Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
«Терпи и терпи все – все злострадания, всю тяжесть труда, укорения, клевету, но больше всего бойся отчаяния – это самый тяжелый грех.
Есть два пути: 1) путь самоукорения и смирения; 2) путь самооправдания и отчаяния.
Первый – есть истинный путь – сокрушения и покаяния и ведет к утешению и спасению.
Второй – путь гордыни – самооправдания; тогда никто не поможет, ни мои молитвы, ни Ангелы небесные, только милость Господня, а если не Господь, то этот путь ведет к гибели.
Какое бы ни произошло поползновение, падение, – надо вставать, не отчаиваться, а опять начинать – труд и труд нужен, борьба. Только за мужественную борьбу дают венцы. Должна быть борьба, сокрушение с искренним покаянием и твердое упование. Сопротивляйся и борись, а остальное предоставь все Господу».
Тут батюшка рассказал, как один брат, впадавший в грех прелюбодеяния, горько каялся, сокрушался всем сердцем – было так до семи раз; и так он каялся и боролся, что было ему прощено и старцу было открыто, что ради сокрушения и борьбы был этот брат увенчан венцами. Он не допустил отчаяния.
«Больше всего храни мир сердца. Все возложи на Господа, всецело предайся Ему – все у Него и все от Него. Прекрати все знакомства, сама не ходи в гости и к себе не пускай, беги от всех, но люби всех, не входи в чужие дела и не суди никого – тогда и будет мир в сердце. А поведешься со многими – всё вынесут от тебя, что успеешь собрать в себе. Знакомства и разговоры опустошают и рассеивают. Кто-то должен быть, с кем поделиться, без этого очень тяжело и трудно. Иногда это необходимо даже. Но выбирать надо очень осторожно, надо быть уверенным в человеке – не поймут того, что для тебя ценно… Более молчи, учись молчанию…
Близкого друга не ищи – не найдешь… будь одна, имея только Господа пред собой, – Он все устроит и поведет, как надо.
Терпи, смиряйся, сокрушайся и береги паче всего мир душевный.
Переписку сократи. Письма, куда легко вкрадываются самолюбие, самолюбование, – это сношение с тем, кто тебе приятен, кто к себе привязывает. В них [письмах] всегда мирская ласковость, тщеславие. Этих искушений надо избегать и бороться с таковыми.
Если случится не преодолеть искушение, если не выдержишь вражеских нападений, а они всегда будут со всех сторон и неожиданно, если и не делом, – помыслами увлечешься – есть покаяние.
Никому о себе не рассказывай, не делись – могут не понять, а спорить и доказывать – нет ни смысла, ни нужды; только лишнее словопрение без пользы.
Все, что нарушает мир, отрезай, избегай, отходи – это необходимо.
Главное – снутри начинай, внутри очищай, а не напоказ – снаружи.
Господь испытывает верность скорбями. Всегда вступивших на иноческий путь ждут скорби. Сразу – это для сильных. На середине ли пути, или – для совсем слабых – при конце жизни, чтобы не обратились в бегство. На пути – это для борьбы, для венцов.
Господь насильно не удерживает, должно быть свое произволение, но, жалея, видя слабость и немощи, ставит в такие условия, что как бы этим заграждает путь к отступлению и заставляет терпеть.
Всегда помни монашеский обет-оглашение!.. Ангелы записали исповедание сие Владыке Христу… подумай… ведь это страшно. Великая тайна.
В ином мире радуются за тебя. Да как им, твоим близким, и не радоваться, когда один инок в роду может умолить и вывести из ада до семи поколений – так это велико в очах Божиих.
[Проси: ] Господи, оставь меня как есть, не надо больше мне никаких дарований, но – дай любви».
Любовь покрывает все.
«Когда враг досаждает, хочет мелочами, досадами раздражить, разгневать, похитить мир сердца, скажи только: “Христос Воскресе! Христос Воскресе! Христос Воскресе!” Этих слов он боится больше всего, они его жгут, как огонь, и он убежит от тебя».
«Не только надо молиться: “Господи, помилуй”, не только просить, надо и постоянно благодарить, и уметь славословить Господа – тогда будет мир в душе.
Мы легко обращаемся к заступничеству святых угодников, к Ангелам, к Божией Матери, обучаемся непрестанной молитве Иисусовой, а Троицу Святую забываем, будто Троица Святая чудная далеко от нас… Один старец усердно творил непрестанную молитву Иисусову, и было ему видение – предстали пред ним трое, потом двое удалились, остался один… что это значит?… Он творил молитву Иисусову и увидел троих – Св[ятая] Троица – остался только Господь Иисус Христос… Которого призывал – Сына Божия, Одного… Надо чаще обращаться к Св[ятой] Троице.
Бывают сильные искушения, такие, что не совладать с собой, ничего не помогает, молитва не идет, и от нее нет облегчения. Ничего не можешь сделать с собой, совсем изнемогаешь, и слезы не облегчают… Тогда молись так: “Господи, за старца моего, помилуй мя”. Тогда почувствуешь облегчение, но это только тогда бывает, если есть к старцу полное доверие и полное послушание…»
Было это в 1954 (или 1955 году, точно не помню). Летом приехала к старцу одна вдова из города Вильманстранда. Она была впервые на Валааме и, много наслышавшись об отце Михаиле, пошла к нему. Поговорив с ним, хотела через два дня уехать обратно, т[ак] к[ак] у нее были дела со своим домом, взяла и обратный билет на понедельник. Была суббота.
О[тец] Михаил ей неожиданно сказал: «Не уезжай в понедельник, отложи, дело важное – я должен тебя постричь». Она пришла в большое недоумение от этого, не готовилась, хотя против монашества не имела ничего, но ответила, что с домом дела неотложные, будут ее ждать, отложить нельзя, а на следующее лето приготовится – и тогда пусть о[тец] Михаил ее пострижет. Но батюшка настойчиво уговаривал не откладывать: «Так надо, теперь же, – говорит, – если ты не можешь отложить, то я это сделаю завтра же, в воскресенье; все достанем, но откладывать нельзя». После настойчивых уговоров она согласилась; она была пострижена с именем Анны.
Постриг был тайный. В понедельник она уехала домой. Было это в конце лета. Месяца через два с половиной ее нашли мертвой у себя в комнате, перед иконами, в монашеском, с четками в руках. Жила она одна в своем доме. Ни о каких ее болезнях никто не слыхал.
На следующее лето духовная дочь, вспоминая этот случай с отцом Михаилом, спросила его: «Батюшка, как вы знали, что Анна умрет?» – «Да я не знал этого». – «Как не знали? Почему же вы настояли, чтобы она не откладывала и сразу постриглась?» – «Это надо было, я должен был, на то была воля Божия», – заключил старец.
«Знай, – сказал о[тец] Михаил, – как бы кто ни добивался стать монахом – без Божией воли никогда им не станешь. Я не знал, что она умрет, но было мне велено безотлагательно ее постричь. Я могу это сделать, только если есть: 1) крайняя нужда; 2) откровение Божие; 3) благословение и воля высшего иерарха. Когда бывает второй случай – Господь мне велит, я не буду ни у кого спрашивать – ни у архиерея, ни у патриарха: не могу ослушаться повеления Божия; и в первом случае – тоже».
Но на вопрос, как же Батюшка знал, что так надо было поступить, как ему так ясно, явно открывается Божия воля – и лик Пречистой видит, и Она отворачивалась от него, потом опять обернулась, – о[тец] Михаил ничего не ответил. Вероятно, вопрос был слишком смелый, и ответ не по духовным силам вопрошавшей.
Была холодная погода, гололедица. Время тяжелое, война, то и дело воздушная тревога над Гельсингфорсом. Жили мы в пятом этаже, приходилось не раз в день выходить по делу и подолгу стоять за продуктами, которых было мало. Надо было относить работу, дома – шить на ножной машине. Муж был больной и не мог выходить из дому совсем. Для работы нужны были опилки, за ними надо было ехать на трамвае и от него несколько пройти прямо на лесопилку; было очень скользко, тут шли рельсы и между ними для перевода вагонеток – вертящиеся круги.
Нагрузив мешок опилками, я переходила рельсы, ступила неожиданно на вертящийся круг – он повернулся, нога скользнула и подвернулась. От страшной боли не могла сразу двинуться с места…С молитвой, едва ступая – не знаю как, добралась до трамвая, боль ужасная, и нога в щиколотке делается как деревянная…Кое-как добралась до дому. Нога сильно распухла, и по опухоли шли кровоподтеки багрово-лиловые.
Я пришла в отчаяние. Положение безвыходное – не двинуться; телефона нет, запасов продуктов тоже нет, а мой больной тоже не может выйти… нога распухает больше и больше. Легла в постель, со слезами молясь, во время молитвы с отчаянием сказала: «Батюшка, хоть ты бы умолил за меня Бога, что я буду делать с моим больным…» После этой молитвы я как-то быстро заснула, хотя нога так болела, что никак не могла для нее найти удобное положение, – боль от простыни, боль и тяжесть от одеяла. Под утро вижу во сне Батюшку: он смотрит на меня приветливо и весело, берет крепко рукой за плечо и встряхнул меня. Я проснулась в добром настроении, вспомнила про ногу, посмотрела на нее: опухоли как не бывало; попробовала ступить – не болит, точно и не было ничего, только остались с двух сторон легкие кровавые подтеки. И по лестнице ходила, и все дела свои смогла устроить – только кровоподтеки да некоторая негибкость некоторое время напоминали о том, что было.
Так меня исцелил мой дорогой Батюшка. Но замечательно, что, встретившись с ним после этого, имея намерение ему это рассказать, я, проведя с ним дня три, совсем об этом забыла и не пересказала ему о своем исцелении. Встретились опять через полгода, и повторилось то же. Тогда я задумалась над этим и решила, что пока не буду об этом говорить. Только несколько лет спустя, уже после своего пострига, рассказала батюшке этот случай. Он выслушал молча, опустил глаза и только сказал: «По вере вашей да будет вам».
Был и другой случай. Одна из батюшкиных духовных дочерей, мать малых ребят, очень тяжело заболела: лежала прикованная к постели, лекарства не помогали. Пришел батюшка с псаломщицей ее навестить, очень жалел детей. «Что ты лежишь? Дала бы нам чайку». Она, ничего не думая, послушно встала, приготовила чай – и с того времени совсем поправилась.
Имя ее и место, где это произошло, мне неизвестны – на эти вопросы Батюшка не захотел отвечать: «Все ты меня расспрашиваешь. Это не надо, и похвалять меня не надо; великое зло – монаху похвала; бесы этого не переносят и нападают тогда на него с особой силой. Монаха похвалять – бесов вокруг него собирать».
Войти с помощью соц. сетей: