Глава 35
По пути обратно на Волчье озеро Гурни пытался соотнести новую информацию от Мо Блумберга со всем тем, что уже было ему известно.
Гомофобия явно была общим знаменателем, и ему не терпелось узнать, не вылезла ли она в разговоре Хардвика с детективом из Тинека.
Он съехал на обочину, достал мобильный и набрал Хардвика.
Тот сразу поднял трубку, что было хорошим знаком.
– Ну что, орел?
– Просто любопытствую, удалось ли тебе встретиться с человеком из Тинека?
– Удалось, посидели, поговорили. Если вкратце, он по горло сыт политикой в этом деле.
– Политикой?
– Какие-то непонятные приказы сверху. Приказы серьезные – нужно их выполнять, но в то же время довольно неоднозначные. Ясно одно: они спускаются с верхних слоев атмосферы, от тех, кто твою карьеру одним щелчком пальцев может спустить в унитаз, как дохлую муху.
– И что твой новый друг обязан делать, чтобы избежать судьбоносного щелчка?
– Держаться в стороне, подальше от минного поля, и поверить, что дело под контролем у надежных людей.
– И снова это минное поле.
– Чего?
– Фентон сказал мне, что я как слепец на минном поле.
– Приятно, когда все на одной волне.
– А он не знает, в чьих надежных руках находится дело?
– Ему намекнули, что про этих людей даже заикаться не стоит.
– Слышу отголосок предостережений Робин Вигг. Как ты думаешь, что вообще происходит?
– Хрен его знает. А парень в Тинеке знает только, что ему не положено что-либо знать, говорить или делать. И его это страшно раздражает.
– Его раздражение может сыграть нам на руку.
– Я тоже об этом подумал. Я сказал ему, что нам бы очень хотелось узнать бывал ли Бальзак в лагере “Брайтуотер”, не было ли у него предвзятого отношения к геям, а также не был ли он в прошлом знаком с Голлом, Хораном или Пардозой.
– И?
– Он сказал, что будет счастлив нам помочь и выяснит все, что сможет, главное, чтобы никто об этом не узнал. Я его успокоил – сказал, что с радостью сообщу, что это дело развалил я, и запихну его в задницу этим ребятам из верхних слоев атмосферы.
– Думаю, ты растопил его сердце.
– Посмотрим, какую информацию он для нас раздобудет. А ты-то доложи, как прошло твое свидание с Мо.
– Он рассказал, что то лето, когда Пардоза ездил туда, было жутким. Пропал один из мальчишек. А потом ходили слухи, будто его убили за то, что он был геем. Но проблема в том, что нет никаких доказательств.
– Но снова всплывает все тот же лейтмотив.
– Вот-вот.
– Что еще он говорил?
– Все твердил про паршивых овец в стаде. Но имен не вспомнил. Имя Пардозы ему якобы ни о чем не говорит. Может, я ему звякну еще раз, пока он не улетел в Тель-Авив, может, фамилии Бальзака, Хорана и Голла пробудят какие-то воспоминания.
– Что в остальном? Как Мадлен?
– Очень нервничает. К слову сказать, мне пора. Я слышал, приближается неслыханная снежная буря.
Чем дальше на север он продвигался, тем чернее все вокруг становилось. Доехав до вершины последней гряды перед Волчьим озером, он остановился на обочине. Наконец-то попав в зону покрытия сигнала, он набрал Мо Блумберга.
Включилась голосовая почта. Гурни оставил ему сообщение: назвал имена жертв, которые не упомянул при встрече в Оттервиле, и для пущей верности имя Ричарда Хэммонда, и спросил, не вызывают ли эти имена каких-нибудь воспоминаний о том ужасном лете.
Когда он выехал обратно на дорогу, небо над ним приобрело зловещий иссиня-черный оттенок, а в лучах фар видно было, как падали редкие снежинки.
На середине извилистой дороги от вершины горы к озеру фары его осветили сосновую чащу, и он заметил какое-то движение. Гурни затормозил и включил дальний свет, но зверь, кем бы он ни был, уже исчез в дремучем лесу. Он слегка опустил стекло и прислушался. Но в лесу стояла полная, оглушительная тишина. Он двинулся дальше.
К тому моменту, как он припарковался под навесом у гостиницы, невероятная тьма окутала озеро и окружающие его горы, пошел снег.
Старинные часы в холле показывали половину пятого. Он проверил, нет ли в каминном зале Мадлен, и поспешил наверх.
В номере горела лишь одна керосиновая лампа возле дивана. Сначала он решил, что электричество снова отключили, но услышал голос Мадлен:
– Не включай свет.
Он обнаружил ее в спальне. Она сидела в пижаме посередине кровати, закрыв глаза и скрестив ноги в позе лотоса. Спальный альков был залит янтарным светом второй керосиновой лампы, стоявшей на письменном столе. С планшета Мадлен играла гитарная музыка. Сам планшет лежал на ручке кресла, стоявшего под портретом Хардинга.
Она показала ему три пальца, что, как он понял, обозначало, сколько еще минут она будет оставаться в этой позе. Гурни сел на стул между кроватью и письменным столом и стал ждать. Вскоре она открыла глаза.
– Здесь мы можем разговаривать? – ее голос был намного спокойнее, чем за все последние дни.
– Да, здесь, в алькове, пока там играет музыка – можем. – Он присмотрелся к ее лицу. – Ты выглядишь… расслабленной.
– Я и чувствую себя расслабленной.
– А зачем керосиновые лампы?
– Мягкий свет успокаивает.
– Как прошла твоя встреча с Хэммондом?
– Замечательно.
Он пристально смотрел на нее, ожидая еще подробностей.
– И все?
– Он знает свое дело.
– Какое?
– Знает, как уменьшить тревогу.
– И как он это делает?
– Это трудно описать словами.
– Ты как будто под валиумом.
Мадлен пожала плечами.
– Ты же не принимала никаких таблеток?
– Ну конечно, нет.
– Так о чем вы говорили?
– О том, каким сумасбродом был Колин.
Гурни снова посмотрел на нее так, словно ждал продолжения.
– И?
– О моем чувстве вины, о том, как я винила себя, за то, что он сделал.
Они оба замолчали. Мадлен задумчиво глядела на лампу.
– О чем ты думаешь? – спросил Гурни.
– Я думаю о том, что Ричард невиновен и ты должен ему помочь.
– А как же наша поездка в Вермонт?
– Я позвонила им и все отменила.
– Что?!
– Не прикидывайся. Ты ведь и не особо хотел ехать.
Она медленно выпрямила ноги и слезла с кровати.
– Мне кажется, тебе нужно отдохнуть. Может, поспишь немножко? А я приму ванну перед тем, как мы пойдем на ужин к Джейн и Ричарду.
– Опять ванну?
– Может, и тебе стоит попробовать.
Мадлен достала из сумки маленький пузырек с шампунем, вышла в гостиную, взяла стоявшую там керосиновую лампу и ушла в ванную. Он услышал, как она повернула краны, как полилась вода.
Гурни сделал несколько глубоких вдохов и попытался размять шею и плечи, чтобы немного расслабить мышцы. Он задумался, откуда же взялось это напряжение. Первая мысль, пришедшая в голову, пришлась ему не по душе – он ревновал и злился, что другой мужчина помог Мадлен там, где сам он ничего не смог сделать.
Он услышал, как Мадлен выключила воду. Через пару минут она вернулась в спальню. Освещаемая мягким светом лампы, она не спеша сняла пижаму и положила ее на кровать.
Как и всегда, красота ее тела сразила его.
Она, казалось, почувствовала, что он стал смотреть на нее иначе.
Повернувшись к столу, она выдвинула ящик, достала комплект нижнего белья и положила его на банкетку, стоявшую у кровати. Затем выдвинула другой ящик и достала джинсы и свитер. Их она тоже разложила на банкетке, как бы невзначай приблизившись к Гурни.
Он потянулся к ней и, едва касаясь, кончиками пальцев дотронулся до ее бедра.
Поймав его взгляд, она испытующе смотрела на него.
Они оба молчали. Она убрала пижаму, сняла покрывало и легла на кровать. И молча смотрела, как он раздевается.
Они страстно занимались любовью, как бы создавая маленькую вселенную, в которой ничто больше не имело значения, кроме того, что в тот момент происходило между ними.
Он лежал рядом с ней в забытьи, она наклонилась к нему и еще раз поцеловала его в губы. Затем встала и вышла из спальни. Через несколько секунд он услышал, как закрылась дверь ванной.
Впервые за долгое время почувствовав себя умиротворенным, он разрешил себе задремать.
Когда потом, оглядываясь назад, он восстанавливал в памяти, как все произошло, он не мог точно вспомнить, сколько прошло времени между тем, как закрылась дверь ванной, и этим жутким моментом, который все перевернул.
Пять секунд? Десять? Возможно, даже тридцать секунд?
Жуткий, оглушительный звук, пронзил его насквозь. Это был душераздирающий вопль ужаса, за которым последовал грохот от падения тела.
Он выскочил из кровати и бросился в ванную, не заметив, как ударился голенью об стул и опрокинул его.
– Мадлен! – прокричал он, схватив ручку двери и поворачивая ее. – Мадлен!
Дверь не открывалась. Что-то мешало. Прислонившись к ней плечом, он всем своим весом навалился на нее и стал толкать изо всех сил.
Дверь с трудом поддалась, и он протиснулся в ванную.
В тусклом свете керосиновой лампы он лихорадочно огляделся по сторонам. И увидел на полу голую Мадлен. Она лежала на боку, обхватив себя руками за колени.
– Что? – воскликнул он, упав на колени рядом с ней. – Что такое? Что случилось?
Она попыталась что-то сказать, но ее слова потерялись в сдавленных рыданиях.
Он прижал к ее щекам ладони.
– Мэдди, ответь мне. Что произошло?
Но она смотрела мимо него. Ее полный ужаса взгляд был прикован к огромной ванне на львиных лапах. К ванне, которую она только-только наполнила водой.
– Что? Что случилось?
В ответ она простонала какое-то слово.
Но это было не просто слово. Это было имя.
– Колин.
– Колин? Колин Бантри?
Захлебываясь в слезах, она ответила:
– Его тело.
– Что с ним?
– Посмотри.
– Посмотреть?
– В ванне.
