В землю обетованную

Солнце. Путь в Тивериаду. Всегда там все цветет. Но ведь Иудейская пустыня тоже текла «медом и млеком», но «преложил Господь землю плодородную в сланость от злобы живущих на ней». Вот так. В пустыне этой была сотня монастырей, сейчас едва ли десять. Молоко было и коровье, и козье, и верблюжье, а медом называли сок фиников. Это гид. Он же (и откуда взял?): «Всемирный потоп не накрыл землю обетованную. Потерянный рай. Отсюда – допотопная тяга сюда всех: персы, турки, арабы, монголы, сельджуки, османы». Приплюсовывает крестоносцев. Вот на что выводит. Может, и Вятку не затапливало? То-то меня сюда тянет.

«Слово Иордан с иврита – спускающаяся река. Но тут и скифские корни. В верховьях – минус двести метров от уровня моря, при устье – минус четыреста. Не слабо. Не вялая река». Гид обращает внимание на пустынные земли: «Это не песок, лёсс. Если оросить – плодородны». Видя, что всем интересны мелькающие за окнами поселения бедуинов – шатры, изодранное тряпье на шалашах, вагончики, фургоны, старые остовы автобусов, сообщает: «Бедуины. Есть собственно бедуины – кочевники, гордый народ, рабски не прикованы к дому. Есть феллахи, оседлые земледельцы. Бедуины их презирают. Но уже и у бедуинов сыновья – водители автобусов. Дед на верблюде, внук, – показывает на водителя, – на машине, оснащенной электроникой». Тут же рассказывает давно известную шутку, что всех водителей на Ближнем Востоке зовут Шумахерами. Рассказывает, что уксус – это сын вина, что тут бывали битвы за торговлю благовониями, ибо сбыт ароматических вод и масел востребован был всегда. Бань нет, мыться негде, а пахнуть хочется привлекательно. Рассказывает, что тут вот памятники крито-микенской культуры, что здесь сирийско-египетский разлом, что Израиль – это борющийся с Богом, что Палестина означает вторгающийся, – гиды всегда кольнут арабов. Лягает попутно и Ясира Арафата, но чувствует: это не проходит, для нашей Церкви от Арафата одни милости.

Гид молчать не может, сообщает, что везде, «куда дотянулась мощная волосатая рука израильтянина-первопроходца, преображение». Тут и спорить неохота. Матушка наша, ясно, таких гидов наслушалась, сидит и молится. Буду и я.

Наконец и гид устает и просит пощады: «У меня уже заплетык языкается». И то сказать, он уже доехал до таких вот перлов: «Сулейман Великолепный, построя стены Иерусалима, дал фирман вначале франсисканцам, вошедшим в доверие, но это же крестоносцы, и он отметил православных, они в крестовых походах замечены не были. Это же, несомненно, гораздо более лучше».

Расквартировались. Бегал к озеру, к тому месту, где, ужасаясь его замусоренности, раздевался и заплывал. Сейчас не решился. Пока телом слаб. Организмус, как женщина, требует внимания и ухода. Надо, надо брать и сердечное, и желудочное, и головное лекарство с собой. Но и перетерпеть полезно. Причастился – прими болезни как искушение и радуйся. Лишь бы не слечь.

Но как же все загажено. Как все такое меня в первые приезды поражало и пришибало – озеро, по которому ходил «аки посуху» Спаситель. И такие берега. Как после массовки. Обувь, игрушки, пластиковые бутылки, поплавки, обрывки сетей, целлофан, картон. Все мокрое, скользкое, противное. Разгреб хотя бы узенькую дорожку к воде. Забрел в воду, умывался и пил, молясь, чтобы помогло.

Ходил к греческому монастырю. Рядом уже наше владение. Старые черно-базальтовые стены. Так и вижу вывеску: «Странноприимный дом Русской Православной Церкви». Уверен, что так и будет берег и похорошеет, и очистится от продуктов цивилизации.

Но какой же шум! Улица гудит гудками и ревет моторами, в номере шумит, сказали, что не отключается кондишен. Давит на уши, от них переходит в голову, опускается в грудь, тяжелит ее.

Нет, снова к морю! Ужинать не буду, дам желудку каникулы. Сквер перед морем чистят дворники. Гигантским пылесосом вздымают старые листья и втягивают их внутрь объемистого пузыря.

Только у моря, если сидеть совсем близко, склоняясь, слышен древний шум библейской истории. Слушал уже сегодня ласковый прибой озера у монастыря святой Марии Магдалины. Но так мало, так торопили. А ужинали часа три, желающие – дольше.

Сидел до поздних сумерек. Купил в ночном магазинчике сухариков, чуть поел, опять же отважно запил водой озера.

Утро. Спасибо тебе, моя родина, моя семья, приучили вставать рано. Делегация кряхтит, когда выезд всего-навсего в восемь, а я с пяти – с шести бегаю по округе. Совсем не хвалюсь, а радуюсь. Как же везде и всегда хорошо ранним утром! Воздух чище, на улицах просторно, в море мало лодок. Безлюдно на улицах. Помоги, Господи, сохранить в сердце все, что вижу сейчас с десятого этажа.

Вижу сверху путь, который только что прошел по берегу Тивериадского моря. Тверь наша, Самара – это все отсюда. Здесь же град Тверия, и самаритяне здесь.

Выехали. Гид почему-то начал о мифическом существе, которое отгоняло мух. А, оказывается, его имя Веельзевул. Синий его цвет, синего цвета боятся мухи. Сказать бы это жильцам общежитий, где синим (кубовым) цветом закрашены засиженные мухами стены. «Синий цвет у каббалистов, – говорит гид, – сейчас проезжаем их синагогу». Вот оно что.

Снежная шапка на горе в две тысячи двести метров. Поля пшеницы. Место битвы крестоносцев с Саладдином. Была жара. Саладдин приказал отступать. Крестоносцы, блестяще вооруженные, в доспехах, на конях, которые тоже в доспехах, преследовали, радуясь победе. Но рано радовались – солдаты Саладдина засыпали колодцы, поджигали сухую траву. Каково в железных доспехах. Умирали от жары, и умирали не в переносном смысле.

Да, а те караваны по десять тысяч верблюдов. Они же на две трети везли воду. Стали от этого делать станции, так и города создавались.

Это я коротко пересказал, не было сил записывать. Сыпались потом слова, и цифры, и события: филистимляне, моавитяне, амаликитяне, лангобарды, гунны… Сирийцы арабизировались и утратили арамейский язык. Арабский этнос имеет тенденцию к расширению и поглощению. Далее звучало: Армагеддон, Гевал и Аммон, египетское пленение, Вавилон, Египет; мать Ирода – набаттейка; жена царя Ахава, ненавидевшая пророка Илию, Иезавель, была финикиянка… Гид евреев в обиду не давал – «они после пленения, – он не сказал – Божьего наказания, – быстро оживали на страх соседям». Все его комментарии – доказательства древности израильтян (а кто спорит?) и их первоприсутствия тут везде. Арабы тебе как дважды два докажут свое преждеприсутствие. Да рассудит их Господь!

Мелькнула очередная мечеть, а где мечеть, тут и православный храм. Мимо летим. А где наша матушка? Оказывается, утром сообщила женщинам, что отзывают. Думаю, просила отозвать, ибо гид в поездке первенствует. Он вроде бы дает сумму знаний, совершенно не настраивающих на молитвенное состояние. Ведь где мы? Это он тут живет, а мы – в Святой Земле. Вот: «Муэдзины были слепые или специально ослепленные. Спро́сите, почему? – Но мы же не спрашиваем. – Место муэдзинов – на минарете, выше всех. Сверху видели женщин. На плоских крышах протекала жизнь. Чтоб никому не давать видеть своих жен, моющихся, отдыхающих, муэдзина лишали зрения». Зачем это нам?

Рассказывает о селении Афул, которое наполнено своеобразными жителями:

«Когда кого-то упрекают в отсутствии сообразительности, спрашивают: ты что, из Афула? Это то же, что спросить: ты что, из Чухраёв? – то есть вроде как сибирский валенок. А без этого сведения разве бы не прожили?»

Сам, без гида, издали узнаю́ Назарет. Назаретянин – житель Назарета, а назореи – секта. «Инославцы, – сообщает гид, – не иноверцы. Они славят того же Бога, но по-своему». Попутно, непонятно, по пути с чем, сообщает, что иудейский головной убор кипа означает сферу, купол – знак власти Бога над тобой.

На остановке ограбили: картонный стакан горячей воды, в которой мокнет серый мешочек с чем-то, – доллар. И пить не стал – выплеснул. Смешной протест – доллар-то отдал. А что я удивляюсь? В Домодедове стакан чая – сто рублей. Но хоть чай, а не жмых.

Вроде и хорошо – кондиционеры в автобусе. Но вот кто-то чихнул, и вентиляторы гоняют заразу по салону.

«В золоте купались, но не в вине. Не развратились. За прелюбодеяние убивали. Гомосексуалистов забивали камнями до смерти».

Это гид о своих предках.

О фантастических урожаях в кибуцах. О героических Бен-Гурионе и Голде Меир. Жила в хрущевской пятиэтажке.

Ну и что записал? День ездил. Нет, надо заречься ездить с гидами-иудеями. Погребают все ощущение святости Земли под завалами начитанности. Вот тоже был один, вспоминаю, ехали от Красного моря, по пути возвращения евреев из египетского пленения. «Гора Ор, тут скончался Аарон, брат Моисея. Ор – граница меж Идумеей и Палестиной. Недалеко Кадеса, в переводе святое место, был стан после первого года странствия. Умерла Мариам, сестра Моисея…» Но штука в том, что записал же! Вот что характерно. А нужно мне это было? И прочесть мог. А сейчас, а сегодня ведь было же и утро, и озеро, и Иордан. Было – и пронеслось. Вот это дай, Боже, запомнить. И то, как начал извергать тонкие струи, как струны, памятник озеру, сделанный по контуру озера, а сквозь эту водяную светящуюся решетку засияло восходящее солнце.

И опять уносилось сердце во времена начала новой эры. Встали рыбаки совсем на заре в городе Вифезда, рядом же, пешком шли, а это был день встречи со Спасителем. Никто вначале апостолу Андрею (будущему) не поверил. «Иди и смотри». И пошли, и увидели. Так же бы и нам приходить и видеть.

Ох, скоро улетать.

Гид, спиной ко мне, кому-то по телефону: «Нет, не успею. Ты же знаешь этих русских. Они ж еще везде всегда молиться будут. По определению».

Днем ему наш руководитель: «Священник с нами. Надевай рубашку и крестись». Гид: «А кормить мою семью кто будет?» В благодарность за предложение анекдот из времен учебы в СССР: «Что такое недоперепил? Это значит – выпил больше, чем нужно, но меньше, чем хотелось». Тут же уже известное: русский любит выпить, украинец любит сало, еврей любит маму.

Даже на Голгофе умудряется сказать так: «Место казни преступников. Казнили в том числе и человека, объявившего себя царем. По закону это смертный приговор». А помню, по Иерусалиму ходил человек, говорящий всем, что он царь Давид. Не то что не казнили, даже в полицию не забирали. Или (опять о гиде) в Вифлееме, у колонны с пятью отверствиями: «По легенде, из этих дырок вылетели осы и пчелы, которые разогнали персидскую конницу, во что ваш покорный слуга склонен где-то как-то, в общем, не верить. Но вложить враз пять пальцев в отверствия на всякий случай рекомендую».

Дважды расступались воды Иордана. Для Иисуса Навина и Иисуса Христа. Отсюда вознесся Илия. Упал сверху его плащ на руки Елисею. Мария Египетская переходила поверху.

Вода при освящении кипит вокруг креста. Иордан пошел вспять, в гору, когда крестился Христос.

Были броды. В жару медведи, львы, лошади пили из одного места.

Воробей на Голгофе: «Жив, жив!» Голубь: «Умер-р-р, умер-р-р».