Из воспоминаний иеромонаха Кенсорина

…Восемь лет я находился келейником у о[тца] Николая [Бориса до схимы]. Он был слепой, но, общаясь с ним, я постоянно чувствовал, что он настоящий святой человек – и мне приходилось с сокрушением сердечным чувствовать свое недостоинство, что я вижу около себя настоящего праведного святого человека, который как бы живым своим опытом, примером показывал свою святость не только мне, но всем приходящим к нему. Его жизнь описана подробно в его дневнике, но мне несколько слов хочется добавить, т[ак] к[ак], общаясь с ним, можно было видеть еще много чудес и примеров, о которых мне хочется кое-что сказать.

Он часто мне говорил: «Когда скончался наш дорогой приснопамятный Иоанн Кронштадтский, он явился мне и сказал: «Ты за меня молись за упокой, а я за тебя буду молиться о здравии, и у нас будет тесный союз», и потом поднял руку к небу и сказал: «Но придет время, когда мне будут служить молебны, и я все подам, когда будут ко мне обращаться». Трудно было поверить этим словам, тем более в те годы, когда мы чувствовали, что к Церкви относились с небрежением. Но вот сейчас все это исполнилось на деле. Часто он говорил приходящим к нему: «Я не ученый, а толченый», ибо в Валаамский монастырь приходили неученые люди, но там была настоящая школа, где действительно люди преображались и выходили оттуда совершенно другими, как бывает золото в горниле перетапливают, и это был Валаамский монастырь – как горнило для всех приходящих в эту обитель.

Отец Никита также жил в этом монастыре, и он часто мне говорил об этом же. Он говорил, что часто приезжали ученые академики, богословы к этим старцам валаамским и, побеседовав с ними, уходили из келии со слезами и говорили, что вот эти старцы «из-под сохи», неученые, неграмотные, они нам такую преподали мудрость, что мы даже в этих богословских школах не встречали такой мудрости, какую они нам дали. Это говорит о том, что их ум был просвещен благодатью Духа Святаго.

В Лазаревском корпусе, где находился о[тец] Николай, также находились несколько старцев: схиигумен Лука (Земсков) и иеросхимонах Михаил (Питкевич).

О[тец] иеросхимонах Михаил часто посещал старца схимонаха Николая… Они дружески беседовали и расходились, попросив друг у друга прощения. Было очень приятно смотреть, как они между собою ласково и дружелюбно общались. Также и схиигумен Лука постоянно навещал схимонаха Николая: т[ак] к[ак] тот был слепой, то ему оказывали больше всего внимания, и особенно за его любовь, за его простоту и за его смирение… <…>

<…> Особенный был о[тец] Николай… Он молился за братию и часто со слезами. Многие годы он совершенно не спал на кровати, а в кресле занимался Иисусовой молитвой… Эта слезная молитва выражалась на его лице, оно всегда было сияюще-радостное. И не только это он сам чувствовал, но даже окружающие чувствовали, когда кто-либо приходил его посетить. Человек как-то сразу обновлялся, преображался, и как бы этот Дух Божий, Который обитал в нем, Он невольно посещал и того человека, что приходил к этому великому старцу. Особенно его любил наместник архимандрит Алипий…

У о[тца] Николая был прекрасный голос. Когда проверял один регент его голос (ему было 26 лет), то сказал: «Ты сейчас не пой, а то у тебя голос пропадет, он еще не установился. А вот пройдет несколько лет, тогда можешь спокойно петь, и у тебя прекрасный голос будет». И действительно, у старца был прекрасный сильный голос. Он любил петь «Многая лета», когда приходил митрополит Иоанн посетить его и при торжественных всех посетителях, гостях. <…>

Любил он очень «трезвонить» своим голосом, и настолько искусно он мог «трезвонить» своим голосом, что просто чудо. Даже часто приходилось поражаться, как это он умел напевать, как будто вот он звонит в колокола. Он был звонарем на Валаамском подворье в Москве.

Громадное у него было смирение. И вот однажды, когда приехала мама помогать мне ухаживать за этими старцами, я в шутку сказал: «Мама, вот сейчас я проверю смирение отца Николая схимонаха». Я просто подошел к нему и говорю: «О[тец] Николай, зачем ты обидел мою маму?» Он тут же безо всяких оправданий пал ей в ноги и закричал: «Тетя Зина, прости меня, грешнаго, что я тебя обидел». И сразу повалился ей в ноги! Ему было 93 года.

С трудом я поднял и посадил в кресло этого великого старца. И маме сказал: «Вот видишь, какое глубокое смирение у старца. Ведь у нас скажи какому-то послушнику, что он чем-то провинился, так он будет оправдываться целый час или тысячу слов скажет в свое оправдание.Мы жили с ним в одной келии. Я его навещал также и раньше. Раз я был в великом расслаблении – даже не мог нести послушание. Увидев его в саду, я радостно побежал к нему и рассказал свое горе. Он меня крепко обнял, прижал к себе – и тут же я получил исцеление от его прикосновения. Поэтому, находясь у него, я постоянно чувствовал, что это святой человек. Отец Михаил (Питкевич) при жизни также постоянно напоминал мне об этом. Всегда, придя его проведать, говорил: «Он благодатный старец. Благодать дается за великий подвиг, а ему дана за великое смирение и любовь».

Он имел дар непрестанной молитвы. Особенно он молился ночью. С 11 часов садится в кресло и всю ночь до 5 часов утра сидит и молится. Я встаю, а он говорит: «Вот теперь мне пора отдохнуть. Господь любит ночную молитву». Так продолжалось четыре года на моих глазах, пока старца не оставили силы. Постоянно живя с ним, я чувствовал, как небесный свет озарял келию во время молитвы; душа моя также наполнялась неизреченной радостию. После полунощницы и церковной службы, напоив старца чаем, я уходил на послушание в пекарню, на просфорню или на общие работы, а он продолжал молиться за обитель, за братий, трудящихся во святой обители и обо всем мире. Тот же молитвенный дух я постоянно чувствовал и на послушании.

Встречал он меня с великою радостию, как ребенок любящую мать. Эту радость его нельзя объяснить и передать словами. В нем было много детского: простота, смирение, послушание и необыкновенная, непостижимая любовь. Он часто говорил: «Мне Господь сказал: “Под старость ты будешь, как дитя”». Даже его лицо подтверждало это. Мне приходилось часто служить в церкви седмицу иеродиаконом, а позднее иеромонахом – по вечерам и литургию – по утрам или просто ходить в храм молиться, и удивительно: когда старцу нужна была моя помощь, он просил Господа, чтобы прислал меня к нему. Я это чувствовал и приходил как раз в тот момент, когда я ему был срочно нужен.

Он был десять лет слепым и нуждался в постоянной помощи. Но все же отпускал меня на богослужения и послушания. Часто я его видел сияющим неземной радостию: в эти моменты он был посещен небесными жителями. Все это он часто скрывал по своему великому смирению. Раз, придя из церкви, я увидел его обливающимся слезами; он сказал: «Меня посетил Господь». Он очень заботился об обители, часто спрашивал про наместника архимандрита Алипия, которого очень любил. Особенно эта радость его усугублялась, когда тот посещал его – один или же вместе с Владыкой, архиепископом Иоанном. Он всегда пел им: «Многая лета».

<…> Посещающую братию и паломников принимал с великой радостию. Даже многим целовал руки. Всех поучал смирению, послушанию и любви. Поучал заниматься Иисусовой молитвой и вообще непрестанной молитве. Братию поучал подчиняться наместнику, да и всем вышестоящим подчиняться с великим смирением и любовию. Также и всех учил жить в мире, любви и согласии. Часто говорил: «Бог есть любовь. Без любви нет спасения».

<…> Эти великие старцы путем непрестанных трудов, подвига молитвы, поста и послушания приобрели образ Божий, поэтому они и находятся со святыми в райских обителях. Вот поэтому отец Николай часто говорил: «Я буду помощником у преподобного Корнилия». Как бы Корнилий его избрал себе помощником: это значит – молитвенником на том свете за обитель и за братию.Он постоянно, года четыре, причащался с моих рук каждый день. Это, конечно, его укрепляло духовно – и так, хотя он и был духовно в полном совершенстве, но все же и это давало ему еще большую силу и бодрость духа. Так он прожил 93 года. Силы его стали постепенно оставлять, и в день Преполовения Господня он отошел с миром ко Господу.

Он хотел умереть на Пасху – так Господь и сподобил преставиться в день Преполовения. Сорок дней было ему в день памяти Всех святых, в земле Российской просиявших. Так что можно с уверенностью сказать, что он находится в лике святых, молится о нас, грешных. Вечная ему память. Помолись, отче Николае, за нас, грешных, обремененных страстьми и грехами многими. Ты стоишь и зришь лице Божие вместе с Ангелами, Херувимами и Серафимами. Не забуди и нас, немощных! Отпевание совершил митрополит Иоанн с братиею. Погребен в пещерах вместе с о[тцом] Михаилом, о[тцом] Иоанном, о[тцом] Никитой и о[тцом] Германом».

Подводя в своих воспоминаниях духовный итог его смиренной и почти по-младенчески чистой, но всегда богомудрой жизни во Христе, отец Кенсорин с особой убежденностью говорит о той великой мере благодати, которую стяжал своей подвижнической жизнью схимонах Николай, и утверждает, что молитва его, как и прежде, «очень сильна пред Богом».