Пустыня святого Саввы Освященного

Помню неохватные взглядом свалки мусора, когда долго добирались до многострадальной Лавры Саввы Освященного. Они дымились. И звали эти места геенной. Сейчас и мусора, и дыму поменьше. Тот перегорел, новый не валят. Может быть.

В Лавре служба. Стоим. Тихонько отзывают, ведут наверх, к келье святого Иоанна Дамаскина. Знаменита поэма о нем графа Алексея Константиновича Толстого. «Благословляю вас, леса, долины, нивы, горы, воды! <…> И в поле каждую былинку, и в небе каждую звезду!» Цитирую – и видится эта молитвенная свобода человека, ушедшего от мира, от денег, от почестей. И куда? К послушанию чистить выгребные ямы в монастыре. И только сжалился жестокий старец, когда зазвучал обряд отпевания, написанный Иоанном. А точное изложение православной веры? Вот здесь написано, здесь. Тут свеча горела, тут он сгибался над рукописью. Выходил на выступ над пропастью, читал звездное небо, как мы газету. Днем видел стада коз, слышал шум потока внизу, то слабый, то тревожный. Тут и Мертвое море рядом, и кумранские рукописи тут обнаружены.

Там, у моря, – Моссад, за морем – гора Моисея, Нево, и гора Ирода, Мохерус, похожая на Иродион, который недалеко от Вифлеема. Вряд ли сопоставлял все это преподобный Иоанн, но, думаю, отражалась же близость ветхозаветных и новозаветных мест на высочайшем уровне его творений. Вот у него-то – творения, у нас – записочки.

Монах. Из Сибири. Был на Афоне в монастыре Хиландар, как раз где икона святого Иоанна Дамаскина «Троеручица». Полторы тысячи лет монастырю. Святой Савва ходил и увидел огненный столп. Божия Матерь ему: тут строй монастырь. Будет стоять до Второго Пришествия. Сотни монахов были убиты в начале VII века. Осталось два или три. И еще были монастыри, основанные Саввой, но остался только этот.

Служба. Только несколько свечей горит. Потолок низкий. Монахи стоят как темные столбики, которые его поддерживают.

Электричества нет, вода дождевая лишь. Русский старик-монах качает рукояткой водяной насос и кричит: «Дали визу на три месяца. Не продлевают. Отсижусь. Если что, спрячусь. Тут хорошо. Афонский устав. Молитва ночная. И женщинам нельзя».

Слышно, как оставленные у автобуса женщины поют молитву. Они поднялись на гору, чтоб было нам слышнее.

Может ли диавол спастись? Может ли Господь простить его? Где и поднимать такие вопросы, как не в монастыре, обагренном кровью мучеников за Христа, столько натерпевшихся от слуг диавола?

«А почему нет? – отвечает монах. – Я не от себя скажу, от Антония Великого. Его сам сатана вопрошал. Более того, Господь попустил и такое, что даже Великий Антоний не понял, кто перед ним. Приходит мужчина, простой человек, просит ответить, примет ли Бог покаяние от диавола. Антоний встал на молитву, и ему ангел после молитвы открыл, что Господь никого не отвергает, потому даже самые отчаянные грешники не отчаивались, а приносили покаяние. А почему, думаете, так Господь решил? Потому что на суде сатана может возопить: я хотел покаяться, а Бог не допустил. Чтобы у него такого довода не было. Так разумею. И когда снова тот человек пришел, Антоний уже знал от ангела, кто задавал вопрос. Сказал: «Стой на одном месте, обратись к востоку и день и ночь взывай: ”Боже, помилуй мя – злобу древнюю“. И так сто раз. Потом говори: ”Боже, помилуй мя – прелесть помраченную“. И это тоже сто раз. И еще: ”Боже, помилуй мя – мерзость запустения“. Опять стократно. Взывай непрестанно, ибо не имеешь состава телесного и не можешь устать. И что, спро́сите, сказал Антонию сатана? Захохотал! «Чернец, да как же я сам себя назову злобой древней, прелестью помраченной, мерзостью запустения? Да я живу лучше всех, да у меня столько слуг, море грешников, я царствую над ними, они любят меня, живу в их сердце, ходят все они по воле моей, а ты хочешь, чтоб я стал рабом покаяния? Как променяю власть на бесчестие?» Вот такой вам ответ».

Монастырь святого Феодосия

Сумерки совсем. Костница. Мужчина светом из окошечка мобильника освещает пространство. Черепа, черепа. Слева, справа по стенам. У алтаря два желтых черепа на подставке. Монах: «Их носим во время службы. На черепах некоторых проявляются кресты». То есть жизнь их продолжается. Лампада алого цвета, огонечек как звездочка. Уходил, оглядывался. Все ушли, еще постоял. Приложился. Запах полыни.

Мальчишки настоятельно требуют «ван доллар». У нас и рублю нищие рады. Дал одному рубль. «Сувенир!» – восклицает он, но все-таки просит доллар. Конфету дал маленькому. Он побежал, у него ее отобрал другой, у другого третий. Естественный отбор. Отскакивают просители, когда на них направляют камеру.

Ветер. Носятся и листья, и мусор в воздухе. И вдруг это напомнило одну из Страстных Суббот, когда приехал в свое Никольское. Очередища освящать куличи была от автобусной остановки. Топил баню. Вышел из предбанника, а до того было дождливо и полутемно. Тут небеса посветлели, приблизились, и стали сыпаться крупные хлопья белого снега. Еще и солнце засияло, ну! И церковь наша заневестилась под этой снежной фатой.

Оказывается, анчар – это плодоносящее дерево, на нем зреют… содомские яблоки, вот как. Жена Лота окаменела от наказания. Хемор – глина, отсюда – керамика. Трупы в ней, соответственно, окаменевают, сохраняются как в вечной мерзлоте. О мерзлоте это я за гида домыслил. Едем вдоль Мертвого моря.

«Цель – восстановить гармонию ветхозаветного мира». Это гида изречение. Как восстановить? Без Христа? И чего они восстановят?

От моря – к Хеврону. Дорога патриархов. Гид о расставании отцов и детей. Плакали. Господь с Иисусом Навином допустил в землю обетованную только детей. Кстати, три юноши, которых Авраам принимал под дубом, шли для образумления жителей Содома. И в Хевроне было развратно, но ради Авраама сохранился дуб.

Что писать, все знают – усох дуб. Зеленела последняя веточка в 1996-м. Росточки появились. Больше и меньше. Больший назван Авраамом, тот, что поменьше, – Саррой.

Араб продает желуди, показывает на остатки дуба и на них, говорит: «Бэби, бэби».

Гробницы. Влез и вылез. Три яруса. Грабили, было что грабить. Но заметили, что гробокопатели гибли, поняли – Божий гнев, перестали.

В гробницу пророков нас не пустили – режим. Говорят, что отсюда под землей ходы и в Иерусалим, и в Вифлеем.

Евреи создали государство, но светское. Такие держатся только законом. Не заветы выполнять, а жить хорошо хочется. Не того Бог хотел от избранных. Узнал, что талмудические евреи ходят в черных шляпах, ветхозаветные – в ермолках, остальные – так называемый авангард.

Авдат – город, растворенный пустыней. «Высокое разрушается, низкое заполняется». Ссылки на афоризм гид не дал. Вокруг холмы и впадины. Поверить, что тут вот взгорбилось, а тут осело без чьей-то воли и плана, трудно. Что-то на что-то стало походить. «Геотектонические сдвиги не позволяют быть однозначному умозаключению». Изысканно, однако. Говорит о караванах. Тут ссылка на Флавия, что надо вокруг каравана неделю скакать. По десять тысяч верблюдов, и все нагруженные.

Развалины. Кто разрушил? Что спрашивать, тут было кому разрушать.

Михвар, Иродион, Моссад – последние крепости иудеев. Тит, войска обложили. Крепость Ирода на Мертвом море долго держалась. Но поняли – конец. И что сделали? Воины сами убили всех женщин, детей, жен, матерей, осталось их десять. Бросили жребий. Выпало одному. Он заколол девятерых, под конец и себя. От этого места название израильских спецслужб – Моссад.

Берега моря будто в наледи, будто в белом прибое. Это соль. Всюду теплицы, которые здесь лучше назвать холодицы, они спасают растения от жары. Вспомнишь тут дымящие в полярной ночи «крейсеры» Магадана. Там-то теплицы.

Ущелье, из которого выходит Кедрон. Далее – оазисы. И вот – Кумран. Кумранские свитки. Проскакиваем. Брошенные иорданские казармы. Все время справа мыльные воды Мертвого моря. Светлая полоса на середине – Иордан.

Едем. Какой разный небосклон! Даже потерял ощущение сторон света. От усталости сумеречное состояние, свет приглушенный, слабо-желтые склоны, зеленые кусты, взрывы красного – кусты цветут, вдали ровные ряды плантаций финиковых пальм.

Иаков боролся с Богом. Зачем?

Звенят слова: Бархаба, Маккавеи, землетрясения, колонна придавила, госпитальеры…

Оказывается, «пустынцы» здешние и не хотят дождя, он несет соль на поле, которое потом надо вновь опреснять. Хватает ночных рос.

К Иордану от Иерихона. Сбрызнуло. Освеженная зелень, легко дышать, не хочется в автобус, в искусственно охлажденный воздух. Водитель: «Холодно. Может, повернуть?» Да как это можно!

Каждый день бесконечен. Как вместить – утром служба в храме миссии, Иерихон, дорога к Иордану, и служба будто была в прошлой жизни. Замечал часто, что здесь непонятно как живет пространство. То до какой-то горы кажется очень далеко, а вот она уже рядом. Что это? Забылся я или что? Нет, сидел, смотрел, слушал, а гора уже рядом. За минуты.