Из «Записок архиерея»

I. Промысл Божий

Нужно твердо верить в эту святую истину о Промысле! Всем управляет Господь наш Иисус Христос… «Дана Мне всякая власть на небе и на земле…» (Мф. 28, 18)… И как это прекрасно, утешительно и ободрительно… Господь пред Воскресением успокаивал и утверждал учеников: «Я – с вами!» Везде, всегда, до конца мира. Сам ведет – поддерживает, наставляет, направляет, помогает, укрепляет, охраняет, спасает. Как люди мало веруют в это конкретно! А ведь так есть, ибо Он Сам это сказал: «Я – с вами». Христос – глава Церкви, а она – Его тело (учит апостол Павел). Глава же руководит всем телом. Истина ясная. Из этого вывод и о нас (и о мне): значит, и я, недостойный и худой, поставлен в архиереи Церкви Им же, Христом! И меня Он ведет, – если я верую и прошу Его… А я верую. Значит, и здесь, – на Родине, – я Его волею… И все сложилось (в этом возвращении из-за границы) почти помимо моей воли: вызвал Патриарх с Синодом, предложив Ригу. Какую тишину в душу вводит эта истина! И укрепляет! Буду же и я верить в Промысл о мне тверже.

II. Не думать

Поэтому не следует задумываться о будущем: что станется? Когда? Как? Или: а может быть, умру скоро? Христос промышляет и о мне! И потому будет то, что Ему угодно. Жизнь? – жизнь. Смерть? – смерть. Не буду думать. Но простое «предчувствие» (если оно верно) подсказывает, будто еще буду жить ближайшие годы. Впрочем, и смерти мало боюсь, слава Богу! Его Воля!

III. В Церкви

…Главное – быть в истинной Церкви Христовой. Церковь – суть дела Христова: «Создал Церковь Мою». Через Церковь – спасение души и всего мира. В Церкви – Сам Глава Христос. И слава Богу, я всегда старался быть в Церкви. Потому не пошел и в раскол, когда в Европе откололись все. И в эти дни видел, чувствовал, что самое важное – и мне быть в Церкви Христовой. Это несравненно ценнее всего прочего.

И даже личные грехи несравненно маловажнее, чем отступление от Церкви. Раз я в Церкви, грехи в ней омываются. Раз я в Церкви, Глава ее ведет и меня.

И Патриарх Сергий писал мне в Америку: «Главное – быть в Церкви. Если мы в Церкви, то мы имеем все. А “внешних” (чужих) судит Бог!.. Да все едино будут: как Я, Отче, – в Тебе и Ты во Мне. Да и они будут в Нас едино (ср.: Ин 17, 21). Чудно!

Митрополит Вениамин и архимандрит Никита (Чесноков)

IV. Отколовшиеся

Из предыдущего следует: огромное зло – уход от Церкви! Раскол – во всяких формах! Раскольники – духовно испорченные; и несут постоянно в себе эту порчу. И лишь по воссоединении выправляются духовно… Они в порче. И других портят. Несомненно.

А я доселе слишком снисходительно смотрел на них. Это – несомненная моя ошибка: я слишком внешне, формально смотрел на них; а внутренне, в глубине души, они – искривлены и вредоносны. Они – разрушители Церкви, Тела Христова! И Церковь Патриаршая правильнее смотрит на отделившихся. Патриарх Тихон живоцерковников обозвал даже «антихристами».

Мне следует исправляться с этой стороны. Мнимая любовь – это человеческая поверхностная сентиментальность; эта «широкая психология» и гуманная философия – человеческий обман… Внецерковность есть выпадение с истинного пути спасения себя и вред другим. Сам Господь сказал о непослушных Церкви: «Да будут тебе, яко язычник и мытарь!» Чужие!

V. Каноны

Еще митрополит Сергий писал мне, чтобы я проштудировал каноны и даже составил бы картотеку из них. Нужно и здесь выпрямляться бы мне, если Бог даст жизни. И вообще, власть (архиерейская, в частности) не имеет права самочинничать или мирволить вредителям… Этому и меня учат три года жизни здесь… И отцы – нуждаются в твердой власти.

VI. Святость

Вот что беспокоит мою совесть… И не буду оправдываться… Но только – обратный факт: всякое покаяние (исповедь) – даже и холодное – вносит в душу мир и дерзновение в деятельности… Отчего это? Покаяние «возвращает» в Церковь (см. в молитве духовника перед разрешением): «Примири и соедини его (кающегося) Церкви Твоей». А раз воссоединяется, тотчас же включается в единство со Христом. А с Ним возвращаются и мир, и сила. Это мною наблюдалось тысячи раз! И совершенно очевидно бывало и бывает! На этом я и буду стоять! Пребывание в Церкви, – снова скажу, – важнее всякой личной «правды», «добродетельности», «святости» у раскольников… Истинно.

VII. Управление Церковью

Это – великое, трудное и мудрое дело! И я вижу, что оно требует огромной силы и разума. И невольно я смирился, увидев себя почти ребенком в этом деле… Одно лишь может утешить: «Я – с вами», – говорит Глава Церкви. А мы у Него лишь «соработники», как говорит апостол Павел (см.: 1 Кор 3, 9).

VIII. «Я – грешен»

Так воскликнул рыбак Симон-Петр после чудесного лова рыб, припавши к коленам Иисуса: «Уйди от меня; ибо я грешный человек». Но именно после этого искреннего смирения Господь сказал ему: «Не бойся! Отныне будешь человеков ловить» (ср.: Лк 5, 8, 10).

Значит, лишь нужно нам смиряться. А прочее устроит Сам Господь. Но все же должно каяться – хотя бы лишь каяться!

Архимандрит Никита

Глава 6
Архимандрит Никита
(Чесноков, 1883–1963)

Многим старец Никита памятен как представитель «белого» духовенства – как священник отец Петр (таково было его мирское имя). В Псково-Печерском монастыре он подвизался, уже иноком, последние годы своей жизни.

Архимандрит Никита (в миру – Петр Васильевич Чесноков) родился 28 мая 1883 года в Санкт-Петербурге в купеческой семье.

С раннего детства отрок Петр Чесноков любил бывать в церкви, постоянно молился за церковными службами. Проучившись в гимназии, семнадцатилетним юношей Петр был отдан родителями на четыре года в Валаамский монастырь послушником. Для его поступления сюда в качестве послушника было сразу несколько причин. Прежде всего (об этом уже было сказано) Петр в те годы был слаб здоровьем.

В то время валаамские иноки принимали к себе таких болезненных юношей, заботились о них и давали строго-православное, доброе во всех смыслах воспитание, обучая к тому же какой-либо полезной профессии, а главное – помогая выбрать будущий жизненный путь, духовное ли служение или другое занятие. Кроме того и сам Петр с ранних лет мечтал посвятить себя церковному служению Господу. Однако тогда будущий старец прожил на Валааме всего несколько лет, и так и не приняв монашеского пострига, по благословению своего старца вернулся в столицу.

Когда юноше Петру Чеснокову исполнилось 18 лет, он отправился за советом о своем будущем к великому праведнику того времени отцу Иоанну Кронштадтскому. Со свойственной ему прозорливостью, предузнав в юном валаамце истинного раба Божия, готового посвятить себя, всю свою жизнь служению Богу и Церкви, отец Иоанн прямо указал Петру его дальнейшую жизненную стезю.

Отец Никита вспоминал на закате своих дней, что, когда он пршел в Андреевский собор в Кронштадте, то не смел войти в алтарь, а смиренно дожидался отца Иоанна у клироса. Но совершенно неожиданно сам отец Иоанн, увидев юношу, пригласил его в алтарь, причем обратился к нему так, как если бы тот уже был священнослужителем: «Проходите, батюшка». Петр лишь ответил в смущении: «Да я не батюшка… Я – мирянин». – «Ну, значит, будешь батюшкой, – вдруг сказал прославленный всероссийский пастырь. – Молись, молись, будешь батюшкой!»

Будущий старец еще с ранних лет жизни не отличался особым здоровьем. Он сильно хромал: на левой ноге постоянно беспокоила незаживающая туберкулезная язва. Впоследствии здоровье его было подорвано в сталинских лагерях: ему пришлось принять на себя и этот «невольный» подвиг исповедничества христианской веры в годы коммунистического гонения на Церковь.

Однако, несмотря на свой физический недостаток, отец Петр после рукоположения находил особое духовное укрепление и утешение в как можно более частом предстоянии перед святым Престолом Божиим. При свойственной ему любви к уединенной жизни, он тем не менее никогда не оставлял постоянного окормления своих многочисленных духовных чад как из мирян, так и из духовенства: по сути, он являлся как бы старцем в миру.

Болезни своей отец Петр старался не замечать. Даже пройдя лагерные мытарства и служа уже весьма пожилым человеком в 1950-х годах в храме в Броннице, отец Петр, хромая и с трудом ступая на больную ногу, сам и крестил детей, и вносил их в алтарь.

Освободившись из заключения, из Дальлага в 1938 году, старец оказался в Новгороде. Вскоре началась Великая Отечественная война. С этим страшным временем связан случай, произошедший со старцем, когда отец Петр чуть было не погиб.» Рассказ об этом сохранил в памяти печерский архимандрит отец Александр (Васильев).

…Началась одна из многочисленных бомбежек или же артиллерийский обстрел, и батюшка оказался вдруг в самом кольце огня: вокруг грохотали взрывы, рушились здания… казалось, в живых ему уже не быть. Но и в эти минуты отец Петр боялся лишь одного – остаться не отпетым по православному чину. И вот среди несмолкаемых взрывов, среди пылающих развалин он начал совершать собственное отпевание! Но Господь чудесно сохранил для будущих трудов на благо Своей Церкви этого истинного и смиренного пастыря.

После войны некоторое время отец Петр служил в новгородских приходах, а затем был назначен на должность настоятеля бронницкого Преображенского храма на берегу реки Мсты, на дороге из Петербурга в Москву, километрах в 25–27 к югу от Новгорода. Здесь он неутомимо занимался благоукрашением своей любимой церкви. Во второй половине 1950-х годов его трудами и по благословению правящего архиерея Владыки Сергия (Голубцова) в храме был устроен придел во имя Всех Святых.

К отцу Петру в Бронницу приезжали на исповедь многие священники Новгородской епархии. Одно время он исполнял обязанности епархиального духовника, хотя и недолго, – это послушание было слишком тяжело для него по состоянию здоровья. Сам же отец Петр исповедовался у служившего на приходе неподалеку, в глухих болотистых местах, архимандрита Дамиана; причем бывало, что они принимали исповедь друг у друга.

Отец Петр являлся личным духовником и новгородского Владыки Сергия: тот всегда с особым уважением относился к старцу. Поэтому неудивительно, что именно батюшка, по благословению Владыки, участвовал в состоявшемся тогда перенесении из городского музея в Никольский собор Новгорода святых мощей святителя Никиты. (Позднее, из-за закрытия собора властями, их вновь перенесли – теперь уже в Филипповскую церковь; ныне же святые мощи находятся во вновь открытом прославленном новгородском Софийском соборе.) Переоблачая тогда мощи святителя, отец Петр был настолько поражен степенью их сохранности, что даже прослезился и все приговаривал: «Ведь вот около тысячи лет пролежали они нетленными – и ничего с ними не случилось!»

Помимо духовенства Новгородской епархии к отцу Петру на исповедь приезжало за духовным советом, за утешительным словом и множество мирян – от простецов до интеллигентов. Старались приехать поздним вечером, опасаясь и за старца, и за собственную безопасность: время было тревожное – конец 1950-х годов, когда власти вновь стали открыто выражать свою крайнюю нетерпимость по отношению к Церкви. Сам отец Петр никогда не боялся за себя, за собственное благополучие; вообще всегда бывал прям, а нередко даже и резок в своих высказываниях и суждениях. Он смело проповедовал истину Православия как среди верующих, так и среди атеистов, причем многих из них обратил ко Христу. Как вспоминал проживающий ныне на покое в Пскове протодиакон Николай Петров, близко знавший отца Петра, тот часто и помногу проповедовал в храме:

«Хотя слуха у него не было, и голос что называется “козлотончик”, проповеди он говорил очень сильные и всегда без бумажки, “от себя”. Чаще всего говорил проповеди на евангельские темы, иногда о подвигах святых: то святителя Николая, то святителя Никиты или других новгородских святых. Очень чтил он святого великомученика и целителя Пантелеимона – часто упоминал его во время своих поучений с амвона и непрестанно обращался к нему в своих молитвах».

По рассказам отца протодиакона, вокруг отца Петра собиралось тогда много православной молодежи, приходили к нему даже подростки, с которыми он мог, в зависимости от пастырской необходимости, быть одновременно и строг и мягок. Например, во время совершения литургии юношам разрешалось находиться в алтаре только на проскомидии: как правило, они помогали ему читать поминальные записки. Однако с началом литургии верных, во время «Херувимской», или, в крайнем случае, если было очень много записок, перед «Верую», батюшка неизменно удалял из алтаря всех своих гражданских помощников – во время евхаристического канона в алтаре были только священнослужители.

Однако при всей его литургической строгости он оставался всегда добрым и простым в обращении с людьми, дарил молодым духовным чадам подарки, нередко приглашал пономарей к себе домой: «Пошли сегодня ко мне чай пить».

Иногда пошучивал, и кто-нибудь из его духовных детей мог услышать в ответ на просьбу о благословении: «Ну, Бог тебя благословит, раб Божий, обшит кожей». Как рассказывал отец Николай Петров, батюшка любил и часто читал творения святых Отцов Церкви. Больше же всего он любил проповеди святителя Иоанна Златоуста. Особого образования, тем более духовного, отец Петр не имел и, бывало, говорил: «Мои семинария и академия – Валаам». Именно поэтому он учился напрямую – у святых Отцов. Окружавшей же его молодежи он часто повторял в несколько шутливом тоне, но с самыми серьезными пожеланиями: «Старцы святии, читайте, читайте больше святых Отцов; причем читайте сейчас – именно пока вы молоды».

Если войти сегодня в Михайловский собор Псково-Печерского монастыря, то недалеко от входа находится ковчег с мощами святых угодников Божиих. Некогда этот ковчег принадлежал лично отцу Петру. Он был привезен из Бронницы и подарен Печерской обители. С этим ковчегом-мощевиком связана еще одна из сторон духовного подвижничества батюшки – отчитывание бесноватых.

Как рассказывал протодиакон Николай:

«У батюшки имелся ковчежец с мощами – очень много мощей было в ковчежце. Еще в бронницкой церкви он отчитывал бесноватых, но очень редко, а в монастыре чаще. Он говорил о бесах известными евангельскими словами, что род сей изгоняется только постом и молитвой; говорил, что это очень трудное дело…

А ведь причащаться приводили много бесноватых: кто собакой лает, кто петухом кричит. Бывало, несколько человек – четыре, пять, шесть – одну женщину небольшую ведут, и то через силу. Тут батюшка уходит в алтарь, ставит Чашу на Престол – ведь сразу и не причастить, и выходит уже с мощами. Что он при этом читал, какую молитву – точно не скажу, а вот возьмет и положит на голову бесноватой эти мощи, ковчежец, – тот самый, что, по-моему, теперь слева в Михайловском соборе стоит.

И больная как бы засыпает мгновенно, немеет – не кричит, не лает, а некоторые хоть рот и сжимают, но уже не очень крепко. И вот батюшка тогда снова Чашу берет – причащает. Пройдет несколько минут – смотришь; такая больная снова “отходит”, как бы “просыпается”, но уже не кричит, уже как нормальная – бес ее оставляет. Не могу, правда, сказать – выходит он из нее только на время или вовсе оставляет, но она уже не беснуется… А вот мужчин бесноватых я что-то не помню, все больше женщины. И их было очень много в то время».

В конце 1950-х годов советские власти лишили отца Петра права совершать богослужения в Броннице: такой деятельный пастырь им был не нужен и духовно даже опасен. В какой-то степени батюшка был готов к этому и даже заранее предупрежден. Относительно запрещения властями отца Петра в его служении тот же протодиакон Николай рассказал следующую историю (она интересна тем, что является живой иллюстрацией к такому мало до сих пор изученному духовному явлению, как юродство в современной России):

«…В Броннице тогда было трое блаженных – Иван, Игнаша и Вася. Часто ночевали они в священническом доме на первом этаже, где жил другой священник, отец Евгений; а отец Петр как настоятель занимал второй этаж. Один из этих блаженных, Иван Арсин, все юродствовал, как бы “играя в слепого”. И это все знали, но он продолжал свое. Бывало, кто-нибудь (больше мальчишки) ведет его как “слепенького”, а он, как увидит часового на мстинском мосту или милиционера, так сразу оставит провожатого и уже сам бежит домой.

И еще потому знали, что никакой он не слепой, что он сам часто писал особые письма и рассылал их специально с посыльными по домам, кому захочет: и вот посыльный приходил, и это письмо торжественно вручал. И развел он так целую “канцелярию”! Иногда письма и диктовал… Письма же эти были примерно такого содержания: “Вам надлежит к себе принять на ночлег Ивана Арсина, которого приведет с собой такой-то”. К письмам он прикладывал и свою печать: “Иван Арсин”, с крестом! Иван всегда таскал четыре сумки через плечо, вроде почтальонских; стрижен был “под горшок”. И вот у него с отцом Петром шла особая “духовная брань”: Иван очень не любил, когда батюшка называл его попросту “дядя Ваня” – сердился, но обычно молчал, не выражая недовольства. А тот намеренно его так называл, проверяя на смирение. И так и шло: всё “дядя Ваня” да “дядя Ваня”, а тот только пыхтит… Но как-то раз, совсем незадолго перед снятием отца Петра с регистрации, этот блаженный на очередного “дядю Ваню” вдруг как закричит: “Я тебе покажу ‚дядю Ваню’! Все! Изгоняю! Не будешь здесь больше служить… И все тут разорю, камня на камне не оставлю!” Так и предсказал: и действительно, батюшку вскоре же регистрации и лишили, и все хозяйство разорили – многое отобрали…

В это же время у батюшки и жена умерла – она тогда все болела. Перед смертью, за две недели, приняла она постриг – с именем Надежда. Отец Петр сам и эпитафию ей написал акростихом: так, что из начальных букв всех строчек ее монашеское имя складывалось: “Надежда”. Ну а вскоре он и в Печоры уехал – году в 59-м…

В то время начался в Новгородской области разгул антицерковный: храмы закрывали, тогда и Никольский собор закрыли, тогда и мощи святителя Никиты в Филипповскую церковь перенесли… И батюшка решил из мира вовсе уйти. Отец Евгений, сослужитель его, привез батюшку в Псков; сначала в собор заехали – поклониться святыне, потом в Епархиальное управление, а оттуда сразу и в Печоры. Отец Петр не много вещей с собой взял; по обычаю, небольшой вклад за себя в монастырь сделал, так тогда полагалось: ведь он уже был старый, больной, и работать не мог, да там и остался…

Жил в монастыре, где трапезная, на втором этаже, в торце; там потом схиигумен Савва поселился. Стояло, помню, у него в келье огромное Распятие – все перед ним молился».

Показательно, что формальным поводом для властей к изгнанию ими батюшки из Бронницы послужила все та же его священническая твердость: он, как сообщил об этом архимандрит Александр (Васильев), несмотря на запрет местного уполномоченного по делам религии как-либо духовно окормлять детей, исповедал и причастил пришедшую к нему тринадцатилетнюю девочку!

…Монашеский постриг отца Петра с наречением ему нового имени Никита совершил псковский Владыка Иоанн (Разумов). В Псково-Печерской обители отец Никита стал нести незаметный и скрытый от чужих взоров иноческий молитвенный подвиг. Некоторые монахи замечали, что свеча в келье старца горит всю ночь – до самого рассвета он творил свою молитву. Несмотря на уже сильно пошатнувшееся здоровье, отец Никита тем не менее старался принимать участие и в общей монастырской жизни: исповедовал, нередко отчитывал бесноватых. Однако болезнь все усиливалась: туберкулезная язва на ноге увеличивалась. Старцу было все труднее передвигаться, но он старался преодолеть болезнь и не пропустить ни одного важного праздничного богослужения, порой с трудом поспевая за служащим духовенством.

В 1959 году новый наместник обители архимандрит Алипий (Воронов), как-то раз впервые заметив хромоногого старца, догонявшего братию, даже с недоумением спросил благочинного отца Александра (Васильева): «А что это у тебя за отставший старичок все прыгал на одной ноге, как на литию выходили?» Но, по словам отца Александра, «если отца Никиту из-за временами обострявшейся хромоты не допускали к богослужению, то он бывал этим очень огорчен и говорил: “Я так люблю Бога, что забываю всякую боль – только бы служить, только бы служить” – от такой великой любви к Богу он и боли даже не замечал».

Болезнь старец переносил с истинно христианским терпением: никогда не жаловался на боль, всегда сам стирал себе бинты и перевязывал рану. В последние дни перед смертью старец Никита уже еле передвигался и смиренно готовился к переходу в вечность. Всего лишь за день до кончины старец был, как никогда, радостен, ибо сподобился особой милости Божией: в монастырских пещерах ему чудесным образом явился первый насельник Псково-Печерской обители – преподобный старец Марк. Об этом отец Никита тут же поведал благочинному отцу Александру, с которым они вместе прогуливались после службы: «Захожу после литургии в пещеру, и встречает меня преподобный Марк. И вот думаю: «Я – архимандрит, а он-то – простой монах: как же мне у него брать благословение?» А преподобный Марк на такие мои мысли и отвечает: «Там все равны…» – «Конечно же, – продолжал отец Александр, – эта встреча и разговор были духовны… Верно, то был ему уже знак из иного мира. И знак этот вскоре же и оправдался… Только что он мне это рассказал, как вышел на Святую гору в сад, сделал несколько шагов, да и оступился – упал с обрыва на камни… Видно, больная нога его подвела. Сломал, бедный, и позвоночник, сломал и больную ногу, на которую как раз упал. А через сутки и скончался… Видите, как при жизни у него было всегда живое общение с загробным миром, так и перед самой кончиной… Добрый и любвеобильный ко всем был отец Никита». Архимандрит Никита скончался 25 октября 1963 года. После смерти старца Никиты осталась еще одна хранившаяся у него святыня – часть мощей святого мученика Патриарха Гермогена. И когда в Новгороде происходило освящение Софийского кафедрального собора, отец Александр напомнил монастырскому начальству об этих сохраненных мощах; тогда они и были переданы в собор как благодарный поклон почившего старца Никиты своей родной Новгородской епархии.

Епископ Иоанникий