Ему снился какой-то звенящий звук. Звук преобразился во что-то блестящее. Сияющие сине-зеленые глаза Ричарда Хэммонда. Блеск. Звон.

– Дэвид, это твой телефон, – у постели в белом махровом халате стояла Мадлен. У нее были мокрые волосы. Она протягивала ему телефон.

Гурни взял телефон, проморгался и увидел, что номер не определился. На часах было 6.46. Он приподнялся и уселся на краю кровати.

– Гурни слушает.

– Прости, что разбудила тебя, Дэвид. Это Робин Вигг.

– Ничего страшного. Мне уже надо было вставать.

– С тех пор как я отправила тебе то сообщение, я все думала, стоит ли сделать контрольный звонок.

– Я понял, что тема щекотливая, судя по выбору слов в сообщении.

– Это еще мягко говоря. Кстати, я звоню в неофициальном порядке, не из офиса. Так вот, к делу. Сначала, что касается фотографии мобильного телефона. Передатчик, установленный вместо обычного микрофона, – строго засекреченное устройство. И оно доступно далеко не всем федералам. Речь о довольно узком круге сотрудников национальной безопасности. Ты понимаешь, о чем я?

– Что я под наблюдением каких-то очень опасных людей?

– И снова мягко сказано. Скажу тебе напрямую. Все, что мы знаем о ФБР, ЦРУ, АНБ и военной разведке, – это только цветочки. У тех, кто тобой заинтересовался, есть доступ к данным всех вебсайтов, на которые ты когда-либо заходил, всех номеров, на которые ты звонил, всех покупок с твоей кредитной карты, всех книг, которые ты брал в библиотеке. Если на твоем мобильном телефоне не отключена функция GPS, то они знают твой каждый маршрут, каждый адрес, куда ты заезжал, всех друзей, врачей, адвокатов, психотерапевтов. И это еще цветочки. Если они решат, что ты мешаешь оперативным действиям, связанным с национальной безопасностью, они могут начать записывать твои телефонные разговоры, установить прослушку у тебя дома. Могут проверить твои банковские счета, налоговые отчеты, школьные и университетские архивы, медицинскую карту. Они могут сделать так, что ты сгинешь на бесконечных допросах, просто под предлогом того, что связан с какой-нибудь террористической организацией, которой, может, даже и не существует. Программа “Защищая родину” развязала руки ряду очень жестоких людей. Вопросы есть?

– Целая тьма вопросов. Но я не уверен, что хочу знать на них ответы.

– Удачи, Дэвид. И будь очень, очень осторожен.

Он стал благодарить ее за то, что она позвонила ему, рискуя собственной безопасностью, но она уже положила трубку.

Учитывая описанную ей картину происходящего и загадочного неприятеля в кулуарах федеральных органов, очень легко было впасть в паранойю. Но, с другой стороны, принимая во внимание широкомасштабное вмешательство органов в частную жизнь, разве можно было исключать даже самый безумный расклад? Данные теперь собирают, позабыв обо всех этических нормах. Наделить амбициозных лицемеров-бюрократов столь могущественными средствами было сродни тому, чтобы дать школьному забияке доступ к оружию массового уничтожения.

Гурни понимал, что эта общественная катастрофа ему неподвластна. Однако в его власти было решать, как распоряжаться своим временем и к чему прилагать усилия. Сейчас самое важное – понять, стоит ли сосредоточиться на чем-то одном или же заняться в равной степени делом и проблемами Мадлен. Иногда, погружаясь в расследование, он забывал о том, что он еще и чей-то муж.

– Тебе не пора ехать? – Мадлен вошла в спальню, держа в руке свой айпэд, на котором громко играла музыка – предложенная ей маскировка от прослушки.

– Я успею, – сказал он, вставая с кровати. – Если выехать до восьми, к одиннадцати точно буду в Оттервиле. Кстати, как ты собираешься добраться до Хэммонда?

– Я могу взять один из гостиничных джипов или даже пойти пешком, если не будет снегопада. Это всего в километре отсюда.

– Тебе нужно быть там к девяти?

– Ричард сказал, что я могу прийти пораньше и позавтракать с ними. Вообще он сказал, что мы оба можем прийти, но я подумала, что ты не захочешь.

В ответ на это он сумел лишь молчаливо кивнуть. Затем проворчал что-то насчет душа и бритья и ушел в ванную, закрыв за собой дверь.

Он понимал всю нелепость чувства гнева, которое он испытывал. Но и избавиться от него не мог.

Готовясь к отъезду в Оттервиль, он параллельно объяснял Мадлен, где именно в шале прибор засек жучки и где им с Хэммондом стоит устроиться, чтобы свести к минимуму их эффективность.

– Сядь к ним спиной и разговаривай как можно тише. Можешь даже взять с собой айпэд и включить музыку. Хэммонду скажешь, что она помогает тебе расслабиться.

Она протянула к нему руки, а глаза ее заблестели от слез. Она крепко, почти с отчаянием, обняла его.

– Что такое? – спросил он.

– Как же сильно я ошиблась, решив приехать сюда.

– Мы можем уехать в любой момент.

– Нет. Проблема внутри меня. Убежать не получится. – Она задумчиво помолчала. – Тебе пора ехать. Быть может, мистер Блумберг поможет тебе разгадать тайну Волчьего озера.

В одиночестве ему было проще сосредоточиться на деле. Он решил поискать противоречия в показаниях Анджелы Кастро. Достав телефон, он нашел запись их разговора и нажал кнопку воспроизведения.

Гурни тут же очень живо вспомнил сцену в “Кукольном доме”. Услышав голос Табиты, он снова удивился странному сочетанию внушительного вида и почтительности, и доводу Анджелы, дескать, Табита надеется, что они купят еще одну Барби.

Однако ему не удалось обнаружить никаких несоответствий.

Тогда он снова прослушал запись.

И вот во время второго прослушивания он услышал. Всего одно лишнее слово.

Слово “потом”.

Его насторожило даже не само слово, а то, как Анджела его употребила.

Гурни спросил ее, что Пардоза рассказывал ей про Хэммонда, а она ответила, что он назвал его омерзительным.

Затем Гурни спросил, рассказывал ли ей Пардоза о своих кошмарах.

Она ответила: “Да, но уже потом”.

Гурни зацепило то, как она использовала слово “потом”, – прозвучало это так, будто прошло достаточно много времени. Но ведь она говорила, что Пардоза поведал ей о своем кошмаре, сразу как он приснился ему в первый раз, на следующую ночь после его встречи с Хэммондом.

Самое ранее, когда Пардоза мог назвать Хэммонда омерзительным, – это днем, уже после сеанса гипноза. А ночью или на следующее утро он вполне мог упомянуть свой сон. Следовательно, прошло от двенадцати до восемнадцати часов, что совсем недолго.

Гурни понимал, что в своих домыслах зашел довольно далеко, основываясь лишь на том, как прозвучало одно-единственное слово. Прежде чем двигаться дальше, ему необходимо было узнать, что именно Анджела имела в виду под словом “потом”. Был только один способ выяснить это. Он свернул на обочину, нашел в записной книжке номер мобильного Анджелы и нажал кнопку “Позвонить”.

Она ответила слабым напуганным голосом.

– Алло?

На заднем фоне были слышны голоса в телевизоре, смех и аплодисменты.

– Анджела, это Дэйв Гурни. У вас все в порядке?

– Вроде да. Что-то случилось?

– Нет, все хорошо. Меня заинтриговал один момент в нашем разговоре, и я подумал, может быть, вы поможете мне. Вы сейчас можете говорить?

– В каком смысле?

– Вы можете говорить откровенно? Вы одна?

– А кому здесь еще быть? Я же в своей комнате.

– В гостинице “Кукольного дома”?

– Да.

– Отлично. Давайте я расскажу, в чем дело.

Он пересказал ей их разговор и объяснил, в каких обстоятельствах она использовала слово “потом”.

– Мне хотелось бы узнать, сколько времени прошло между этими двумя разговорами.

– Я не понимаю.

– В какой-то момент Стиви сказал вам, что гипнотизер омерзителен. А потом, позже, он рассказал вам о своем кошмаре. Так вот насколько позже он рассказал про кошмар?

– Господи, откуда же я знаю. Я не считала дни.

– То есть прошло несколько дней, не несколько часов?

– О нет, точно несколько дней.

– Хорошо. А правильно ли я помню, что Стиви рассказал вам о кошмаре сразу после того, как он впервые ему приснился, ночью того же дня, что он был на приеме у Хэммонда?

– Точно. Я в этом уверена. Потому что мы были здесь.

– В “Кукольном доме”?

– Да.

– То есть получается, он назвал Хэммонда омерзительным по крайней мере за пару дней до этого. Вы же сказали дней, да? То есть это произошло до его поездки на Волчье озеро. Вы, наверное, еще были во Флорал-Парке, когда он это сказал? Так?

В ответ до него доносились лишь звуки телевизора.

– Анджела?

– Да, я здесь.

– Вы слышали, что я спросил?

– Да, слышала.

И снова наступило молчание.

– Анджела, это очень важно. Откуда Стиви мог знать, что гипнотизер омерзителен, если он его никогда не видел?

– Видимо, кто-то ему рассказал.

– Тот, кто ему звонил?

– Этого я сказать не могу.

– Так как Стиви предупредил, что если вы будете об этом болтать, то вас могут убить?

– Ну зачем вы меня об этом спрашиваете? – отчаянно проскулила Анджела.

– Анджела, если вы не доверитесь мне и не выложите мне все, что знаете, нас всех могут убить.

Она снова молчала.

– Анджела, используя слово “омерзительный” относительно других людей, что Стиви обычно имел в виду?

– Ну откуда мне знать? – В голосе ее звучала паника.

– Но ведь вы знаете, Анджела. Я же слышу по вашему голосу.

Ее молчание подтвердило его догадку, и он продолжил.

– Вы знали, что он имел в виду, но вас это расстраивало?

Она всхлипнула, сглотнула, и снова всхлипнула.

Гурни выжидал. Плотину наконец-то прорвало.

– Стиви… предвзято относился ко всякого рода вещам. К некоторым людям. Но поверьте, он был хорошим человеком. Но иногда… В общем, он плохо относился к геям. Он говорил, что то, чем они занимаются, омерзительно.

– И что сами они омерзительны?

– Да, так он тоже иногда говорил.

– Спасибо, Анджела. Я знаю, вам было тяжело признаться мне в этом. Чтобы убедиться, что я не ошибаюсь, позвольте мне задать вам еще один вопрос. Человек, звонивший Стиви, который велел ему поехать к Хэммонду, это он сказал ему, что Хэммонд гей?

Молчание затянулось.

– Это чрезвычайно важно, Анджела. Это он сказал Стиви, что Хэммонд гей?

– Да.

– А вы не спросили Стиви, почему он хочет пойти на прием к психотерапевту-гею?

– Спросила.

– И что он сказал?

– Чтобы я перестала задавать вопросы, потому что это опасно.

– Он не говорил, почему это опасно?

– Он сказал то же самое, что и в тот вечер, когда ему позвонили: что нас могут прикончить.