Будем молиться за монахинь

Жизнь в Горней очень нелегкая. Ночами воют шакалы, и бесстрастная ночная хозяйка монастыря Найда гоняет их. Заползают змеи. Случаются тарантулы. По сеткам, закрывающим окна, бегают ящерки. Часто дует хамсин, горный ветер, приносящий тончайшую пыль, вредную для легких. Зима – это влажность, вызывающая простудные заболевания. И постоянная работа, несмотря ни на что.

Будем поминать матушку Георгию с сестрами. Дай Бог, чтобы от наших молитв им стало немного легче. Но когда начинаешь сочувствовать сестрам, они дружно возражают:

– Что вы! Здесь так хорошо. Здесь всегда что-то цветет.

– А что?

– Почти всегда бугенвиллея, бордовая, белая и розовая. А в феврале цветет бело-розовыми цветками миндаль… Это незабываемый аромат! Оливы цветут скромно и запах скромный, а приглядишься – такая красота. В апреле – мае цветут кактусы – цветы у них огромные, листья колючие и толстые, как лопухи. А уж когда зацветают олеандры!.. Ой, анемоны забыла, это же почти зимой, в церкви на Прощеное воскресенье обязательно анемоны. А в марте – маки. Крупные, сантиметров двадцать в диаметре. Летом жарко, цветения меньше, но травы, когда сохнут, так дивно пахнут… солнцем, горами, небом.

– А смоковница как цветет?

– Очень незаметно. А поглядишь – уже и плоды. Наши смоковницы не обманывают, плодоносят.

– А вы давно здесь? – спрашиваю одну из монахинь.

– По-земному-то, может, и давно, а у Бога хоть бы один денек.

Кирие, элейсон!

Наши совместные службы с православными греками постоянны в Святой Земле. Монахини Горней знают многие греческие песнопения и, конечно, всю литургию. Но уже и греки, взятые в плен красотой церковно-русского языка, понимают наши службы. Молитвенный припев – «Кирие, элейсон» («Господи, помилуй») – на литургии оглашенных и литургии верных сменяется благословением греческого епископа, которое он возглашает по-русски: «Мир всем!» И монахини отвечают также по-русски: «И духови твоему!»

Горненское пение не какое-то особенное, оно – молитвенное, растворенное в молитве. Безыскусно, без каких-либо ухищрений, модуляций прямо из сердца льется ручеек молитвы. Очень нежно, трогательно, ангельски. Часто кажется, что с монахинями поют дети. Нет, это подпевают ангелы.

Последний раз паломники слышат монашеское пение после вечернего вкушения пищи, в трапезной. По традиции монахини поют для паломников давний стих «Прощание с Иерусалимом»:

 
Сердцу милый, вожделенный
Иерусалим – святейший град,
Ты прощай, мой незабвенный,
Мой поклон тебе у врат…
Правдой землю ты наполнил,
Возвестил Христов закон,
Нам же живо ты напомнил,
Что в тебе страдал Сам Он.
Этим сердцу ты дороже,
Выше всех мирских красот.
Как я счастлив, дивный Боже,
Видеть верх Твоих щедрот.
 

И Иерусалим отвечает:

 
Прощай и ты, любимец мой,
Счастливый тебе путь.
Когда приедешь ты домой,
Меня не позабудь.
 

Надо ли говорить, что слезы льются из глаз и паломников, и монахинь. Невелик срок – десять или двенадцать дней, но все сроднились, стали навсегда близкими душевно и сердечно.

Место спасения души

Диавол властвует в мире. Деньги, похоть, гордыня. Чрево вытесняет душу. Музыку небес глушит грохот преисподней. Но Господь не оставил любящих Его. Горняя – место нашего спасения. Надо помогать Горней. Как? Как получится. Но главное – молиться за нее.

Небесный Ангел Хранитель монастыря, конечно, святой Иоанн Креститель. Он являлся уже не одной игумении монастыря, благословляя на труды и дни. А еще монастырь незримо хранят усопшие здесь и преданные здешней сухой земле монахини. Особенно почитается могилка двух монахинь, матери и дочери, Вероники и Варвары. На могилке их всегда горит золотистая лампадочка. Это мученицы уже нашего времени. Совсем недавно они были зверски убиты. Кем? Слугами сатаны. Которые не пойманы доселе. Да вряд ли кто их и ловил.

В храме идет вечерняя служба. Подъезжает опоздавший мужчина. Он русский, женился несколько лет назад на еврейке. Уже дети.

– Конечно, тоскую по Родине, – говорит он. – А куда денешься, по любви женился. Езжу в Россию раз в два года. А на службу сегодня опоздал, потому что жену на шабат отвозил. Я ж водила. Что в Союзе был, что тут. Но тут на дорогах больше хамства.

Да. Сегодня пятница, канун иудейской субботы. Это значит, что из еврейского селения, что за источником Пресвятой Девы, будет всю ночь доноситься гром и грохот музыки шабата.

– Так и живут, – весело говорит мужчина. – Тут один поэт еще из Союза приехал, сочинил фразу, теперь все повторяют: «От шабата до шабата брат обманывает брата». Если бы не монастырь, я бы здесь волком завыл.

Перед сном игумения благословляет одну из монахинь обойти монастырь по всему периметру. Монахиня идет с иконой Божией Матери. Встречные благоговейно прикладываются к святому образу.

В храме читается Псалтирь. Монахини расходятся по кельям. Легкий ветерок летит сквозь колокольню, еле слышно откликаются колокола. И только, может быть, голубочки слышат эти тихие звуки. Да ангелы.

Корабль

Вот уже и паспорта отштамповали, и вещи просветили, а на корабль не пускают. Держат в нагретом за день помещении морвокзала. Нам объяснили, что корабль досматривает бригада таможенников. Раньше таких строгостей не было. Ждать тяжело: сидеть почти не на чем, вдобавок жарища. Да еще и курят многие вовсю. С нами группа журналистов, а с них что взять? Хозяева жизни. В группе преимущественно женщины в брюках, и среди этих женщин некурящих нет.

Прямо виски ломит от этого дыма. Подошел к охраннику и попросил его, прямо взмолился выпустить хотя бы у выхода постоять, а не в помещении.

– А потерпеть не можете? – спросил он. – Скоро уже отшмонают. Уже ваши угощение таможенникам понесли.

– Не могу, голова болит.

Он посторонился, и я вышел в южную майскую ночь. Стоял у решетки ограждения перед водой, видел в ней отражения зеленых, желтых и красных огней, слышал ее хлюпанье о причал и очень хотел поскорее оказаться в своей каюте, бросить сумку и отдраить иллюминатор, в который обязательно польется свежий морской воздух. И услышать команды отчаливания, начало дальней дороги.

Потом, когда отшумит провожающий буксир, когда утомленные расставанием с землей паломники и пассажиры тоже затихнут, выйти на палубу, быть на ней одному, ощущать подошвами большое, умное тело корабля и знать, что и луна, и морские глубины соединились для того, чтобы сказать тебе: смотри, смотри, эта красота и мощь земного мира пройдут, старайся запомнить их.

И стоять на носу, слышать, как ударяются о форштевень и раздваиваются волны, как распускаются белые крылья пены, вздымающие корабль. Дышать, дышать простором, глядеть на небо, находить по звездам север, крестить родных и близких и Россию. И обращаться к югу, креститься на него, вспоминая Святую Землю, и замирать и надеяться на новую с ней встречу. И радоваться, что она начинает приближаться.

Как далеко еще до этого и долго! Но не пешком же. Даже не под парусами. И хорошо, что далеко, хорошо, что долго. Будут идти дни и ночи, солнце станет жарче, а луна крупнее. В Черном море будут прыгать дельфины, а в Средиземном заштормит. Далекие острова будут проплывать у горизонта, как во сне. Звезды каждый вечер будут менять расположение: Большая Медведица снизится, Полярная звезда отдалится, и однажды утром покажется, что ты всегда жил на этом корабле.

Уже за кормой Святая Земля. Корабль уходит в закат. Слева возникает широкая лунная дорога. Сидел на носу, глядел на мощные покатые волны. В памяти слышалось: «Бездна бездну призывает во гласе хлябий Твоих» (Пс. 41, 8). И: «…Вся высоты Твоя и волны Твоя на мне преидоша» (Пс. 41, 7).

На воде голубые стрелы света. Зеленое и золотое холмистых берегов. Не хочется уходить в каюту. Приходит, появляется звездное небо, будто меняется покров над миром. Шум моторов, шум разрезаемой воды, как колыбельная. Но почему-то вдруг глубоко и сокрушенно вздыхаешь.

Карта Святой Земли. 1759 г.