Страдалец за веру Христову

Так назовем преподобного отца нашего Максима Грека, инока афонского. Преподобный Максим – один из тех мостов, что соединили Русь с Афоном. Не всегда Русь была милостива к святому, но упокоился он в русской земле.

Преподобный родом из Албании, но родители его греческого происхождения, посему он и вошел в историю как Грек.

Конец XV века. Греция порабощена магометанами. Духовные училища уничтожены. Но родители отрока, набожные люди, закладывают в сына начатки веры христианской. Отец – важный сановник, имеет возможность дать сыну образование и вне порабощенной Греции. Юноша учится в Галлии, в Париже, у своего знаменитого соотечественника Иоанна Ласкариса. Древние языки изучает в Венеции. В то время многие жители ее были поражена недугом неверия, но сердце и разум Максима стояли на скальной основе православия, и он безошибочно разбирался в науках, отметая вредные и занимаясь полезными. Уже в молодости он выступил против тогдашних языческих заблуждений: о вере в то, что наши судьбы управляются движением звезд, что судьба человека есть дело случая, что нет загробной жизни.

Трудно было жить в мире, зараженном неверием. «Если бы Господь не помиловал меня, и не посетил Своею благодатию, и не озарил светом Своим мысль мою, то давно бы и я погиб с находящимися там проповедниками нечестия», – так писал позднее преподобный о венецианском периоде своей жизни. И не парижский университет, не Флоренция, не Венеция завершили его образование, а Святая Гора Афон. Здесь получил он образование души и сердца, ибо ум его был напитан светскими знаниями и Максим мог бы занять блестящее, по мнению многих, место, но он отказывается от самых заманчивых предложений и стремится к иночеству.

Двадцати семи лет от роду, в 1507 году, Максим принимает пострижение в Благовещенской Ватопедской обители. Через десять лет обитель совсем обнищала и Максима, как знающего языки, отправляют в мир для сбора подаяний для обители. И хотя Максим намеревался всегда жить в монастыре и не выходить за пределы Афона, он со смирением принимает нелегкое послушание просителя, используя послушание еще и для проповеди веры Христовой.

Далее происходит вот что. Великий князь Московский Василий Иоаннович обратил внимание на то, что в кремлевских палатах хранятся драгоценные сокровища – византийские рукописи, вывезенные из Константинополя и спасенные от уничтожения турками. Это – наследие отца, Иоанна III, женатого на на византийке Софии Палеолог. Василий Иоаннович и тогдашний митрополит Московский Варлаам обращаются на Афон с просьбой прислать умного инока, знатока древних языков. Письмо повезли торговые люди Василий Копыл и Иван Варравин. Приехали они за знатоком древностей, конечно, не с пустыми руками. Такой знаток на Афоне был – монах Савва. Но он просил пощадить его старость, больные ноги. Прот Святой Горы заменил Савву Максимом. Максим, как бы предвидя будущие страдания, долго отказывался, и только слова игумена о том, что доставить духовную пищу алчущим есть святое дело величайшей любви, склонили его к согласию ехать в далекую северную страну.

По дороге (а она длилась в то непростое время два года) Максим пожил и в Константинополе, и в Крыму; времени зря не теряя, изучил русский язык и русскую письменность.

В Москве местом пребывания Максима был назначен Чудов монастырь, содержание на проживание и труды преподобный получал от великого князя.

Осмотрев кремлевское книгохранилище, Максим пришел в восторг – такого богатства он не видел нигде. Великий князь и митрополит просили вначале заняться переводом Толковой Псалтири, книги, которая была особо чтима на Руси.

Год и пять месяцев длилась работа по переводу. Одобренная и князем, и митрополитом, она снискала Максиму новые почести. Максим же просил об одной милости – дозволения вернуться на Афон. Дозволения на это не было. Труды по переводу продолжались. Последовали переводы толкований святых отцов на апостольские послания, толкование святителя Иоанна Златоустого на Евангелия от Матфея и Иоанна.

А далее следует то, что послужило к несчастьям в судьбе преподобного, – ему было поручено выверить по первоисточникам богослужебные книги. «Жегомый Божественною ревностью, очищал плевелы обеими руками», – писал он о своих трудах. Но ревнители старины невзлюбили Максима. Начался ропот на «пришельца греческого», как его называли. Клевета выросла до того, что Максиму приписывали утверждение, будто на Руси нет ни Евангелия, ни Апостола, ни Псалтири.

Пока Максима защищал Варлаам, дело переводов и исправления книг все-таки продвигалось. Но вот на первосвятительскую кафедру заступил Даниил, инок Волоколамского монастыря, который встал на сторону противников Максима. Еще пуще Даниил невзлюбил преподобного, когда тот спросил: почему на Московскую кафедру поставлен митрополит без согласования с Константинопольским патриархом? Ему отвечали, что есть в Москве грамота патриарха, которой дозволяется русским епископам ставить своих митрополитов самостоятельно. Но никто такой грамоты Максиму не показал.

Новые неудовольствия преподобный навлек на себя, когда отказался переводить «Церковную историю» Феодорита Кирского, находя в ней много актов еретических, могущих стать соблазном для верующих. В повседневной жизни Максим обличал притеснение сильными слабых, упрекал иноков некоторых монастырей, ставя им в пример монастыри афонские. Кривить душой, говорить не то, что думаешь, он не мог. Хитрые люди ставили перед ним острые вопросы о положении дел в Москве, а затем пересказывали его речи, искажая их.

Тучи над головой святого сгущались. В Москву, и всегда-то осаждаемую Римом, прибыл на долгое время легат Шонберг, привезший и распространявший «Слово о соединении Руссов и Латинян». Он обольстил видного боярина Феодора Карпова, других. Преподобный Максим написал ряд сочинений, где вдребезги разбивал доводы папистов и обличал их вероломство. Ходили по рукам и его сочинения против иудеев, магометан и язычников. «Надо проповедовать евангельскую истину, несмотря на злобу невежества», – говорил он.

В это время великий князь решил расторгнуть брак с неплодной супругой и сойтись с Еленой Глинской, оправдывая это тем, что нужен наследник престола. Даниил поддержал князя, а Максим встал на сторону церковных правил, заявляя, что так поступать великий князь не должен.

И тут в ход пошла уже такая клевета, что поверить в нее было невозможно тому, кто знал преподобного. Но великий князь уже был не тот, что девять лет назад, когда зазывал Максима в Москву и осыпал почестями. Великий князь клевете поверил: будто бы через турецкого посла в Москве Искандера Максим писал султану, чтобы тот шел войной на Россию, что время удобное, что силы военные на Руси слабы, что великого князя на Москве не любят и прочее, прочее.

Преподобного заковали в кандалы и отвели в темницу Симонова монастыря. Всегда искренний, он и на допросах говорил правду. Не скрывал и того, что осуждает задуманный царем брак. Но брак состоялся. Прежнюю жену Соломонию постригли в монахини. Великий князь, к его чести, распорядился выпустить преподобного из застенков.

Тогда враги его выдвинули новые обвинения, они стали буквоедски искать ошибки в его переводах, называли еретиком, утверждали, будто он искажал суть Священного Писания. Преподобный смиренно каялся, просил снисхождения, но еретиком себя не признавал. Неумолимый Собор не внял его голосу. Преподобный был вновь схвачен, тайно увезен из Москвы, и долгое время не знали, жив ли он. А он томился в подвале Иосифо-Волоколамского монастыря под строгим присмотром, отлученный от причастия Святых Таин Христовых. На старца даже поднимали руки, морили голодом. Впавшему в отчаяние, ему явился ангел, сказавший: «Терпи, старец, сими муками избавишься вечных мук». Старец написал углем на стене темницы канон Утешителю, Духу Святому, и ныне воспеваемый в церкви:

«Иже манною препитавый Израиля в пустыни древле, и душу мою, Владыко, Духа наполни Всесвятаго, яко да о нем богоугодно служу Ти выну».

Ученики и друзья преподобного разделили его участь. Их отправили в различные монастыри, ставшие для них местами заточения и страданий. В Москву доносили, что старец в грехах не кается, ведет себя гордо.

Через пять лет преподобного привезли в первопрестольную и поставили перед новым судом. Оказывается, в переводе жития Пресвятой Богородицы, сделанном Максимом, нашли много погрешностей. Старец в ужасе открещивался от обвинений: «Это ложь на меня, я так не мудрствую».

Новым местом заключения стал Тверской Отроч монастырь. Здесь условия жизни были лучше, чем в прежнем заточении, ибо Тверской епископ Акакий сознавал невиновность Максима, часто разделял с ним трапезы, подолгу беседовал. Забегая вперед, скажем, что и Акакий потом изменил свое отношение к старцу, ибо тот, не умея лукавить и льстить, высказал однажды свое мнение о тверичах и об их пастыре.

В 1534 году опочил великий князь. Преподобный надеялся на свободу, писал боярам подробное письмо, доказывая свою невиновность. На троне сидел малолетний сын от Елены Глинской Иоанн IV, будущий Грозный. Бояре вертели им как хотели; им не нужен был в Москве такой правдолюбец, как Максим. Новый митрополит, сменивший сосланного в Иосифов монастырь Даниила, милостиво писал старцу, что целует его узы как единого от святых, но что ничего более не может сделать в его пользу. Кстати, первым, кто заступился за сосланного Даниила, был именно Максим: забыв все, что претерпел от митрополита, он заступался за него, просил облегчить его участь.

Патриарх Вселенский Дионисий и патриарх Александрийский, столетний Иоаким, писали юному царю Иоанну, прося об освобождении Максима. Это было в 1545 году. Но только в 1551-м старец покинул Тверь, с честью был принят в Москве, а вскоре вступил на землю Троице-Сергиева монастыря. Изможденный заключением, пытками, голодом, кандалами, он был очень слаб физически, но дух его был бодр. Ему было семьдесят лет. В лавре посетил его царь Иоанн Грозный. Он ехал по обету в Кириллов монастырь. Старец обличил царя в избиении невинных, в умножении сиротства на Русской земле, советовал собрать вдов и сирот и оказать им царское покровительство. «Если не послушаешь, умрет твой сын новорожденный Димитрий». Так и сбылось. Это заставило царя уважать старца и советоваться с ним в важных вопросах. Так, преподобный резко отозвался о ереси Матвея Башкина, сходной с ересью жидовствующих и с кальвинистской. Также старец убеждал царя в необходимости того, чтобы в России появился свой патриарх. Что и было исполнено спустя три года после кончины преподобного.

Опочил старец, духом рожденный на Афоне, в 1556 году в России. Константинопольский патриарх Иеремия служил над гробом его в Сергиевой обители. Митрополит же Московский Платон устроил над захоронением преподобного палатку. Множество исцелений, происшедших по молитвам святому Максиму, описано в летописи Троице-Сергиева монастыря.

 
Блаженный здесь Максим телом почивает,
Но с Богом в небеси душою пребывает.
И что Божественно он в книгах написал,
То жизнию своей и делом показал.
Оставил образ нам и святости примеры,
Смирения, любви, терпения и веры!
 

Такие стихи были вырезаны на медной доске над гробницей преподобного. Ныне святые мощи, вновь открытые в середине 90-х годов XX века, почивают в Свято-Духовском храме лавры.