. Потом выпрямилось, посмотрело на меня и покачало головой: Нет.

– Почувствовал что-нибудь странное? Какие-нибудь флюиды в воздухе?

Существо склонило голову набок и снова покачало ею – Нет, и я понял то, что должен был понять еще несколько недель назад. Или хотя бы заподозрить: существо мне врало.

– Ты знаком с моей матерью? – спросил я.

Оно ничего мне не ответило, но я прочел что-то вроде удивления по тому, как сгорбились его плечи, а голова слегка откинулась назад.

– Помнишь набросок, который я рисовал для своего рабочего костюма? – спросил я. – Я показал его маме, и она очень сильно удивилась. Она ведь встречала тебя раньше?

Существо покачало головой.

– И сразу после того, как я показал ей рисунок, она заговорила о Марии Дэвис. Почему твой портрет напомнил ей о пропавших детях? – спросил я. – Или она каким-то образом подозревает тебя в исчезновении Сидни?

Из горла существа вырвалось рычание, и оно от меня отвернулось. Самым разумным было бы закончить на этом, но я так разозлился. Впервые за несколько недель я почувствовал хоть что-то, и мне было трудно с этим справиться. Я подбежал к чудовищу и толкнул его. Кажется, я застал его врасплох, потому что оно действительно упало на колени.

– Ты умеешь летать! – кричал я, пытаясь до него достать. – Ты колдуешь! Ты каким-то образом знаешь, где находится Бэтмен или окно спальни Донны. Ты исчезаешь каждый раз, когда пропадает кто-то из детей. Ты многое знаешь. Уверен, что ты знаешь даже, что случилось с Сидни, Марией и Брэндоном. Так что перестань врать и расскажи мне все как есть!

Я потянулся к плечу существа, но оно меня оттолкнуло. Я ударился о бетон задницей.

Существо оскалило на меня зубы и зарычало. Глаза его вспыхнули ярко-оранжевым огнем. Из-под стиснутых зубов закапала слюна. Я закрыл глаза и поднял руки, вполне осознавая, что это не спасет меня от кровавой расправы, и удивляясь, зачем я привел существо сюда – в такую даль, где бесполезно даже звать на помощь. Я приготовился к смерти.

Я ждал.

А потом открыл глаза и понял, что существо исчезло, оставив меня в одиночестве на парковке.

15

Я дошел до ближайшей заправки и позвонил домой из телефона-автомата. Мама выглядела бледной за ветровым стеклом, когда полчаса спустя заехала на стоянку. Она сжимала зубы и гневно раздувала ноздри. Она даже не переодела пижаму.

Я быстро отошел от витрины и плюхнулся на пассажирское сиденье. Я ощущал на себе ее обжигающий взгляд, но упорно смотрел вперед.

– Даже не знаю, с чего начать, – сказала мама.

– Прости, – ответил я.

– Какого черта ты здесь делал? Один!

– Я удрал из дома, чтобы покататься с друзьями, но они меня бросили, – почти не соврал я.

– С какими еще друзьями? Это Кайл сделал?

Странно, что ее родительская забота проявлялась только в те моменты, когда она на меня сердилась. Хотел бы я сказать, что от этого ее ярость казалась более приятной, но это было бы ложью. Я все равно чувствовал себя дерьмово.

– Нет, мама, не Кайл, – ответил я. – Кайл сегодня с Донной.

Конечно, я не знал этого наверняка, но было бы логично. Поскольку он был «болен», Донна могла принести ему куриный суп в комплекте с моим благословением (или безразличием).

– Кайл теперь с Донной? – удивилась она, и голос ее смягчился.

Я скрестил руки на груди и посмотрел на свои колени. Пусть сама делает выводы.

– Извини, – сказала мама и затем почти про себя: – Твои чувства задели, поэтому ты сорвался и наделал глупостей.

– Я хотел осмотреть место пропажи Марии Дэвис, – сказал я. Никогда не повредит добавить немного правды. – Я подумал, может, мне удастся найти что-нибудь такое, что упустила полиция, и… – Я замолчал и пожал плечами.

– Но это же глупо, – сказала она, и в ее голосе вновь прорезалась сталь. – Господи, ты хоть понимаешь, как тебе повезло, что ты оказался в этой машине, а не попал в новости вместе с сестрой и двумя другими детьми?

– Понимаю, – ответил я.

Я понимал это даже отчетливей, чем она. Я рискнул посмотреть ей в глаза и увидел тревогу, смешанную с яростью.

– Стоило бы уволить тебя, – сказала мама. – И заставить сидеть дома до конца сезона «Блуждающей тьмы». Возможно, только это заставило бы тебя осознать всю серьезность того, что ты сегодня учудил. Если бы тогда Сидни не пропала сразу после того, как покинула «Блуждающую тьму», то я бы именно так и поступила. Но я бы хотела, чтобы ты был там, где я смогу за тобой приглядывать. В общем, в ближайшем обозримом будущем ты будешь находиться под жестким контролем: только школа, работа и сразу домой. Так будет выглядеть твоя жизнь, пока я не решу иначе.

После всех событий минувшего вечера мне впервые показалось, что я выхожу на свет. Я кивнул и попытался изобразить раскаяние.

16

Находясь под маминым контролем, без девушки, без общения с лучшим другом и испытывая смертельный ужас перед монстром, я стал проводить дома гораздо больше времени, чем раньше, но по-прежнему мало общался с Юнис. Она пряталась в своей комнате или сидела перед семейным компьютером и печатала с дикой скоростью по нескольку часов подряд, почти не останавливаясь, чтобы подумать. Мама сказала, что нам лучше оставить ее в покое, и Юнис должна самостоятельно выйти из депрессии, но знали бы вы, как тяжело жить под одной крышей с депрессивным человеком! Болезнь занимает все физическое пространство, она разбухает и просачивается через закрытые двери. Она плавает между комнатами, как ядовитый газ, окутывающий весь дом туманом.

Из чувства самосохранения я пытался подбодрить Юнис. На третий день моего особого режима, вернувшись домой из школы, я постучал в дверь ее комнаты. Юнис мне не ответила, но я все равно вошел. Она лежала в постели, закутавшись в простыни. Окно было плотно задраено одеялом, перекрывшим большую часть солнечного света, и в комнате пахло немытой человеческой плотью. По полу было разбросано грязное белье, а на столе горкой свалены тарелки с засохшими остатками еды.

Я разбудил Юнис, толкнув ее в плечо.

– Все нормально, – проговорил я мягким голосом. – Это я.

Панический вдох сменился долгим раздраженным выдохом. Она открыла и закрыла рот с чмокающим звуком. Потом скривилась, словно ощутив губами что-то отвратительное.

– Который час? – спросила она.

– Около четырех, – ответил я.

Она застонала и потянулась, уронив с кровати раскрытую книгу. Книга упала на перекошенные страницы, обложкой вверх: «Цикл снов Г.Ф. Лавкрафта: сны ужаса и смерти». Юнис подняла голову, но, видимо, ей было тяжело, поскольку она снова уронила ее на подушку.

– У меня сегодня выходной, – сказал я. – Я под домашним арестом, но мама, наверное, не будет возражать, если ты возьмешь для нас в прокате какие-нибудь фильмы.

– Нет настроения, – ответила она.

– А как насчет ужина? – спросил я – У меня есть деньги. Мы могли бы заказать пиццу.

– Пригласи к себе Донну.

– Мы больше не вместе, – ответил я.

Юнис уставилась в потолок.

– Ной, пойми. Я хочу побыть одна. Ты же не думаешь, что я вдруг стану твоим лучшим другом только потому, что тебя бросила девчонка?

– Все не так.

– Кажется, я поняла, – сказала она. – Мама не обращала на тебя внимания, когда ты был маленьким. Поэтому мне приходилось кормить тебя, любить и восхищаться твоими грамотами и рисунками. Но теперь ты взрослый. Как насчет того, чтобы дать мне возможность побыть наедине с собой?

– Дело не только во мне, – ответил я, стараясь говорить ровным голосом. – Я подумал, что некоторое время вне комнаты – чтобы освежить голову – пойдет тебе на пользу.

– Я не могу выйти из этой комнаты, – сказала она. – У меня мозг размером с Сатурн, но я хожу в местный колледж из-за химического дисбаланса. Я застряла в консервированном бетонном аду, разлагаясь и оправдываясь перед самовлюбленным гондоном, у которого проблемы с мамочкой. Так что, пожалуйста, если ты еще раз надумаешь выносить мне мозг, то просто вспомни, что я была бы ой как рада, если бы ты свалил отсюда к чертям собачьим и оставил меня в покое!

– Юнис…

– Пошел. Прочь. Отсюда.

Я хотел было выйти из комнаты, но почувствовал, как на меня накатывает злость. Тогда я обернулся и сказал:

– Да пошла ты! Я просто пытался помочь тебе забыть эту глупую суку-сектантку, а ты… – Я запнулся, подыскивая нечто такое, что могло причинить ей максимальную боль, и в конце концов ухватился за самый мерзкий, самый низко висящий плод. – Надеюсь, Брин права, и ты действительно сгниешь в Аду.

Я захлопнул за собой дверь, меня всего колотило. Сейчас я был готов убивать. Я хотел кого-нибудь убить. Но вместо этого ринулся вниз по лестнице и схватил ключи от машины Юнис, висевшие на крючке у входной двери.

Я угонял машину как можно тише, не газуя и не включая радио. Один тот факт, что я взял машину без разрешения, нарушив домашний арест, можно было считать достаточной местью. Я был неопытным водителем, но даже такое неуклюжее вождение быстро успокоило мои нервы. Я ехал по городу без особой цели. Наступал вечер, час пик уже закончился, и движение на улицах постепенно затихало. Я добрался до заброшенного супермаркета «Винн-Дикси», возле которого мы с моим Другом в последний раз так бурно побеседовали.

Я остановил машину на стоянке и задумчиво уставился в лобовое стекло, снова пытаясь представить себе, что произошло в тот день: монстр стащил Марию Дэвис с велосипеда и уволок… куда? И причем среди белого дня… Брэндона Хоуторна похитили ночью, в отличие от Марии. Мой Друг хоть раз появлялся, когда светило солнце? Я подумал, как мало на самом деле знаю про это существо.

Солнце садилось, и, несмотря на мои внутренние переживания, я начинал испытывать голод и нервничать. Я завел машину и поехал домой, особо не разгоняясь и размышляя по дороге, что сказать сестре и как извиниться за те ужасные слова, которые я ей наговорил. Я был настолько поглощен своими мыслями, что, когда начал поворачивать налево примерно в двух милях от дома, не сразу заметил машину, ехавшую по встречной полосе. Внезапный свет залил окно со стороны пассажирского сиденья, и в ту же секунду мир вокруг закружился, размытый бетоном и уличными фонарями.

17

Машина с хрустом остановилась, и я сел, крепко сжав руки на руле и тяжело дыша. Ничего не болело, но тело мое блестело и искрилось, как вода на солнце. Стекло. Меня засыпало осколками. Сквозь разбитую лобовуху я увидел, что другая машина – закрытый микроавтобус «Фольксваген» – тоже встала на месте, развернувшись против дорожного потока. Одна из его фар была выбита, раздвижная дверь распахнута настежь.

Только с третьей попытки я расстегнул ремень безопасности. Открыв дверь, я тут же вывалился на бетон, но ничего не почувствовал. Тогда я встал на дрожащие ноги и побрел к фургону. Водитель лежал на руле. Мир закружился. В голове застучало.

– Вы живы? – спросил я.

Человек за рулем застонал и слегка пошевелился. Из боковой двери лился мягкий успокаивающий желтый свет. Я стоял посреди улицы, радуясь его живому теплу, но мне пришлось зажать нос и рот руками, поскольку меня вдруг окутала гнилостная тошнотворно-сладкая вонь. Я затаил дыхание и, прищурившись, заглянул в фургон: пустые пивные банки, мусор из фастфуда, опрокинутый огнетушитель и посередине – блестящий черный ком. Это был мешок для мусора… хотя нет, несколько мешков для мусора с каким-то содержимым, и все они были сложены в большую бесформенную кучу.

Кто-то схватил меня за предплечье и дернул к себе. Обернувшись, я оказался лицом к лицу с высоким, грязным, бородатым мужчиной с сальными волосами. Он был одет в разномастную одежду из благотворительного магазина и ужасно вонял. Из раны на лбу сочилась кровь. Мне показалось, что я его откуда-то знаю.

– Ты что делаешь? – произнес он.

– С вами все в порядке? – спросил я. – У вас кровь.

– Зачем ты заглядывал в мою машину? – поинтересовался он. – Тебя это не касается.

– Я не… я не ду… простите, – ответил я.

От исходящей от него вони было сложно мыслить здраво. Я невольно оглянулся на открытую дверь.

Он крепче сжал мою руку.

– Тебя это не касается, – снова сказал он.

Когда я отвел глаза, что-то вдруг шевельнулось в задней части фургона. Один из мешков под воздействием крошечного, незаметного смещения силы тяжести сдвинулся и покатился вниз, затем выпал из машины и ударился о мостовую с глухим тяжким звуком. Из плохо завязанного мешка вывалилась бледная штука, резко контрастировавшая с черным полиэтиленом и серым асфальтом – маленькая человеческая рука.

Мужчина увидел, куда я смотрю. И у меня было достаточно времени, чтобы заметить еще один блеск – на этот раз зазубренной стали, но недостаточно, чтобы сделать хоть что-нибудь, когда она прочертила странно красивую дугу в воздухе между нами. Я даже удивился ее очарованию. Но прежде чем я успел отреагировать, на меня обрушилась огромная тяжесть. Мир снова завертелся вокруг, и я рухнул на дорогу. А потом услышал, как звякнул нож.

Я слегка приподнялся и стал ощупывать свое тело в поисках ран, но ни одной не обнаружил. Между мной и мужчиной скорчилась фигура в капюшоне, перекрывая мне обзор, после чего поднялась во весь рост. Из горла моего Друга вырвалось низкое рычание. Алая мантия, казалось, плыла вокруг него, нисколько не скованная гравитацией.

Мужчина наклонил голову с выражением смутной задумчивости на лице, когда существо стало к нему приближаться. Он открыл рот, но не успел произнести ни слова, поскольку с неба на асфальт между ним и существом упал кто-то третий. Он был похож на моего Друга, но и отличался от него: шерсть, скорее, коричневая, чем черная, а на морде сбоку виднелся шрам. И плащ на нем был синий, а не красный.

Мое существо не было единственным в своем роде. Оказалось, что есть другой, более злобный монстр. Он зарычал и обнажил клыки, встав на защиту грязного мужчины. Мой Друг развел руки в стороны и сделал шаг назад. Мужчина закричал снова: «Тебя не касается!» – и Серый Зверь с ревом ринулся вперед. Мой Друг упал на землю и закрыл голову лапами. Серый Зверь споткнулся об него, запутался лапами в переплетении плащей и рухнул на мостовую.

Мой Друг перекатился на четвереньки, и Серый Зверь сделал то же самое. Теперь он сидел между мной и моим Другом. Оба существа, казалось, поняли это одновременно, хотя Серый Зверь чуточку быстрее. Он галопом поскакал ко мне на четвереньках и раскрыл огромную пасть, из которой торчали похожие на мечи клыки. Рот отверзался все шире и шире, до невозможных размеров, разворачивая целое созвездие из острых зубов.

Я попятился назад с поднятой рукой, уже понимая, что двигаюсь слишком медленно, и закрыл глаза. Вдруг что-то мокрое хлынуло мне на лицо, и мой Друг взвыл, будто раненая собака. Я открыл глаза и увидел его лицо рядом со своим – искаженное от боли и страха. Зверь зажал своими челюстями предплечье моего Друга, из которого на меня лилась черная кровь.

Мой Друг стал бить Серого Зверя здоровой рукой, но его удары мне показались слабыми. Я обогнул Зверя сзади, поднялся на ноги и тяжело опустился ему на спину, затем обхватил горло, как телевизионный рестлер. С тем же успехом можно было пытаться задушить печную трубу. Зверь выпустил моего Друга из мертвой хватки и развернулся, нацеливаясь на меня. Я попытался обхватить ногами его туловище, но не смог найти точку опоры. Он замахнулся на меня – сначала слева, потом справа, и я не смог увернуться сразу от обеих лап. В левую сторону моего лица впились его когти. Зрение в глазу сначала залило красным, потом все посерело, и я закричал от ужаса.

Меня оторвало от спины Зверя, подбросило в воздух, и в тот же миг Друг прижал меня к себе своей ослабшей лапой. Серый Зверь снова бросился на нас. Мой Друг оттолкнул меня, уперся согнутыми коленями в асфальт и поймал Зверя за раскрытую пасть. Он взвыл, когда клыки Зверя вонзились в его лапы, но удержал хватку. Длинный пурпурный язык Зверя почти комично болтался из разверстой пасти и хлопал моего Друга по лапам, словно это могло помочь ему освободиться.

Мой Друг наклонился вперед и вынудил Зверя встать на колени. Зверь пытался бить моего Друга, но удары его отскакивали, а пасть открывалась все шире и шире. Не стоило мне туда смотреть, потому что в следующую секунду мой Друг разорвал пасть Зверя, отделив нижнюю челюсть от черепа, и отбросил ее в сторону. Оторванная часть головы приземлилась с влажным стуком возле валяющегося ножа мужчины, и тело Зверя сложилось в кучу, превратившись в месиво из ткани и залитой черной кровью плоти. Оранжевые глаза погасли.

Мой Друг издал крик боли и яростного торжества. Уцелевшие при столкновении стекла машины Юнис и «Фольксвагена» лопнули, уличные фонари разлетелись вдребезги, и окрестности погрузились во тьму.

– Едрена вошь! Не ваше это дело, – произнес грязный мужчина тихим шокированным голосом. – Едрена вошь. Быть этого не может. Так не бывает. Я хочу начать все сначала.

Теперь я узнал своего несостоявшегося убийцу. До этого я видел его один раз в жизни – в 1989 году, когда загорелась мамина машина. Он помог нам ее потушить. Едрена вошь. Как тесен, сука, мир.

Мой Друг направился к нему, вероятно, с намерением закончить дело. Где-то поблизости завыли сирены. Сюда уже ехали машины с мигалками, полными людей, которым платили за то, чтобы они поддерживали хотя бы иллюзию порядка в этом мире.

– Стой! – сказал я, и мой Друг остановился. – Не трогай его.

Пусть сам теперь рассказывает про аварию на дороге и драку с чудовищем. И сам объясняет, как в его машину попали мусорные мешки. Это послужит ему уроком.

Мой Друг опустился на колени и взял меня на руки. Потом поморщился и бросил на меня вопросительный взгляд: Куда?

– Куда-нибудь подальше, – ответил я. – Не домой.

18

Сначала вокруг нас дул ветер, а потом перестал, и в воздухе появился запах серы. Я попытался поднять голову и оглядеться, но мой Друг мягко прижал мое лицо к груди. Я уже почти засыпал, когда мы приземлились на небольшой поляне в густом лесу. Деревья вокруг стояли так плотно, что я не видел ничего, кроме темноты между ними. Растительность здесь, включая траву, была чернильно-черной, а небо – темно-зеленоватого оттенка, показавшегося мне знакомым. В центре поляны возвышался низкий, широкий, поросший мхом курган с дверью, окруженный зарослями «эбеновой нежности» – вроде той, которую я подарил Донне.

– Где мы? – спросил я.

Мой Друг прошел через дверь со мной на руках и спустился по короткой винтовой лестнице. Дверь за нами закрылась, и сами собой зажглись свечи, осветив путь в большую комнату с деревянным полом и стенами. Существо положило меня на кровать, застеленную толстыми пушистыми одеялами, и переместилось в помещение, похожее на маленькую комнату. Стены здесь были украшены картинами – начиная с простых изображений автомобилей, зданий или людей и постепенно переходя к более сложным абстрактным формам, вроде цветных сеток или расфокусированных сумрачных фигур. В углу стояли грубо сколоченные табурет и мольберт, а на табурете, кроме кружки, полной кистей, лежала испачканная палитра. Позади мольберта валялись сваленные в кучу холсты. На том, что лежал сверху, были изображены два ужасно перекошенных лица, наложившихся друг на друга так, словно они существовали в разных измерениях.

– Значит, ты здесь живешь? – спросил я.

Существо не ответило. Оно чем-то хрустело в спешке и размешивало в кружке с водой. Когда оно повернулось ко мне снова, то в одной его лапе уже было две кружки, а вторая, раненая, прижата к телу. Оно пересекло комнату и протянуло кружку мне. Я попытался взять ее, но мои руки сильно дрожали.

Тогда существо поставило кружки на пол и завернуло меня в одеяло с кровати. Затем взяло одну из кружек и поднесло ее к моим губам. Содержимое оказалось густым и горьким, как грязь. Я попытался отвернуть голову, но наткнулся на его взгляд, в котором горела гневная решимость. Тогда я заставил себя проглотить грязный чай. Постепенно дрожь утихла, и по телу разлилось приятное умиротворяющее тепло.

Проследив за тем, чтобы я допил все до конца, существо осушило свою кружку, затем вытянуло раненую лапу и закатало рукав. Шерсть была содрана, но раны уже затянулись, превратившись в бело-розовые шрамы. Моя собственная боль почти исчезла, но левым глазом я по-прежнему не видел ничего, кроме серого тумана.

– Мой глаз… – сказал я. – Он заживет?

Мой Друг покачал головой.

И тут я не выдержал и разрыдался – сначала из-за глаза, потом из-за ссоры с Юнис и ужасных слов, которые я ей наговорил, из-за аварии и того мужика с грудой омерзительных мусорных мешков и из-за второго монстра.

– Это они были в фургоне? Пропавшие дети?

Существо кивнуло.

– Значит, они оба мертвы?

Оно кивнуло еще раз.

– Их убил тот человек. Может быть, он же убил Сидни. И собирался убить меня. А ты меня спас, хотя я подозревал в этом тебя.

Существо коснулось моего лица, взяло меня за подбородок и повернуло мне голову так, что наши взгляды встретились. В течение нескольких следующих секунд тело его сузилось и укоротилось, широкие плечи втянулись и стали меньше, чем у меня, морда съежилась, глаза изменили цвет с ярко оранжевого на нежно-зеленый со зрачком. Мех исчез последним, обнажив бледную женщину с высокими скулами, сильным подбородком и маленьким решительным ртом. Длинные рыжие волосы оказались собранными сзади в конский хвост.

Она прочистила горло.

– Я люблю тебя, – произнесла она хриплым голосом с неизвестным мне акцентом. – Я никогда не причиню тебе вреда.

Быть может, сказался шок от событий вечера или простое признание в любви после долгой разлуки, или радость воссоединения после смертельной опасности. Какова бы ни была причина, но я наклонился вперед и поймал ее рот своим. Она сильно и уверенно ответила на поцелуй, обхватив мою голову холодными мозолистыми руками. Затем толкнула меня на спину и стянула одеяло, чтобы я мог двигаться. Я стал трогать ее лицо, ноги, бедра под ставшим огромным для нее плащом. Мои руки были слишком голодны и возбуждены, чтобы оставаться неподвижными. Она оседлала меня и прижалась к моему паху. Тело откликнулось на давление – естественно и непринужденно, – распираемое от откровенного желания.

Она распахнула плащ и сбросила его с плеч, обнажив алебастровую кожу, тяжелые округлые груди и копну рыжих волос на лобке. Она прижалась ко мне, к моей эрекции с нежной улыбкой на устах.

Она расстегнула мне ремень, затем пуговицу и молнию на джинсах. Я слегка приподнялся, и мы вместе стянули джинсы до колен. Затем она взяла мою руку, крепко ее сжала и опустилась на меня.

Как и первый поцелуй, первый мой секс закончился, не успев начаться. Я смутился, но женщина не отрывала от меня мягкого доброго взгляда. Она мягко слезла, облегчив мои унизительные подергивания на волнах удовольствия, и затем, когда я уже успокоился и расслабился, она положила руки мне на грудь и сказала: «Еще». Золотой свет разлился перед моим мысленным взором, и я тут же оказался готов. Толчок эрекции был таким резким, что я тут же скользнул в нее обратно, вызвав судорожный вздох.

Второй раз получился намного более длительным. Она скакала на мне изо всех сил, терла себя рукой, закатывала глаза и откидывала голову. Кончая, она выкрикивала слова, которые я не понимал, она повторяла их снова и снова, и когда упала, обессиленная, мне на грудь, я испытал второй, почти болезненно сильный оргазм.

Когда все закончилось, она легла рядом, положив на меня руку и ногу, и прижалась лицом к моей шее.

– Ты можешь менять форму, – сказал я, поглаживая молочно-белое женское бедро.

– Да, – ответила она, щекоча губами мое ухо.

– И ты можешь превратиться во что-нибудь еще? Или в кого-нибудь?

– Нет. Только это.

– А почему ты не показывала мне раньше?

Она не ответила, но обняла меня крепко, словно в страхе, что я уйду. Но я был слишком измучен, чтобы двигаться, и только рад тому, что можно побыть в спокойствии – вдали от сложных проблем реального мира.

19

Проснулся я оттого, что она смотрела на меня и гладила мое лицо. В маленьком доме не было окон, поэтому я понятия не имел, день сейчас или ночь.

– Как себя чувствуешь? – спросила она.

– Есть хочу, – сказал я. – У тебя есть еда?

– Ничего такого, что тебе бы понравилось, – ответила она. – Но я могу принести все, что захочешь.

– Да не надо, – сказал я. – Наверное, мне пора домой. Меня ожидают большие неприятности из-за того, что я разбил машину Юнис. А еще мне нужен врач и чистая одежда.

Неохотно я выбрался из постели и стал одеваться.

Она села, прислонившись к стенке, – растрепанная, но очень красивая.

– Тебе не обязательно уходить.

– Я так не думаю.

– Ты можешь остаться здесь насколько захочешь.

– Да? И просто перечеркнуть этим всю свою жизнь?

Она склонила голову набок.

– Я могу принести все, что тебе нужно.

– А где мы все-таки находимся? – спросил я.

Она сделала вид, будто не расслышала вопрос, и просто смотрела, как я одеваюсь.

– Ты мне больше нравишься без одежды, – сказала она.

– Ты отнесешь меня домой? – спросил я.

Она встала и прошла через всю хижину, затем опустилась на колени перед одним из шкафов. Глядя на движения ее обнаженного тела, я снова почувствовал возбуждение и уже готов был сделать это в третий раз, когда она вернулась ко мне с маленьким черным камнем в руках. Камень был привязан к тонкому кожаному шнурку.

– Возьми, – сказала она и надела шнурок мне на шею.

Прохладный камень коснулся моей груди, и я поднял его, чтобы рассмотреть. Он был совершенно гладким, без единого изъяна.

– Если захочешь со мной повидаться, – сказала она, – просто сожми камень в руке и думай обо мне. Где бы ты ни был, камень доставит тебя прямо к моей двери. А когда придет пора возвращаться, сожми его снова и подумай о том месте, куда тебе надо попасть. Он перенесет тебя туда.

– Спасибо, – сказал я.

Она улыбнулась, но какой-то болезненной улыбкой.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты не уходил.

– Мне тоже.

– Обещаешь, что вернешься?

Она склонила голову и посмотрела на меня своими жгучими зелеными глазами.

– При первой же возможности, – ответил я.

20

Мое первое путешествие с помощью черного камня привело меня на крыльцо нашего дома. Светило яркое утреннее солнце. Я услышал лай собак и детский смех где-то в другом конце нашего квартала. Я поискал ключи, но потом вспомнил, что оставил их в машине Юнис. Без особой надежды я подергал ручку двери и, к моему удивлению, она открылась.

Я вошел внутрь и позвал:

– Эй!

Слово будто повисло в прихожей, замерев в неподвижном воздухе. Я прошел в столовую и обнаружил на столе тарелку с недоеденными хлопьями. Хлопья сильно раскисли, словно тарелку забыли на несколько часов. Затем я увидел другие вещи, которые выглядели странно: картина в раме, обычно висевшая у подножия лестницы, теперь валялась на полу с разбитым стеклом; на кремовом ковре виднелась одинокая капля крови; телефон лежал на боку у основания дивана.

Записку Юнис я нашел примерно на середине лестницы. Вероятно, мама уронила ее, когда неслась к запертой, а теперь выбитой двери ванной. Сама ванна была почти до краев наполнена водой розового цвета, стены заляпаны красным, а на коврике валялась бритва.

Я сел на унитаз. Левый глаз запульсировал, и мир передо мной поплыл.

Внизу зазвонил телефон, наполнив весь дом пронзительной трелью. Он звучал невероятно далеко – как крик о помощи, на который мне не удалось ответить вовремя.

Назад: Секвенция Тёрнеров III: Юнис

Дальше: Последнее письмо Юнис

Часть четвертая Шепчущий во тьме

1

2

3

4

«ДРУГ ПОМОЧЬ?»

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

Часть четвертая
Шепчущий во тьме