Наконец-то Вифания

Сколько ни ездил, а всегда где-то впервые. Всегда надеялся побывать в Вифании. Еще бы – Марфа, Мария, воскрешение Лазаря. «Веруяй в Мя, аще и умрет, оживет» (Ин. 11, 25). В Вифании ночевал последние дни перед несением Креста. «Тебе, Победителю смерти, вопием: осанна в вышних, благословен Грядый во имя Господне».

Хотелось в Вифанию. Но всегда не было въезда – зона конфликта, а сегодня даже паспортов не проверяли. Вифания – дом фиников. Так тут красиво, так древне. Хотя Иерусалим, его трассы рядом. Тут проще, будто провинция. Гранатовый свежий сок не три доллара стакан, а всего один. И сам выбираешь, из каких плодов при тебе сок выжимают.

Вифанский женский монастырь. Две монахини. Приветливо говорят с нашей давно им знакомой матушкой. Сажают в сухую твердую землю кусты герани. Таскают объемистым ведром воду. Оказывается, одна из них, невысокая, в шерстяной темной шапочке, – сама настоятельница, игумения Евпраксия.

Подходим под благословение. Улыбается, показывает на мотыгу и ведро: «Марфа. – Показывает на храм: – Мария». То есть совмещение труда и молитвы.

В монастыре уютно. Матушка обращает внимание на икону «Лоно Авраамово». Такую не видывал. В руках праотца плат, а в нем многое множество детских русых головенок.

К пещере. Хорошо, что задержался в монастыре, прошел свободно, побыл спокойно. Еще и камешек сам в руку попросился.

Колокола. Батюшка: «У нас на Светлую седмицу ходят школьники звонить. В поселке и мусульмане есть. Мальчишки же, хочется позвонить. Он идет с друзьями, они ему: тебе нельзя на колокольню, ты мусульманин. Говорю: “Почему нельзя? Тебе интересно звонить? – Кивает. – Бери благословение”. Складывает руки, благословляю, веселехонек бежит с другими. Да и звонит так ловко».

На выезде из Вифании размахнулось строительство мечети.

Запад погнался за порядком, за комфортом и пришел к безбожию. Душу потеряли, ублажив тело. Желудок у них вытеснил душу. Их кумир – телец златой, вспомним Шаляпина-Мефистофеля.

«Распев у тебя Бортнянский, да голос портнянский».

В автобусе: «Кем диктуется, кем устанавливается мода? Прочтите сзади наперед. Так кем диктуется мода? Адом». – «Да, здорово. А возьмите слово кабак, читайте хоть так, хоть так, все равно кабак».

И есть, и будет Христос посреди нас, и есть, и будет у нас Новый Иерусалим. В прямом смысле. Практически рядом с Москвой. Это уже все знают, и многие в нем бывали и бывают. До поездки побывал и я. Не был там давно. Но не ругаю себя, ибо для того сильного впечатления, которое испытал от приезда туда, был даже и нужен такой долгий перерыв. Знал, что восстанавливается монастырь, но такое было безотрадное воспоминание от тех приездов в 60-е – 70-е годы, что боялся, как говорят психологи, впечатлений со знаком минус.

Но все получилось со сплошными плюсами. Как поглядел на вознесшийся заново купол храма – ротонду – да как вошел в него, сразу сердце сказало: да! И уже сразу ноги понесли по ступеням на Голгофу. Крест палестинский, подлинный, Господь и добрые люди сохранили. Побыл, повспоминал ночную службу на Голгофе, и уже показалось, что именно тут причащался. Спустился, приложился к Камню помазания, вполз на коленях по коврам в Придел Ангела и в сам Гроб. Обошел все вокруг. Конечно, еще делать и делать. Еще и не вполне монастырь, еще сильный налет музейности. Но уже если один экскурсовод говорит о закомарах, апсидах, о тутошнем съезде эсеров в восемнадцатом году, то другой – невысокая, зябнущая на сквозняке девушка – о бичевании Господа, о распятии так, будто сама была свидетельницей страданий Христа.

Все наладится. Молитвой воспрянет. При мне приехал автобус из Ульяновска. Первое, что сказали с радостью, – осенью уже приедут из Симбирска, что приняли уже решение вернуть это удивительное имя городу, давшему миру вождя мирового пролетариата. «Да он и не наш вовсе, – весело говорит женщина, – они же в Нижнем Новгороде до этого были, она, мать его, уже была им беременна». Думаю, когда ж наша милая матушка Вятка вырвется из плена псевдонима пламенного большевика? В группе дитеночек четырех лет. Такой крепенький малыш, весело озирается, бежит к колоколу. Колокол пока не совсем колокол, пока он музейный экспонат, приподнят немного над землей, выставлен на погляденье. У него и язык болтами к железной полосе привинчен. Дитеночек колотит по колоколу кулачком, будто просит впустить. И колокол отзывается младенцу негромким чистым звуком.

Есть в Новом Иерусалиме, может быть, от изразцов, от окружающей зелени, от крепостных стен, сложенных из красных кирпичей родной глины, какая-то русскость, основательность, спокойствие. Изразцы здесь называются «павлинье око», а павлин – птица райская. Светят «павлиньи очи» нам из XVII века, и дай Бог им светить еще долго-долго.

Великое счастье, что в России есть эта святыня – Новый Иерусалим. И будет там, рано или поздно, схождение на Гроб Господень Благодатного огня в Страстную Субботу.

Все тут такое подлинное! Поток Кедрона мелкий и скоро высохнет. Как и в Иерусалиме. А река Иордан-Истра такая точная в совпадениях, только бы глаз не поднимать к зданиям и трубам. Для погружения все оборудовано. Не так богато, как в Кинерете, зато бесплатно.

По дороге на Иордан вкрапление дикого язычества – дерево желаний, обвешенное тряпками и разорванными носовыми платками. «Везде есть такие, – защищает дерево черноволосый мужчина в широкой кепке, – и у нас в Грузии есть. Разве у вас нет желаний?» – «Нет». – «Не может быть!» – «Может. У нас есть уверенность, что Господь лучше нас знает, что нам нужно».

Впервые разглядел, что то здание, которое именуется в музейном путеводителе кельей патриарха Никона, собственно кельей не назовешь; это скорее дом приемов. А сама келья – трогательно крохотный домик на крыше. Он каменный, но сделан по типу бревенчатых избушек. Метра, может быть, четыре квадратных. Вроде и большая келья, но далеко ей до загородных строений новых русских. Они вообще хамских размеров. Архитектура стиля а-ля финансы.

И зачем только Никон так резко и так жестко менял привычное богослужение? Да, надо было править книги. Да, и он был прав, и Максим Грек, но рвать привычное так сразу, так вдруг… Объяснить бы о троеперстии, об ошибках в богослужебных текстах – нет, не церемонясь выполнять приказ! Но и Аввакум, нападавший на крест, разве был прав? Это как понять: «Крест – польский крыж»? Хоть ты одним пальцем крестись (Бог един), хоть двумя (две ипостаси), хоть тремя (Троица), все равно начертываешь на себе знак готовности следовать за Христом, умереть за Христа.

Договорю о Новом Иерусалиме. Взорвали его 10 декабря. Взрывали эсэсовцы элитной дивизии «Райх», стоявшие там всего две недели. Тащили с собой огромное количество взрывчатки, но наше наступление под Москвой вынуждало все бросить. Тогда всё и зарядили в основание главного храма. И должна была остаться только груда щебня. Но – велик Господь – взрывная мощь обошла алтарь, сохранила кувуклию. Конечно, потери были огромны. И настолько было велико значение Нового Иерусалима, что обвинение в его порче стояло отдельной строкой в документах Нюрнбергского процесса, суда над фашистами. Их, немцев, приговорили к восстановлению архитектурного русского шедевра.

Не торопятся исполнять приговор. Да и некогда им, всё долги евреям платят.

Но узнал я, что приезжал в монастырь старик-немец, и плакал, и каялся, что он из тех, кто взрывал, и что тот, кто командовал, умер страшной смертью. Какой? Разве важно какой? Страшной.

Но есть и еще мнение, то, что храм взрывали наши. Что взрывчатка складировалась нами, а немцы наперли, и, чтоб она им не досталась, рванули. Как знать. Также есть версия, что сносили колокольни и высокие храмы по военной необходимости, ибо это были артиллерийские ориентиры.