Впечатление от больницы

Был сейчас у о[тца] Паисия, принес ему смородины. Распух, едва двигается. Начинает терять память. Спрашивает у меня, какие сейчас будут праздники. Послал меня пригласить о[тца] Даниила поесть с ним смородины. Пошел к последнему. Лежит в общей верхней палате налево. Хворает грудью. Наверное, чахотка. Через кровать сидит о[тец] Варнава на своей койке, облокотившись на стол, спиной к нам. При моем входе и разговоре с о[тцом] Даниилом он не пошевелился. Погружен в свои думы и совершенно безучастен к окружающему. Желтый и совершенно исхудавший, он производит впечатление живого мертвеца. О чем он думает? О близкой своей смерти и переходе в вечность, или переживает впечатления своей прошедшей жизни? Еще через койку сидит и читает книгу схимонах Иннокентий, страдающий чахоткой в последней стадии.

Все они когда-то были здоровыми и молодыми – были у них свои жизненные цели и надежды, из которых одни исполнились, а другие нет. Были у них радости и печали, которыми они, может быть, сильно волновались. Ели, пили, спали, трудились, отдыхали, и жизнь текла по обыкновенному руслу человеческого пути, пока не пришла болезнь и не приковала их к одру. Похворают, пострадают, а потом один за другим и отойдут в могилу.

Так будет и со мною. День за днем и у меня проходит жизнь в обыкновенных монашеских делах, как страницы и листы книги перед листающим ее, пока не прочитают последней страницы и не закроют ее. Может быть, придет и ко мне болезнь, похвораю и потом умру, а может быть, и сразу оборвется нить моей жизни. Разные положения человека в жизни, а конец их всех один. Болезнь всех одинаково приковывает к постели и делает беспомощными, а смерть превращает в землю. Есть ли что в человеческой жизни, что не уничтожилось бы смертью?

Здоровье? Оно может продлить жизнь человека, дать ему возможность трудиться и достигать намеченных целей, но пред смертию устоять оно все-таки не может. Были богатыри непобедимые в свое время, а сейчас мы их топчем ногами. Ученость? Она дала возможность человеку узнать тайны природы, покорить силы природы для своего служения, познать самого себя, свою душу и тело; устроила хорошо внешнюю жизнь человека; она сделала знаменитыми носителей своих в свое время, но от смерти их избавить не могла. Ученость их осталась на земле в их сочинениях, а сами они бездыханными пошли в землю, одинаково с невеждами. Загробная жизнь осталась тайною для всех ученых людей. Здесь они возвышались над простецами своим умом, а там окажутся совершенно одинаковыми. Там отличать людей будут только добрые и злые дела, сделанные в здешней жизни. Со смертью мы оставляем в земле тело, а с телом – ум и ученость; там же будем с новым телом и с новым умом.

Богатство? Но об нем, я думаю, и говорить не стоит. Нагим человек рождается, нагим и умирает, а богатством его, может быть, приобретенным с громадным трудом, пользуются другие.

Знатность? Но от нее останутся только памятники на могилах на несколько лет, а потом, все будет забыто. Все на земле – сон, все – звук, все – пар, появляющийся на малое время и потом исчезающий.

Я – как монах – должен считать каждый день своей жизни последним. Вставая утром, думать, что вечером, может быть, буду лежать во гробе. Ложась спать – думать, что, может быть, уже не увижу завтрашнего дня. Помнить, что, сколько бы ни жил, часа смертного не избегу. Может быть, он отстоит от меня на несколько недель, или на несколько дней. При каждом деле думать, что это дело я делаю последний раз.

Если я приобрету такие мысли, то никакое положение для меня не будет страшным. Захвораю ли я? Но что значит болезнь, когда мне остается один день жизни. Пошлют ли меня на тяжелое и неприятное для меня послушание? Если работать с мыслями, что этот только день мне поработать, а завтра я буду уже во гробе, то, конечно, никакая трудность для меня не будет трудной.

Самая смерть еще большого значения не имеет; гораздо важнее – где я буду после смерти: в райских ли селениях или в геенне огненной. Здесь все временно, непостоянно и скоропреходяще, а там – вечно и неизменяемо. Пройдут десятки годов, сотни, тысячи и миллионы, а вечность еще только начинается. Праведники будут жить в вечной радости, и эта радость для них никогда не будет уменьшаться. На земле каждая радость, если продолжается долго, начинает терять свою силу, и, наконец, человек уже не замечает ее. Здоровый человек узнаёт цену здоровья при болезни, сытый – счастье сытости при голоде и т. д. Даже к сильным страданиям, если они продолжаются очень долго, человек начинает привыкать и не чувствовать их остроты.

Не то будет для грешников за гробом. Там от продолжительности страдания нисколько не уменьшатся. Червь их не умирает, и огнь их не угасает. Теперь только откроются у них глаза, и они увидят, что все то, к чему на земле у них было привязано сердце и в обладании чем они полагали для себя счастье, оказалось дымом и мыльным пузырем. Пожелают они опять возвратиться на землю, чтобы снова по-новому прожить жизнь – во всяком злострадании, унижении, бедности и стеснении, но это будет уже невозможно. От этой невозможности и своего бессилия изменить свою участь их страдания будут только увеличиваться.

Как же мне жить, чтобы избежать мук и получить блаженство? Считая каждый день своей жизни последним, стараться, чтобы каждая минута его не пропала даром, а была употреблена для приобретения вечного блаженства. Люди стараются составить себе капитал, день и ночь думают об этом; работают они с утра до вечера, берегут каждую копейку. Наше же богатство – в добрых делах, и наша бедность – в грехах. Когда представится случай согрешить делом, словом и мыслию, подумать, что, согрешая, я делаюсь сам себе врагом, лишаю себя вечного блаженства. А когда представится случай сделать доброе дело, радоваться, что этим я, хоть на маленький шаг, приближаюсь к Царству Небесному.

…Верим, что путь свой старец Лука и завершил в вечной блаженной жизни, оставшись, как и прежде, нашим добрым молитвенником в незаходимом Божественном свете.

Схимонах Николай