Часть четвертая

– Где ваша дочь?

Вдова смотрела, как смотрят на восставших мертвецов, причем крайне недоброжелательных. Мартину очень не хотелось сегодня с ней встречаться, но дело требовалось довести до конца.

В Тышку он добрался в этот раз на инквизиторском вертолете, и одновременно на машинах туда прибыл усиленный отряд полиции. Первым делом Мартин пошел к дому погибшего Васила Заяца и, как можно было предвидеть, не застал там ни девушки-ведьмы, ни ее брата. Только вдова, одетая в черное, смотрела на него, как на привидение.

Снег, наваливший за сутки, прикрыл и облагородил и двор, и крыльцо, с которого так неудачно стрелял погибший. Мартину физически некомфортно было здесь находиться, как если бы над двором висел запах бойни. Дверь сарая болталась на одной петле, изнутри смотрел бельмастыми фарами старый внедорожник, к воротам вела едва различимая под новым снегом одиночная колея.

– Они уехали? На мотоцикле? Ночью, в горы?!

В доме тоже воняло – средством от моли, сортиром и страхом. Дверь в подвал стояла нараспашку, клетушка внизу была пуста, на постели валялась девичья ночная сорочка.

– Я сочувствую вашему горю, – сказал Мартин устало. – Но мужа вы не вернете, а ваша дочь в опасности. Она ведьма, она не состоит на учете. Я не причиню ей вреда, она сможет потом вернуться домой. Где их искать?

– Я не хотела, – хрипло сказала женщина. – Стрелять…

– Я не обвиняю. Просто скажите, куда они поехали.

На самом деле он не мог отделаться от мысли, что хозяйка этого дома, убийца и жертва одновременно, стала спусковым крючком для цепи несчастливых событий. Той цепи, которая закончилась отставкой Клавдия. Или не закончилась, потому что здесь, в селении Тышка, к Мартину вернулись все его дурные предчувствия.

– Куда поехали Михель и Лара? – повторил он терпеливо.

– Селение Листвица, – она смотрела в сторону. – К дядьке… мужниному брату.

– Спасибо, – сказал Мартин, радуясь, что может уйти и больше ее не видеть.

Он вышел во двор и остановился, не поверив глазам: желтый микроавтобус без окон казался экзотическим фруктом на этом снегу. Трое чугайстеров, в безрукавках искусственного меха поверх черных курток, с металлическими удостоверениями на шее, уставились на Мартина с не меньшим удивлением.

Он очень хотел бы не выдать отвращения ни взглядом, ни словом. Он видел этих людей впервые, те были при исполнении нелегкой, необходимой для общества работы, им незачем было вникать в личные отношения Мартина со службой «Чугайстер».

– Мартин Старж, – он показал им свой значок.

– Приветствуем, куратор, – сказал старший из тройки, глядя Мартину в глаза профессиональным, очень неприятным взглядом. – Поступил сигнал из поселка – тревога по нави…

– Плохо, – сказал Мартин. – Нашли?

– Ложный сигнал, – после паузы отозвался старший чугайстер. – По словам источника, у них тут убили инквизитора…

Мартин поперхнулся:

– А что, инквизиторы… могут быть навью?!

– Все могут, – коротко вздохнул его собеседник. – Все равно, кем был при жизни. Навь не выбирает.

– Я живой, – сказал Мартин, борясь с внезапной нерациональной паникой.

– Это заметно, не надо оправдываться, – чугайстер ухмыльнулся. – Три часа дороги в один конец, загубленное время… ну, хоть по местным селам проедемся. Поглядим.

Он приятельски махнул рукой, все трое тут же уселись в микроавтобус и укатили – разлетался мокрый снег под шипованными зимними покрышками. Мартин смотрел вслед, пока желтый микроавтобус не скрылся за поворотом.

С того момента, когда он вынырнул из темноты прошлой ночью, открыл глаза, увидел над собой фарфоровое, вдохновенное, отрешенное лицо Эгле… Он, пожалуй, не осознавал свою отмененную смерть так остро, как сейчас. Постоянно надо было что-то делать, действовать, принимать решения, ошибаться… исправлять ошибки, ошибаться снова…

Улица была пустынна, но из-за каждого опущенного ставня, из-за каждого глухого забора на него глядели, и взгляды не были добрыми. Мартин двинулся по направлению к центру поселка, удаляясь от места своей гибели, шагая чуть быстрее, чем требовалось, и на ходу вытащил телефон.

Клавдий дождался, пока Ивга сердечно распрощается с гостьей, и молча открыл перед Эгле дверцу своей машины.

– Я уже вызвала такси, – Эгле чуть попятилась.

– Отменяй заказ.

– Но…

Он слегка поднял брови.

Эгле молча повиновалась, чувствуя, как улетучивается радостное предвкушение свободной поездки по городу. Спорить с ним – слишком трудоемкая практика, чтобы прибегать к ней по пустякам.

Оказавшись в машине, она принялась дышать глубоко и ровно, помогая своей защите адаптироваться к его присутствию. К счастью, Клавдий был совершенно нейтрален этим утром – на удивление спокоен. Возможно, он специально прилагал к этому усилия.

Ивга, стоящая на пороге, помахала рукой. Клавдий помахал в ответ, подмигнул Эгле и тронул машину:

– Тобой интересуется множество людей. И они знают, где ты и куда направляешься. Я, конечно, сейчас принуждаю и контролирую, хотя обещал этого не делать…

Ворота коттеджного поселка, всегда на памяти Эгле стоящие нараспашку, теперь были закрыты, в будке сидел охранник. При виде машины Клавдия неопределенно развел руками.

– Надень капюшон, – сказал Клавдий. – Прикрой лицо.

Ворота разъехались, и Эгле увидела людей по ту сторону – не меньше двадцати человек, с камерами, с профессиональной съемочной техникой. Секунда – они заступили дорогу, щелкая вспышками, Эгле мельком вспомнилось селение Тышка в горах, хмурые люди, окружившие машину, источающие ярость и страх.

Эти не боялись и не злились. Ими двигало любопытство, бесцеремонное, наглое, уверенное в собственной безнаказанности. Прикрывая лицо, Эгле смотрела на них сквозь пальцы, щурясь от вспышек, чувствуя себя беспомощной и отчего-то униженной и растерянной, как почти никогда в жизни…

Машина Клавдия рванулась, завизжав покрышками, как на гоночном треке. Люди едва успели отскочить, кто-то шлепнулся на обочине. Лес по сторонам дороги размазался. Эгле зажмурилась; когда она снова открыла глаза, машина ровно шла по пригородной трассе.

– Жесть, – пробормотала Эгле. – Я думала, вы точно кого-то собьете.

– Я ни голубя в жизни ни разу не задавил, – отозвался он невозмутимо. – Жаль, что журналисты не ведьмы, я бы с ними поговорил по-другому…

Эгле поежилась.

– Кураторы будут искать с тобой встреч, – сказал Клавдий. – Не верь ни единому слову.

– Кураторы?!

– Да, ты им интересна. Они еще не придумали, как тебя использовать, но фантазия у них богатая. Не бойся, твоих гражданских прав никто не отменит… если ты сама не нарвешься. Помнишь, о чем мы говорили?

Эгле кивнула.

Миновав зеленый пригород, машина въехала в центр. Улицы Вижны выглядели так, будто ничего и не случилось; глядя на мирные старинные фасады, на скверы с прудами и торговые пассажи в глубине узких улочек, Эгле поняла, что очень любит этот город.

– Очень люблю Вижну, – сказал Клавдий, будто отвечая на ее мысли.

– Я бы хотела сюда вернуться, – пробормотала Эгле.

– Что значит «хотела бы»? Непременно вернешься. Ты свободный человек.

Эгле неопределенно улыбнулась.

Вчера, поднявшись в комнату после разговора с Клавдием, она увидела сообщение от Мартина в своем телефоне: «Ты спишь?» Близилось утро. Эгле написала Мартину ответ, не зная, когда он его прочитает: «Ты был прав, но все равно хорошо, что мы с ним поговорили».

Она хотела бы написать, что Клавдий вовсе не выглядит сломленным или опустошенным, что отставка не стала для него трагедией, что это не истерическое решение и не демонстративное, и по крайней мере эту часть вины Мартин может с себя снять. Но она не знала, как сформулировать, как упаковать эти слова в формат телефонного сообщения, поэтому решила отложить объяснение до встречи. Мартин моментально ответил, поблагодарил Эгле и тут же перешел к совсем другим, организационным делам, и Эгле не могла понять, насколько глубоко его разочарование. А в том, что Мартин разочарован, Эгле не сомневалась.

Машина свернула на развилке к аэропорту.

– Он справится, – сказал Клавдий.

– Я не люблю, когда вы так делаете. – Эгле отвернулась. – Ни вы, ни Мартин.

– Извини. – В его голосе вовсе не чувствовалось раскаяния. – Кто же виноват, что у тебя все написано на лице… Впредь я воздержусь от комментариев, не злись.

Трасса шла теперь вдоль летного поля, прямо над дорогой проплыл на посадку толстый синий самолет, похожий на дельфина.

– Я подвезу тебя к залу официальных делегаций, – сказал Клавдий.

– Но…

– И ты поступишь ровно так, как вы договорились с Мартином, а я не буду ни принуждать, ни контролировать, просто подожду.

Машина, миновав охраняемый въезд, остановилась у отдельного входа в здание аэропорта, в этот момент у Эгле зазвонил телефон.

– Ты где? – отрывисто спросил Мартин.

– В аэропорту, – Эгле покосилась на Клавдия. Она не врала сейчас – сквозь сетчатый забор было видно летное поле, и очередной самолет как раз коснулся полосы, выпустив из-под шасси аккуратную ленточку дыма.

– Ты уже связалась с Томасом? – Мартин был в рабочем ритме восприятия, он говорил чуть быстрее, чем обычно, почти без выражения и совсем без пауз.

– Н-нет. – Эгле почувствовала себя слишком медленной, заторможенной. – А… я точно не могу лететь рейсовым?

Клавдий, сидя рядом, поморщился с выражением крайнего скепсиса.

– Нет, – сказал Мартин в трубке, – я ввел дополнительный контроль на рейсовых в Ридне, именно потому, что ты показала дыры в системе безопасности. Патрули будут проверять каждый борт с явь- знаками.

– Круто, – сказала она упавшим голосом.

– Поэтому делай, как мы договорились, – сказал Мартин тоном ниже. – Пожалуйста. Давай.

Никогда прежде Эгле не вылетала из зала официальных делегаций. Здесь было почти пусто, никто не обращал на нее внимания, пахло дорогими духами, мягко горели огни в пустых кафе и открытых магазинах. Сквозь стеклянную стену Эгле могла видеть машину Клавдия – та по-прежнему стояла у входа.

Эгле вздохнула. Набрала номер, вбитый накануне в память телефона.

– Здравствуйте, госпожа Север, – ответил мужской голос почти без паузы. – Где вы сейчас?

Эгле нервно огляделась:

– Зал официальных делегаций. У входа. Справа.

– Оставайтесь там, пожалуйста, мы сейчас по- дойдем.

«Мы»?!

Она нервно обернулась. Машина Клавдия стояла, очень близко, и водительское стекло было опущено. Эгле вдруг почувствовала прилив благодарности – за то, что он не выходит из машины, но и не уезжает.

Они вошли в пустой зал – размеренным быстрым шагом, один лет сорока, поджарый и рано седеющий, другой постарше, флегматичный, грузный. Поджарый почуял ее первым и приветственно поднял руку; Эгле вдруг поняла, что инквизиторы нервничают ничуть не меньше, чем она, а может быть, больше.

Двое остановились, соблюдая дистанцию. Грузный сопел, как после пробежки. Поджарый рассматривал Эгле, кажется, с сомнением:

– Я Томас… А это Хоста из транспортной Инквизиции Вижны. У вас есть багаж?

Эгле помотала головой. Ее рюкзак с немногими вещами остался где-то в пригороде Ридны.

– Следуйте за нами, пожалуйста.

Уходя, она еще раз обернулась на Клавдия. Он махнул ей из окна машины, она помахала в ответ и окончательно успокоилась.

Шагая по переходам аэропорта в компании двух инквизиторов, она чувствовала странную умиротворенность. Как будто все идет как задумано. Наконец-то все идет как надо. Этим двоим страшнее, чем ей. Они никогда не сопровождали вот так, не сковывая и не оглушая, флаг-ведьму с колодцем за семьдесят. Ничего, пусть привыкают, Мартин прав. Нам с этими людьми еще работать.

Клавдий смотрел, как они уходят. Отдал должное Мартину – тот отлично ладит с людьми. Договорился с Соней, забрал своих из Одницы, так легко увел с курорта в стылую сырость, враждебную провинцию, грамотно устроил путешествие для Эгле… Он лидер. Эгле в безопасности.

Клавдий вдруг подумал, что видит ее в последний раз. Откуда такая мысль? Не интуиция, нет. Невроз. Слишком многое происходит в последний раз… а для кого-то в первый. Девочка уходит навстречу своей судьбе, и пусть все у нее будет хорошо… у них. А Клавдий применит всю силу воли, чтобы никогда, никак, ничем не вмешиваться в их жизнь. Не чуять на расстоянии. Все сказано, нечего добавить, все сделано, закрывается дверь…

Он мельком глянул на часы и понял, что сидит, глядя в пустоту, сорок третью минуту и что сотрудник аэропортовой охраны топчется поодаль, не решаясь прервать его мнимую задумчивость.

На улице перед участком топталась группа местных жителей, в основном мужчины, многие с ружьями, будто собрались на охоту. Три полицейских машины, синие с белым, загораживали въезд во двор. Верзила офицер прохаживался взад-вперед, демонстративно поглаживая кобуру на боку.

Мартина заметили издалека. Сверлили глазами. Мало-помалу окружили, он сперва шагал в плотном коридоре, а потом был вынужден остановиться.

– Ты живой, значит, – сказала грузная женщина, одна из немногих в толпе. – А Васила увезли в морг…

– Что, инквизитор? – Бородатый мужчина поправил ремешок двустволки на плече. – Ведьма тебя спасла? А Васила убила? И за кого же тогда Инквизиция – за ведьм?!

Мартин перешел в оперативный режим – ему так было удобнее. Местные не были ведьмами, но напряжение в воздухе ощутили и чуть попятились.

– Вы тоже кидали камни в Эрину Горич, двадцати трех лет, кассиршу на автозаправке? – Он посмотрел бородачу в глаза. Тот отступил:

– Меня вообще там не было!

– То есть вы ее не защитили, – сказал Мартин. – Вы, мужчина с большим ружьем, допустили, чтобы девушку, которая никому не сделала зла, забили насмерть?

Бородач на миг растерялся, а потом разразился руганью, такой злобной и изобретательной, что Мартину сделалось неловко перед женщиной. Та, впрочем, сама была мастером подобных конструкций, что тут же и продемонстрировала.

– Нет доказательств, что это они бросали камни! – выругавшись, женщина махнула рукой в сторону полицейского участка.

– У вас есть дочери младше двенадцати лет? – обернулся к ней Мартин. – Тринадцати? Если завтра кто-то из них скажет: «Мама, я ведьма»?

– Типун тебе на язык! – Женщина страшно побледнела.

– Каждый год, – сказал Мартин, – десятки и сотни девочек понимают о себе кое-что страшное. Им кажется, что это страшное… потому что вы их потом убиваете!

Он не повышал голоса, но они отпрянули, импульсивно отступили на несколько метров. Мартин зашагал к участку, местные опомнились, догнали его и снова окружили.

– Парень, мы ведь все знаем, кто ты, – негромко сказал видавший виды мужчина со сломанным носом. – И за что на самом деле ты хочешь их посадить.

– Я в первую очередь куратор провинции Ридна, – бесстрастно отозвался Мартин, – и я вам говорю: здесь не будет «Новой Инквизиции». Никогда. Я сказал бы «через мой труп», но выйдет неудачная метафора, вам не кажется?

В полном молчании они смотрели, как он поднимается на крыльцо и входит в полицейский участок.

В комнатке для задержанных за хлипкой решеткой сидели на канцелярских стульях четверо – участники «Новой Инквизиции», одного Мартин узнал по описанию – лысый, обильно потеющий человек, бывший одноклассник его матери. Еще три фигуранта успели сбежать, но их задержание было делом времени.

– Ничего не докажете, – сказал лысый Мартину через решетку. – Нет у вас доказательств!

– Правда? – Мартин показал разбитую видеокамеру в прозрачном пакете и оценил, как вытянулись их лица.

– Кто первым напишет явку с повинной, – сказал Мартин, – получит условный срок.

Лысый захлопал глазами. Мартин вернулся в полицейский офис, оставив этих четверых выяснять отношения, потеть и ждать друг от друга предательства.

Полицейское начальство занималось тем, что орало на подчиненного – по очереди. Констебль Лис пережил за двое суток страх, отчаяние, внезапную славу и полную катастрофу. Теперь он сидел понурившись, готовый ко всему; участок был прокурен, деревянный пол затоптан, уборщик, если он и полагался здесь по штату, не показывал носа.

– Господа, – сказал Мартин, дождавшись паузы в начальственном оре. – Мне нужна машина с экипажем, прямо сейчас.

Еще двое суток назад никто в полицейском управлении Ридны не воспринимал его всерьез – с легкой руки комиссара. Теперь на него могли яростно зыркать, молча ругаться за спиной, но отказать – не решались.

Эгле первый раз в жизни летела на служебном инквизиторском самолете. Маленький салон отделялся шторкой от клетки, в которой предполагалось транспортировать опасных ведьм. Над клеткой помещался пресс-знак – дезактивированный. Эгле никто никогда не учил различать инквизиторские знаки, но этой науки, как оказалось, не требовалось.

– Вам некомфортно? – Томас поймал ее взгляд.

– Нормально, – сказала она небрежно и добавила про себя: «В сравнении с комнатой, полной нервных кураторов, не так плохо».

Она уселась возле иллюминатора, надеясь всю дорогу развлекать себя видами за окном. Ей трудно было отделаться от мысли, что совсем недавно это был самолет Руфуса. Элегантный бар, закрепленные на стойке бокалы, холодильник с подачей колотого льда…

– Хотите чего-нибудь выпить? – Томас поймал ее взгляд. – То есть я имею в виду – сока, воды?

– Спасибо. Воды, если можно.

Он потянулся к холодильнику, и Эгле увидела, как скованно он движется. Почти не пользуется левой рукой, будто предплечье в лубке; нет, это не травма. Это готовность защищаться в любой момент. Одно движение, стоп-знак, повисший в воздухе, и Эгле потеряет сознание… если не успеет дотянуться до него раньше. Счет пойдет на доли секунды – кто быстрее.

– Вы левша, – сказала она задумчиво.

– Пишу я правой, – он вытащил из холодильника пластиковую бутылку с водой. Протянул Эгле. Несколько секунд они друг на друга смотрели – глаза в глаза.

– Вам не надо меня бояться, – сказала Эгле.

– Я знаю, – отозвался он спокойно. – Но рефлексы, знаете ли. До автоматизма.

Эгле прищурилась:

– Вы не похожи на инквизитора из Ридны.

– Потому что я инквизитор из Одницы.

– Это кое-что объясняет. – Эгле улыбнулась с откровенной симпатией. – Но… немногие добровольно сменят Одницу на Ридну.

– Немногие, – он кивнул. – Но мы таких знаем.

Самолет уже рулил на взлетную полосу.

Селение Листвица располагалось глубоко в горах, и на околице стоял желтый автобус службы «Чугайстер». Младший офицер за рулем полицейской машины растерянно выругался. Мартин сжал зубы.

Снег рядом с автобусом был вытоптан до самой земли – по кругу, как если бы здесь водили хоровод. Двое чугайстеров паковали в мешок на молнии бесформенное нечто, издали похожее на рулон из кожи и ткани. Третий – старший в группе – стоял напротив пегого старичка, краснолицего, в расстегнутой дубленке. Старичок истерически орал, наскакивал, чуть ли не дрался. Чугайстер лениво отмахивался, как от мухи:

– Операция осуществлена в рамках закона о нави.

– В рамках закона ты ее должен забрать! – кричал старичок. – И развоплотить на полигоне! А не танцевать тут с ней перед всеми! Дети могут увидеть!

В отдалении женщина в лыжной куртке тащила прочь двух упирающихся ребятишек.

– Здесь всё, – сказал второй чугайстер, игнорируя и старичка, и группу перепуганных зевак, не решавшихся подойти ближе. – Или не всё?

Он небрежно огляделся. Зеваки быстрым шагом направились врассыпную.

– Я буду жаловаться вашему начальству! – Старичок брызгал слюной. – Я не последний здесь человек! Я Орбин Заяц!

Мартин заставил себя выйти из машины. От запаха фиалок, до сих пор висевшего над вытоптанным кругом, его чуть не стошнило.

– Дикие люди, – сказал старший чугайстер, приятельски кивнув Мартину. – Никакой благодарности. Их же спасаешь от навок, жизни их глупые спасаешь, но нет, воротят нос, ждут, пока восставший мертвец кого-нибудь уморит до смерти…

Его коллега забросил в машину мешок на молнии:

– Давно пора заняться пиаром службы «Чугайстер». Созданием позитивного имиджа. Инквизиторы, небось, ходят по школам, рассказывают детишкам, чем опасны ведьмы, а тут – средневековье, никто ничего не знает, навы разгуливают, как у себя дома…

– У меня к вам дело, господин Заяц. – Не слушая чугайстеров, Мартин подошел к старичку, тот не был, пожалуй, так уж стар, но пегие волосы и желтые от табака усы добавляли ему лет. – Меня зовут Мартин Старж, я верховный инквизитор провинции Ридна…

– Так это ты! – Старичок вспыхнул снова, громче и яростнее. – Так это из-за тебя! Брата убили! Ведьма! Из-за тебя!

– Где ваши племянники, Михель и Лара? – тихо, но очень выразительно спросил Мартин.

– Она мне не племянница. – Заяц вдруг успокоился, как по щелчку выключателя. – Девку невестушка на стороне прижила. В нашем роду ведьм не было и не будет…

– Где она? – Мартин сдержался.

– Уехали. – Заяц плюнул на остатки снега. – В районный центр. Гонись, может, догонишь…

Мартин ушел не прощаясь, по широкой дуге обогнул желтый автобус службы «Чугайстер» и зашагал к полицейской машине.

Дорога шла серпантином, младший офицер за рулем нервничал и ругался тем громче, чем сильнее пробуксовывали колеса на подъемах.

– У вас проблемы с протекторами, – сказал Мартин.

– Это у вас проблемы, господин инквизитор! Не было договора ехать в районный центр! Мы должны вернуться в Тышку…

– После того как вы задержите парня, а я заберу девочку.

Вокруг был настоящий лес, заснеженный, умиротворенно-красивый, но и тревожный. Мартин не мог отделаться от мысли, что дорога ведет к пропасти или чему-то похуже; на гладком снегу виднелся ясно различимый след мотоцикла, иногда он выписывал петли от обочины к обочине – опасные, непонятные маневры, как если бы мотоциклист был не в себе.

Встроенная рация трещала, сипела, невнятно бормотала, мешала Мартину сосредоточиться, и он потребовал ее отключить. Полицейские обрадовались, что могут ему досадить, сослались на должностные инструкции и прибавили звук. Мартин с грустью подумал, что его отношения с полицией Ридны не скоро сделаются хотя бы нейтральными – спасибо местному комиссару, личному другу Руфуса.

Потом дорога резко повернула и обнаружился мотоцикл – посреди проезжей части, на боку, и одно колесо еще вертелось. Младший офицер выругался сквозь зубы – он, в отличие от сельчан, ругался уныло и однообразно.

– Оставайтесь в машине, – сказал Мартин.

Старший офицер покосился на него через плечо. «Раскомандовался», читалось в его взгляде. Мартин пожалел, что не приказал полицейским немедленно выйти, – тогда они, пожалуй, не сдвинулись бы с места.

Мотоцикл был совершенно цел – не авария, другое. Двигатель не успел остыть.

– Мы не дорожно-транспортная инспекция, – высокомерно сказал старший офицер. – Что дальше?

Мартин слепо огляделся. В ушах у него звучали слова женщины из селения Тышка: «В один день всю семью под нож… Всю семью…»

Не оборачиваясь, он побежал в лес – по следам. Густой ведьмин дух стелился над этой чащей, такой знакомый, такой невыносимый. Городские ботинки Мартина тут же наполнились водой. Под снегом прятались камни, обломки веток, пни; Мартин бежал, стараясь думать только о том, как не подвернуть здесь ногу.

Все повторялось опять. Он уже так бегал. И не один раз. И опаздывал. И всякий раз находил место инициации, тела жертв, полустертые ведьмины знаки…

– …Пусти! Козел! Придурок, пусти, быстро!

Звук пощечины. Успел?! Мальчишка бьет ее… Он и станет первой жертвой. Вопрос нескольких секунд.

Визг – яростный, злобный:

– Сволочь! Пусти меня! Да пошел ты!

Мартин вылетел на край поляны; ракушка на камне была тут как тут, от нее смердело нечеловеческой дремучей силой. В двух шагах от каменного лабиринта, спиной к ракушке, стоял Михель Заяц с расцарапанным лицом, а на него наскакивала, как бешеный звереныш, девочка с растрепавшимися светлыми косами. В запале она не сразу почуяла присутствие Мартина, и тот успел увидеть, как Лара Заяц лавирует, пытаясь добраться до заветного камня, как брат заступает ей дорогу, как она налетает на него, бьет по лицу с неожиданной силой, и парень готов свалиться, эта девчонка сейчас сильнее взрослого мужчины…

– Лара, – вполголоса позвал Мартин.

Она обернулась. Ее бескровное злое лицо побледнело еще больше. Зрачки расширились, глаза из серых сделались черными.

Миг – и она бросилась к лабиринту на камне, будто надеясь прыгнуть в него, как в колодец. Брат в последнюю секунду перехватил ее, оторвал от земли, тогда она впилась зубами ему в щеку. Михель оступился и выронил сестру, девчонка поползла к ракушке на четвереньках, но Мартин был уже рядом.

– Тихо!

Применять стоп-знак к «глухой» ведьме – жестокая практика, но Мартин знал, что по-другому ее не остановит. Девчонка обмякла, глаза закатились – глубокий обморок. Даже без сознания она, кажется, всеми силами стремилась к ракушке, тянула к ней скрюченные пальцы.

Парень, капая кровью из прокушенной щеки, склонился над ней, схватил сестру за плечи, заглянул в лицо:

– Что вы с ней сделали?!

Он смотрел на Мартина, как на людоеда с огромным ножом.

– Придет в себя через пару минут, – сказал Мартин. – И все с ней будет нормально… теперь. Сойди с этой штуки и забери девочку.

Михель поднял сестру на руки. Ее голова безжизненно моталась, в волосах путались сосновые иголки. По тому, как парень держал обмякшее тело, Мартин понял, что брат, оказывается, не безразличен и не жесток к девчонке. Совсем наоборот.

Из-за деревьев появились полицейские – раскрасневшиеся, напуганные и злые:

– Что происходит?!

– Оперативные мероприятия. – Мартин вытащил из кармана черный маркер. – Идите в машину, когда ребенок придет в себя – дайте ей напиться… И ни в коем случае не выпускайте, если она попробует убежать.

– Она не попробует убежать. – Парень говорил, как сомнамбула, не сознавая, что его слова противоречат наблюдаемой реальности. На подбородке у него висела капля крови, на щеке ясно выделялись следы зубов и несколько свежих глубоких царапин.

Полицейский офицер присвистнул:

– Ни хрена себе! Вот это ведьма!

– Рот закройте, – сказал Мартин.

– Что?!

Не отвечая, Мартин нанес знак на центр каменной площадки. Камень затрещал. Растеклись трещины, будто паучьи ноги, известняк задергался, как от боли. Офицер, уже разинувший рот для ругательства, замер, с ужасом глядя на ракушку: под действием знака та крошилась и распадалась, и корчилась, будто живое существо.

Мартин повторил знак, превращая плиту в груду развалин. Встретился взглядом с Михелем:

– Знаешь, что это было?

– Что-то плохое, – сказал парень еле слышно. – Что-то для ведьм…

– Пошли отсюда. – Мартин зашагал прочь, не обращая на полицейских внимания. Парень побрел за ним, осторожно ступая, поддерживая голову сестры, привычным движением – он носил ее, конечно же, на руках, пока она была маленькая.

Полицейские двинулись следом. На этот раз они были непривычно тихими, не ругались и даже не сопели.

– Что с ней будет? – спросил парень, не глядя на Мартина.

– Ты удержал ее от большой беды: она могла пройти инициацию на этой ракушке. Стать действующей ведьмой.

Парень заметно вздрогнул.

– …Но этого не случилось. – Мартин возвращался к машине по собственным следам. – Теперь я возьму ее на учет и присмотрю, чтобы она не инициировалась.

– И домой она не вернется? – глухо спросил парень.

– Чтобы ее опять посадили в погреб?

– Это не я, – пробормотал парень, осторожно прижимая к себе сестру. – И… а что ей, в погребе плохо? Лучше пусть… обряды свои проходит?! Вы же видели, как она туда ломилась! Чуть не убила меня! Они же бешеные становятся… Тихие, тихие, а потом лес горит… или человеку пулю в живот… Ну почему, она же такая добрая девчонка была! Золотая! А потом с ней сделалось вот это… за что, почему она?! Злая стала, говорила мне сто раз: вот дождетесь, убегу, стану настоящей ведьмой, вернусь, всем отомщу…

– «Глухие» ведьмы не злые. Они просто люди.

– Не «просто»! – В голосе парня звучала железная убежденность. – Они… на нас глядят, как на скот! Как на еду!

Мартин посмотрел в отрешенное, бледное лицо девочки. Да, чем больше он узнавал о провинции Ридна, тем сильнее тосковал по теплой, предсказуемой и понятной Однице. Позади топали полицейские – удаляясь от разрушенной ракушки, они шагали все увереннее и уже начинали потихоньку сопеть.

– Меня теперь в тюрьму? – еле шевеля губами, спросил парень.

– Разумеется, – отозвался Мартин. – Ты же не думаешь, что можно таскать дрова к костру моей матери и отделаться легким испугом?

Парень споткнулся и чуть не упал вместе со своей ношей:

– А это была…

Больше он не сказал ни слова – до самого полицейского участка.

– Все, что от вас требуется, – соблюдать инструкции слово в слово, вот прямо как там написано. – Клавдий удержался, чтобы не прикурить третью сигарету сразу вслед за второй. С сожалением погасил окурок. Посмотрел на заместителя – тот стоял у кресла, перед экраном компьютера, и на лице у него был плохо скрываемый ужас. Рядом с креслом помещался складной стул – Клавдий не мог допытаться у сотрудников, отчего хоть стул-то нормальный не могли принести. Что это, символ? Наглядный знак, что исполняющий обязанности не претендует на кресло? Ни один из четырех его заместителей не был настолько амбициозен. Исполнительные, инициативные, умные, очень ответственные – Клавдий их сам отбирал и воспитывал. Но посидеть в этом кресле ни один, даже в шутку, в пустой комнате, даже в отсутствие Клавдия, не решился бы.

Хуже всего сейчас приходилось пресс-секретарям – те отбивали атаки журналистов, объясняя публике, что кризис преодолен, Инквизиция стабильна, как никогда, новых инициаций не происходит и на смену Великому Инквизитору, за тридцать пять лет преобразившему лицо Вижны и мира, придет новый профессионал, верный долгу. Кураторы разъехались по своим округам – через несколько дней Совет опять соберется и будет заседать, пока высокое кресло снова не будет занято. Обычная процедура; что такое для Инквизиции тридцать пять лет – ее история исчисляется веками…

Клавдию казалось, что он что-то забыл. Не учел. Вроде как уронил ключ от сейфа и знает, что хватится, и знает, что не сможет вернуться. Сложное, не очень приятное чувство. Да справятся они без меня, разумеется, прекрасно справятся, сказал он себе в сердцах, я нервничаю, это пройдет.

– Вы не должны ничего решать, – повторил он третий раз. – Решать будет тот, кто придет на мое место, ваше дело – просто выполнять предписания. Выпейте сердечные капли в крайнем случае.

– А если новая атака ведьм? – тихо спросил заместитель.

– Тогда оперативные мероприятия. Я подробно описал какие.

– А если… массовые инициации?!

– Мы теряем время, – сказал Клавдий устало. – Если случится что-то действительно сложное – ну, позвоните мне. Я же еще не умер.

Заместитель улыбнулся с огромным облегчением:

– Спасибо, патрон. Не то чтобы я не справлюсь…

Клавдий вздохнул. Нет, он знал, что не получится моментально обрубить все нити, за много лет привязавшие его к колоссальной машине Инквизиции. Но теперь он чувствовал себя деревом, решившим сойти с места и обнаружившим, что корней в сто раз больше, чем веток. Высокое кресло приросло к седалищу. Информационные каналы, которые он выстраивал десятилетиями, не желали иссякнуть в одночасье.

Клавдий уже знал, что Соня предложила Мартину занять место Великого Инквизитора и Мартин отказался в резкой форме. Но Соня-то какова… впрочем, она права по-своему.

Еще вчера Клавдий ничего не чувствовал, думая о преемнике. Сегодня эта мысль доставляет все больше беспокойства. Кто справится лучше? Разумеется, Мартин. Невыносимо думать об этом. Ревность – и что-то еще. Страх за него? Нежелание сыну такой судьбы? Нет, кто угодно – Елизар, Виктор, Элеонора… Только не Оскар, конечно, тот сам себя закопал…

Он оборвал себя: хватит. Тридцать пять лет он плел эту паутину, а напоследок переплюнул сам себя, надо уметь уходить. Уметь заканчивать. Мартин слишком молод для такой должности, но люди на площади перед Дворцом, чьи жизни он вытащил из-под танковых гусениц, не считают его сопляком… Ивга сойдет с ума, когда узнает… она только что отпраздновала отставку Клавдия… Опять, да что же такое, сказал он сам себе. Мысли по кругу. Хватит.

Заместитель со страхом уставился на монитор на столе:

– Донесение… патрон.

– Реагируйте. – Клавдий демонстративно сложил руки на груди.

– …Из Ридны, – заместитель побледнел.

Клавдий в несколько широких шагов пересек кабинет, привычно опустился в кресло и развернул к себе монитор.

– Мы с тобой полетим в Ридну, в город, – сказал Мартин девочке. – Ты когда-нибудь летала на вертолете?

Она молчала, не поднимая глаз, не отвечая на вопросы, съежившись, будто пытаясь согреться.

– Тебя никто больше не запрет в погребе, – терпеливо продолжал Мартин. – Все будет хорошо. Теперь идем.

Приходилось держать ее за руку, ей это было неприятно. Он не хотел причинять ей боли, но не сомневался, что она попробует сбежать. Так и случилось.

Не доходя двух десятков шагов до инквизиторского вертолета, который даже Мартину казался красивой игрушкой и отличным аттракционом, она дернулась и попыталась вырваться. Далеко не ушла, потому что Мартин был начеку.

– Так ты с братом сделала, да? Спрыгнула с мотоцикла и побежала, такой же фокус, правда?

Она рвалась как бешеная, два раза попыталась его укусить. А ведь у меня в практике такого еще не было, подумал Мартин. «Глухая» ведьма, которая сознательно и страстно хочет пройти инициацию. Даже с несчастной Майей было проще работать, правда, все равно ее история очень грустно закончилась…

– Лара, я ведь могу по-плохому. Ты хочешь по-плохому?

Вертолетчик чуть изменился в лице: на его глазах взрослый мужчина профессионально заламывал руки шестнадцатилетней девочке. Никогда на этом вертолете не перевозили ведьм, только инквизиторское начальство. Ведьмам – много чести…

– У нее истерика, – сказал Мартин вертолетчику. – Невпроворот событий. В том числе трагических.

Вертолетчик молча надвинул шлем и отвернулся к приборам.

Клавдий с неудовольствием посмотрел на заместителя: у того было такое лицо, будто из Ридны прилетела очередная катастрофа, а это всего лишь отчет о проделанной работе… Идеально проделанной, надо сказать. С «Новой Инквизицией» в селении Тышка покончено, инициация предотвращена, ведьма профилактически задержана.

И в каждой строчке канцелярского документа сквозило: «Я достаточно хорош?»

Я фантазирую, подумал Клавдий. Мартин не заботился о произведенном впечатлении, он честно работает. И всегда отлично справлялся… Разумеется, кроме того случая в Тышке, когда он подставился под выстрел и подставил Эгле. Но неужели можно требовать, чтобы Мартин никогда, никогда в жизни не совершал ошибок?!

Автоматически, не успев себя остановить, он просмотрел другие новости, присланные из канцелярии. Два выявленных насос-знака – без жертв. Ложный донос – соседи проявили бдительность, ошиблись, были оштрафованы. Установлена личность особо опасной ведьмы, совершившей нападение на площади перед Дворцом Инквизиции. Установлена личность…

Клавдий несколько секунд тупо смотрел на монитор. Он забыл, что заместитель рядом. Он забыл, что вообще не должен сидеть в этом кресле.

Рука привычно потянулась к служебному телефону. Дежурный тюремного блока ни капли не удивился, услышав его голос, а даже, кажется, обрадовался:

– Да погибнет скверна, патрон!

Клавдий не стал поправлять его.

– По поводу танкистки, – сказал без предисловий. – Дата инициации – хотя бы приблизительно?

– Не приблизительно, патрон. – В голосе дежурного поубавилось воодушевления. – По документам… хроники задержаний… это «ведьмина ночь». Вы помните, массовая инициация в спецприемнике…

– Спасибо, – сказал Клавдий.

– Казнить нельзя, – быстро заговорил дежурный, – потому что мораторий, каковы будут дальнейшие распоряжения?

– Вопрос моему преемнику, – сказал Клавдий и повесил трубку. Секретарь стоял рядом, по-птичьи склонив к плечу голову, будто чего-то напряженно ждал.

Клавдий вытащил свой телефон. Открыл список ведьм, инициированных и убитых в Вижне в течение одной ночи. Записал еще одно имя под номером шестьдесят: Дафна Регис.

Шестнадцать лет назад ее задержал патруль на вокзале, несовершеннолетнюю незарегистрированную ведьму, сбежавшую из-под учета. В спецприемнике она назвалась чужим именем. Личность установили по фотографии. Клавдий никогда бы не стал заниматься ее делом, если бы не Хелена Торка, в те годы все еще директриса оперного театра и патронесса хореографического училища. Госпожа Торка была ведьмой, подопечной лично Клавдия, и трепетно относилась к судьбам своих воспитанниц.

Когда четырнадцатилетнюю Дафну привели к нему в кабинет, девчонка едва не грохнулась в обморок прямо на пороге. Хелена Торка чуть ли не рыдала, умоляя быть помягче с ее ученицей, – Клавдию пришлось решительно удалить директрису за дверь. И он сказал девчонке – ни о чем еще не зная, повинуясь интуиции, – совсем не то, что она ожидала услышать. Он сказал: «Ты очень храбрая. Знаешь, почему? Потому что тогда на вокзале, когда к тебе подошла незнакомая женщина и позвала пройти твой путь, ты отказалась».

Через пять минут он знал все: Дафне предлагали пройти инициацию не один раз, а трижды за последний месяц. «Почему ты сказала этим ведьмам «нет»? – Потому что для меня это хуже смерти».

Она была из тех, чья вероятность пройти обряд меньше процента. «Ты не просто храбрая, – сказал он тогда, – ты еще и умная. Никто не посадит тебя обратно в спецприемник, танцуй себе на большой сцене».

А еще через минуту, расспрашивая ее о семье, он почуял беду и мысленно проклял и Хелену Торку, и всех педагогов хореографического училища, слепых, как кроты, не заметивших очевидного: девочка не боялась становиться на учет. Она боялась совсем другого. «Почему ты не рассказала матери?! – Мама бы решила, что я сама во всем виновата, я ведь… я… ведьма».

Это было шестнадцать лет назад или уже семнадцать? Ее отчим до сих пор за решеткой, если жив еще, Клавдий тогда использовал все свои связи, чтобы мерзавец получил максимальный срок. Тот ведь не просто насиловал падчерицу – еще и возлагал на нее вину, заливал в уши отвратительную идею, которая через много лет породила «Новую Инквизицию»: «Ты зло, ты грязь…»

И, казалось бы, девчонку спасли. Вытащили из мясорубки. Клавдий навязал ей психотерапию – через ее бешеное сопротивление, но ядовитую дрянь из ее головы удалось кое-как вымыть и травму худо-бедно залечить. Балет она бросила, но это естественно, учитывая их конкуренцию и отсев; была замужем, кажется, счастливо, вела бизнес, кажется, книжный. «Ты очень храбрая, знаешь почему?» Она жила с убеждением, что инициация хуже смерти, – но в «ведьмину ночь», когда обряды проводились массово, ее подхватило потоком чужих эмоций, утащило в черную воронку – и с ней еще пятьдесят девять человек…

Он обнаружил себя на подземном этаже, у входа в тюремный подвал, и охранник уже любезно отпирал перед ним двери. Клавдий отступил, махнул рукой, показывая, что уходит; о чем говорить с действующей ведьмой?! Она его не вспомнит, он для нее – палач, причиняющий боль одним присутствием. Зачем он спустился в подвал, он что, сомнамбула?!

Дворец Инквизиции не желал его отпускать. Будто Клавдий врос в эти стены; нет, сказал он себе, возвращаясь наверх пешком, по сумрачной пустынной лестнице. Решение принято, они справятся без меня…

А справятся ли? То, что казалось ему единственно правильным, мудрым, достойным, – не бегство ли с поля боя?!

Он остановился на лестничной площадке и закурил прямо под знаком «Курить запрещено».