К тому времени, как Гурни доехал до поворота на Оттервиль, облака рассеялись, и бледное зимнее солнце осветило пейзаж.

Он прикинул, не стоит ли провернуть то же, что и в Лейк-Джордже, чтобы скрыть, куда именно он едет, но решил, что оно того не стоит. Ничего страшного, если трекеры покажут, что он приехал в поселок в Оттервиле. Были веские причины скрывать местоположение Анджелы Кастро, но на Мо Блумберга они не распространялись.

Он проехал через деревушку Оттервиль, состоявшую из заброшенной автомастерской, закрытого ларька с хот-догами и заправки с двумя колонками. Километра через полтора навигатор указал ему свернуть на Брайтуотер-лейн, грунтовую дорогу, пролегавшую через лес к поляне возле небольшого озера, на которой были разбросаны с десяток маленьких домиков. В центре полянки был каменный фундамент и несколько обгоревших в пожаре балок – все, что сохранилось от когда-то стоявшего здесь дома. Рядом была припаркована подержанная “тойота камри”.

Гурни встал за “тойотой”. Вылезая из машины, он услышал, как кто-то позвал его:

– Идите сюда.

Он не сразу понял, откуда донесся голос, но потом увидел человека в окне одного из домиков.

– Обойдите кругом. Вход со стороны озера.

Когда Гурни подошел к дому и стал подниматься на веранду, дверь открылась, и показался пожилой, но на вид крепкий седой мужчина в бежевых брюках и синем пиджаке. Его костюм, как и два чемодана, стоявшие возле двери, свидетельствовали о предстоящем отъезде.

– Мистер Блумберг?

– Понимаете, вся фишка в озере, – сказал тот, словно Гурни подверг сомнению положение веранды, – поэтому домики и выходят на эту сторону. Вы, должно быть, детектив Горни, да?

– Гурни.

– Как корова?

– Коровы, кажется, с острова Гёрнси.

– Понял. Проходите, проходите. Вы в курсе, что у меня немного времени?

– Да, знаю, что вы улетаете в теплые края.

– Пятнадцать-двадцать градусов в это время года. Много солнца. Куда лучше, чем морозить свой тухес здесь. Были времена, когда зимы были мне нипочем, и я хихикал над стариками, сбегавшими во Флориду и другие места потеплее. Однако достаточно всего нескольких лет с артритом, чтобы понять, что это весьма благоразумно. Коли суставы здесь болят, а там нет, чего же тут думать? И да, отвечая на ваш вопрос, я – Мо Блумберг. Я, может, теперь в чем-то и путаюсь, но в этом твердо уверен.

Пока они пожимали друг другу руки, Гурни осмотрел домик. С того места, где он стоял, видна была только большая комната, обставленная частично как кабинет, а частично как гостиная; в центре стояла старинная чугунная буржуйка. Мебель была слегка обшарпанная.

– Садитесь, пожалуйста. Второй детектив как-то невнятно мне объяснил. В чем же все-таки дело?

Блумберг не сдвинулся с места, и Гурни тоже не стал садиться.

– Молодой человек по имени Стивен Пардоза умер недавно при подозрительных обстоятельствах. Может быть, вы что-нибудь про это видели по телевизору?

– Где вы видите телевизор?

Гурни огляделся по сторонам.

– У вас нет телевизора?

– Для человека, у которого есть хотя бы половина мозга, ничего стоящего по телевизору не показывают. Шум да всякие глупости.

– То есть вы впервые услышали о смерти Стивена Пардозы от детектива Хардвика?

– Он называл это имя. Но я до сих пор не очень понимаю, что произошло.

– Он сказал вам, что тринадцать лет назад Стивен Пардоза был в вашем лагере?

– Да, что-то такое он говорил.

– И вы не помните ни имени, ни человека?

– Я тридцать восемь лет руководил лагерем, каждое лето сюда приезжали сто двадцать мальчиков. Последняя смена была двенадцать лет назад. Вы правда считаете, что я должен помнить каждого из них? Вы знаете, сколько мне лет, детектив?

– Нет, сэр, не знаю.

– В следующем месяце мне исполнится восемьдесят два года. Я с трудом вспоминаю собственное имя и какой сегодня день. Или зачем я пришел на кухню.

Гурни сочувственно улыбнулся.

– Вы сказали, что двенадцать лет назад был последний год работы лагеря?

– Да, это я точно знаю.

– А Стивен Пардоза был здесь тринадцать лет назад. Получается, за год до закрытия?

– Довольно простая арифметика.

– Лагерь, по-видимому, много лет пользовался большим успехом?

– Это верно.

– А почему же вы решили его закрыть?

Блумберг вздохнул и покачал головой.

– Мы лишились почти всех наших клиентов.

– Почему?

– Произошла трагедия. Ужасное происшествие. А потом все пошло по нарастающей. Рассказы, слухи, полное безумие. Как говорят – хуже некуда. Вот так оно и случилось. Один год мы были на вес золота. А на следующий год оказались в полном дерьме.

– Что произошло?

Блумберг горько усмехнулся.

– Ответьте на этот вопрос и получите приз.

– Я не очень вас понимаю.

– Никто не знает, что произошло.

– Вы сказали, что хуже не бывает. Что вы имели в виду?

– Наперекосяк пошло все, что могло пойти наперекосяк.

– Расскажите мне. Это может оказаться весомой информацией.

– Может оказаться? Это было достаточно весомо, чтобы уничтожить лагерь “Брайтуотер” – лагерь, который, к вашему сведению, работал пятьдесят лет до того, как я стал его руководителем еще на тридцать восемь лет. Старинная организация. Традиции. Все развалилось.

Гурни молчал. Он ждал, зная, что Блумберг все ему расскажет.

– Конечно, не все всегда было стабильно – были и благополучные времена, и периоды похуже. Я сейчас не о бизнесе говорю, не о финансовых делах. С этим всегда все было в порядке. Я про коллектив – всякие ребята приезжали. Эмоциональное взаимодействие. Общий настрой. Как говорится, одна паршивая овца все стадо испортит. Были годы, когда здесь чувствовались чистота и свет – лучшие годы. Но в тот год, тринадцать лет тому назад, все с самого начала не задалось. Воздух был пропитан чем-то дурным, злобным. Чувствовался страх. Вожатые увольнялись. Некоторые ребята написали родителям, чтобы их забрали. Теперь есть такое выражение: “токсичная обстановка”. Вот так и было. И все это еще до самого происшествия.

Блумберг снова покачал головой и, казалось, провалился в воспоминания.

– Вы сказали, происшествие? – подсказал Гурни.

– Один из ребят пропал.

– Пропал… навсегда?

– Он был на ужине. А на завтрак уже не пришел. И больше его никогда не видели.

– Полиция принимала участие в поисках?

– Разумеется. Какое-то время его искали. А потом решили, что он просто сбежал, и потеряли всякий интерес. Они прочесывали лес, расклеивали объявления о его пропаже, проверяли автобусные остановки, даже поместили его фотографию в местные газеты. Но, увы, все это ни к чему не привело.

– С чего все взяли, что он сбежал?

– Возможно, он истосковался по дому, ненавидел лагерь. Возможно, над ним здесь подтрунивали. Вы должны кое-что понимать. Это было тринадцать лет назад – до того как поднялась вся эта шумиха насчет травли. Не поймите меня неправильно. Мы, конечно, этого не приветствовали. Но дело в том, что в те годы травля была неотъемлемой частью взросления. Реалией жизни.

Реалией жизни, подумал Гурни. А временами и смерти.

– И что, когда полиция остановилась на версии о побеге, на этом все и закончилось?

Блумберг снова горько рассмеялся.

– Если бы! Конца этому было не видать. Лагерь мог пережить исчезновение или побег. Но, увы, лагерь не смог пережить весь это бред собачий.

– Это вы о чем?

– Пошли слухи. Домыслы.

– Какого рода слухи?

– Все самое страшное, что только можно себе представить. Я же говорил, атмосфера в лагере была скверной и до исчезновения парня, а уж потом пошло-поехало. Россказни некоторых мальчишек, да и кого-то из родителей просто в голове не укладывались.

– Например?

– Все, что в голову взбредет, чем страшнее, тем лучше. Что пропавшего мальчишку на самом деле убили. Что его принесли в жертву сатанисты. Что его утопили, разрубили на маленькие кусочки и скормили койотам. И тому подобная чушь. Ходила даже история, что какие-то пацаны, как раз из тех, что были паршивыми овцами, вбили себе в голову, что паренек был фейгеле, забили его до смерти и закопали в лесу.

– Просто потому что он был геем?

– Геем? – Блумберг покачал головой. – Какое слово, а? Как будто это какое-то особенное, счастливое состояние. Лучше бы называли их чертовыми извращенцами – так точнее.

Гурни стало нехорошо от мысли о том, что пережил тот мальчик в лагере, где самый авторитетный взрослый так к нему относился.

– Полиция отработала все эти жуткие версии?

– Ничего из этого не вышло. На эту тему ходило столько безумных легенд, что уже ни одна из них не выглядела правдоподобной. У подростков очень изощренное воображение. Мое мнение? Я согласен с полицией – думаю, что он сбежал. Нет никаких доказательств, что произошло что-то страшное. Только все эти сплетни. А сплетни, они как электричество. Опасная штука.

– Значит, сплетни уничтожили лагерь?

– И поставили крест на его могиле. Следующим летом у нас было занято меньше трети коек, и половина ребят уехали до конца смены. Сплетни вернулись, как инфекция. Лагеря просто не стало. Чертовски жаль.

– А про паршивых овец – вы не помните имен?

Блумберг покачал головой.

– Лица помню, а вот с именами беда. Кажется, у них были какие-то клички. Но опять же, я не помню.

– А имя мальчишки, который пропал, вы помните?

– Ну, это легко. Оно столько раз всплывало. Скотт Фэллон.

Гурни записал имя.

– А кто-нибудь расследовал пожар в главном здании, который уничтожил картотеку с именами и адресами?

– Ага, расследование, которое привело в никуда.

– Но несмотря ни на что, вы остались здесь. Переделали лагерь в коттеджный поселок. Вы, должно быть, очень привязаны к этому месту.

– Лагерь “Брайтуотер” был когда-то волшебным местом. Счастливым местом. Я стараюсь об этом не забывать.

– Вы молодец. А как идет дачный бизнес?

– Бизнес – дерьмо. Но выживаем.

Гурни улыбнулся и протянул Блумбергу карточку с номером телефона.

– Спасибо, что нашли для меня время. Если вы вдруг вспомните что-то еще, какие-то события, может, имена или клички, пожалуйста, позвоните мне.

Блумберг, нахмурившись, смотрел на карточку.

– Вас зовут Гурни.

– Так точно.

– Не как корову?

– Нет, не как корову.