Лунный город

Сотни и сотни автобусов, тысячи машин. Разъезд. Матушка успела отлучиться и собрала пучок пустынной капусты, которой питалась Мария Египетская. Попробовал. Есть можно. Но я-то попробовал, у меня в сумке лепешки из «города хлеба», а у нее только вот эти листочки были.

Как хорошо без гида. С матушкой молитвенное состояние не утихает. Вспоминаем с ней собаку Найду, которая жила на русском участке церкви в Иерихоне, а он еще был отгорожен от участка Русской Зарубежной Церкви. Найда вырыла под забором ход и лазила с участка на участок в зависимости от свирепости солнца. Обе монахини ее прикармливали. Так она их и подружила. «Ее шакал укусил потом, – говорит матушка, – умерла. Сейчас у них Цезарь. Очень приветливый. Огромный».

О, не надо было гида вспоминать – автобус тормозит, и мы подхватываем гида. Он отлучался куда-то, включается с ходу: «Лот жил с дочерьми, поливал дерево, ходил к Иордану, возил воду на осле. Налево будут (трудно уже разглядеть) остатки стен Иерихона. Им десять тысяч лет. Иисус Навин знал секреты совпадения резонанса звука. Налево – плантации бананов. Урожаи пять раз в году. Вы там, в Союзе (а гиды в основном из тогдашнего СССР, привыкли), получаете бананы кормовые, израильтяне питаются другими, сортовыми. Так. Дальше: Иерихон – самый древний город мира. Самый низкий».

Вот новость – на гору Искушения построен фуникулер. Да-а. Господам туристам, конечно, тяжело подниматься пешком, электричество везет. Мальчишки тащат по асфальту какие-то ящики, весело машут руками. Целые улицы изделий из кожи. Целые переулки сувениров.

Падение Иерихона. Рафаэль. XVI в.

Да, обидно очень – не погрузился в Иордан. «Инш Алла» – «как Богу угодно», – скажем мы по-арабски. А у меня у Кинерета было свое место для омовения в Крещение в реке. Убегал от группы, лез вначале сквозь хилую ограду, потом ее заменили рядами колючей проволоки, все равно лез и приходил к маленькой полянке среди кустов и деревьев. Иногда туда и другие проникали. А то и батюшки, тогда было совсем хорошо. Любое время года – теплынь! Водители в январе, даже однажды в апреле с ужасом спрашивали: «Купаться будете?» Переплывал Иордан, выходил на тот берег, срывал на память узкие стрелочки листьев эвкалипта. Еще и на середине троекратно погружался, нырял, старался достать камешки со дна.

Многие возжелали ехать вверх на фуникулере. Засветились вдруг огоньки на горе – неужели так монастырь иллюминировали? Ну, совсем. Оказывается, там уже и кафе. А, все одно к одному: все делается для удобства, для облегчения туризма. Что говорить, что Спаситель был тут в сорокадневном посте, в одиночестве? Сбежать бы. Но ведут ужинать. Много сегодня паломников. Все, как и мы, от Иордана, все некупаные. Зря выпил какого-то сока, соблазнился на его прохладу. Да и лед-то, наверное, бывшая вода из-под крана. Вышел на веранду. Туда запарившиеся официанты выносят подносы с остатками пищи. Когда официанты скрываются внутри – на столы к подносам прыгают стада сытых кошек, питаются про запас.

Всегда ходил на Сорокадневную гору и пешком и босиком. Я же и здесь счастливый – бывал на самом верху. Сегодня не пускают – наплыв, давка. Рослая гречанка командует: «Группа! Группа!» Пробивается женщина, говоря громко: «Полиш, полиш!» Полячка? Оказывается, полиция. Протискиваемся и мы. Батюшка наш и матушка – молодцы. Читаем Евангелие от Матфея: «Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал» (Мф. 4, 1–2). Сейчас красота – молитвенники доступны, в группе у многих сборники песнопений на святых местах Палестины. Когда поется тропарь, батюшка и матушка не одиноки.

У меня еще и то искушение кроме рези в желудке, что отскочила пряжка от ремня. В Тегеране купил. Ведь надо же было ехать, подпоясавшись испытанным монастырским, с вытисненным девяностым псалмом. «Нет ума – беда неловко», – вспомню вятскую пословицу. Вниз. Пищит сотовый. Хоть не отвечай, ибо денег он, крошечный, пожирает изрядно. А не ответить – вдруг родные? О них же все время все мысли. Еще не забыть: слово «карантин» означает – «сорокадневный». Гора Соблазнов – гора Каранталь, Сорокадневная.

Уже ночь. А еще так далеко, и очень хотел обязательно на ночную службу у Гроба.

Крики и барабаны у постов милиции. Еле ползем. Мы же на арабской территории, пока всех проверят. Но к нам особо не придирались. Заскочил вначале араб с автоматом («Русия, как дила?»), потом, на другой стороне, еврей, тоже с автоматом, пообщался с гидом, и всё.

Долго-долго тащились до дому, до хаты. Зато читал акафисты и правило к Причащению, и как-то утихала боль во чреве.

Причащался! Это счастье – на Голгофе причащался впервые. У Гроба и в храме Воскресения причащался раньше, тоже на ночных службах. Давка была такая, что можно было поджать ноги и висеть сдавленному со всех сторон. Разноязычные братья и сестры сердятся друг на друга. Вспомнил вятскую старушку, которая, придавленная давкой к стене, пищала: «Ой, подавите еще, ой, хоть еще один грех выдавите!» Стоял прямо у распятия. А до этого исповедь принимали во всех местах Храма. Молодой батюшка, мой бывший студент. Да такой представительный, да так его, видно, любят прихожане, он с ними. Вот молодец какой, нашел добрых людей, помогли деньгами, привез группу. Бог милостив, допустил меня, грешного, на службу. А боялся – дочитывал правило лежа на кровати, такая была боль. Но встал, но пошел, слава Богу. Служба на греческом: «Агиос, офеос, Агиос, исхирос, Агиос афанатос, елейсон имас». Но много и русских включений. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас». Наше «Господи, помилуй» громче, чем «Кирие, елейсон». Молился, чтобы и мне тут быть не последний раз, и дорогим мне людям. О России молился, а значит, и о Вятке. Четыре часа пролетели. Вспоминалась Страстная Пятница.

Прямо вприпрыжку – кто там в темноте меня заметит, кто старика за ребячество осудит? – прибежал в гостиницу и даже и отдохнул. Просыпался с тревогой – как там мой организмус? Все в порядке. Ему свыше приказано не мешать мне жить дальше.

Проснулся и побежал ко Гробу. Служит патриарх. Перед ним идет давно знакомый араб или турок в феске с жезлом, которым сильно ударяет в плиты пола. Да, так можно всю жизнь стучать.