Новые нападения на Афон

Торжество учения исихазма усилило благотворное влияние Афона на религиозную жизнь и востока, и юго-востока Византийской империи. На Афон за уроками нравственного совершенствования потянулись отовсюду. Возревновал к возрастающей роли Афона епископ близлежащего города Иериссо, он же имел титул епископа Афонского. Но патриарх Антоний IV в своем послании (1392) запретил епископу Иериссо вмешиваться в дела Афона без разрешения прота Святой Горы; а проту в послании, в свою очередь, давались новые права, в частности, назначение духовников, исповедников и поставление чтецов.

Однако началось очередное, далеко не первое и не последнее, нашествие на Афон извне. Турки-османы вошли на Балканский полуостров. Они изображали уважение к религиозным чувствам. Да и сами афонцы, не желая пролития крови, через своих послов высказали султану Орхану свое согласие с новыми властями. Султан, а впоследствии его сын Орхан Мурад уверили монахов, что подтверждают их древние привилегии. До конца XIV века Афон был под властью турок, но в 1403 году по договору между Сулейманом и Мануилом II Палеологом был возвращен Византии. Мануил издал новый афонский Типикон, который не упоминал Типиконы Цимисхия и Мономаха, но ссылался на Типикон преподобного Афанасия и на обычаи Великой Лавры, авторитет которой был непререкаем.

Печально известен Ферраро-Флорентийский Собор, на котором император Иоанн VIII Палеолог предпринимал попытки заручиться поддержкой Запада, чтобы спасти Византию и Церковь. На Соборе в числе других были и представители Афона. Но Собор никак не спас Византию как государство, не оградил Православную Церковь от тиранства ее и Востоком, и Западом. Только два афонских монаха, Моисей и Дорофей, подписали унию, остальные отказались. Вскоре и подписавшие отозвали свои подписи, ибо слишком явно уния обозначала примат папы. А это угрожало бо́льшими потерями, нежели власть турок. Вспомним нашего великого князя Александра Невского, считавшего угрозу подчинения Ватикану более опасной, нежели временное ордынское иго. Так и тут: монахам надо было спасти и душу, оградив ее от католиков, и сам Афон.

Афонцы отправились к султану Мураду, привезли богатые дары, и Мурад, помня обещания отца покровительствовать монахам, обещал защищать Афон. На сей раз уже от Ватикана.

Византия пала

Не спасла уния Византию. Грянул 1453 год, а с ним взятие Византии, замена креста на Святой Софии на мусульманский полумесяц, разрушение православных храмов, гонение на христиан.

Афон в тяжкие годы исламского засилья был как свет в окошке для православного монашества. Конечно, и он был притесняем и облагался непосильными данями, да и просто иногда его грабили, но главное оставалось – Афон не переставал молиться. Фактически он жил в изоляции от остального мира. Но в те годы и это спасало. Действовали девятнадцать монастырей, к которым в 1541 году добавился двадцатый – Ставроникита. Так сложилось их окончательное количество. Меж ними был поделен Афон, и никто уже не мог помимо них владеть землей полуострова.

Первым из турецких султанов пожаловал на Афон Селим I. Огромная свита его беззастенчиво обирала монахов. Но он все-таки издал фирман, подтверждающий привилегии Святой Горы. Гостил он в монастыре Ксиропотам.

Были потом и другие визиты турок, чаще разбойничьи. Но грабили не только разбойники, грабили официально. Насельники были обложены хараджем – подушным налогом, который все увеличивался. Да и пиратские набеги продолжались. С суши и с моря. Монашеская жизнь угасала просто даже от того, что зачастую и питаться было нечем. Игумены решились на крайнюю меру. Тайком стали отправлять монахов за сбором подаяний. Очень хорошо помогали правители Молдавского и Валашского княжеств. Обильные поступления потекли из Москвы, когда в XV веке были установлены дипломатические отношения Афона с Московскими великими князьями и митрополитами. И до этого русские были на Афоне, но сейчас их присутствие узаконилось.

А дела на Святой Горе становились невеселыми. К материальным трудностям – ветшанию построек, скудному питанию – добавилась еще одна трудность, очень значительная: проникновение на Афон обмирщенных людей, торгашей и тех, кто видел в Афоне не школу молитвы, а территорию для наживы. Некоторые монахи и сами дрогнули, ушли на подворья, где жили совместно с «сестрами»; проникали в монастыри и миряне, ленившиеся ходить в храм, но спешившие на трапезу.

Патриарх Иеремия II собрал в Салониках афонских старцев, решая с ними трудности Афона. На месте их расследовал по просьбе Иеремии Александрийский патриарх Сильвестр. В результате был составлен новый Типикон, вернее его новая редакция. Монахам запрещалось выносить сор из избы, то есть решать проблемы, вытаскивая их за пределы Афона; запрещалось сеять пшеницу, ячмень, торговать орехами, растительным маслом, плодами вне Афона. Внутри Афона устанавливались твердые цены на продукты питания и облачения. Изгонялись с Афона безбородые юноши, не принимался афонцами домашний скот женского пола. Последнее было, по преданию, вызвано еще и тем, что один инок привел козу, чтобы молоком от нее питать тяжко болеющего монаха. Но когда он стал ее доить, вместо молока пошла кровь. Запрещалось проживание монахов на подворьях вне Афона. А мирянам, приходящим в монастыри, давалось три года на размышление. После этого они или постригались в монахи, или изгонялись. Запрещено было покидать Афон даже для сбора милостыни. Запрещалось производство и употребление водки.

Все эти категорические меры были, конечно, вынужденными. К великому сожалению, они достигли цели лишь частично. XVI и XVII века были печальны для Афона. К началу XVII века даже в Великой Лавре оставалось менее десяти монахов. Ее спас в самом прямом смысле патриарх Дионисий III, избравший Лавру для проживания в ней в старости. В 1630 году он принес сюда все свое состояние.

Но молитва Афона продолжалась, экономический упадок не угашал ее. Уменьшалось количество молитвенников, но остававшиеся усугубляли, усиливали свои мольбы к Царице Небесной, и Она слышала их.

Пустели, но не прекращали молитвенных бдений Ксенофонт и Руссик, Кастамонит. Стояли Иверский, Хиландарский, Ватопед. Монастырь преподобного Дионисия в списке монастырей стал занимать пятое место, опередив Ксиропотам.

Примерно в это время в России началось строительство Нового Иерусалима. Оно было одобрено монахами Афона и поддержано ими посылкой патриарху Никону иконы, именуемой «Троеручица», из монастыря Хиландар. Это важно заметить, так как и доселе бытуют мнения, что строил Никон Новый Иерусалим от своей великой гордыни, что от старого при императоре Тите не осталось, по предсказанию Спасителя, камня на камне, что и Новый Иерусалим ждала та же участь. Что, кстати, и сбылось при большевиках. Сейчас, слава Богу, монастырь на Истре возрождается. Патриарх Никон затевал строительство, как думается, по двум причинам: первое – показать русским людям, а особенно тем, кто не мог, по недостатку или по нездоровью, посетить Святую Землю, как выглядит земля обетованная; и второе – исполнить предсказания духоносного старца Спасо-Елеазаровского монастыря Филофея о том, что Москва – Третий Рим, а четвертому не бывать.

Скептики, и тогдашние, и нынешние, утверждали, что византийское константинопольское седмихолмие, затем подхваченное седмихолмием римским и продолженное московским, легко дополнить седмихолмием где угодно: или отыскав его в природе, или насыпав рукотворно. Но Никон подчеркивал именно идею религиозно-духоносную, он созидал Иерусалим Нового Завета. Третий Рим нес идею государственную, державную, а Иерусалим Нового Завета освещал всех Фаворским светом, голгофскими страданиями, воскресением и вознесением Христа, Его обетованием Второго Пришествия для суда над живыми и мертвыми.

И то, что афонские монахи поддержали идею создания в России пусть не копии Иерусалима, но хотя бы его схемы, напоминающей подлинные места земных подвигов Спасителя, показывало веру святогорцев в предназначение России – стать местом Царствия Божия на земле.

В самом деле: когда идешь по землям Воскресенского монастыря, расположенного в бывшем Звенигородском уезде Московской губернии, воочию представляешь Святую Землю. Очень похожа на Иордан река Истра (как, кстати, и река Жиздра у Оптиной пустыни); похож ручеек у монастырских стен на поток Кедрон; две вершины, названные Фавором и Ермоном, напоминают о преображении Господнем; березовая роща напоминает маслины Гефсиманского сада, старый дуб – отдаленная, но все-таки родня дубу Мамврийскому. Здесь и купель Силоамская, и колодезь самарянки. В главном храме – Судные врата, Красные врата, Камень помазания. С благодарностью вспоминается подвиг монаха Арсения (Суханова), который, будучи в Иерусалиме, снял планы и чертежи Святой Земли. И мало того, привез модели (макеты) Храмов Гроба Господня и Рождества в Вифлееме. Патриарх Никон, как известно, не достроил Новый Иерусалим, ссылка в северные монастыри оторвала от главного дела жизни. Но упокоился он здесь. Спустя сто лет, при Екатерине, храм был достроен. В июле 1918 года храм служил прибежищем эсеров, вскоре был разрушен. Но прошло время, стал возрождаться, и вот – чудо Божие, – как и не было никаких большевиков и эсеров, воскрес Воскресенский монастырь! И поныне несет благородную службу ознакомления паломников с местами земных подвигов нашего Спасителя.

Но вернемся на Афон XVIII века.