ЧАСТЬ 2

ЛОВУШКИ УПРАВЛЕНИЯ

ГЛАВА 8

ЛОВУШКА АКЦИОНЕРНОЙ СТОИМОСТИ

Вполне очевидно, что акционерная стоимость — самая глупая идея в мире.

Джек Уэлч

«Представьте себе следующую ситуацию, — пишет гуру менеджмента Роджер Мартин в своей книге “Обманная игра” (Fixing the Game). — В среду тренер Национальной футбольной лиги устраивает пресс-конференцию. Он сообщает об ожидаемой победе с разницей в девять очков, и те, кто делает ставки, должны признать, что разница в шесть очков будет слишком низкой. Или представьте, что нападающий команды после игры выступает на пресс-конференции и приносит извинения за выигрыш с разницей лишь в три очка, когда финальная ставка на тотализаторе составляла девять очков. Представлять тренеров или нападающих в подобной ситуации довольно забавно, но именно это должны делать CEO».

Рассмотрим другую аналогию. Размер оплаты тренера и его ассис­тентов зависит не от количества победных игр, а от того, насколько показанный результат соответствует установленному тотализатором спреду. Превысив его, они получат хорошую премию. Но если несколько раз не удастся достичь определенного заранее показателя, лимит на размер заработной платы команды снижается, тренер увольняется, а ключевые игроки распускаются. При этом не имеет значения, выиграла эти матчи команда или проиграла.

Предположим также, что с целью управления скрытыми ожиданиями, заложенными в спреде, тренер должен постоянно общаться с аналитиками и спортивными журналистами. Он обязан обсуждать перспективы предстоящих матчей и ожидания о спреде, вместо того чтобы готовить команду. Вряд ли кого-то удивит, что самый уважаемый тренер через много лет сможет достичь или превысить ожидаемый результат в 46 из 48 матчей — 96%-ный коэффициент успеха. Если изучить результаты этих 48 матчей, можно не удержаться и сказать: «Без сомнений, эти результаты подстроены».

Более того, представьте, что бы произошло, если бы во всей лиге происходили скандалы, связанные с тем, что тренеры преднамеренно проигрывают матчи («слив»), а игроки жертвуют очками, чтобы не превысить порог ставок тотализатора («занижение счета»). Или судьи получали бы деньги за повышение счета («договорной матч»), а игроки напрямую делали ставки на результаты матчей («спекуляция»).

Такая ситуация в Национальной футбольной лиге означала бы, что «реальная игра» в футбол превратилась в манипуляцию. Болельщики потребовали бы от комиссионера НФЛ вмешаться и запретить тренерам и игрокам участвовать в спекуляциях или договорных матчах. Они бы давили на лигу, чтобы та вернулась к настоящему футболу.

Именно это и сделал комиссионер НФЛ в 1962 году, обнаружив, что некоторые игроки ставят небольшие суммы на результат матчей. В том сезоне Пол Хорнунг, полузащитник «Грин-Бэй Пэкерс» и самый ценный игрок лиги, и Алекс Каррас, звездный защитник «Детройт Лайонс», делали ставки на матчи НФЛ, в том числе матчи с собственным участием. Пит Розелл, который уже более 30 лет выполнял роль комиссионера лиги, принял незамедлительные меры. Хорнунг и Каррас были дисквалифицированы на весь сезон, а престиж футбола — восстановлен. Договорные матчи прекратились. Тренеры и игроки прилагали усилия для победы на поле, а не в азартных играх.

***

В современном мире бизнеса, в котором многие корпорации стремятся к максимизации акционерной стоимости, выраженной в курсе акций, наблюдается обратная ситуация. CEO и топ-менеджеры компаний заинтересованы в фальсификации курса акций на фондовой бирже, пусть и в ущерб компании. Так, опрос финансовых директоров показал, что 78% из них не стали бы заниматься экономической ценностью. 55% отменили бы проект с положительной чистой приведенной стоимостью. По сути, эти люди готовы целенаправленно вредить своим компаниям. И все ради того, чтобы достичь показателей Уолл-стрит и удовлетворить свое желание «плавных» доходов.

В реальном мире бизнеса строятся заводы, разрабатывается ПО, создаются и продаются реальные продукты и услуги, меняющие жизнь потребителей. В годовых отчетах появляется строчка о реальной заработанной прибыли. В здоровой экономике компании стремятся создавать реальную ценность для потребителей, и тогда сама экономика неуклонно растет.

Реальный мир бизнеса отличается от фондовой биржи, с помощью которой акции компаний обращаются на рынке между различными инвесторами. На фондовой бирже инвесторы оценивают текущие ресурсы и деятельность компании и на основе этой оценки формируют ожидания об эффективности компании в будущем, а также акционерной стоимости, которую она будет создавать. Мнения о многих элементах — точка зрения настоящих и потенциальных инвесторов, оценка текущей стоимости компании, а также акционерная ценность, которую планирует создавать компания, — сливаются воедино. Так определяется курс акций компании. Одни инвесторы серьезно подходят к этому делу. Другие проводят оценку ради краткосрочных прибылей за счет волатильности рынка.

На современном фондовом рынке лучшими менеджерами считаются те, которые оправдывают ожидания. «В разгар эры Джека Уэлча, — пишет Мартин, — GE соответствовала прогнозам аналитиков или превышала их на протяжении [46 из 48] кварталов в период с декабря 1989 года по сентябрь 2001-го. Это 96%-ный коэффициент попадания. Еще больше впечатляет то, что в 41 из этих 46 кварталов GE выполнила прогноз с точностью до цента — 89%-ная точность. В остальных семи несовершенных кварталах погрешность была поразительно малой. Четыре раза GE превысила прогноз на два цента, один раз — на цент, один раз — недовыполнила на один цент и один раз — на два цента. Какова была бы вероятность такого попадания, если бы руководство не следило за доходами?» Мартин сам же отвечает: «Бесконечна мала».

В описанном выше мире требуются преданные своему делу CEO. Они должны выполнять сложную, тщательную работу по созданию инноваций на все более конкурентном рынке с непредсказуемыми потребителями. Гораздо проще, быстрее, прибыльнее и безопаснее в личном плане повысить курс акций за счет сокращения затрат. Это укрепит эффективность компании в краткосрочном плане и повысит квартальные доходы. Еще один быстрый путь: используя методы финансового инжиниринга, извлекать ценность для акционеров.

Фактически у CEO акционерной компании нет другого выбора. Он должен уделять тщательное внимание фондовому рынку. Если курс акций компании заметно снизится, по бухгалтерским нормам потребуется признать обесценение гудвилла. Аудиторы вправе потребовать от компании объявить о потере капитала. Еще большую тревогу вызывает то, что в таких условиях хедж-фонды могут запустить кампанию по замене существующего руководства на более «дружелюбных к акционерам» топ-менеджеров. Таким образом, большинство глав компаний ощущают постоянное давление из-за необходимости удерживать высокий курс акций.

В марте 2016 года The Economist с гордостью объявила, что концепция акционерной ценности сегодня является «величайшей бизнес-идеей». Возможно, так оно и есть, но выдающиеся профессора Гарвардской школы бизнеса Джозеф Боуер и Линн Пэйн считают ее «ошибкой, кроющейся в самой сути корпоративного лидерства». Максимизация акционерной стоимости, пишут они, «построена на несовершенных предположениях, ошибочно считается предметом права и опасна на практике».

Даже Джек Уэлч, рекордсмен по созданию акционерной ценности на протяжении своего 20-летнего руководства GE, стал жестким критиком этой идеи. «Вполне очевидно, — сообщил он Financial Times в 2009 году, — что акционерная ценность — самая глупая идея в мире. Это результат, а не стратегия… вашей главной поддержкой являются ваши сотрудники, потребители и продукты. Менеджеры и инвесторы не должны задаваться целью повышать курс акций… Краткосрочные прибыли должны поступать от роста ценности компании в долгосрочном плане».

Сторонников Agile часто удивляет тот факт, что менеджеры современных корпораций настолько одержимы курсом акций в краткосрочном периоде. Как возникла эта концепция? Зачастую последователи называют ее непреложной истиной. Как ни удивительно, она появилась совсем недавно.

***

В середине ХХ века традиционным подходом к управлению корпорацией считался так называемый управленческий капитализм. Это понятие сформулировали в 1932 году Адольф Берль и Гардинер Минз в своей книге The Modern Corporation and Private Property, ставшей классикой управленческой науки. Их идея заключалась в том, что в акционерных обществах должны работать профессиональные менеджеры. Они уравновесят требования различных групп влияния среди акционеров и наведут порядок.

Корпоративный мир пришел в замешательство. Профессиональные менеджеры-«усмирители» оказались хороши в теории, на практике же стали возникать противоречивые и малопонятные ситуации. В системе тут и там всплывали плохо понятые проблемы. Дошло до того, что этот подход подчас называли «менеджментом мусорного ведра».

Такой способ управления не позволял компаниям адаптироваться в усиливающейся глобализации, процессам дерегулирования и возникающим технологиям. Тщательное взвешивание профессиональными менеджерами требований стейкхолдеров, которые противоречили друг другу, плохо сочеталось со стремительным ритмом перемен, усиливающейся конкуренцией и растущей властью потребителя. Новый метод управления стал настоящим апокалипсисом прогресса.

Требовались более ясные цели. Мы обсуждали в предыдущих главах, что некоторые компании последовали примеру Питера Друкера и признали, что на новом рынке компаниям необходимо создавать больше ценности для потребителей, стать более инновационными и гибкими, чтобы выжить. Со временем этот подход привел к появлению таких управленческих практик, как бережливое производство, дизайн-мышление, качество и наконец Agile-менеджмент.

Но другие компании выбрали иное направление и продолжали уделять первостепенное внимание акционерам. Идеолог этого направления экономист из Чикаго Милтон Фридман в 1976 году получил Нобелевскую премию по экономике. В своей книге «Капитализм и свобода», вышедшей еще в 1962 году, он отрицал точку зрения Питера Друкера, который считал, что единственной значимой целью компании является «создание потребителя». Фридман же утверждал, что «единственная социальная ответственность компании — использовать свои ресурсы и вести деятельность, направленную на повышение прибыли».

Вскоре Фридман решил популяризировать свои идеи. 13 сентября 1970 года вышла его статья в The New York Times. В ней он осуждал всех менеджеров, не сосредоточивающихся исключительно на получении прибыли. По его мнению, такие менеджеры «тратили чужие деньги ради общего социального интереса».

Фридман признавал, что руководители неэффективно реагируют на перемены, происходящие на рынке. В своей статье в The New York Times он вскрыл эти проблемы словно ножом. Менеджеры должны уделять внимание лишь одной вещи — получению прибыли для акционеров. Все остальное не имело значения. Акционеры владеют компанией. Нынешние руководители работают на акционеров. Корпорация — это «юридическая фикция» ().

Статья Фридмана явно носила наступательный характер. Любые руководители компании — это «невольные марионетки интеллектуальных сил, подрывающие основу свободного общества последние десятилетия». Фридман обвинял их в «аналитической слабости и отсутствии твердости». По его мнению, они превратили себя в «неизбранных представителей власти», которые нелегально «облагали налогом» сотрудников, потребителей и корпорацию.

Руководителям, стремящимся выжить в апокалипсисе перемен, позиция Фридмана была абсолютно понятна: менеджеры должны уделять внимание лишь получению прибыли. Остальные позаботятся о себе сами.

Статья Фридмана стала популярной вовсе не из-за кажущейся убедительности его идей. Дело в том, что в сказанное им желали верить сами руководители. Они отчаянно искали «прибыльный» путь вперед. Статья Фридмана стала для них посланием свыше. Им больше не нужно было волноваться о поиске баланса требований сотрудников, потребителей, компании и общества. Теперь они могли с чистым сердцем сосредоточиться на получении прибыли для акционеров. «Невидимая рука», о которой говорил Адам Смит, сделает все остальное ().

***

В 1976 году появились два новых имени. В одной из наиболее цитируемых, но наименее читаемых бизнес-статей всех времен ее авторы профессора Уильям Меклинг и Майкл Дженсен предложили количественное экономическое обоснование теории максимизации акционерной стоимости. Они говорили о необходимости щедрых выплат в виде опционов на акции тем руководителям, которые последуют теории. Авторы поясняли, как связать личные интересы руководителей с интересами корпорации и ее акционеров. Выплаты в виде опционов на акции превращали руководителей в совладельцев. Такой подход защищал остальных акционеров от менеджеров, тратящих деньги на корпоративные самолеты, роскошные новые офисы и остальные эксцентричные атрибуты. Отныне сотрудники высшего звена будут вести себя как собственники. Они сосредоточатся на «правильных вещах» — получении прибыли для собственников — и будут за это щедро вознаграждены. Идея казалась заманчивой. Она создавала своего рода мандат на финансы, то есть группу тех, кто рассматривал компанию преимущественно через призму цифр: показатели продаж, затраты, бюджеты и прибыли. Эти люди возглавили советы директоров корпораций. Теперь значение имело лишь одно: приносит ли компания прибыль своим собственникам? Руководителям, ставшим совладельцами, такой подход давал приятный побочный эффект — в процессе работы они могли разбогатеть.

В 1980-х годах Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер создали политическое прикрытие для идеи. Задача компаний проста и ясна: получать прибыль. Корпоративные рейдеры, к примеру Карл Айкан, с радостью взялись за воплощение этой идеи.

Важную роль сыграла статья CEO Incentives — It’s Not How Much You Pay, But How Майкла Дженсена и Кевина Мерфи, опубликованная в 1990 году в Harvard Business Review. Ее авторы утверждали, что многие CEO по-прежнему получают оплату как бюрократы и поэтому ведут себя как бюрократы. Вместо этого они должны получить значительное количество акций. Так их интересы будут увязаны с интересами акционеров. «Стоит ли удивляться, — писали Дженсен и Мерфи, — что так много CEO ведут себя как бюрократы, а не предприниматели, занимающиеся максимизацией стоимости? Компании нуждаются в последних, чтобы укрепить свои позиции на мировых рынках».

CEO действительно превратились в предпринимателей. Однако зачастую они действовали в личных интересах, а не в интересах организации. Статью хорошо восприняли на Уолл-стрит. Индекс цитирования фразы «максимизировать акционерную стоимость» зашкаливал. Методы компенсаций изменились. Выплаты в виде опционов на акции стали нормой для руководителей, акционерная стоимость — прописной истиной американского капитализма.

Спустя время корпоративные рейдеры ловко переименовали себя в более мягко звучащие «активистские хедж-фонды». Они словно демонстрировали, что выполняют благородный гражданский долг, а не просто присваивают чужие деньги. Но новое название не повлияло на метод действий.

Активистские хедж-фонды хотели извлекать ценность даже более сис­тематично — через покупку пакета акций в корпорациях и привлечение других акционеров, в том числе государственные пенсионные фонды. Они проводили тщательно управляемые кампании, чтобы вынудить руководство «высвободить ценность» и заполучить активы компании.

Таким образом, теорию максимизации акционерной стоимости можно подытожить так.

Руководство и сотрудники компании должны стремиться лишь к получению максимально возможной прибыли для акционеров. Подобное стремление, которое предполагает выплаты руководству в виде опционов на акции, не только приведет к огромным выгодам для акционеров. Через «невидимую руку», о которой писал Адам Смит, оно также будет способствовать оптимальному распределению общественных ресурсов. В любой момент критерием успешного следования цели является текущий курс акций. Он наилучшим образом отражает стоимость компании. Текущий курс акций представляет собой показатель, с помощью которого можно оценить ежедневную деятельность компании и укрепить ее капитализацию в долгосрочном плане.

***

Как и большинство спорных идей, ставших, однако, популярными, теория акционерной стоимости в какой-то степени верна. Во-первых, идея создания ценности для акционеров в долгосрочном периоде действительно работает. Если компании организуют работу сотрудников таким образом, что те могут применить свои таланты на благо интересов потребителей, бизнес, акционеры и общество будут процветать.

Во-вторых, ориентация на результат имеет большое значение. Она защищает акционеров от эксцентричных менеджеров, тратящих деньги на свои и корпоративные прихоти. Кроме того, наличие одной четкой цели облегчает принятие решения в конфликтных ситуациях. Этот управленческий подход преобладал в середине ХХ века. Однако ориентация лишь на акционеров создает риски, которые ученые-экономисты не в состоянии предвидеть (). В последующие десятилетия теория акционерной стоимости не только доказала свою несостоятельность с точки зрения создания прибыли для акционеров. Она также начала разрушать производственный потенциал и динамику экономики в целом.

Сегодня признаки экономического сбоя видны повсюду. Крупная фармацевтическая компания систематически скупает другие компании, сворачивает их исследования по разработке новых лекарств и использует их ресурсы на приобретение новых жертв. Это будет продолжаться до тех пор, пока финансовая пирамида внезапно не рухнет. Крупная служба новостей закрывает глаза на сексуальные домогательства внутри коллектива ради краткосрочных прибылей. Всемирный автопроизводитель использует особое программное обеспечение, чтобы обойти экологические нормативы для дизельных автомобилей. Компании грабят свои пенсионные фонды, тратя деньги на сыр, шотландский виски и курсы обучения игре в гольф.

Финансовые ресурсы не направляются на необходимые инвестиции в инновации. Экономисты из Школы бизнеса имени Леонарда Штерна и Гарвардской школы бизнеса провели блестящее исследование под названием Corporate Investment and Stock Market Listing: A Puzzle? («Корпоративные инвестиции и фондовый рынок: головоломка?»). В нем ученые сравнили модели инвестирования в акционерных обществах и частных компаниях. Они обнаружили, что с учетом размера и постоянства удельных издержек американские частные компании инвестируют практически в два раза больше, чем те, чьи акции котируются на фондовом рынке: 7 и 4% от стоимости общих активов соответственно. Ученые-экономисты предсказывали совсем другое, когда продвигали теорию акционерной стоимости. По результатам исследования, выплаты руководителям в виде опционов на акции снижали, а не повышали их предпринимательский дух в отношении родной компании. В результате теория препятствовала выходу из мирового экономического кризиса 2008 года, ограничивая инвестиционные возможности компании.

Кроме того, вышеуказанная теория способствовала переносу производства в страны с наиболее дешевой рабочей силой. Корпорации, хотя и называли себя создателями рабочих мест, фактически стали их разрушителями. «В период с 1988 по 2011 год, — пишут Джейсон Уинс и Крик Джексон из Kauffman Foundation, — компании, чей возраст превышал пять лет, уничтожили больше рабочих мест, чем создали за все годы, за исключением восьми лет».

Теория акционерной стоимости даже поставила под сомнение способность Америки конкурировать на международном рынке. «Первые сигналы, — говорится в содержательном отчете Гарвардской школы бизнеса, — стали заметны в конце 1970-х — начале 1980-х годов… Компании стали меньше инвестировать в резервы опытной рабочей силы, сети поставщиков, образованное население, материально-техническую инфраструктуру, от которой зависит конкурентоспособность США». Результат: «Фактически все рабочие места, созданные за последнее десятилетие, принадлежат местным компаниям в сфере государственного управления, здравоохранения, ретейла. Они теряют способность конкурировать на международном уровне» (см. и ).

Гонка за краткосрочной акционерной стоимостью также привела к распределению между акционерами, в том числе руководителями, практически всех доходов, связанных с ростом производительности сотрудников. На протяжении предыдущих десятилетий, когда экономика устойчиво развивалась, ситуация выглядела иначе. До 1980 года зарплата и производительность росли согласованно. После 1980 года акционеры стали забирать себе практически все доходы. Такое радикальное перераспределение ресурсов в пользу акционеров и топ-менеджмента и в ущерб остальным сотрудникам не было продиктовано ситуацией на рынке. Как отмечала Financial Times, эти коллективные решения отражают «непреодолимый конфликт интересов».

Теория акционерной стоимости привела и еще к одной ошибке в кадровой политике. Около 30 миллионов работников американских компаний обязаны соблюдать соглашение о неконкуренции. Им запрещено работать в компаниях-конкурентах или открывать собственную компанию в той же отрасли. Удивительно, но эти соглашения «регулярно применяются к низкооплачиваемым сотрудникам, например рабочим складов, сотрудникам заведений фастфуда и даже тем, кто присматривает за чужими собаками». Число сотрудников, заключивших такие соглашения, стремительно растет. Сложно найти оправдание распространению подобных требований, кроме грабительских аппетитов руководителей, которые их предъявляют.

В результате компании отбивают у своих сотрудников желание работать. Как уже сказано выше, лишь один из пяти работников полностью вовлечен в свою деятельность. Еще меньше сотрудников искренне заинтересованы в ней. Более того, один из семи сотрудников активно подрывает корпоративные цели. На рынке, где успех зависит от быстрого создания инноваций, оторванная от целей компании рабочая сила является серьезной проблемой.

***

Влияние теории акционерной стоимости особенно заметно в финансовом секторе, который столкнулся с проблемой получения прибыли в условиях низких процентных ставок и медленного экономического роста. Изначально принятые практики нельзя считать незаконными, несмотря на то что компании не действовали в интересах потребителей или общества. Но фактически они занимались раздуванием цен, искали новые возможности наложить скрытые платежи на клиентов, особенно уязвимых. Одни субъекты рынка начали обманывать систему, играя против своих же ценных бумаг. Другие разработали механизмы, напоминающие сбор пошлин. Например, они занимались быстрым трейдингом, используя для извлечения сборов свои позиции в системе. Третьи торговали деривативами за собственные средства с сомнительной социальной выгодой и огромным риском для общества. Эти операции поддерживались практиками найма и компенсации, которые сделали их неотъемлемой частью корпоративной культуры Уолл-стрит.

С этого момента от незаконных операций компании отделял крошечный шаг. Многие крупные банки вели подобную деятельность, в том числе злоупотребляли взысканием средств. Они занимались отмыванием денег, финансировали терроризм и распространение наркотиков, помогали в уклонении от уплаты налогов и обманывали клиентов с обесценившимися ценными бумагами. Чистая сумма штрафов и судебных издержек на эти незаконные действия с 2008 года превысила $300 млрд.

Последствия теории акционерной стоимости проявляются до сих пор. В 2015 году Citibank и JPMorgan Chase вошли в пятерку банков, уличенных в совершении преступных действий. Barclays, Royal Bank of Scotland и UBS тоже признали свою вину в участии в крупной международной афере, повлиявшей на методы установления процентных ставок в мире. Банки выплатили штрафы в размере практически $6 млрд, но никто из руководства не понес наказания, не говоря уже о тюремном заключении. Были уволены лишь банковские служащие более низкого уровня. Несмотря на свои преступные действия, эти финансовые институты продолжают работать как прежде.

В 2015 году JPMorgan Chase вновь призналась в совершении противоправных действий. Компания согласилась уплатить штраф размером $307 млн. JPMorgan направлял средства клиентов в собственные паевые инвестиционные и хедж-фонды, несмотря на наличие более дешевых вариантов инвестирования. При этом клиенты не знали о произошедшем, несмотря на правила, установленные Комиссией по ценным бумагам и биржам (SEC). В соответствии с соглашением «неразглашенные конфликты получили широкое распространение».

В 2016 году Wells Fargo признался в создании миллионов поддельных счетов для увеличения объема продаж. Банк занимался этим более десятилетия, несмотря на многочисленные протесты менеджеров нижнего звена.

На фоне сложившейся ситуации уже не верится, что банки веками считались оплотами деловой честности. Сегодня, по словам инсайдеров, культура Уолл-стрит направлена на получение краткосрочной прибыли для себя. Компании практически не учитывают влияния своих действий на других людей и общество. Финансовые менеджеры перестали быть хранителями финансовой системы.

Давняя традиция, согласно которой финансовая деятельность расценивалась как принципиальная, жизнеутверждающая и нравственная, ставится под сомнение. Ее заменила неприкрытая, хищная борьба за деньги.

***

Когда активисты-акционеры говорят о «высвобождении ценности» в «экономически неэффективных компаниях», легко поддаться соблазну и начать думать, что компания следует некой значимой социальной цели. При этом есть опасность недооценить последствия для реальных людей и жизни сообществ. Давайте отправимся в Timken Company в Кантоне, штат Огайо. Эта компания уже практически век производит сталь и подшипники. В отличие от других компаний региона, Timken не перевела свои заводы в другие страны с более дешевой рабочей силой. Она осуществила огромные капиталовложения в Кантон, в частности «направила $225 млн на расширение своего сталелитейного завода. Это позволило Timken создавать инновации и занять лидирующее положение на рынке индивидуальной стальной продукции. Компания получает большие прибыли и опережает конкурентов из Южной Кореи, Японии и Германии… Хотя сталелитейная промышленность не относится к числу высокотехнологичных, исследования и инновации очень важны. Около трети продуктов, которые сегодня продает TimkenSteel, были разработаны всего за последние пять лет».

Timken была семейной компанией и вложила серьезную часть своих прибылей в Кантон в виде высоких плат сотрудникам и пожертвований в местные учебные и научные заведения. Timken была не только социально ответственной, но и грамотно управляемой и прибыльной компанией. В течение десяти лет до июня 2014 года акции Timken считались надежной инвестицией. Компания обошла индекс S&P 500–200% к 75%.

Но для финансового сектора этого было недостаточно. В этой истории важную роль сыграли две организации. Первая — Relational Investors, калифорнийский хедж-фонд, который способствовал долгосрочному росту акционерных экономически неэффективных компаний. По его мнению, они были недооценены на рынке. Подобные фонды работают следующим образом. Они приобретают долю компаний, вынуждая их проводить преобразования ради «высвобождения ценности». Они заставляют своих «новоприобретенных» нагрузить себя долгами и выкупить собственные акции. Затем они возвращают активы акционерам, тем самым поднимая курс их акций, забирают свою прибыль и переходят к следующей жертве. При этом хедж-фонду нет дела до финансового состояния, в котором он оставил компанию.

Атака Relational Investors на Timken была тщательно организована, как и все подобные предприятия. Фонд имел необходимые инфраструктуру и опыт. Он публично заявил о необходимости Timken передать ресурсы своим акционерам. Ничего не подозревающее руководство не понимало, что происходит. Компания была неопытной в плане взаимодействия с прессой и не подготовленной к юридическим атакам.

Захват прошел успешно. Чтобы повысить акционерную стоимость, Timken была разбита на две компании: Timken и TimkenSteel. «В конечном счете Relational Investors приобрел долю в компании по цене $40 за акцию, продал ее по цене $70 за акцию и получил 75%-ную прибыль — $188 млн».

При этом фонд не создал ни новых рабочих мест, ни продуктов или услуг для потребителей. Он просто отнял средства, которые менеджеры и рабочие компании накапливали годами упорного труда. Фонд не волновала дальнейшая судьба Timken, как и ситуация с рабочими местами в Кантоне. В течение года он продал акции Timken и TimkenSteel.

С тех пор обе компании Timken не смогли преуспеть на фондовом рынке. Рост курса акций, спровоцированный реструктуризацией Relational Investors, оказался эфемерным. По данным на начало 2017 года, Timken потеряла более 30%, а TimkenStell — более 60% своей стоимости за период, в который индекс S&P 500 рос.

Вторым, более удивительным героем этой истории является фонд California State Teachers’ Retirement System, известный как CalSTRS. Он представляет учителей и их семьи в Калифорнии — практически миллион человек. Это одиннадцатый в мире по величине государственный пенсионный фонд. «На начало борьбы CalSTRS владел акциями Timken всего на сумму $16 млн против акций во владении Relational Investors на сумму $250 млн. Но он также имел более $1 млрд в оперативном управлении с Relational Investors». CalSTRS служил идеальным прикрытием для Relational Investors. «Timken была рискованной мишенью для руководителей фонда. Их могли посчитать кем-то вроде Гордона Гекко, который пытается получить легкие деньги путем захвата авторитетной семейной компании, обходящей соперников на фондовом рынке». Но наличие пенсионного фонда вроде CalSTRS в качестве публичного партнера позволило Relational Investors обмануть всех. Разрушая Timken, хедж-фонд якобы выполнял благородный общественный долг: защищал от безнравственных богачей Кантона учителей калифорнийских школ, оказавшихся в тяжелом материальном положении.

Эта история довольно удручающая — ни один из «героев» не понес наказания за совершенную аферу. Калифорнийские учителя и их пенсионный фонд делали все возможное, чтобы оставаться платежеспособными в условиях низких процентных ставок. Вероятно, большинство учителей не подозревали о неблаговидной роли Relational Investors. Менеджеры Timken делали все возможное, чтобы не дать выпотрошить свои активы, но семейной компании оказалось не под силу тягаться с опытными рейдерами. Фонд Relational Investors так же бесполезно обвинять в захвате Timken, как кота в нападении на мышь: охота на уязвимые компании с ничего не подозревающими менеджерами и последующее выкачивание из них денег заложены в основу любого хедж-фонда. Это, если так можно выразиться, их профильное занятие. Несправедливость заключается в том, что действующая экономическая модель вынуждает общество гнаться за краткосрочными выгодами в ущерб долгосрочным инвестициям, которые создают реальные продукты и услуги для реальных потребителей и укрепляют экономику.

Timken стала одной из сотен жертв. Количество подобных схем стабильно растет: в 2013 году их было совершено более 200, в 2015 году — около 300. От агрессии не защищены даже самые крупные организации: объектами нападений за последние несколько лет стало множество компаний, входящих в рейтинги Fortune 100 и Fortune 500. Общее число активистских кампаний по-прежнему высоко, поскольку активисты также целятся в мелкие и средние организации.

***

Главная цель теории акционерной стоимости заключалась в решении мнимой агентской проблемы. Согласно ей, существует риск того, что менеджеры корпораций начнут действовать в личных интересах и пренебрегать интересами своей компании. Как ни странно, сторонники теории лишь усилили агентскую проблему и вывели ее на макроэкономический уровень.

Даже при спаде эффективности деятельности национальных корпораций вознаграждение их руководителей продолжает расти. В период с 1978 по 2013 год оплата CEO выросла на впечатляющие 937%, тог­да как зарплата рядового сотрудника — всего на 10%. Соотношение вознаграж­дения 500 самых оплачиваемых CEO и среднестатистического работника сегодня составляет практически 1000:1, или $33 млн. При этом 82% оплаты CEO происходит в виде опционов на акции.

Такое вопиющее неравенство — не просто результат самостоятельных действий отдельных CEO. Проблема усугубляется назначением на должность по знакомству. По результатам исследования, опубликованного в The Accounting Review, 62% директоров, находящихся в дружеских отношениях с CEO, сообщили, что ради бонуса для своего друга сократили бы бюджет на исследования и разработки.

Основное предположение, которое авторы вкладывали в теорию акционерной стоимости, заключалось в том, что после получения акций CEO начнут действовать как собственники. Они будут терпеливо планировать деятельность компании и работать на ее долгосрочное благосостояние. Однако профессора не учли, что срок пребывания в должности CEO значительно сократился. С учетом этого фактора руководители, в отличие от постоянного владельца частной фирмы, поддаются соблазну хвататься за любое возможное вознаграждение, пока в компании все хорошо. Исследования показывают, что, получив оплату в виде опционов на акции, боссы ведут себя вовсе не как собственники частных фирм. Они стремятся получить краткосрочные выгоды для себя. Между тем теория акционерной стоимости была призвана бороться именно с таким поведением!

Как резюмирует Робин Хардинг в Financial Times, «пора перестать рассматривать корпоративное правительство и выплаты руководству как торжество справедливости. Их необходимо позиционировать как главную макроэкономическую проблему».

***

Долгие годы не было очевидно, какую цену реальная экономика платит за «ублажение» СЕО. Издержки маскировались эффектами финансового инжиниринга. К счастью, Center for the Edge (Deloitte) провел авторитетное исследование всех американских компаний. Согласно его результатам, в период с 1965 по 2015 год продуктивность корпораций стабильно снижалась. Лучший показатель их эффективности — рентабельность активов — составляет всего четверть от показателя 50-летней давности.

Однако есть и еще более глубокая проблема. Финансовый инжиниринг спровоцировал чрезмерный рост финансового сектора. Сегодня он в три раза больше, чем несколько десятилетий назад. Хотя этот рост выгоден представителям Уолл-стрит, с точки зрения экономики он ведет к нерациональному распределению финансовых и кадровых ресурсов. Люди и деньги, которые можно было направить на благо обществу, идут на социально непродуктивную деятельность. Она полезна не более, чем азартные игры в Лас-Вегасе.

Негативное воздействие на экономику впечатляет. Исследование, проведенное Международным валютным фондом, фиксирует прямые издержки американского экономического роста в размере 2% ВВП ежегодно. Другими словами, если бы финансовый сектор был соответствующего размера, экономика США испытывала бы нормальный экономический подъем в размере 3–4% ежегодно. В последние же годы он в среднем составлял удручающие 1–2%. Потери ежегодно составляют более $300 млрд. Эта чрезмерная финансиализация американской экономики превратилась в огромную макроэкономическую проблему.

***

Вернемся к нашей аналогии с футболом. Если бы подобная ситуация возникла в НФЛ, от комиссионера Лиги потребовали бы решительных действий, чтобы покончить с манипуляциями и вернуться к настоящему футболу.

Однако сфера бизнеса, где «реальная игра» превратилась в спекуляции, продолжает работать как ни в чем не бывало. Регулирующие и законодательные органы не видят в этом никаких проблем.

Впрочем, справедливости ради следует признать, что некоторые сигналы тревоги были услышаны. Профессора Гарвардской школы бизнеса Джозеф Боуер и Линн Пейн назвали теорию акционерной стоимости «ошибкой, кроющейся в самой сути корпоративного руководства». Однако в финансовой прессе каждый вопиющий случай корпоративного беспредела представляется исключением из правил. «Инциденты случаются, — признает The Economist, но не винит в этом теорию акционерной стоимости. — Вспышки безумия на рынках происходят из-за того, что люди нарушают правила, а не следуют им. Это относится к интернет-пузырю 1999–2000 годов, выкупу за счет заемных средств в 2004–2008 годах и краху банковской системы. Подобные фиаско происходят из-за ошибок правительства и человеческой природы, а не идеи».

Ссылаться на человеческую природу и правительство — самое простое, что можно сделать в подобной ситуации. Но нельзя отрицать очевидное: сама суть рассматриваемой теории провоцирует ошибки правительства и дефекты человеческой природы, превознося финансовую меркантильность руководителей и узаконивая финансовых хищников.

Поскольку «исключениям из правила» нет конца и края, следует признать, что эти исключения фактически и стали правилом. Необходимо незамедлительно принять соответствующие меры — ведь вышеописанные поведенческие модели имеют ужасные последствия для финансов, общества и макроэкономики.

***

В главе 12 мы обсудим более широкую тему политических и общественных перемен. Перед Agile-лидерами на всех организационных уровнях стоит чрезвычайно актуальный вопрос: как защитить Agile-управление от отравляющих последствий теории акционерной стоимости?

Самый очевидный вариант — просто скажите «нет»! Некоторые CEO так и сделали. Джек Уэлч назвал теорию акционерной стоимости «самой глупой идеей в мире», в то время как…

• Ксавье Уйяр, председатель совета директоров и CEO Vinci Group, признал ее «абсолютно идиотской».
• Джек Ма, CEO Alibaba, сказал, что «потребители на первом месте, сотрудники на втором, акционеры на третьем».
• Пол Полман, CEO Unilever, выступил против «культа акционерной стоимости».
• Джон Маки, CEO Whole Foods, осудил компании, которые «считают своей целью максимизацию прибыли и относятся ко всем участникам системы как к средствам достижения этой цели».
• Марк Бениофф, председатель совета директоров и CEO Salesforce, заявил, что эта по-прежнему популярная теория «неверна». «Задача бизнеса — не только создавать прибыль для акционеров. Цель компании — улучшать мир».

Ларри Финк, CEO BlackRock, крупнейшей в мире институционной компании, обратился ко всем своим коллегам, входящих в список S&P 500. Он призвал их развивать долгосрочные стратегии. Компании «направляют недостаточно средств в создание инноваций, опытную рабочую силу или важные капиталовложения», заявил он.

К сожалению, большинство корпораций еще не откликнулись на призыв Финка. Они поддались блеску самого ужасного механизма финансового инжиниринга — обратному выкупу акций. Мы вернемся к этому вопросу в главе 9.

ОШИБОЧНЫЙ ЮРИДИЧЕСКИЙ ПРЕЦЕДЕНТ ПО АКЦИОНЕРНОЙ СТОИМОСТИ

Идея о том, что корпорация — это фикция, является иллюзией, в которую верят экономисты. Вероятно, она вызвана заключением, которое они пытаются доказать. Неудивительно, что она не разу не подвергалась сомнению с юридической точки зрения.

Сторонники теории акционерной стоимости также утверж­дают, что максимизация акционерной стоимости обязательна по закону. При этом профессор права Линн Стаут в своей книге The Shareholder Value Myth утверждает, что теория акционерной стоимости не только контрпродуктивна, но и юридически несостоятельна. Акционеры не владеют корпорацией:

По законодательству акционеры скорее похожи на контрагентов вроде кредиторов, сотрудников и поставщиков. Директора не обязаны отдавать им прибыль — они могут направлять деньги на то, что считают нужным. Возможно, они захотят выплатить больше сотрудникам или инвестировать в исследования. Суд предоставляет советам директоров свободу решений и действий. Закон обращает на акционеров особое внимание лишь при поглощении компании и банкротстве. При банкротстве акционеры становятся претендентами на имеющийся доход.

ЧТО ТАКОЕ НАСТОЯЩАЯ АКЦИОНЕРНАЯ СТОИМОСТЬ?

«Сегодня акционерная стоимость правит бизнесом», — провозгласил The Economist в 2016 году. При этом автор статьи признает, что рассматриваемая теория «вызвала чувство, что экономика западных стран не повышает благополучие большинства людей». Она рассматривается как «лицензия на плохое поведение, в том числе попытки сэкономить на инвестициях, огромные выплаты, высокую долговую нагрузку, бессмысленные поглощения, бухгалтерские махинации и увлечение обратным выкупом акций. Операции обратного выкупа в Америке в сумме составляют $600 млрд в год».

«Такое случается, — продолжает The Economist, — но оно вовсе не связано с теорией акционерной стоимости». Настоящая теория, как утверждается в статье, выглядит совсем иначе — это что-то чистое, благородное и общественно полезное. Она предполагает инвестирование в деятельность, в которой «используемый ею капитал дает высокую отдачу, определяемую соотношением денежного потока и минимальной рентабельности (доходность с поправкой на риск, ожидаемый инвесторами)».

Если вы не совсем поняли последнее предложение, не переживайте — вы не одиноки. Как поясняют авторы рецензируемой книги, указанной в статье The Economist (Valuation: Measuring and Managing the Value of Companies, написана сотрудниками McKinsey & Company), многие CEO не обладают достаточными финансовыми знаниями, чтобы понять и применить на практике последнее предложение цитаты.

Недавнее исследование, проведенное Credit Suisse, показало, что в реальности большинство ключевых инвестиционных решений принимаются на основе репутации руководителя, выдвигающего инвестиционное предложение, и интуиции CEO. Поскольку руководители по большей части получают вознаграждение за повышение текущего курса акций, догадайтесь, что скажет CEO его интуиция? Разумеется, именно решения, основанные на теории акционерной стоимости, повысят текущий курс акций.

Сегодня миром бизнеса правит упрощенная версия этой теории. Как уже говорилось, согласно ей цель компании — максимизация акционерной стоимости, выражаемой текущим курсом акций. Сама мысль о том, что большинство фирм основывают свои решения на «используемом капитале», который дает «высокую отдачу, определяемую соотношением денежного потока и минимальной рентабельности (доходность с поправкой на риск, которую ожидают инвесторы)», является не чем иным, как фантазией.

В ежедневной финансовой прессе выдвигается версия теории акционерной стоимости, связанная с курсом акций в краткосрочном плане. Руководители любого крупного акционерного общества принимают ее в качестве дежурной версии, а активистские хедж-фонды — в качестве метода работы. Она одобряется регуляторами, инвестиционными компаниями, аналитиками, политиками и зачастую выдается за элементарный здравый смысл. Эта версия ведет к опасным последствиям, которые описал автор The Economist в своей статье.

Теория акционерной стоимости, основанная на тщательном расчете «соотношения долгосрочной акционерной стоимости и минимальной рентабельности» (доходности с поправкой на риск, которую ожидают инвесторы), может преподаваться в бизнес-школах. Она может публиковаться в учебниках по ведению бизнеса вроде Valuation. Но в реальном мире бизнеса преобладает версия теории акционерной стоимости, связанная с курсом акций в краткосрочном периоде.

Разве может быть иначе? В своей знаменитой статье Theory of the Firm, вышедшей в 1976 году, авторы Уильям Меклинг и Майкл Дженсен объяснили привлекательность теории акционерной стоимости: она предлагает простой и понятный показатель эффективности ежедневного процесса принятия решений в компании. Менеджеры могут спросить себя: «Повысит ли это решение квартальные прибыли и тем самым поднимет ли курс акций? Если да, мы принимаем его. Если нет, не принимаем». Такая ясность и привела к распространению теории акционерной стоимости.

И параллельно — к недальновидности, невниманию к инновациям и другим отравляющим последствиям увлеченности акционерной стоимостью.

АДАМ СМИТ И КОРНИ ТЕОРИИ АКЦИОНЕРНОЙ СТОИМОСТИ В ФИЛОСОФИИ

Теория акционерной стоимости в своем современном виде сформировалась в 1970-х годах. Однако ее интеллектуальные корни ведут к «Исследованию о природе и причинах богатства народов» Адама Смита (1776). В своей работе Смит говорил о «невидимой руке», которая словно по волшебству превращает эгоизм из порока в добродетель. Бизнесмен может стремиться к личной выгоде, но при этом его «ведет невидимая рука, которая дает результат, не соответствующий его намерениям… Преследуя личные корыстные интересы, он зачастую содействует интересам общества и делает это эффективнее, чем при реальных намерениях делать это».

Маловероятно, что Адам Смит поощрял неприкрытое стремление к личной выгоде. Он написал целую книгу, «Теория нравственных чувств», в которой утверждал обратное. Тем не менее несколько поколений экономистов позаимствовали понятие этой пресловутой «невидимой руки». Они превозносили личный интерес как психологическую основу современной экономики. Были разработаны простые математические модели, слабо связанные с реальностью, которые доказывали, что личный интерес в бизнесе ведет к созданию лучшего из всех возможных миров.

Фридман, Меклинг и Дженсен взяли эту идею «невидимой руки» и предложили компаниям индульгенцию на стремление к огромной личной выгоде. Кто обвинит их в продвижении основной идеи их профессии к этому логическому заключению? Если личный интерес в получении прибыли является добродетелью, а не пороком, почему бы не пуститься за ней в погоню сломя голову? Пусть бизнесмены упорно преследуют свои корыстные интересы, и все от этого выиграют!

К сожалению, теоретики упустили важный аспект — принцип косвенности. В сложных социальных ситуациях цели зачастую достигаются косвенно, а не напрямую. Централизованное планирование — не самый эффективный способ управления экономикой. Лобовая атака приносит результат в редких случаях. Прямое заявление о намерении — не лучший способ занять кресло президента или премьер-министра. Прямые поиски счастья — не лучший способ стать счастливым. Аналогично и в бизнесе упорная прямая погоня за прибылью необязательно является лучшим способом получить желаемое.

История предпринимательства на протяжении последних десятилетий стала походить на согласованные усилия по игнорированию сложности. В поисках наикратчайших путей к успеху бизнесмены мыслят линейно. Фридман, Меклинг и Дженсен подхватили зарождающуюся психологию, но упустили из виду неожиданные особенности разума и сердца человека. Они предположили, что лучший способ достичь сложной цели — двигаться к ней напролом. Это не так. Сложные условия хаотичны и нелинейны. Реакция других людей на наши действия и намерения является ключевым компонентом, который нельзя сбрасывать со счетов. Формулирование или распространение информации о прямой цели может спровоцировать поведение, препятствующее достижению этой цели.

Получение прибыли — это результат, а не цель успешного бизнеса. Так было всегда. Переход власти на рынке от продавца к покупателю придал этой истине новый смысл.

Цель (и более того — единственный для компании рациональный способ получать прибыль) заключается в создании потребителя. Короткие пути к процветанию, когда деньги выжимаются из денег, представляют собой опасную иллюзию. Благополучие возникает при создании реальных товаров и услуг для реальных людей, а не из спекуляций по типу казино, которые позволяют подзаработать на волатильности.

НЕПРЕДВИДЕННЫЕ РИСКИ АКЦИОНЕРНОЙ СТОИМОСТИ

Статья Меклинга и Дженсена, опубликованная в 1976 году, входит в число наиболее цитируемых, но наименее читаемых бизнес-статей всех времен. Она изобилует сложными математическими расчетами. Зачастую ее используют для количественного экономического обоснования максимизации акционерной стоимости, а также щедрых выплат руководителям, принявшим эту теорию, в виде опционов на акции. Однако авторы не раскрыли неожиданные риски своего главного тезиса.

В статье Меклинг и Дженсен уделяют внимание лишь разовым решениям и краткосрочному воздействию вышеупомянутых выплат. Долгосрочное же воздействие теории акционерной стоимости, выражаемой курсом акции, описывалось как «важные вопросы для предстоящего анализа» — анализа, который авторы никогда не собирались проводить.

Они рассматривают риск того, что руководитель может принимать «решения, которые дадут ему выгоду (в краткосрочном плане) в ущерб текущим держателям облигаций и акционерам». Авторы с удовлетворением заявляли, что этот риск не материализуется: «Если [руководитель] приобретает репутацию реализатора подобных сделок, он должен ожидать, что это негативно повлияет на условия, которые позволят ему получить будущий капитал из внешних источников. Это повысит выгоды, связанные с “праведностью”, и снизит объем агентских издержек».

Однако авторы не предвидели риск того, что «праведность», связанная с заботой об интересах акционеров, превратится в чудовищные объединения руководителей и акционеров против интересов корпорации. Руководители могут вступить в сговор с акционерами и корпоративными рейдерами, чтобы извлечь из компании выгоду. При этом они будут действовать в ущерб клиентам, сотрудникам и самой организации. Авторы также не понимали, что этот риск может возникнуть в колоссальных масштабах.

Теоретики не предвидели и еще один риск. Сегодня компании исходят в своей деятельности из того, что руководители должны иметь мотивацию для работы в интересах акционеров ради финансовой выгоды. Такая трактовка оборачивается в кошмарное самосбывающееся пророчество. Чаще всего топ-менеджеры вовсе не стремятся к «праведности» заботы о долгосрочных интересах акционеров, а становятся гротескными карикатурами, символами корысти и жадности, получая огромные компенсации и пенсионные пособия.

Авторов не интересовал риск такой трактовки роли руководителей для самой компании, потому что для них последняя была всего лишь «юридической фикцией» (). В мире теории, населяемом такими учеными-экономистами, если одна компания обанкротилась, ее заменяет другая. Они не учли риск того, что их теория имеет огромные экономические и социальные последствия в виде закрытия корпораций и даже исчезновения целых отраслей, в том числе созданного на их основе социального капитала. Они также не учли вероятность того, что перенос производства в другие части света в поисках более дешевой рабочей силы ради увеличения акционерных выплат может нанести непоправимый вред национальному производственному капиталу. В случае потери этого капитала его будет нелегко восстановить.

Еще меньше авторов волновали риски для сотрудников. Последние рассматривались как взаимозаменяемые и даже одноразовые активы в интересах капитала. По мнению этих ученых, если люди теряют работу, они всегда могут трудоустроиться в другое место. «Сотрудник защищен от деспотизма работодателя, — беспечно утверждал Милтон Фридман, — из-за наличия других работодателей, к которым всегда можно перейти». Авторы теории никогда не задумывались, что однажды десятки миллионов американских работников — даже малоквалифицированных — будут связаны соглашениями о неконкуренции. Согласно этим соглашениям, они потеряют право переходить на работу в компанию-конкурент или открывать собственный бизнес в этой отрасли.

Авторы не предвидели и риска того, что извлечение стоимости из корпораций может принять такие масштабы, что лишь редкие работодатели будут предлагать качественное трудоустройство. Они также не предполагали, что этот процесс, доминирующий десятилетиями, начнет оказывать воздействие на макроэкономическом уровне и в итоге обернется нехваткой потребителей реальных товаров и услуг и ограниченными возможностями инвестирования. Говоря на языке макроэкономики, возникнет недостаток спроса, о котором писал Фридман. Таким образом, экономику ждет длительный застой.

Авторы также не задумывались о вероятности того, что теория акционерной стоимости и нисходящее командно-административное управление вступят в порочный союз. Как только компания начинает следовать теории акционерной стоимости, текущий курс акций становится целью, и щедро награждаемое высшее руководство стремится к этой цели, у него не остается другого выбора, кроме как осуществлять командно-административное управление. Курс на получение прибыли для акционеров и руководства неизбежно лишает сотрудников мотивации. Большинство из них работает по принуждению, без малейшего энтузиазма. Авторов теории не беспокоило, что это станет серьезной проблемой для экономики нового типа, которая зависит от инноваций, создаваемых вовлеченными работниками наукоемкого труда. Сам по себе способ управления компанией для этих ученых-экономистов не представлял особого интереса.

Движимые целью повысить немедленные выплаты акционерам, корпорации не инвестировали в обучение и повышение квалификации своих сотрудников, а просто переносили производство в регионы с более дешевой рабочей силой. В результате число обученных работников в развитых странах уменьшилось настолько, что не с кем стало открывать новый бизнес.

Экономистов мало беспокоили потребители. Если тем не нравятся товары и услуги одной корпорации, то, как писал Милтон Фридман, они могут купить их у другой: «Потребитель защищен от деспотизма продавца из-за присутствия на рынке других продавцов, с которыми он может взаимодействовать».

Экономисты также не задумывались над тем, что, если большинство национальных корпораций решат распределять ресурсы между акционерами, вместо того чтобы инвестировать в инновации для потребителей, последним это не понравится. Они обратятся за товарами и услугами к иностранным компаниям, которым они небезразличны. В итоге пострадают целые отрасли или даже вся экономика страны.

Теоретики не думали и об ущербе, который наносит обществу закрытие предприятий из-за переноса производства в другие страны. Как уже было сказано, сокращение затрат на рабочую силу — верный способ повысить выплаты акционерам. Предполагалось, что «магия рынка» и процесс «созидательного разрушения» излечат любую рану, нанесенную экономике стремлением к краткосрочному извлечению стоимости. Однако со временем это извлечение достигло такого масштаба, что ресурсы всей экономики не могут возместить причиненный сообществам ущерб.

Распределение ресурсов, предназначенных для инвестиций, между акционерами и руководителями подрывает экономический рост, способность национальных производителей конкурировать на международном рынке или предоставлять качественный уровень жизни. Экономика оказалась в такой ситуации, когда может лишь поддерживать видимость благополучия с помощью огромных потоков дешевых денег от центральных банков.

Стимул повышать курс акций оказался слишком соблазнительным, и большинство руководителей воспользовались им, вместо того чтобы расширять бизнес за счет инвестирования в рынкообразующие возможности.

Перечисленные тенденции возобладали за последние 40 лет.

Фридман стал известен благодаря высказыванию об ошибочности благих намерений. «Концентрированную силу, — писал он в своей книге “Капитализм и свобода”, — нельзя считать безопасной только из-за того, что ее создатели движимы благими намерениями». Разумеется, Фридман говорил о государстве, но его изречение стало пророческой критикой собственных трудов, посвященных частному сектору.

За свою прославленную карьеру Фридман оказал огромное воздействие на экономическую политику и управленческую практику. Но большое влияние рождает и огромную ответственность. Последствия доктрин Фридмана были прямо противоположны тому, что он предполагал. Фридман действовал из лучших побуждений, но последствия его трудов не были безобидными. Его почитатели утверждают, что он «спас экономику США» и создал «лекарство от капитализма». К сожалению, оглядываясь назад, мы видим, что лекарство оказалось опаснее самой болезни.

Отправить