Третий день море. За ночь прошлепали Мраморное, вдвинулись в Дарданеллы. Наш красавец «Витязь» наяривает, надрывается, но чувствуется – недолго он протянет. Опаздываем все равно.
Темно и туманно, тучи синие, размазанные по серому. В море людно, не как в нашем Черном, шли по нему полторы суток одни-одинешеньки. Здесь тащатся танкеры, сухогрузы, туристские высоченные белые лайнеры, для которых мы – мелюзга под ногами. Такое от них ощущение, что завернуты в прокуренное облако. Справа и сзади еще огни, но уже отстают.
Этот забортный ритмичный шум, конечно, долго еще будет в памяти слуха.
Завтра начало Успенского поста. Дай мне Бог не вляпываться в разговоры умничающих специалистов по любому вопросу.
Рассвело. Опять берега. По радио (а его не велено выключать): «Расход воды превысил норму в шесть раз». Ясно, что это господа журналисты полощутся под душем после бассейна с морской водой.
Отмелькали справа дома, поселения, причалы, маяки, вышки. Слева, в тумане, проходим холмы Азии. «Лишь Эгейское море шумит».
На море сильнее молишься. Недаром говорится: «Кто на море не бывал, тот Богу не маливался». Моряки молитвеннее солдат.
Да они же еще и революционнее. Моряки, думаю, захотели революции как мести аристократии и интеллигенции за предательство в Русско-японскую войну. Точно так.
Могущество России – ее морские границы, самые протяженные в мире. Держались флотом. Вся тогдашняя интеллигенция радовалась поражениям русских войск на Дальнем Востоке от японцев. Гибли люди, а поганые журналисты измывались над героями, студенты слали телеграммы императору Японии, поздравляли. Как было морякам не возненавидеть (после «Варяга» тем более) тогдашнюю интеллигенцию?
С Русско-японской войны все покатилось под гору. Мир увидел: маленькая Япония побила гиганта – и кинулся сговариваться против русского царя.
Телесная радость – окатывание морской водой из бранспойта. Какие там массажи – струей с ног сшибает, так освежает, что и сердце радо, и голова ясна. Деточки играют на корме в игру «Разгон демонстрации». Быстро взрослеют.
Уже безбрежно. Опаздываем на целый день. Дельфины. Много, но вдалеке.
По радио – «Вальс цветов». Трудно читать Псалтирь и покаянный канон под музыку. Да, каюта не келья. Но раз не велено выключать радио, значит, тем более надо читать: музыка перестанет или сменится, а молитвы останутся.
«Близ Господь сокрушенных сердцем и смиренных духом спасет. Многи скорби праведным, и от всех их избавит их Господь…
Смерть грешников люта, и ненавидящие праведного прегрешат…»
Так бы сидел и выписывал и своего бы не добавлял.
«Да постыдятся и посрамятся ищущие душу мою, да возвратятся вспять и постыдятся мыслящие мне злая».
Читал и не заметил, как музыку радио вытеснила музыка волн.
Первая медленная волна: «Яко посуху пешешествовав Израиль, по бездне стопами, гонителя фараона видя потопляема…» Вторая волна: «Богу победную песнь поим, вопияше: ”Помилуй мя, Боже, помилуй мя“». И третья: «Поми-илуй мя-а-а».
Впервые, даже не за месяцы, за годы у меня так много времени. Радуйся такой отраде и молись. Поневоле молись. Поневоле – это не что-либо, а принуждение к молитве. В обычной жизни всегда что-нибудь мешает, отвлекает (силен бес), себя оправдываешь, а здесь что тебе мешает? Вода, огромность мира, одиночество в маленькой каюте, иконочки в углу, Евангелие, молитвослов, Псалтирь. Слава Тебе, Господи!
Вечером служба. Изнесение Честных Древ Животворящего Креста Господня. Все слова с большой буквы. Семи мучеников Маккавеев. Исповедь. Утром, даст Бог, литургия, причастие.
Канон Ангелу Хранителю: «Не остави в путь шествующия души моея окаянныя».
Здесь – движение, энергия движения, мысли, которая тоже движение и подвигает к движению.
Акафист Иисусу Сладчайшему: «Иисусе, милосте безконечная. Иисусе, красото пресветлая… <…> Иисусе, помилуй мя, грешнаго… освети мя темнаго. <…> очисти мя сквернаго… Иисусе, ума моего просветителю. Иисусе, сердца моего веселие; Иисусе, тела моего здравие. <…> Иисусе, свете мой, просвети мя. <…> Иисусе, надежде в смерти моей; Иисусе, животе по смерти моей. Иисусе, утешение мое на суде Твоем…»
Вот так. А мы, пишущая братия, многоглаголивая, «яко рыбы безгласныя» (это уже из акафиста Пресвятой Богородице). Не можем, «недоумеем» сказать, как Господь в мире пребывает.
Только и остается дивиться Божиим таинствам и вопить: «Иисусе, не осуди нас по делом нашим…»
И уже, как приснился Босфор, берега, мосты, мечети, все море и море. Цвет его высветляется, синеет. Отсвечивает даже лазурью.
Цвет синевы глубокий, как будто твердый камень изумруд, просвеченный изнутри. Кажется, что, соскочив с корабля на волны, не утонешь, но разобьешься о твердь.
А ведь именно тут шли суда, на которых молились апостолы.
Когда из шланга обливают желающих, среди брызг возникает радуга.
Прошел гигант-круизник. С бассейнами, кортами, кинозалами и танцзалами, ресторанами, казино и прочим развратом. Сколько же греха влачится над водами! Прямо «Титаник». Видно, недогружен, ватерлиния торчит. Нет, на нашем стареньком «Витязе» надежнее. Он для молитвы, а для меня уже как частичка Святой Земли. Хожу по нему босиком.
Меня еще в школе занимало: как это так – у океана есть и свои моря́? Саргассово, например, у Атлантического, Баренцово у Ледовитого. Так то у океанов. А Средиземное море – это море, и у него тоже есть свои моря: Эгейское, Адриатическое, Тирренское. То есть если мы вошли в Эгейское, то вошли ли мы в Средиземное?
И где границы меж морей?
Ах ты, ах ты! Как заиграли дельфины! Три красавца неслись перед носом и чего только не выделывали! Синхронно, согласно плясали на хвостах, прыгали по дуге, веером разбегались, вновь сбегались, шли параллельно троечкой, будто запряглись и везли нас. Уверен, что они понимали, что мы любуемся, даже хлопаем. Дети восторженно кричали. Одна девочка кинула яблоко, а дельфины, видимо, решили, что это камень (значит, пуганые), и унырнули. «И вновь унылым стало море».
Играющие дельфины. Фреска. Греция
Потом (еще выходил) видел ската; маленькая акула носилась, но дельфинов не было.
Но главное-то – идем меж Сциллой и Харибдой. Сильна доселе античность в виде двух островов. Одиссей плыл. Да, и веришь, плыл. К мачте привязывали, уши воском залепливали. А, это уже от сирен спасались. Тут все и было. Цель у них все-таки барахольная – золотое руно. И из-за этого Пенелопу бросать? Не она же посылала, поехал для читателей.
Литература перевирает жизнь, делает ее вроде бы интереснее, но в итоге отвращает от нее. Не Герасим же утопил Муму, а Тургенев.
Куда денешься, не хватало предкам Священного Писания, житийной литературы, сказок, пословиц – правил жизни, подползало желание не только вразумления, но и развлечения.
Без христианской основы литература становится обслугой материального интереса. Учить захотелось.
Будто специально к этим рассуждениям подарили книгу о патриархе Пимене. Какая тяжесть каких времен ему выпала! В книге напечатано письмо к нему Солженицына. Помню, об этом письме щебетали все зарубежные голоса, ходило оно по рукам. И читали, дураки, и поддерживали Солженицына. А письмо его хамское, приторное, высокомерное, поучающее. Патриарх не ответил писателю, и правильно. Письмо было провокацией. А главная гадость в том, что оно еще ранее было переправлено на Запад и уже читалось по всем «голосам».
Как пишут и говорят в таких случаях, «чтобы не быть голословным», цитирую:
«В эти дни, коленно опускаясь перед крестом, вынесенным на середину храма, спросите Господа: какова же иная цель Вашего служения в народе, почти утерявшем и дух христианства, и христианский облик?»
И что сказать? И с чего взял, что русский народ «почти утерял» христианский облик? Это он сам так хотел. Он вообще очень хотел гибели СССР (не такой, какая произошла, а физической гибели), науськивал на нас Китай. В письме Солженицын называет «честнейшими» Якунина и Эшлимана, говорит об их «жертвенном примере». Они якобы «обильно» доказали, что Русская Церковь доведена «до самоистребления». Русская пишет с маленькой буквы.
Кого защищал, Якунина? И как надменно поучает Святейшего! Как это «коленно опускаясь»? Может быть, «головно»?
Но, как всегда говорила мама, слыша упреки кому-то: «Дай Бог им здоровья, а нам терпения». А терпение и есть составная часть христианина. И уж в ком-ком, а в русских оно – в составе крови.
А самое замечательное сегодня – богослужение первого Спаса. Корабельный храм был полон. Батюшки почти все краснодарские, казацкие. Вели службу зело борзо. Но молитвенный настрой был несомненный. Хор матушек согласный и звонкий. Одна певчая махала веером. От его дуновения колебались костерки свечек.
Мне, грешному, выпало нести крест. Из церкви по палубе вдоль корабля. По одному борту, по другому. Потом елеопомазание, исповедь.
С облегченной душой пошел на корму, под душ из бранспойта. Вернулись и скакали у бортов по такому случаю дельфины. У меня ощущение, что один из них приметил именно меня. Ощущение проверил: ушел на другой борт, он снизу выныривает. Опять вернулся, он уже тут.
Сциллы и Харибды не видно, сирен не слыхать. Вместо них по радио – сладкоголосая певица по корабельному радио. Она с нами. Как и певец, ее сменивший. И очень это любезно для слуха, но все время перебивки позывными корабля и фразы вроде: «Помощнику капитана позвонить в машинное отделение, начальнику рации срочно прибыть в капитанскую рубку…»
Сейчас по радио ответы отца Авеля на вопросы. «Есть ли счастливые многодетные семьи?» – «Только они и счастливы…»
«Врачу срочно явиться в лазарет». – «Как подготовиться к исповеди?» – «Боцману проверить готовность швартовки». – «Как избавиться от празднословия?»
«Лишнего не болтать», – мысленно отвечаю я. Помню такие плакатики времен детства: «Осторожно, враг подслушивает», «Не болтай!». А ведь и в самом деле враг подслушивает. Враг нашего спасения. Вспомним и народную мудрость: «Украшение человека – молчание».