Голубые дороги

Дивны высоты морския, дивен в высоких Господь.

Пс. 92, 4

Был такой послевоенный кинофильм – «Голубые дороги». Он – о военных моряках. Фильмы были в основном черно-белые, а этот цветной. Могу представить, как тогда загорелось мое сердце, если все детство мечтал быть моряком. Играли в капитанов, карабкались на высоченные деревья, вглядывались в синие под голубым небом дали безбрежных лесов. А как гудели от ветра прямые стволы золотых сосен в вятских борах! Прямо гигантский орга́н. Сосны так и назывались – корабельные. Помню и отроческие стихи: «Сосна – корабельная мачта / С натянутым парусом неба, / Вросшая в твердую землю / Как в палубу корабля».

Море постоянно жило во мне томительной тягой к себе. Но, когда пришел срок служить, меня призвали не во флот, а в Ракетные войска, и море впервые увидел только после второго курса пединститута. Увидел из окна поезда, в котором мы, вожатые, везли пионеров в евпаторийский лагерь «Чайка». Море показалось мне похожим на безбрежный синий лес детства и юности. А уж когда оно стало плескаться у ног и когда заплыл в его объятия, покорен был им окончательно.

И вот эти два Божиих чуда – лес и море – друзья мои. В лесу не боюсь заблудиться, в море не боюсь утонуть. Когда долго без них, то очень тоскую. Всегда бы, как на Святой Горе Афон, стоять среди леса и видеть море.

А вот сижу в доме, стоящем на асфальте, и утешаюсь чтением найденного в бумагах блокнота. Лет пятнадцать назад брал его в первое морское плавание. Открывалась паломническая линия «Святой апостол Андрей Первозванный», и меня пригласили. Тогда я преподавал в Духовной академии, и вот совпадение – в день, когда я узнал о приглашении, мне подарили блокнот. А был день святого равноапостольного великого князя Владимира. Подарил блокнот бывший мой студент, а теперь игумен Димитрий. Я только что встретил его в Манеже на открытии выставки о династии Романовых и сказал, что снова получилось совпадение: его подарок терялся и нашелся именно сегодня. Это важно было сказать: на обложке блокнота фотография нашего святого страстотерпца Николая, вершины династии Романовых.

– Значит, пригодился мой блокнот? – спросил отец игумен.

– Еще бы. Я его тогда весь исписал.

– Интересно бы почитать.

– Это невозможно, – искренне отвечал я, – секретов нет никаких, но разобрать свой почерк уже и сам почти не в состоянии.

Игумен посоветовал:

– А вы выберите время и переведите его через компьютер. Есть же у вас компьютер?

Я тяжко вздохнул:

– Так куда денешься.

– Вот и отлично. Я вас благословляю.

Радостно было получить благословение от своего бывшего студента.

И вот сижу и одним пальцем, изредка двумя, перетюкиваю свои тогдашние записи. Как записалось, так и перелагаю. Только расставляю для удобства чтения заголовки.

Отплытие

«Сей ценный дар получен от студента Моисеева на день святого Владимира, и в этот же день узнал, что приглашен на корабль, и сразу решил, что возьму блокнот с собой. Дай Бог. Дай Бог, чтобы книжка эта мала оказалась для записей», – сделал первую запись.

Все еще не верится, хотя позвонили и назвали день, час и место отъезда. Читал сейчас акафист святому апостолу Андрею. Теплоход «Витязь» был научным судном и вот открывает паломническую линию: Россия – Святая Земля. Первый рейс.

Новороссийск. С вокзала на морвокзал. Медленно тянутся долгие часы, жарко. Наконец-то молебен на причале. Речи. С вещами по трапу. Качается. Получил ключи от каюты в носу корабля. Долгое отчаливание. Не естся, не пьется, не спится. Но дремал. Шумит вода, и шумят моторы.

Оказалось, долго дремал. Под утро вышел на палубу. Никого. Идем в морском пространстве. Берегов не видно. Это, конечно, чудо – везде вода. Мы же из воды, Господь же вначале сотворил море. Ученые, спеша вдогонку за Создателем, вычислили, что состав плазмы крови равен составу морской воды.

Все мысли о Святой Земле. Здесь и церковь корабельная, иконы. Ощущаю корабль как частичку Святой Земли. Не могу даже ходить по нему обутым.

Сижу на самом носу судна. И слева и справа подступают высокие воды. Мы будто вскарабкиваемся в гору. Отломил кусок хлеба, солью посыпал, питаюсь. Вчера не было сил пойти на ужин.

Никого на палубе. Читал «Отче наш», и показалось, что читаю его один на всем белом свете. И не смею думать, что Господь меня слышит. Но если не слышит, мы погибли.

Вернулся в каюту. Отдраил иллюминатор. Стало свежее, и слышнее стал шум раздвигаемой кораблем воды.

Вчера в Новороссийске, в церкви, служили напутственный молебен. Чайка села на крест. У нас, в Москве, голубь был бы. Отходили от причала, а я стоял у борта, все смотрел. Билась меж кораблем и причалом измученная винтами вода, белесая, кипящая. Отходили долго, ложились на курс. Выбились из графика.

В первый день плавания измучился, от жары перестал соображать, есть не хотелось.

Корабль освящен

Был чин освящения корабля. Нес за батюшкой чашу свтой воды, которой батюшка окроплял стены кают, шлюпки, капитанскую рубку, машинное отделение, камбуз. Сто раз пели: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое; победы православным христианом на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство».

Вечером фильм, не помню какой, не смотрел. В каюте хорошо. И хотя перед дорогой было все бегом-бегом, набрал с собой образочков, иконочек, наладил в левом, по ходу, углу, то есть в восточном, иконостасик. (Вот русский язык, сплошные запятые.) Открыл шкаф, в нем вдруг – церковный календарь. Вот спасибо! Год прошлый, но изображения Троицы, Божией Матери, святых вечные.

На корме установили бассейн. Похож на баптистерий, круглый, небольшой. Залез, пока детей нет, побулькался. Дети здесь всё те же дети. Хотя они тут дети всяких начальников.

Смотришь вдаль, смотреть больно, режет глаза. Может, от соли. Слава Богу, море спокойное.

Да, вчера же было затмение. Я о нем забыл напрочь, хотя в городе говорили, что будет. Здесь оно было почти полное. Я сидел, весь мокрый от жары, в каюте. Темнеет вдруг резко. Ночь, что ли? А может, тучи? Хорошо бы дождь, прохладу. Нет, затмение. Конечно, это апокалипсис: среди дня нет солнца, духота. Люди сбились в кучки. У кого-то цветные стекла. Посмотрел и я сквозь стеколышко. Лучше б не смотрел: черный диск солнца. Вот оно так же чернело при распятии. Солнце померкло, и завеса церковная разодралась. Страшно. Было вразумление.

Но вот осветилась полоска сбоку, стала расширяться. Побольше, побольше. Будем жить.

Пишу, очки не держатся на мокрой переносице, потею. Пишу без них и не вижу, что пишу.

Море и море. И спереди, и сзади, и справа, и слева – везде. Ночью обращался к Полярной звезде, очень невысокой здесь, и все думал о родных и близких. За них молюсь. Дай Бог причаститься на корабле. Литургия будет в субботу, сейчас молебен. Батюшек очень много. Главный – громогласный благочинный Новороссийска. Много начальников из казаков и начальников московских. И много журналистов. Здесь у меня главное счастье – мое убежище. Тут важно вовремя убежать, укрыться в каюте. А то только остановись с одним, подходит другой, третий, и уже никуда не денешься, час жизни убит, потрачен впустую. Да какой час – полдня. Ведь надо же потом еще очнуться от разговоров.

А все думается почему-то о русских беженцах, о Шмелеве, как они уходили на судах, сутками болтались до Стамбула и уже знали почти наверняка, что дальше будут жить без России. А Россия без них. За что нас Бог наказал? За дело.